Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Как хочется жить!

 

(Война глазами ее „Детей“)


 

 

 

МЕСЯ МЕЧЕТНЕР

 

Я, Мечетнер Меся, родилась в городе Первомайск  Одесской области. В июле 1941 года наша семья была эвакуирована. Семья состояла из девяти человек: семеро детей, мама и папа. Пришли на вокзал, и тут же - бомбежка. Попали мы все в реку, вода была теплая. Пролежали 15 минут в воде. Потом дали сигнал сесть в эшелон, доехали до города Кировоград, опять бомбежка. Потом доехали до города Донбасс, там пробыли неделю.

Нашему папе был 51 год, он должен был вернуться в город Первомайск, но там уже были немцы. Из Донбасса попали на Кавказ. Потом у нас умер  от голода  один ребенок. Потом поехали дальше, до города Красноводск. Один ребенок заболел подагрой. Сидели в Красноводске неделю, пока не приплыл пароход. Там было очень много народу. Пароходом мы доплыли до Узбекистана. Попали в Бойток Ферганской области. Там второй ребенок умер от голода. Нашего папу вызвали в Райком партии. Предложили ему отправить семью в Таш­кент, на завод. Была вербовка. В Узбекистане детей взяли на работу, они получали по 300 грамм хлеба. А папу отпра­вили на трудовой фронт. Ему было 52 года, потом наш отец заболел астмой, сердце не выдержало.

 

 

 

МАРИЯ  ХАТУЦКАЯ

 

Я, Хатуцкая Мария Яковлевна, родилась в июне 1924 го­да  в городе Чернигове, Украина. 7 июля 1941 года, когда уже бомбили Киев и Чернигов, я с мамой и братом 1929 го­да рождения, вторым эшелоном эвакуировались в Чкаловскую область, Кваркенский район, поселок Синий Шихан. Первый эшелон с семьями членов Обкома Партии выехал 5 июля. А Облисполком, где работал папа начальником Укрсбытстройматериалов, - 7 июля 1941 года.

На всем пути следования, на всех больших станциях, на перронах были расставлены столы, и нас кормили. Осо­бенно запомнились Саратов и Воронеж. Когда прибыли на станцию Айдырля, нас распределили в поселок Синий Ши­хан, это был золотой рудник.

Встретили нас там хорошо, дали квартиру. В основном  там проживали русские, казахи, татары. Мы приехали налегке, т.к. папа сказал, что мы едем ненадолго. У нас не было ни зимней одежды, вообще ничего. Наши соседи приносили посуду, одежду и вообще делились всем. Мама пошла работать в магазин, я - на шахту. Взяли меня сперва рудоспущицей, потом - подземной кладовщицей, а потом - маркшейдером.

В сентябре 1942 года пошла оканчивать учебу в 10 класс. Училась за 12 километров от дома, жила там в общежитии. Девять классов проучилась в украинской школе, а десятый при­шлось заканчивать на русском языке. Ускоренно закончила в городе Орске педучилище, и до апреля 1944 года работала учительницей начальных классов.

Отец мой, Хатуцкий Яков Эммануилович, 1899 года рождения - партизан Гражданской войны. Был ранен и лежал в госпитале  в Киеве. Там его комиссовали, что не пригоден к военной службе. Когда началась Вторая мировая Отечественная война, пошел добровольно в армию и служил в Военкомате. С Военкоматом отступили, когда немцы захватили Чернигов. В городе Хороле, Полтавской области, попали в плен. Был в концлагере. Там организовали побег, но  их расстреляли.

Дедушка, мамин отец, остался беречь наше и свое хозяйство. Его расстреляли немцы. Мамин брат погиб на Ленинградском фронте. Мамину сестру, которая жила в Киеве, тоже расстреляли  с 2,5-годовалой дочкой.

Когда в апреле 1944 года мы уезжали, нас  до станции 12 километров провожали соседи.

 

 

АЛЕКСАНДР НАЙНБУТ

 

До войны наша семья - папа, мама Женя, папина мама - Голда Авраамовна, сестра и я, Александр, 1935 года рождения - проживала в Киевской области, поселок Иванков.

В 1941 году, когда началась война, моего отца забрали на фронт, он был водителем машины.

Мама, сестра, бабушка и я поехали в город Прилуки. Еха­ли в подводе, на волах. Потом встретили земляка, военнослужащего, и он купил нам билеты в Казахстан, Актюбинскую область.

Когда мы ехали в Кумсай, по дороге нас сильно бомбили. Туда  одновременно с нами  приехало много людей (семей). В Кумсае нас разместили по баракам. То есть, по нескольку  семей в одном бараке. Там установили общий котел, в нём варили еду для всех нас. Утром её раздавали людям.

Была сильная зима. Снега было очень много. Бараки не отапливались. На стенах было много льда, а на улице мо­роз доходил до минус сорока градусов. Когда закончились общие продукты, моя мама променяла свою шубу на полмешка подсолнуха. Я наелся этих семечек со скорлупой, и у меня получился запор. Тогда меня забрали в больницу, где спасли от смерти.

В семь-восемь лет, когда не было еды, я ходил по помойкам, собирал косточки и сосал их. Мама устроилась рабо­тать в огородной бригаде и приносила домой морковь, чем мы и питались.

Ночью спали во дворе, нас сильно кусали блохи, комары. А в доме нас беспокоили клопы, блохи и вши.

В 1944 году мы уехали в родные края, назад в Прилуки. От голода я был весь опухший.

Отца  с того дня, как он ушел на фронт, мы больше не видели. Мы получили документы, что отец пропал без вести.

 

 

ХАЯ ДУМБРОВСКАЯ


Краткая история нашей жизни

 До войны наша семья жила в Белоруссии в местечке Хойники, Гомельской области. Семья состояла из семи человек: папа - Шай, мама - Фейга, 5 братьев - Яков, Михаил, Семен, Анатолий, Григорий и я - сестра  Хая. Братья уехали в Ленинград. Там работали и учились. В начале 1941 года отец сильно заболел и уехал к детям лечиться в Ленинград. К сожалению, он там же умер во время блокады.

Как только началась война, Гришу забрали на фронт. На фронте он погиб, и мама получала за него пенсию. Яков и Семен погибли во время обороны Ленинграда. Михаил был эва­куирован с военным заводом в Оренбург, а оттуда ушел на фронт. Он со своим отрядом попал в окружение. Оттуда им удалось выйти, но он вернулся без пальцев на ногах и руках. Анатолий был в тылу. Он выпускал военных летчиков и остался жив. А я до войны закончила девятый класс. Мы с мамой были эва­куированы в город Тамбов. А оттуда уехали в Челябинск. Так как брат был военный, мы жили в военном городке.

Мне  во время войны  удалось выучиться на портниху.

 

 

ЛИЛЯ ДАШЕВСКАЯ

Как мы выжили - знает только Б-г!

 

В 1941 году, когда началась война, мы - мама Мария, 31 год; я, Лиля, 6 лет; моя тетя, мамина сестра, Скляр Доба, 21 год; тетин сын, 3 года - эвакуировались из Ростова-на-Дону. Мы сели в эшелон, не зная, куда едем. По дороге нас сильно бомбили. Наш эшелон загорелся, нас высадили и пересадили на подводы. А с подвод пересадили на грузовики, и привезли к морю. Там посадили на пароход. Его тоже очень бомбили. Тетин сын заболел менингитом и умер.

Мы сошли с парохода в местечке Алкабас. Там жили башмачники. Они очень издевались над эвакуированными и бедными людьми. Люди работали на хлопковых полях. Целыми днями ничего не ели. Там же они умирали. Нам не давали кушать. Я сильно заболела тифом, а моя мама заболела пеллагрой. На подводе нас отвезли в Ташкент и там положили в больницу. Мы были опухшие от голода и болезней. В Ташкенте встретили дедушку - маминого отца. Он был эвакуирован из Украины, из города Корсунь. В Россию нам не разрешили вернуться, так как папа был репресси­рован,  и его расстреляли в Литве.

 

ХАСЯ ШУСТЕРМАН

Наша семья - наше испытание

 До войны мы жили в Житомирской области, Овручском районе, селе Норинск. Наша семья - папа, мама и шестеро детей: Роза и Хана, по 14 лет; Фаина - 12 лет; Хаса - 10 лет; Миша - 7 лет; Лева - 4 года. Потом мы все переехали в го­род Коростень.

Когда  в 1941 году  началась война, старшую сестру Розу забрали на фронт. Папу забрали в трудовую армию. Мама осталась с пятью детьми. Когда война началась, Роза сказала, чтобы мы уехали. И мы успели добежать до последнего поезда и поехали. Всю дорогу нас бомбили. Вагоны были переполнены людьми. По дороге многие вагоны загора­лись. Мы задыхались от дыма и от того, что вагоны были переполнены. Мы прыгнули с горящего поезда и скатились в лесок, который был недалеко. А по нам в это время строчил вражеский самолет. Когда бежали, Хана упала на нашего знакомого Меера. Он был уже мертвым. Через не­которое время мы вернулись к нашему поезду. Сели в него и продолжали ехать. Мы очень долго ехали. Нас привезли в Сталинград. Там расформировали по хуторам и по селам.

Нас послали в село Владимировка. Пешком шли от села к селу. А по дороге нас бомбили. Мы шли голодные, холод­ные, оборванные. В селе Коньяры мы остановились и ра­ботали в колхозе. Там нас тоже бомбили. Весь 1941-1942 год мы были в Сталинградской области.

Однажды  мы вышли с сестрой к колодцу  набрать воды, и вдруг в это время к нам подошел обросший, бородатый, оборванный мужчина и спросил: «Может, вы знаете семью Жаровских?» А мы ему сказали, что мы и есть Жаровские. Это был наш отец. Была огромная радость и счастье! Весь колхоз собрался в нашем доме.

После Сталинградской области нас переправили в Астраханскую область - Нижний Баскунчак. Мама с Ханой работали на соляных озерах, добывали соль. На Нижнем Баскунчаке мы жили в бараках. Мы очень голодали. Жили в тяжелейших условиях. Отец не выдержал голод в Баскун­чаке и умер.

В конце войны мы решили вернуться домой. На обрат­ном пути мы ехали в вагонах, нагруженных углем. Голод­ные, холодные, оборванные, приехали обратно в Сталин­град. Весь город был разбит. А оттуда мы всякими путями и различным транспортом добирались домой в Коростень. Когда приблизились к нашему дому - увидели, что он занят другими людьми. Эти люди нам угрожали топорами и кирпичами: «Уходите! Вам здесь делать нечего. Мы захватили ваш дом и не отдадим», - кричали захватчики. На пару но­чей нас приютили соседи по дому. Наш дом был рядом с военкоматом. Когда сестра  в 1945 году  вернулась с фронта и узнала, что мы находимся на улице, она пошла в военко­мат и рассказала о нас. Ей дали солдат. Солдаты подошли к захватчикам, и нас вселили в квартиру. А их предупредили, что  если хотя бы один волос упадет с наших голов, они будут наказаны.

Так мы остались жить в нашем доме.

 


ЛЕВ  ХАЙМОВИЧ

Очерк

Вспоминаю лето 1941 года. Тогда мы жили с тетей в одном доме. Этот год был урожайный. Я стоял в комнате тети, услышал сообщение ТАСС, речь В.М. Молотова о веролом­ном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. В этот период над горизонтом летали немецкие самолеты, во дворе вырыли глубокую яму от бомбежки, сбрасывали листовки с воззванием: «Бей жидов, спасай Россию». По дороге города ехало много машин. Отец помогал маме со­бирать вещи, чтобы выехать из Украины. Мою маму звали Сара, папу-Боря.

Это был зимний период. Ехали поездом. Он привез нашу семью в Среднюю Азию, Узбекистан, в кишлак. Там пожили некоторое время, а потом переехали в город Гиждуван. Военное время было голодным для всей страны, не хватало хлеба. Я закончил первый класс одновременно с освобождением Украины от фашистских оккупантов. Наша семья вернула на родину, и началась послевоенная жизнь.

 

 

ЕФИМ МАГАЗАНИК


Описание эвакуации нашей семьи из Одессы

о время войны 1941-1945

 Перед началом войны Германии с Советским Союзом  в июне 1941 года  я, со своими родителями и братом, жил в Одессе. К началу войны мне пошел седьмой год, а брату уже исполнилось пятнадцать лет.

Через несколько дней после начала войны  Одессу на­чали бомбить. Налеты немецкой авиации усиливались с каждым днем. Особенно страшны были ночные бомбарди­ровки.

Родители и старший брат решили покинуть Одессу. Мы вышли из города в конце июля 1941 года и шли пешком до Николаева (125 км)  шестеро суток. Вещи несли в рюкзаках, шли только ночью из-за частых бомбежек. Днем спали в деревнях или стогах сена. В Николаеве были только сутки. Оттуда поездом добрались до Херсона. Из Херсона пароходом по Днепру доплыли до Днепродзержинска. Там, в эвакопункте, нас накормили, зарегистрировали и посади­ли в теплушки (вагоны для скота). В каждом вагоне было около тридцати человек. В этой теплушке мы ехали больше месяца  до Ташкента.

В Ташкенте остановились у дальних родственников па­пы, но к этому времени к ним приехало большое количе­ство более близких родственников. Мы вынуждены были уехать в Самарканд, тоже к дальним родственникам отца.

Это было в сентябре-октябре 1941 года. Там повтори­лась та же история с родственниками, эвакуированными из других мест. Поскольку нам уже некуда было ехать, мы сняли комнату в Самарканде.

Там папа преподавал математику в Ворошиловградской спецшколе ВВС и по совместительству - в местном медучилище.

В 1942 году  мы  всей семьей  выехали в Поти (Грузия) по вызову старшего брата мамы, где пробыли месяц. Верну­лись в Самарканд из-за интенсивных бомбардировок Поти.

В 1943 году мы выехали в Саратов по вызову младшего брата мамы. Но постоянные бомбардировки вынудили нас  вскоре   вернуться в Самарканд.

В Самарканде мы прожили до июня 1944 года, когда выехали в Ворошиловград (теперь Луганск) на Украине, куда папу перевели по работе в вернувшуюся из эвакуации  спецшколу ВВС.

Летом 1945 года наша семья вернулась из эвакуации в Одессу, где папа преподавал математику в Одесском техникуме Минвоенморстроя,  а  затем - в средней школе.

После окончания средней школы и Одесского Политехнического института и до отъезда в Израиль в марте 1991 года я проработал в различных проектных, строительных и эксплуатационных организациях Одессы.

 

 

 

МАЯ ВЕРЗУН

 

До войны наша семья жила в Днепропетровске. 22 ию­ня началась война. Отца сразу же вызвали в Обком партии. Там ему дали задание. И он занимался отправкой в эвакуа­цию  театров города и больших предприятий, детских до­мов и т.д.

Мама осталась одна с тремя детьми: Зине, старшей сестре, было 11 лет; мне, Мае, было 7 лет; Лене, младшему брату, было всего шесть месяцев.

В августе папа позвонил маме, чтобы мы собрались к отправке из города. Мы собрались и пошли на вокзал, где были артисты театров. Началась бомбежка города. Нас посадили в поезд, и тут же пришел приказ нас высадить и отправить этим поездом детский дом. И отправили.

А через некоторое время этот состав немцы полностью разбомбили. Когда была бомбежка, мы прятались в бомбоубежище. Вечером зажигали прожектора.

Через несколько дней нас погрузили на товарный поезд. Мы успели переехать мост, а в это же время немцы вошли в наш город Днепропетровск. Мы выезжали последними из города. Только мы успели переправиться на левый берег, наши тут же взорвали мост.

Ехали мы долго, приблизительно месяца два. Когда по­езд остановился около поля, мама вышла и собирала  остав­шийся там урожай для того, чтобы было, чем кормить нас. Мы ехали в сторону Новосибирска. Но этот город нас не принял. Тогда отправились в Казахстан, в город Актюбинск. Климат был очень суровый. Так как мы были очень плохо одеты, то отморозили руки и ноги.

В Актюбинске нас поселили в хату. Там мы прожили полтора года. А затем нас с театром отправили в Узбекистан, в город Наманган. Нас поселили в одну комнату вместе с маминой сестрой. Так мы жили до начала 1944 года.

В октябре освободили Днепропетровск, и мы вернулись в наш город. Сначала жили в кибитке, вместе с узбекской семьей. Затем нас поселили в театральную гримерную, а затем нам дали комнату  вместе с двумя маленькими детьми.

 

 

 

ЯКОВ ВАКСМАН


Моя   биография

 

Самолеты летали на бомбежку наших объектов в абсолютной темноте, что без привычки наводило какой-то кошмар, который словами трудно передать. Это страх пе­ред неизвестностью за себя и за окружающих. И тогда, бы­вало, выпьешь стакан спирта, и становилось как-то легче.

Когда эшелон был полностью подготовлен к отправке, стал вопрос о том, кого командировать ответственным для его сопровождения, и бюро Райкома партии решило командировать меня. Наряд станции назначения тоже был на Куйбышев, что меня очень обрадовало в том смысле, что появился шанс встретиться с Маней и детьми, которые по наряду тоже выехали в Куйбышев  еще 29 июня.

Таким образом, 8 июля 1941 года  перед вечером, во время большой грозы мы тронулись со станции Кублич по направлению узловой станции Христиновка.

Трудно передать словами, что творилось на станции. Прощание с родными и знакомыми слилось в общий плач и крик. Уезжающие оставляли родных и близких в окку­пации у врага, в неизвестности, без работы, без средств к существованию, под страхом быть уничтоженными врагом (многие из них были расстреляны гестапо и даже закопаны живьем). А провожали родных в неизвестность, оставляя наси­женные родные места, где каждый кустик, каждое дерево и каждая пядь земли тебе известна и дорога. Для того, чтобы все это видеть и перенести, нужно было иметь брониро­ванное сердце и проволочные нервы. Но война есть война, и все это мы были вынуждены терпеть и перенести.

Решение о назначении меня для сопровождения эшелона было принято перед самой отправкой, тут же, на станции Кублич, поэтому поехать домой за одеждой уже не было времени, так как ожидали налета вражеской авиации на станцию. И я как стоял в костюме - так и уехал: без пальто, без белья, без других вещей и почти без денег. Всё, что у меня было, осталось дома, в Теплике.

В Христиновку мы приехали во время грозы, поздно вечером. Не успел остановиться наш эшелон, как налетели вражеские стервятники и начали бомбить вокзал, составы поездов, которыми была забита вся станция. Начались пожары, горели вагоны с зерном, с демонтированным оборудованием, с боеприпасами и другим. Загудели тревожно все паровозы, образовалась большая паника, в результате  были и человеческие жертвы. Мои эвакуированные разбе­жались кто куда, матери растеряли своих детей, дети по­теряли своих родителей, поднялся шум, плач и крики, и всё  это происходило ночью, после большого дождя, везде бы­ло мокро, и некуда было притулиться. Освещал простран­ство пожар от вокзала и вагонов. Наш эшелон пришлось задержать до половины следующего дня, пока не собрали всех людей из леса, посевов пшеницы и отовсюду, куда они сбежали ночью, и откуда боялись вернуться на станцию.

Наконец-то удалось всех собрать и категорически предупредить, чтобы в случае бомбежки ни один человек без команды не выходил из вагонов, иначе эшелон отпра­вится без них. Все были вынуждены с этим согласиться. Кроме этого, в каждом вагоне мы назначили старших, которым я предоставил неограниченные права, и все обязаны были им подчиняться.

Итак, 9 июля, днем  мы из Христиновки поехали дальше.

Встречных поездов почти не было, а вглубь страны двигались поезда  один за другим, с расстоянием друг от друга 50-60 метров. Причем, составы были смешанные, там были эвакуированные люди, оборудование с демонтированных фабрик и заводов, зерно, продовольствие, разные това­ры, авиабомбы, гранаты, снаряды, патроны и т.д. В сутки мы продвигались 15-20 километров. Больше простаивали, чем ехали. А если впереди где-то разбомбили эшелон, при­ходилось долго ожидать, пока расчистят путь, после чего двигались дальше.

Второй раз мы попали под бомбежку днем, не доезжая железнодо­рожного моста через реку, возле Звенигородки. Впереди нас, в другом эшелоне прямым попаданием авиабомб раз­били два товарных вагона, и сорок человек,- как и не было, - погибли. Что там творилось - трудно словами передать, но ничего не поделаешь, война!

Быстро расчистили путь, и мы поехали дальше, по направлению узловой станции Цветково.

Не доезжая станции Цветково приблизительно несколь­ко километров, мы видели, как с обеих сторон железной до­роги  пускали ракеты в сторону нашего поезда. Наш поезд в это время стоял, так как станция Цветково подвергалась бомбардировке, и было видно, как наши воинские части обстреливали там вражеские самолеты трассирующими пулями. С обеих сторон железной дороги, где остановился поезд, было топкое болото. Не успели мы сообразить, в чем дело, как девять вражеских самолетов появились над нашими эшелонами, которые стояли близко один от другого, и начали сбрасывать бомбы, одновременно подвергли нас обстрелу пулеметным огнем.

Нашему составу опять посчастливилось, так как попадания коснулись передних и задних эшелонов. Мне пришлось ходить вдоль нашего эшелона и следить, чтобы люди из ва­гонов не выбежали. Ибо, если бы люди бросились в топкое болото, могло бы быть много жертв.

От бомб и пулеметного обстрела в других эшелонах лю­ди пострадали, там было много раненых. Хорошо, что пря­мых попаданий не было. Все это происходило на рассвете, но сколько времени продолжался этот варварский налет -  сказать трудно. Ибо в то время, говоря откровенно, терял­ся рассудок, и мы не знали, на каком свете находимся. Это была последняя бомбежка, дальше мы только видели поле­ты немецких «рам» (разведчиков), и это продолжалось, пока мы проехали в Запорожье железнодорожный мост через Днепр.

За Днепром мы вражеских самолетов больше не видели.

Я устроился на тормозной площадке товарного вагона и всю дорогу до места высадки  я ехал на этой площадке.

Со станции Ясиноватая (Донбасс) нас неоднократно отправляли, и потом мы опять оказывались на этой станции. Это было связано с многочисленными встречными воин­скими эшелонами, которые направлялись к фронту; поэто­му наш эшелон, идущий в направлении города Харькова, не пропускали и возвращали обратно.

В конечном итоге меня, как начальника эшелона, вызва­ли к уполномоченному Совнаркома Союза ССР на станцию Ясиноватая, и предупредили о том, что нам прицепят еще 15 вагонов с эвакуированными, и весь состав будет направ­лен на Кубань. Я пробовал возражать и отказываться, ибо, откровенно говоря, очень хотелось попасть к своей семье, которая уехала в направлении Куйбышева, и доставить им продукты, которые я захватил с собой на восемь семей, но мне ничего не помогло.

Таким образом, нам прицепили эти пятнадцать вагонов с эвакуированными, которые ехали из западных областей, совершенно без продуктов, и очень бедствовали. Да и мы уже перешли на голодный паек, собственно, мы уже выдавали продукты только на детей, а взрослые кормились, как попало и чем попало.

После Ясиноватого на некоторых станциях для нас готовили бесплатные обеды, хотя этого было недостаточно, но  все же - большая помощь.

Трудно передать словами мои переживания в этой поездке. Бывали случаи заболевания, особенно детей. И мне приходилось на остановках искать врачей, упрашивать их пойти и оказать необходимую помощь, доставать нужные медикаменты, спецпитание и т.п. Причем, все эти невзгоды отражались  в первую очередь  на мне. Довольно часто мне приходилось мирить женщин в вагонах, которые затевали между собой беспринципные ссоры.

Но несмотря на все эти трудности, я всех до единого человека, взрослых и ребят, довез живыми и сравнительно здоровыми до самого места нашей высадки - станции Кры­ловская  Краснодарского края.

Сколько великих потрясений, человеческих пережива­ний вместил в себе этот совсем короткий отрезок времени!

Советские войска, к великому нашему удивлению, обливаясь потом, слезами и кровью, отходили в глубь страны. Никто ничего не понимал, друг друга спрашивали - в чем дело, до каких пор, что же это? Но ответа на эти мучитель­ные и жгучие вопросы никто не находил.

Это было не первое, но самое тяжелое испытание.

 







<< Назад | Прочтено: 581 | Автор: Медник Ж. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы