Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Леонид Комиссаренко  

 

 Главы из книги воспоминаний

«Начальные обороты» 

Аттестация

 Главный герой этой главы не я, но имя его названо не будет. Бывшие (а других сейчас не существует) точмашевцы узнают его мгновенно,  остальным же  оно ничего не говорит. Почему я так решил? Ответ однозначный. Своим непрепятствием моему выезду он, сам того не ведая, продлил почти на пятнадцать лет жизнь моей жене. Почему поступил он так? Тут однозначного ответа у меня нет.  Быть может, сыграла роль обнародованная в центральной прессе история с запретом на выезд носителя секретной информации, в которую он попал, будучи заместителем министра, и просто не хотелось наступать второй раз на те же грабли? Это моё предположение, не более того.

  А начинались наши отношения вполне нормально. Он пришёл на завод  году в 67-м, когда я был начальником цеха. Очень быстро из старшего мастера по инструменту стал зампотехом цеха (не моего, но тоже снарядного). Завода, естественно, ещё не знал и не раз обращался ко мне с вопросами, на которые и получал если не исчерпывающие, то в пределах моих знаний ответы. Потом стал секретарём парткома. Как позднее выяснилось, к должности этой, исполняя её прилежно, относился с некоторым, (никогда, впрочем, внешне не проявлявшимся) презрением.  В 1979 году из парткомовского кресла пересел в директорское. И всё у нас с ним шло как по маслу. Более того, в течение нескольких лет в случае отсутствия главного инженера и при наличии кучи его заместителей исполнение обязанностей возлагалось на меня.  

В 1984 году я получил от директора задание оформить представление на Госпремию по трубной заготовке. Оба мы были в ней. На уровне Госкомитета премия не прошла: с одной стороны достаточно справедливо –  работа была интересная, но результаты её расширить на весь спектр снарядов не представлялось возможным. С другой – не было в авторском коллективе ни одного громкого имени. Согласись тогда войти министр В.В. Бахирев – и всё могло обернуться по-другому. И не такие фокусы проходили. По-моему этот прокол, который считался моим, и стал поворотным пунктом в наших отношениях. Поворот явно обозначился, но скорость движения в новом направлении была невысокой. До 1986 года. Где-то в конце лета начальник отделения НИМИ Ю.В. Лещинский конфеденциально сообщил мне о готовящемся представлении на Госпремию работы по созданию 152 мм самоходной артустановки третьего поколения «Мста». Готовит материалы разработчик орудия, Волгоградсий завод «Баррикады», в авторском также представители Нижнетагильского «Уралвагонзавода»  – за систему в целом, и НИМИ – за снаряд «Наместник».

- Мы решили одно место отдать твоему Точмашу, вернее, лично тебе за долю в отработке конструкции, постановку в серию, стрельбовые испытания, за технологичность снаряда в немалой степени, да и несколько авторских у тебя по этому изделию. (Ему ли не знать – мы с ним там вместе). Соответствующую бумагу получите через пару дней. Советую не упустить шанс.

- Юрий Михайлович, но ты ведь понимаешь, что первым претендентом будет мой шеф? А у меня с ним и так отношения с каждым днём всё хуже.

- Здесь у твоего шефа шансов никаких. Он – администратор. Во-первых, их число строго регламентировано, а во-вторых,  все директорские места уже забиты.

Приехал домой, следом пришла шифровка. Получаю её от шефа с резолюцией: «Доложите».  Во дела: один раз шеф пролетел как бы по моей вине, теперь – то же самое.

Без утайки передаю ему весь разговор с Лещинским. От себя со всем откровением добавляю, что становиться лауреатом раньше его мне резону нет, и, кроме того, он ведь в цейтноте: заканчивается пятилетка, за которую он в следующем году наверняка получит орден Ленина, после которого пару лет лауреатство не светит. Так что нужно ему включать свои связи на самом высоком уровне. Иначе не прохонже – я уже прощупал и в министерстве. Моё предложение: я готовлю НТС в варианте двух кандидатур – его и моей. Но так как, кроме меня, никто порядка представления не знает, то членам НТС говорим о выделении двух мест, а бюллетени тайного голосования  готовим по каждой кандидатуре раздельно, что позволит и все остальные документы обобщить в виде двух совершенно независимых друг от друга папок. Отсылаем обе в Волгоград с соответствующим разъяснением. Ждём, пока он свою кандидатуру прозвонит. В нужный момент даём команду. Всё так и сделали.

Время пошло. Волгоградцы ведут себя вначале спокойно, но дней за десять до последнего срока подачи присылают шифровку: «Кого ставить?». Ситуация, как в карикатуре из старого польского журнала: парень кадрит девицу посреди   пшеничного поля, пишет круги уборочный комбайн, уже остаётся совсем небольшой стровок. И всего два слова: «Марыся, решайся!». Вот примерно с ними и с готовой ответной шифровкой, но без фамилии, я к шефу и пришёл. Он только сказал: «Пиши свою». Я вписал, он подписал. Потом я съездил на «Баррикады», расписался, где положено. Работа в Комитете прошла.

А жизнь моя пошла... несколько по-другому. Надо же было так совпасть, что к этому времени шеф, как говорится, заматерел. Власть, как известно, развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно.  На большом же предприятии «красный директор», как их позже стали называть, обладал властью действительно безграничной. Если работяги, да и рядовые инженеры, могли ещё куда-то пожаловаться, даже подать в суд, то любые работники с должностью, включающей слово «начальник», этого права были лишены законодательно. А если учесть, что директором решался и самый главный бытовой вопрос – квартирный, – то тут бедному крестьянину податься было воистину некуда: стоишь, к примеру, в очереди на расширение жилья уже лет 10, уйдёшь – становись на новом месте в такую же очередь с хвоста. Вот вам и удержание на коротком поводке. Я, например, добился квартиры для семьи дочери, только обратившись лично к министру.  В таких условиях человек, имеющий предрасположенность к диктаторским замашкам, может буквально сорваться с тормозов. Что со временем и произошло. Михаил Бакунин писал: «Нет ничего более опасного для личной нравственности человека, чем привычка повелевать». В результате выработался стиль правления, который в самой короткой форме выразил наш начальник инструмнетального отдела Лёша Алистратов: «Путиловский Сталин» (Путиловка – название заводского посёлка по наименованию завода, построенного в 1916 году как филиал Путиловского питерского). Точнее не скажешь, хотя нужно бы указать масштаб. С учётом нескольких факторов он, скорее всего, лежит где-то в районе 1:10000. Случайно или нет, но такие типы почти всегда выступают в категории «Молодец против овец». Самое главное для любого диктатора – держать подданных в состоянии перманентного страха, для чего необходимо периодически устраивать показательную порку. Всего пара примеров. Начать придётся издалека.  

На заводе издавна существовал отдел главного конструктора (ОГК), в сферу компетенции которого входила гражданская продукция, а также сопровождение серийного производства транспортно-заряжающих машин к зенитным ракетным комлексам и нержавеющей арматуры наземных топливозаправочных систем стратегических ракет. Главным конструктором-начальником ОГК  был мой хороший товарищ, ровесник и коллега Виктор Андреевич Осташкин. Серьёзных претензий к нему почти не возникало. И была ещё укоренившаяся постоянная практика направления работников отделов в цеха для работы в качестве станочников или подсобных рабочих, «на прорыв». Всё шло почти безропотно до тех пор, пока не задули ветры перестройки. А так как с юридической точки зрения приказы о направлении «на прорыв» существенно расходились с КЗОТ'ом, то и пошли отказы. Вот и объединились несколько работников из ОГК и в цех пойти отказались. Что ими двигало, сказать трудно, хотя можно понять: таскать по 8 часов в день двухпудовые снаряды – удовольствие небольшое. Судя по составу отказников, примешивалось здесь и личное недовольство своим скромным служебным положением – все как один были они амбициозными серяками. Расценено это было как бунт на корабле, за который  нужно (капитану) срочно кого-то расстрелять, желательно на площади. И экзекуция состоялась. За 5 минут до начала очередного декадного совещания Виктора пригласили в кабинет директора и огласили приказ об освобождении от должности главного конструктора и переводе начальником II отдела (мобмощности). Формулировку обоснования я точно не помню, но слова о потере управления отделом там были. На совещании Виктор уже не присутствовал, сидел новый начальник, приказ был зачитан. И всё это несмотря на многолетнюю безупречную репутацию, высокую квалификацию, безукоризненное отношение к делу.

К тому времени в общем объёме производства объединения боеприпасы занимали около 70%, но наши с Осташкиным интересы нигде не пересекались. Лишь однажды пришлось сыграть нам с ним партию, закончившуюся вничью. Собрались по какому-то поводу в кабинете главного несколько начальников отделов, в том числе и мы с Виктором. Бросили на приставной стол свои папки, непринуждённо беседуем. Бумаги Осташкина были в прозрачных пластмассовых корочках, на верхнем документе мне совершенно случайно бросилась в глаза аббревиатура СКБ. Читаю уже внимательно: проект приказа о переводе КБ укупорки из ОГК в моё ведение. У меня было своё КБ. Занималось штатной тарой для снарядов и авиабомб и нестандартными ящиками для всяких разовых отправок. Я уже писал об укупорке, как об источнике вечной головной боли. Скорее всего, у него было не лучше. Хотя штатной тары его изделия и не имели, но номенклатура нестандартной была несравненно более широкой. Как раз этого мне и не хватает! Ещё одного военпреда плюс гражданка! Что я сделал? Правильно: кто-то Виктора отвлёк, я листок вытащил и сунул в карман. У себя в кабинете изучил подробнее. Приказ завизирован всеми службами, даже согласован главным, осталась подпись ген. директора. С визой главного мне просто повезло – Виктор не решился идти к нему второй раз, с остальными было бы проще. Приказ так и не вышел.

Ещё один случай, по жестокости своей далеко превосходящий мой и Виктора – казус Юрченко. Михаил Сергеевич Юрченко был заместителем главного инженера, ответственным за подготовку производства. Мне кажется – тяжелее этой работы на заводе не было. В условиях всеобъемлющей спихотехники на эту службу производственники могли свалить всё что угодно, так как она охватывала вопросы технологии, оснастки и оборудования. Ответить же Юрченко с командой мог только встречными претензиями к производственникам (цеховикам), которые редко принимались руководством всеръёз. Человек он был жёсткий, неулыбчивый. Его тяжёлую руку я впервые почувствовал на себе, будучи начальником техбюро, а когда стал зампотехом, то при освоении корпусов 115 и 125 мм снарядов без столкновений с ним обходился вообще редкий день. Зампотехи цехов были его главными оппонентами, и, не имея возможности по-крупному конфликтовать со стоящими под покровительством директора начальниками, на этих замах он и отыгрывался. Скажем прямо – не без удовольствия, а иногда и с элементами совершенно неоправданной жестокости. Вот на этом пути он и пересёкся когда-то с нынешним ген. директором, когда тот был ещё замом в 11-м цехе. Прошло с тех пор много времени, но, очевидно, нанесенные тогда обиды не давали покоя бедному сердцу генерального. Почти 10 лет уже и при нём нёс Михаил Сергеевич свою нелёгкую ношу. Но час расплаты настал всё равно. На одном из совещаний, зацепившись за какую-то ерунду, директор устроил ему сокрушительный разнос, аналога которому  я не припомню. Разносами меня не удивишь: участвовал я в них во всех мыслимых качествах и уровнях. Но такого разнузданного потока личных оскорблений, унижений, издевательских выпадов под совершенно ничтожными предлогамии я ни до, ни после не слыхал. Привожу здесь этот случай только с целью покаяния: если я в своей жизни проявлял малодушие, то это был один из тех случаев. Не хватило духу на словесный протест – нужно было встать и уйти. Но ни я, ни кто другой из трёх десятков присутствовавших этого не сделали, хотя на наших глазах проиходило форменное убийство. Смертью это и закончилось – психика Юрченко этого не вынесла, ещё с неделю он, как сомнамбула, бродил по заводу, жаловался, когда я заводил его себе в кабинет, что с ним перестали здороваться, потом слёг и через месяц скончался.

Для меня начался прессинг по всему полю. Включились и наблюдатели, докладывающие о любом моём сомнительном телодвижении. Были у нас и такие виртуозы, умевшие, приближая губы к заднице начальства, создать иллюзию не поцелуя, а укуса. Вот они-то и старались. Узнавал я о доносах тоже «на площади», коей являлись широкие совещания. Докладывался в начальственной, естественно, интерпретации какой-либо имеющий ко мне отношение фактик и разбирался по косточкам… Имя моё при этом не называлось, но сигнал лично мне подавался чёткий. Пару раз удалось тушить в зародыше пожар под моей задницей Каневскому, ставшему чуть ли не начальником отдела  моей личной техники безопасности. Но разносы следовали регулярно и в большинстве не по делу, в основном за непредупреждение упущений других служб. Отметили это даже часто у нас бывавшие представители НИМИ. А тут я ещё в не очень тактичной, прямо скажу, форме отказался от предложения помалкивать со своими возражениями в обмен на должность зама главного. Это было не разгаданное мной тогда приглашение вступить в формирующуюся личную команду. Да и должность эта ни с коего бока интереса для меня не представляла. Мне нравилась моя. Самое интересное, что намерения снять меня с работы не было – я был нужен, иногда даже очень.

Тут ещё и новая техника привмешалась. Как раз в это время мы проводили интереснейшие работы по плазменной наплавке медных ведущих поясков и подготовительные мероприятия к нанесению на поверхность корпуса лазерной сетки, обеспечивающей заданное дробление. Наплавка МВП, как бесканавочный метод крепления, помимо прямого эффекта снижения расхода меди, существенно повышает прочность корпуса в критическом сечениии (под пояском) и даёт возможность за счёт некоторого увеличения диаметра каморы повысить такой важный показатель, как коэффициент наполнения (отношение массы ВВ к массе корпуса снаряда). А в совокупности с возможностью управления размерами и количеством осколков комплекс работ был многообещающим. Как-то в эти дни навестил нас нач. главка Съестнов и совершенно случайно часов в 10 вечера шеф поимел удовольствие представить ему всю гоп-компанию ответственных за тематику главных специалистов прямо у установки наплавки. Удостоились похвалы начальства высокого и выслушали обязательство начальства своего и впредь неуклонно двигать вперёд новую технику.

На следующий день вся вечерняя бражка плюс ещё парочка спецов была вызвана в кабинет директора на совещание по лазерной технологии. Открывая совещание, шеф красочно описал все отрицательные воздействия, которые новая техника оказывает на выполнение плана, и указал пальцем на меня как на главного постановщика таких помех. Затем перешёл к обсуждению предстоящего получения и монтажа лазерной установки. Тут вообще никаких красок не требовалось – никто  понятия не имел, с чем её едят. В конце провёл поимённый опрос присутствующих на предмет того, будем ли проводить ещё и эти работы. Из восьми участников семь, держа нос по ветру, сказали «нет», я сказал «да». К чему было ломать всю эту комедию с голосованием – я так и не понял: на проведение работ был приказ министра, а оборудование – в пути. Поработать пришлось изрядно. Полученные старомодные СО2-лазеры особой надёжностью не отличались, соляные фокусирующие линзы постоянно сгорали, программное обеспечение конфигурации осколочной сетки тоже оставляло желать много лучшего, так что процесс изготовления заводской партии, ответственность за который была возложена, конечно же, на меня, принёс мне много-много радости. Тем более, что итог дня я докладывал каждый вечер директору лично и каждое утро Д.П. Медведеву по ВЧ. При срыве графика доклады Д.П. проходили очень оживлённо и познавательно: во-первых, я узнавал что-либо новенькое о себе и, во-вторых, имел возможность совершенно бесплатно существенно обогатить за его счёт свою ненормативную лексику.   

И вот наступило время очередной аттестации. Стандартная процедура, включающая вызов в отдел кадров для подписи о согласии с характеристикой. Прихожу, читаю. Такого бездельника и бездаря-руководителя, который сейчас смотрел на меня из зеркала,   я в реальной жизни ещё не встречал, как и такой характеристики! Они ведь бывают самые разные. Я привёз с собой две своих. Одну, подписанную ранее тем же директором, что и сейчас, и вторую – заместителем министра,   представление по изобретательским делам. В обеих – почти Штирлиц, но без нордического характера. Есть и немецкая, выданная мне в Германии при выходе на пенсию. Тоже уже без нордического. Здесь, правда, приняты другие обороты. Связано это с тем, что отрицательные характеристики давать запрещено в законодательном порядке. Но кадровики и здесь тоже не лыком шиты – изобрели свой эзопов язык. Вместо «осторожно, ищет сексуальные контакты с коллегами» пишут: «всегда показывал способности проникаться интересами коллектива», а если «всеобъемлющие способности», то к тому же ещё и гомик; «желаем ему дальнейших успехов в другом коллективе» означает «слава богу, что мы от него избавились», а «надёжный добросовестный работник» означает не что иное, как «когда нужен – всегда на месте, но никогда никому не нужен». Есть десятки брошюр-расшифровщиков. Можете мне поверить – немецкая моя характеристика при расшифровке оказывается не хуже двух вышеупомянутых советских.

Одна пикантная подробность: та уничижительная характеристика то ли по недосмотру, то ли по лени была изображена на странице изначального варианта путём добавления или забеливания частицы «не», что явственно просматривалось на просвет. Очевидно, Лидия Васильевна (нач. ОК) не почуяла направление ветра и сунулась к шефу с обычной характеристикой, за что и была образцово (но не показательно) выдрана, да так, что в спешке не догадалась даже бумажку перепечатать. Характеристику я подписать отказался. Потом было мучительное (для её членов) заседание комиссии – кое-кому из них до сих пор стыдно вспоминать, как прятал тогда глаза. Итог – аттестован условно. Так и проработал до самого увольнения-отъезда.

Вообще говоря, закулисье аттестаций мне известно  досконально: многие годы я сам воглавлял комиссию по аттестации инженерно-технических работников объединения. И накушался неформальных обращений достаточно, протеже и антипротеже. Но покривил душой лишь один-единственный раз. Пришёл ко мне Каневский с просьбой от одного из наших общих знакомых об аттестации сотрудницы его отдела, техника по образованию и должности, на звание инженера. Чтобы пресечь возможные мои вопросы, Милик сразу внёс ясность: эта баба, с горем пополам исполняя обязанности техника, вполне квалифицированно служит ещё и в качестве любовницы Н. Захотелось ей стать царевною морскою. Предъявила ультиматум: «Или я буду инженером, или ты за аморалку сам станешь простым инженером!». Пришлось идти «навстречу товарищам в борьбе».  

А потом, конечно же, не как следствие этой любовной коллизии, было ГКЧП, после которого шеф вернулся с поста зам. министра снова гендиректором, бесцеремонно отодвинув действующего с помощью команды, от участия в которой я в своё время так опрометчиво (на свою голову т.е.) отказался, а потом была Беловежская пуща, после которой уже не вернулось ничего. Мне показалось, что он от меня отстал – всё-таки, как я подумал, оценил так пригодившееся ему теперь моё генштабовское решение по Наместнику. Вроде бы начали работу с чистого листа. Рассудили, что после развала Союза новым независимым государствам боеприпасы нужны. Производственных мощностей у них нет. И получил я команду связаться с тамошними министерствами обороны и предложить разместить у нас заказы. Задача, учитывая качество связи, не из лёгких, тем более, что в некоторых республиках не было не только телефонов МО, но и их самих. Но у меня были свои наработанные методы комбинации открытой и закрытой связи, похлеще чем у Владимира Высоцкого. Так что через неделю был у меня с десяток фамилий новоиспеченных генералов мамедовых, рахметовых, турсун-задэ, чикашвили и гаспарянов с номерами телефонов и результатами первых контактов. Но в какой-то день прямой городской телефон в моём кабинете замолк. Звоню начальнику АТС. Он сбивчиво оправдывается, что, мол, генеральный приказал ему срочно выделить городской номер, отключив любой. Вот он мой и отключил. Звоню генеральному. Тот спокойненько удивляется. Через полчаса телефон заработал. Проходит неделя. Опять то же самое. Опять звоню шефу. На этот раз получаю в ответ рекомендацию звонить из кабинета главного. Теперь ясно, откуда ноги растут. Благодарю. Кладу трубку и прекращаю поручением заниматься вообще. Х...р с вами, лампасы, вы и без моих снарядов друг друга перестреляете. А завод может стоять. Мне уже всё равно – я намылился валить.

Но самый последний выстрел всё-таки был произведен. Мне уже в спину. В 96 году мы были с женой в Израиле и навестили семью тогда уже покойного Каневского. Вот Агнесса, его жена, мне и поведала, что написана история завода, но ни мне, ни Милику там места не нашлось. Так как я сам этой печальной повести не читал, то и нигде на неё не ссылался, даже в главе «Хвосты» упомянул факт её наличия в сослагательном наклонении. Но теперь век интернета, и в нём можно найти «Завод и время», так называются очерки, написаные под руководством шефа в духе решений партии и правительства (и это в 95 году!). Всего на заводе было четыре Лауреата: двое работяг и мы с Толей Кононовым. Фамилии трёх указаны. А где четвёртый? А вот он я – на сайте приписка: «Страница со стенда заводского музея о лауреате Государственной премии СССР Л.Е. Комиссаренко (исключенная в 1995 году из окончательной редакции книги "Завод и время")». Зачем, почему? Думаю, что название страницы и есть ответ.



 





<< Назад | Прочтено: 519 | Автор: Коммисаренко Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы