Шайкевич Сарра Борисовна   

Мемуары

 9 мая 2011, Эссен

       Мой отец работал бухгалтером, а мать была домохозяйкой и воспитывала двоих дочерей. . Мы жили недалеко от Сенной площади на Казначейской улице, недалеко от центра города. В начале войны мне было 19 лет и я была студенткой физико-математического факультета Городского педагогического института. Мы едва успели сдать последний экзамен за первый курс, а на следующий день, 22 июня, началась война. Практически сразу же начались бомбёжки города зажигательными бомбами, которые мы сбрасывали прямо с крыши и чердака. Студенты нашего института были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений на подступах к городу – рыли окопы и противотанковые рвы. Фронт подступал всё ближе и ближе. Слава Богу, тогда ещё постоянно не бомбили, нам повезло!

         На 1 января 1941 г. в Ленинграде проживало около 3 млн. человек, но из-за притока беженцев и остатков разбитых воинских частей фактическое население города было намного значительнее. Эвакуация жителей Ленинграда была довольно плохо организована и носила хаотический характер. Первые поезда с эвакуированными покинули Ленинград уже 29 июня. Кстати, многие жители тогда не торопились уезжать из города, думая, что война скоро закончится.

          Эвакуация проходила в несколько этапов. Вначале – сухопутным путём и по железной дороге. Но немцы захватили железную дорогу. Много детей эвакуировали в Ленинградскую область, они впоследствии вернулись обратно, т. к. туда вступили немецкие войска. Затем пошла эвакуация через Ладожское озеро водным транспортом до Новой Ладоги и на автомобилях до станции ж/д. Была также эвакуация воздушным путём и, наконец эвакуация по льду через Ладожское озеро (по «Дороге Жизни»).

         К октябрю 1942 г. было вывезено всего 1,3 млн. чел.

      Среди первых стали вывозить немецкое гражданское население Ленинграда. Среди моих школьных и институтских знакомых было несколько немцев. Мы им все завидовали тогда, ведь они уезжали из ленинградского голодного и холодного ада. Правда, мы не знали, что там, на «Большой земле», их ждал другой ад – депортация, трудармия, спецпоселения.

      Итак, почти сразу после 22 июня начались бомбёжки и обстрелы. Бомбёжки закончились в сентябре 1941 г. Одна бомба на нашей улице попала в водопровод точно по середине проезжей части, образовалась огромная воронка от тротуара до тротуара, в доме вылетели все стёкла, стены содрогнулись, но дом устоял. Мы уцелели чудом. А с 4 сентября начались регулярные обстрелы города, которые продолжались до самого конца блокады. На стенах домов было написано, какие места наиболее опасны при артобстрелах, эти надписи можно и сейчас кое-где прочитать на Невском. Пожалуй, именно артобстрелы были наиболее опасны, т. к. они начинались внезапно и люди не успевали добраться до укрытий.

       В городе были разрушены продовольственные Бадаевские склады. Помните у Владимира Высоцкого: «Я видел, как горят огнём Бадаевские склады, в очередях за хлебушком стоял». Карточки были введены ещё до начала блокады - 18 июля 1941 года, норма составляла вначале 800 граммов хлеба. Потом нормы снижались. Уже в ноябре 1941 г. начался голод. Норма хлеба для служащих и иждивенцев составляла в самый критический период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года 125 г., для рабочих – 250 г. Для крупных, высоких мужчин также 250 г. Мало кто представляет себе в наше время, что такое 125-граммовая пайка ленинградского блокадного хлеба, хлеба, в котором и муки-то была только половина, а остальное - непонятно что!

         Хлебные карточки! О, это целая эпопея! В январе 1942 г. у нас украли 6 карточек на хлеб. Поверили на слово и выдали новые. Но так везло не всем. В нашем доме жила семья – отец, мать и их дочь Нина, наша одноклассница. Родители умерли, а у неё пропали хлебные карточки. Она никуда не обращалась за помощью и не выходила из дома, так и умерла от голода и холода.

        Выживали как могли. Раньше других от голода умирали мужчины, особенно крупного телосложения, а потом и женщины. Ели клей, кожаные ремни. В городе не осталось собак, кошек, голубей, даже крыс. Были случаи людоедства, об этом шептались на всех углах. У моей знакомой пропал племянник – мальчик 4-х лет.

      Однако были и те, кто не голодал – работники продуктовых складов, магазинов, спекулянты и, конечно, мародёры. У спекулянтов было всё! Единственной ценностью в нашей квартире на Казначейской улице был старый рояль, на котором училась играть моя младшая сестра, он ушёл не то за батон хлеба, не то за полфунта масла, уже и не вспомню! Однажды проходя по Невскому, я видела, как кто-то случайно разбил бутылку с вином. И откуда его только взяли?! Проходящий мимо мужчина стал на колени и вылизывал это вино с асфальта языком. После войны в Ленинграде проходили процессы над спекулянтами, многие из них были осуждены на длительные сроки заключения.

       Положение в Ленинграде было катастрофическое. На южной окраине города уже появились немецкие мотоциклисты, это была конечная остановка трамвая №28 «Стрельна». Но город готовился к обороне. 13 сентября в Ленинград прибыл Жуков, назначенный главкомом Ленинградского фронта вместо растерявшегося Ворошилова. Тогда же были введены жёсткие карательные меры против немецких шпионов, а также мародёров и спекулянтов – вплоть до расстрела на месте! Такой случай я однажды видела собственными глазами, когда раненый офицер застрелил на месте мародёра, пытавшегося сорвать с него папаху.

         Что помогло мне выжить тогда? Сама уж и не знаю. Может быть, молодость и жажда жизни, а может быть и то, что я поступила на службу в 991-й эвакогоспиталь Ленинградского фронта, ведь мы, – вольнонаёмные работницы госпиталя, молодые и вечно голодные девчонки, - получали целых 250 грамм хлеба в сутки! Мои младшая сестра и тётя также работали в этом госпитале на общественных началах.

      Госпиталь располагался в гостинице «Европейская». Я поступила на должность санитарки хирургического отделения. Наш госпиталь часто подвергался бомбёжкам и артобстрелам. Работа была очень тяжёлая, много раненных. Я мыла и кипятила инструменты и готовила операционную. Мне, двадцатилетней девчонке, приходилось выносить из операционной тазы и вёдра с ампутированными конечностями и таскать всё это в кочегарку. Не хватало медицинских материалов и наркоза, наши хирурги  и медсёстры валились с ног.

         Я была награждена многими правительственными наградами – орденом и медалями, но моя самая дорогая награда - это медаль «За оборону Ленинграда»!

         Хорошо помню несколько операций. Особенно одну из первых. Привезли раненого солдата – узбека или таджика из Средней Азии. Ему должны были ампутировать кисть руки, но наркоз его не брал, то ли он был сильно пьющий, то ли наркоман, в общем, наркоз не действовал. Я легла всем телом ему на ноги, чтобы удержать, когда хирург сделает первый надрез, но не смогла и он сбросил меня на пол, когда содрогнулся от боли. От падения я надолго потеряла сознание, а когда пришла в себя, операция уже шла вовсю!

         Потом был ещё молодой русский парень, матрос. Осколок попал ему прямо в пах, в яичко. Профессор-хирург долго не мог этот осколок обнаружить, наркоз уже заканчивался, а больше не было, и операция шла дальше без дополнительного наркоза, а солдат всё терпел. До сих пор помню, как хирург сказал раненому моряку: «Терпи, браток, наркоза всё равно нет, а откладывать нельзя!» И матрос терпел сжав зубы, пока ему вынимали осколок! Представляете, какая боль! Я стояла и гладила его по голове и что-то ему рассказывала. К счастью, всё закончилось благополучно и осколок извлекли.

       На работу приходилось добираться пешком 1,5-2 часа в одну сторону, ведь общественный транспорт давно не работал, а передвигались мы еле-еле. По дороге то и дело попадались трупы, которые лежали прямо на тротуаре. При возможности трупы отвозили в церкви и синагогу на санках. Потом уже на грузовиках отвозили на кладбище. Синагога была заполнена трупами до самой крыши.

          На Пискарёвском кладбище похоронено около 600 тыс. чел., а всего погибло ок. 1 млн., а может, и больше. Перед входом на Пискарёвское кладбище установлена мемориальная доска с надписью: «С 4 сентября 1941 г. по 22 января 1944 г. на город было сброшено 107.158 авиабомб, выпущено 148.478 снарядов, убито 16.744 чел., ранено 33.782, умерло от голода 641.803». На гранитной стене позади монумента высечены строки из стихотворения Ольги Берггольц «...никто не забыт и ничто не забыто!»

        Кроме голода, зимой 1941-42 гг. был лютый холод. Отопление и водопровод не работали. Самодельные печки-буржуйки не грели, да и топить было практически нечем. Многие жгли книги и мебель. В нашей квартире не осталось ни одной книги, ничего из мебели. Всё, что могло гореть, пошло в печку. Но ничего не спасало от холода! У нас ведь после взрыва вылетели все стёкла, и мы  жили и спали прямо в передней, где окон не было. Там у нас и стояла буржуйка. Где их столько взяли, ведь почти в каждой квартире они были! Так вот мы все, вся семья из шести человек, сидели вокруг этой печурки, пили тепловатую воду и ели хлеб малюсенькими кусочками и мечтали о том, что вот откроют «Второй фронт», кончится блокада, и что мы будем потом есть. Все хотели сначала хлеба, а кто-то даже и шоколадку. Вот такие у нас такие были мечты!

        С водоснабжением нам относительно повезло. У нас на первом этаже работала колонка, а вот многим приходилось ходить за водой на Неву! Канализация тоже не работала. Все нечистоты выливали прямо во двор и около нашего дома образовалась целая ледяная гора чуть ли не до второго этажа!

          В марте - апреле 1942 г. из-за опасности эпидемий необходимо было убрать кучи мусора и нечистот, накопившихся близ домов. Были устроены субботники. Всю эту ледяную гору нужно было разбить ломом и на санках вывезти и сбросить в канал Грибоедова, который находился в конце Казначейской улицы, где мы жили. Каждому неработающему и иждивенцу нужно было отработать по три часа. Это была очень тяжёлая работа, особенно для физически истощённых людей. Пожилых людей освобождали. С нами в доме жила одна такая пожилая женщина, у которой погибла вся семья – сын и муж. В паспорте она была записана на 10 лет моложе. Её заставляли работать, а сил совсем не было. Мы все взяли её часы работы на себя.

          Вообще, первая блокадная зима 1941/42 гг., которую наша семья пережила в Ленинграде, была самая тяжёлая. Потом уже постепенно начали увеличивать нормы выдачи хлеба, а в августе 1942 г. даже стала налаживаться культурная жизнь в городе. Представляете, открылись кинотеатры и библиотеки в филармонии была исполнена «Ленинградская симфония» Шостаковича, ставшая символом стойкости ленинградцев.

         Блокада длилась с 8 сентября 1941 г. по 27 января 1944 г. Блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 г. Блокада продолжалась всего 872 дня. Единственным зимним путём сообщения с блокадным Ленинградом всё время оставалось Ладожское озеро. Весной, 6 апреля 1942 г., мы вместе с родителями, сестрой, бабушкой и тётей были эвакуированы по ладожскому льду. Озеро сильно бомбили. «Дорога жизни» по льду Ладоги постоянно обстреливалась, и многие грузовики с эвакуируемыми мгновенно уходили под лёд. Перед нами ехала машина с работниками детского сада, самих детей эвакуировали раньше. Снаряд разорвался прямо перед ней и машина сразу же ушла в полынью, никто не спасся!

       Нам повезло, мы оказались на противоположном берегу Ладоги, Ленинградская блокада для нашей семьи кончилась! Когда мы оказались на «Большой земле» многие изголодавшиеся люди, увидев пищу, чуть не посходили с ума! Бросились к котлам, стали запихивать в рот огромные куски хлеба! Их предупреждали, что этого делать нельзя, но разве можно было сдержаться после всех ужасов голода. Многие умерли прямо на месте, желудок уже не мог переваривать нормальную пищу в больших количествах... Мы с сестрой долго не решались пойти в баню, стеснялись своей худобы.

          Нас посадили в вагон-теплушку и мы целый месяц ехали до Коканда в Узбекистане. Там находился эвакуированный Московский химико-технологический институт им. Менделеева и нас с сестрой приняли на первый курс. В 1944 г. институт реэвакуировали обратно в Москву вместе с профессорами и студентами.

         В 1947 г. я окончила институт и была направлена на работу в НИИ, где и проработала около 30 лет в должности старшего научного сотрудника. В 1993 г. мы всей семьёй переехали в Германию, в Эссен.

          Скоро мне исполнится 90 лет, но я ещё в форме! Не верьте, что все старики дряхлые и только и делают, что валяются на диване и смотрят русское телевидение! Я ещё сама (в сопровождении сына, конечно!) езжу за покупками и к врачу, хожу на выборы, убираю квартиру и могу порадовать своих родных вкусными пирогами. Мои воспоминания публикуются в русскоязычной прессе, например, в газете Russlanddeutsche Rentner. Ко мне в гости даже молодые люди заходят (на фото - это я с работником Генконсульства РФ в Бонне).

В Генконсульстве РФ

Да и наш микрорайонный Seniorenclub Bergmannsfeld не даёт расслабляться, стараюсь посещать курсы немецкого (ведь это важная основа успешной интеграции!) и клубные мероприятия, где можно посидеть за чашкой чая с домашней выпечкой и обсудить важные темы, даже бываю на концертах и собраниях! Благодаря этому я чувствую себя в Эссене как дома и горжусь своим городом, не зря названным Культурной столицей Европы 2010 г.

Воспоминания о Ленинградской блокаде

8 мая 2011 в Еврейской культовой общине г. Эссена состоялось торжественное собрание, посвящённое 66-й годовщине Победы в Великой отечественной войне и 63-й годовщине образования Мединат Исраэль. На собрании присутствовало много ветеранов войны, в т. ч. ещё трое блокадников, с которыми у меня уже давно установились дружеские связи. Они намного младше меня и пережили блокаду ещё в детском возрасте. Для меня было большой честью выступить с рассказом о жизни в блокадном Ленинграде.

МЕМУАРЫ

• Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
  Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich

  
  Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.

  Zur Anmeldung >>