Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Лилия Ткачева
 
           

Мои блокадные дни

 

 

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством

Где черта?

Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом –

Паспорта.

                     Ю. Воронов




     Я, Ткачёва Лилия, родилась в Ленинграде 14 апреля 1930 года. Наша семья жила на ул. Чайковского д. 77. Отец работал столяром-краснодеревщиком, мать занималась хозяйством. В семье было трое детей, на начало войны сестре было 16 лет, брату – 13, мне – 11. До войны я закончила третий класс средней школы и регулярно занималась танцами в Доме художественного воспитания детей. С первых дней войны отец был мобилизован и отправлен на фронт, а мы с мамой остались в большой коммунальной квартире на пятом этаже в доме без лифта. Как и все жильцы нашего дома, мама во время бомбёжки должна была выходить на дежурство на крышу, чтобы тушить или сбрасывать зажигательные бомбы. Так как мама была очень больным человеком, вместо неё на крышу дома выходили моя сестра и я. На чердаке дома были ликвидированы все деревянные перегородки и стояли большие бочки с водой. Если зажигательные бомбы пробивали крышу, нужно было их гасить в этих бочках.

     В течение июля и августа 1941 года маму неоднократно вызывали в эвакопункт – на ул. Чайковского 27 – и предлагали эвакуироваться как семье военнослужащего. Мама не решалась это сделать – боялась тронуться с места  с тремя детьми. С конца августа были уже перерезаны все железные дороги, связывающие Ленинград  со страной, и поезда из Ленинграда перестали отправляться. Была введена карточная система, продукты выдавались по нормам, хотя ещё работали магазины по "коммерческим ценам". Запоминающимся событием было падение сбитого фашистского самолёта, который упал в Таврическом саду. Это было близко от нашего дома, и мы, дети, бегали  смотреть на него.

     8 сентября 1941 года началась блокада города, была первая сильнейшая бомбёжка. Все жильцы нашего дома при звуке сирены должны были спускаться на первый этаж, в квартиру № 4, так как в доме не было бомбоубежища. 8 сентября в квартире № 4 было очень много людей, стояли, тесно прижавшись друг к другу. Когда раздался сигнал отбоя воздушной тревоги, все с облегчением начали выходить. Мы, поднявшись в свою квартиру, увидели зарево большого пожара, горели продовольственные склады. С этого момента бомбардировки и обстрелы были каждый день. Сразу после пожара началось снижение норм выдачи продуктов по карточкам. Постепенно стали отключать электроэнергию, перестала работать канализация, так как не стало воды. Сначала мы ходили за водой в соседний дом, где была столовая, но вскоре там тоже подача воды прекратилась, и воду стали получать только растапливая снег.

     В нашей комнате было три окна, ещё в июле стёкла в них были заклеены полосками из газет, но эти наклейки не помогли. После очередной бомбёжки все стёкла в окнах были выбиты. Окна завесили одеялами, разными подручными материалами и законопатили ватой. Сначала топили кафельную печь дровами. Затем мамин родственник дядя Яша принёс маленькую печурку - "буржуйку".  Труба печки была выведена в окно. В вечернее время комнату освещала "коптилка" - жестяная банка с фитильком, таким образом освещался только стол. Однажды зимой мы спустились в подвал за дровами, но ни дров, ни сарая не оказалось, всё было украдено в одну ночь. Это было потрясение и несчастье для всей семьи. Мороз в это время доходил до минус 40 градусов, а выдача хлеба на ребёнка и иждивенца была в это время 125 грамм в день. Нас было трое детей, мама не работала. Чтобы обогреть комнату, стали сжигать в "буржуйке" мебель.

     Обстрелы и бомбёжки продолжались постоянно, мы уже не спускались с пятого этажа в квартиру № 4 на первом этаже, на это не было сил. Мы спали, не раздеваясь, в пальто и обуви. В 6 часов утра, когда включался метроном, я спускалась в булочную с карточками. Булочная была рядом – ул. Чайковского, 81. Хлеб был тяжёлый и тёмный, не был похож на настоящий. Я прятала карточки и хлеб под пальто, чтобы не потерять. Когда я приходила домой, мама делила хлеб. Получив хлеб, все ложились в постель, не раздеваясь. У отца был небольшой запас столярного клея, мама варила из этого клея суп. Но клей быстро кончился. Мама заболела цингой – язвы на ногах и отёки. Она не могла ходить. Мы были дистрофиками – кожа и кости. 13 февраля 1942 года умер мой 14-летний брат. У нас не было сил похоронить его, и он долго лежал прямо в комнате.  Спустя некоторое время мама зашила его в одеяло. Мы спустили его вниз, положили на санки и втроём повезли на набережную Робеспьера,  где был сарай для трупов. До сих пор неизвестно, где он похоронен. Всю зиму мы не мылись и не раздевались, так как было очень холодно. Воды, полученной из небольшого количества собранного снега, было мало, её хватало, только чтобы получить кипяток для питья. У всех от холода и грязи появились вши. Это было ужасно. Так как не работала канализация, в унитазе была замёрзшая гора нечистот. В туалет превратили соседнюю комнату, которая пустовала. Всё было прямо на полу комнаты и сразу замерзало горой. В первый раз мы разделись и увидели друг друга без одежды только в мае 1942 года, когда потеплело. Бытовые отряды обходили дома и квартиры и проверяли живых и трупы. Трупы отправляли для захоронения. В нашей квартире к маю 1942 года осталось 12 человек. За нами прислали машину и повезли в санитарный пропускник, который находился на Исполкомовской улице. Там всех нас постригли наголо, наши вещи забрали для обработки, а нас отправили в баню. После бани мы оделись в чистое, взятое из дома бельё и одежду, а старое после обработки получили обратно. На той же машине нас отвезли домой.

     Примерно в конце октября 1942 года я пошла в школу, которая находилась на ул. Чайковского, 48, в третий класс. В классе были дети всех возрастов и разной подготовки, потому что зимой 1941-1942 годов ближайшие к нашему дому школы не работали.

     В начале 1943 года меня нашла преподавательница танцев из Дома художественного воспитания детей. Она организовала агитбригаду из шести человек бывших учеников. Мы занимались в комнатке в помещении Дома художественного воспитания детей. На машине нас возили в госпитали, где мы ухаживали за ранеными – кормили их, писали письма и устраивали маленький концерт. Танцевали "яблочко", водили хороводы. Когда мы выступали с моей подругой, руководительница объявляла: "Танцуют Рыж и Чиж". Такое объявление было потому, что моя фамилия была Рыж, а её Чижова. В госпиталях нас подкармливали.

     Летом 1943 года детей Дзержинского района города Ленинграда собрали и отправили в пионерский лагерь, где мы работали на прополке турнепса, и где нас кормили. После возвращения из лагеря нас послали на огороды в деревню Порошкино на прополку овощей. Мы были там меньше месяца. При отъезде нам разрешили взять с собой немного овощей. Я выбросила подушку, которую мне дали дома, и в наволочку набила овощей, сколько могла унести.

     Осенью 1943 года мама начала работать сторожем на складе Ленжилснаба. Она дежурила сутки и трое суток была дома. Когда мама дежурила, я ночевала с ней в помещении сторожки, там же делала уроки. Однажды пришёл морской офицер и предложил маме работу. Этого офицера звали Николай Павлович Ломаев, он был боцманом тральщика "Мороз", который был пришвартован на набережной Робеспьера для ремонта. Мама должна была стирать матросские робы и белые рубашки командирского состава. За работу мама получала 200 рублей в месяц, а я каждый день ходила на тральщик за обедом, несла в корзине два бидона – борщ и второе блюдо. Боцман приносил бельё к нам домой, дрова для кипячения воды нам давали по ордеру на складе. Со склада на набережной Робеспьера мы с мамой тащили брёвна домой. Эта работа длилась примерно 4-5 месяцев. После ремонта тральщик снова ушёл в бой. Ломаев очень хорошо к нам относился и даже после войны приходил к нам.

     Моя сестра Сима в 1943 году поступила в зубоврачебный техникум, который закончила в 1947 году. Наша руководительница из Дома пионеров и школьников продолжала собирать танцевальную группу в течение 1943-1944 годов, и мы продолжали посещать госпитали. А летом 1944 года нас отправляли в пионерские лагеря, где мы работали на огородах. Руководительница нашей агитбригады сказала нам, что мы будем награждены медалью "За оборону Ленинграда". Эту медаль получили мы в 1944 году уже после освобождения города от блокады. Вручение проходило в здании Ленинградского горисполкома, и вручал нам медали председатель исполкома Попков.

      

 

       Как дети, награждённые медалью, мы часто присутствовали в 1944 году на официальных заседаниях в составе выступающих.


        После окончания войны я закончила 7-й класс средней школы, поступила в топографический техникум и в 1950 году получила диплом техника-топографа. 15 лет проработала в Северо-западном геологическом управлении техником-топографом в экспедиции и в группе камеральных работ.  Затем в качестве техника-топографа и геолога до 1972 года работала в институте "Ленгипротранс". В 1954 году вышла замуж. У нас в 1957 году родилась дочь.
    
     После 1972 года работала в Институте культуры имени Крупской, а затем с 1981 года по 1997 год – кассиром в Малом оперном театре имени Мусоргского, сейчас он именуется Михайловским театром.  В марте 1997 года моя семья – я, моя дочь, её муж и их сын – выехали в Германию, где и проживаем в городе Мюнхене до настоящего времени.







<< Назад | Прочтено: 569 | Автор: Ткачёва Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы