Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Леонид Комиссаренко  

 Главы из книги воспоминаний

«Начальные обороты»

Мои конверсии

 В переводе с латинского конверсия означает изменение, превращение. Используется слово в русском языке, как известно, для обозначения процессов и явлений в экономике, лингвистике, физике, химиии, биологии, медицине и пр. и пр. Последние лет двадцать на слуху как символ перевода военной промышленности на выпуск продукции гражданского назначения. Но голос Табакова устами кота Матроскина: «Для того, чтобы что-нибудь ненужное продать, нужно сначала что-то нужное купить». В моём случае вопрос можно сформулровать так: «Как я дошёл до жизни такой – оказаться в оборонке?». Вообще говоря, при её размахе в бывшем СССР шансы стояли фифти-фифти. Пути только у каждого свои. Путь входа (тоже ведь конверсия), как и путь выхода. Для их описания можно было бы воспользоваться словом «метаморфоза», имеющим то же значение, что и конверсия, правда, в переводе с греческого. Но «Метаморфозы» уже давно написаны, и не нами.

Январь 1956 года, снежная зима в Одессе, зимняя сессия в Политехническом институте. Предстоит экзамен по курсу «Детали машин». Принимает его сам зав. кафедрой, он же (ди)ректор института профессор Виктор Афанасьевич Добровольский. Экзамен, как и лекции В.А., проходит своеобразно: учебники (В.А. Добровольский, «Детали машин») лежат на каждом столе, смотри сколько угодно, тем более, что со слов автора знаешь: всё самое интересное написано у него же на странице 13. Почти все лекции начнались одинаково: Виктор Афанасьевич раскрывает свой знаменитый блокнот и зачитывает: тогда-то и тогда-то, там-то и там-то обрушилось (разорвалось, перевернулось, лопнуло, сошло с рельс и т.д и т.п.)... И анализ причин, который и является, собственно говоря, предметом лекции. У заместителя С.П. Королёва Б.Е. Чертока – подтверждение этого принципа: один аварийный пуск ракеты даёт конструктору много больше, чем несколько удачных. Другой постулат В.А.: «Что красиво, то и прочно». То же самое у Туполева: «Некрасивые самолёты не летают». И ещё одна его мысль: «Хороший инженер – это тот, который знает, в каком справочнике искать». Ну и юмор, конечно. Его шутки и «штучки» передавались из поколения в поколение студентов, в том числе и экзаменационные, а среди них и с туалетным уклоном: „Кто сидел слева от меня – давай зачётку, получи свой «хор.», кто справа – иди в деканат за направлением на пересдачу». А уж господа отличники получали своё полной мерой.

Чудесное солнечное утро, платаны на Пушкинской все в снегу, лёгкий морозец, настроение, несмотря на нормальную предэкзаменационную нервозность, отличное, настолько отличное, что забыл, к кому иду на экзамен. А ведь предупреждали однокурсники, чтобы готовился к неожиданностям. Не внял. Сдаю в гардероб шинель (донашивал отцовскую до самого четвёртого курса), получаю номерок с оттиском 913 – тоже должен был бы насторожить. Но опять мимо. Позже я прочитал у Марка Галлая в его «Испытано в небе», что техника перед аварией всегда даёт сигнал, нужно его только вовремя услышать.

В залитой светом небольшой аудитории Виктор Афанасьевич в своём неизменном светло-сером костюме выглядит очень даже неплохо. Уж никак не на свои 72. Подхожу к столу, беру билет. Первый вопрос: «Расчёт подшипников качения», второй: «Ременные передачи», третий – формулировки не помню, но что-то об учёте влияния скоростей при.... Всё просто и знакомо. Бодренько начинаю отвечать на первый вопрос, пишу (на доске, как предпочитал В.А.) формулу расчёта долговечности шарикового подшипника:

LH=106L/60n

Формула – проще не бывает, ну разве что E=mc2, но в моей и степень повыше, да ещё и разделить нужно; соотношение примерно такое же, как между старшим экономистом тётей Соней и экономистом Карлом Марксом. Начинаю раскрывать содержание формулы с того, что LH– это экономически целесообразное число часов работы подшипника, ресурс, как принято говорить сейчас. Дальше идти не пришлось. Не успел я начать, как услышал: «Танк – машина одного боя. И какое же число часов вы здесь поставите?». И вот тут я поплыл. Всю последующую производственную жизнь я отвечал (или пытался ответить) на этот вопрос: первое авторское свидетельство – на узел снаряда к танковой пушке, Госпремия – за участие в разработке самоходной артсистемы. Но тогда я готов явно не был. В.А., не получив не только вразумительного ответа, но и попытки его сходу выстроить, был мной разочарован. А уж он в этом деле, проработав всю войну в челябинском «Танкограде», что называется, собаку съел. Был он тогда и там заместителем директора по науке созданного при трёх танкостроительных заводах (Кировском, Сталинградском и Челябинском) машиностроительном институте, входил в его Учёный совет, где председателем был Исаак Моисеевич Зальцман (Нарком танковой промышленности), а заместителем – Жорес Яковлевич Котин (главный конструктор). Слушать дальше первый вопрос не стал, велел переходить ко второму. Никаких больше вопросов не задавал, слушал внимательно, но безо всякого интереса. Несколько оживился только при ответе на третий вопрос, где мне удалось ввернуть что-то дельное. Стоял я у доски на ватных ногах, так как явно вырисовывался лишавший стипендии «трояк». Взял он зачётку, перелистал, и, прежде чем выставить оценку, произнёс: «Как я вижу, ваша зачётка ещё девушка, но и я ведь ещё мужчина!». Что он в эту лишившуюся девственности зачётку поставил, увидел я только в коридоре. К моему великому облегчению там стоял «хор», первая за годы учёбы в школе и институте экзаменационная четвёрка. Текущие четвёрки – это пожалуйста, но не на экзаменах. Здесь следует сделать, по крайней мере, три примечания:

1. Если уж быть честным до конца, то, строго говоря, четвёрка была не первая, а вторая. Но первая не в счёт, так как поставлена она была совершенно произвольно за выпускной экзамен по русскому языку, за написанное без единой ошибки сочинение. Понять это можно: июнь 1953 года, только что откинул мягкие кавказские сапоги главный убийца всех времён и народов, только что освободили еврейских «врачей-убийц» и уже посадили освободившего их Берию, никто в провинции (да и не только в ней) понятия не имел, куда всё катится. И в нашем райцентре партия решила: на всякий случай лицам нетрадиционной нации золотых медалей не давать. И не дали. Как говорят сейчас проворовавшиеся чиновники: «Это политический процесс».

2. На том экзамене Виктор Афанасьевич был, что называется, в ударе. Он умудрился подобрать такую рифму к названию места рождения будущего главного конструктора магистральных газовых насосов, что бедный Юра, сам не отличавшиийся (в те годы, по крайней мере) изысканностью лексики, зарделся, как красна девица.

3. Как выяснилось много позже, если словом «позже» можно определить событие, состоявшееся через 53 года, Виктор Афанасьевич, видимо, во второй части своего экспромта несколько слукавил. На днях мой однокурсник и друг из Торонто поведал о своей встрече с В.А. в институтском туалете, произошедшей примерно во время описываемых событий. Тогда заведующий кафедрой «Детали машин» пожаловался на то, что одна из деталей его машины превратилась в обыкновенную трубку.

Но вернёся к сессии. Среди прочих предстоял ещё экзамен по предмету «Основы взаимозаменяемости и технических измерений», сдавать который нужно было дочери Добровольского Галине Викторовне, ГэВэ. Экзамен простой, но было известно, что ещё никому у неё не удавалось получить оценку выше, чем поставил по своему предмету папа. Ниже – сколько угодно. Да к тому же ко второму курсу не сомневаешься, что мизера ходят парами. Так что готовился я основательно. В ходе этой вынужденно-основательной подготовки с привлечением дополнительной литературы я, к своему удивлению, выяснил, что всё нам преподнесенное на лекциях является на самом деле адаптацией предмета до уровня не более чем техникума. Всё на этот раз шло отлично и на «отлично». ГэВэ на моих глазах выводит в графе моей зачётной ведомости жирное О для «отл.», и в этот момент взгляд её почему-то отвлекается и падает на мою раскрытую зачётку. Короче говоря, последовало, как потом рассказали мне ребята, 18 дополнительных вопросов. Бедная Галина, что называется, выложилась до конца, но ничего со мной поделать не могла, тем более, что папиной фантазией явно не отличалась и спрашивала строго в пределах программы. У меня даже сложилось впечатление, что и для себя познала она кое-что новенькое. Но в какой-то момент её осенило и девятнадцатым вопросом было: «Приведите, пожалуйста, формулу для расчёта среднего диаметра мелких метрических резьб». Ни в её лекциях, ни в рекомендованном учебнике формула эта и не ночевала, да она сама её, наверное, толком не помнила, но о существовании знала. Знал и я. Но была она такая громоздкая, что для восстановления в памяти потребовалось достаточно много времени. Достаточно для того, чтобы она успела произнести: «Да! А вот мелких метрических резьб вы не знаете», опередив меня на пару секунд. Пока я протягивал ей листок с готовым ответом, она уже быстренько успела перед готовым «О» поставить «Х» и получился «хор.». Так и вошла эта семейная пара четвёрок в гордом «одиночестве» в мой диплом.

 

 

 

Директор Одесского

политехнического института

Виктор Афанасьевич Добровольский

 

А потом была защита этого самого диплома и распределение. О последнем, судьбоносном, следует сказать особо. Существуют или, по крайней мере, существовали тогда определённые правила этого процесса. В том числе, как я узнал немного позже, и преимущества по среднему баллу диплома. Немного позже – это значит, когда уже было поздно. Ни одного места в Одессу объявлено не было, но из 98 распределявшихся по моей специальности 22 эти несуществующие места получили. Каким-то чудом претенденты на них явились на заседание комиссии к 8-и утра при официально объявленном начале её работы в 10:00, а когда в назначенное время нарисовались лохи вроде меня, то запускать их стали в порядке живой очереди и предоставлять оставшиеся сельские заводики. Короче говоря, мне ещё повезло попасть на неведомый мне доселе Завод «почтовый ящик №3» Министерства сельскохозяйственного машиностроения, в город Сталино. Через пару недель после распределения кто-то из преподавателей под большим секретом сообщил мне, что это завод по производству снарядов. Вот так я в первый раз и конвертировался. На последующие 35 лет. 35 лет сплошных снарядов, авиабомб, мин и сопровождающих их предметов, вопросов, решений и действий, и «...тисячi таких самих, як я», как сказал сто лет назад в «Каменярах» Иван Франко, делали то же самое. И столько наклепали этих самых снарядов, что ухитрились опровергнуть мысль Иосифа Бродского из его перевода «Лили Марлен»: «...кончатся снаряды, кончится война...». Война, холодная, действительно закончилась, но не от отсутствия снарядов, а от их перепроизводства, которого не выдержала экономика одной из сторон, т.е. настал ей полный…

 

 

 

 


И вот в качестве побеждённого в холодной войне, выскочив через дыру в законодательстве «незалежной Украины», отменившей все советские законы, в том числе и закон о секретности, а своих ещё не принявшей, оказался я на территории Германии, бывшего потенциального противника. Здесь очень многое по-другому: нигде, например, нет надписей «Берегись автомобиля!», а сами автомобили в подержанном виде стоят дешевле новых! А ещё среди тёмного леса или широкого поля может стоять телефонная будка, из которой запросто дозвонишься куда душе угодно. Правда, по мере обживания этой планеты выяснилось, что и здешнее солнце не без пятен. Одни чиновники, зачастую в упор тебя своими рыбьими глазами не видящие, чего стоят. Да и со свободой слова, об отсутствии которой на западе так долго говорили нам большевики, оказалось не всё так уж однозначно. Когда госпожа Карла дель Понте, бывшая прежде прокурором Гаагского трибунала, написала книгу, из которой следовало, что головорезы, назначенные вождями «независимого» Косово, замешаны в ещё и в торговле человеческими органами, вырезанными у пленных сербов, то никакой скандал не разразился. Книгу, конечно, напечатали (свобода слова, однако), но, во-первых, придержали выход до провозглашения новой державы, а во-вторых, ни одна газета и ни один телеканал о предстоящей презентации книги не сообщили. А самого автора, ныне посла Швейцарии в Аргентине, едва не уволили за прогулы, так как она, чтобы представить книгу в Риме, покинула свой пост без согласования с МИД'ом. Пришлось ей, несолоно хлебавши, быстренько из Европы сматываться. Или ещё пример. Во время российско-грузинского конфликта вокруг Южной Осетии (тоже ведь независимость) валялся я в университетской клинике. Во всех палатах телевизоры, около 40 программ. Среди пяти иностранных – и российский первый канал. Но освещение одних и тех же событий на нём столь разительно отличалось от остальных, что на второй день его до конца войны «по техническим причинам» отключили.

Но я отвлёкся. Продолжу. После шестимесячных языковых курсов, в течение которыхя не раз с благодарностью вспоминал свою школьную учительницу немецкого Римму Михайовну Сырцову,

 

 

 

Римма Михайловна Сырцева,

мой классный руководитель

и учительница немецкого языка

 

нужно было решать второй из базовых вопросов: «Что делать?». Ответ на первый  («Кто виноват?») никому был не нужен. Да и на второй, откровенно говоря, можно было бы не искать: социализма в этой капстране оказалось столько, что такого его количества, судя по нашим учебникам политэкономии и, в особенности, по практике Страны победившего социализма, в природе не существует. Почти за полвека до этого один из советских ракетчиков, работавших над двигателем тягой в 1,5 тонны, увидев двигатель «Фау-2» тягой в 30 тонн, спросил у другого: «Что это?». И получил ответ: «Это то, чего не может быть!». Получив аналогичный ответ по поводу немецких социальных благ, многие из бывших наших тут же пришли к выводу о полной ненужности каких-либо поисков занятости, тем более, что совокупный размер социальной помощи лишь немного уступает минимальной зарплате, и, почти как в сказке, «...и зажили они счастливо и...»... не умерли до сих пор. Некоторым удалось просачковать так по 15-20 лет. Сейчас им по 60, и можно смело говорить о невозможности в таком возрасте устроиться на работу.

А мне тогда было под 60, и, естественно, любые разговоры о работе вызывали в общаге, в которой мы прожили больше года, дружный смех.

Кстати, об общаге. Когда на сборном пункте мы выбрали в качестве места жительства Трир, то в него попасть и думали. Ан нет. Провезли нас автобусом по автобану мимо всех трирских съездов и заехали мы в красивую, но глухую деревеньку. Все притихли: городские всё же люди, а деревня – она и в Германии деревня. Но, как оказалось, заехали мы в неё лишь только для того, чтобы спросить дорогу до общежития. А им оказалась бывшая лесная гостиница, в гордом уединении лежавшая у ручья на дне неглубокого поросшего лесом ущелья километрах в трёх от деревни. Вот уж, поистине, «Когда мы достигли дна, снизу кто-то постучал».

А теперь ещё раз вернёмся к нашим баранам. Как оказалось, на языковых курсах нас не только учили, но к нам же и присматривались на предмет перспективности и, очевидно, несмотря на возраст, отнесли к группе небезнадёжных. Пригласил на приём «сам» директор биржи труда (Arbeitsamt'a), предложил годовые курсы CAD-3D, куда я был даже зачислен, но в связи с переездом в другую землю, поближе к детям, пришлось отказаться. А жаль. В случае их успешного завершения можно было бы небезнадёжно претендовать на инженерную работу. В другой земле и порядки другие: никто мне здесь никаких курсов не предлагал, с большим трудом пробился к начальнику отдела местного Arbeitsamt'a и буквально вырвал направление на 6-месячный интеграционный семинар для длительно безработных, оказавшийся де факто прибежищем лентяев, участием в нём продлевающих срок выплаты пособия по безработице.

Так и очутился я в августе 1995 года в одном из институтов, принадлежащих к так называемой «индустрии безработицы». Сама она заслуживает отдельного рассказа, здесь скажу только, что это такая хитрая система, наживаются на которой в основном профсоюзы и свои люди из чиновничьего окружения оборотом € 22 млрд. в год при КПД не более 20%. После двух месяцев никому не нужных и ничего не дающих занятий искал я место практики. И тут как нельзя более кстати позвонил приятель с сообщением об одном в высшей степени для меня интересном предложении в газете объявлений Федерального ведомства по труду. Нашёл газету. Действительно, как на меня скроено. Объявление о наборе на годичные курсы менеджеров по конверсии оборонных предприятий бывшего Советского Союза. Основное требование – совершенное владение русским языком. По всем правилам готовлю пакет документов, подтверждающих мою выше некуда компетентность в оборонке и удачный собственный опыт конверсионных проектов. Всё это на отличном немецком (тексты мои, редакция двух университетских германистов). Предлагаю себя в трёх ипостасях: как слушатель, как преподаватель, как практикант. Отправляю. Жду. Случай беспроигрышный, интересно только, кем они меня возьмут. Ответа, правда, долго нет. Наверное, глаза у них разбежались, выбор никак сделать не могут, такой кадр попался. Начинаю звонить. Не удаётся попасть на нужного сотрудника. Пришлось обратиться за помощью к преподавателю института, ответственному за мою практику. Он-то после пары звонков и внёс ясность. Наедине посоветовал не ждать никаких ответов. Не нужен я там ни в каком виде. Слишком много знаю для этого чисто мошеннического проекта, основная цель которого – срубить бабки с Еврокомиссии под страх перед рушащейся постсоветской оборонкой. Появление такого как я там может всю аферу поставить под угрозу разоблачения. Через пару дней получил вежливое письмо с отказом по всем трём вариантам с одним и тем же обоснованием: к их сверхотчаянному сожалению мест уже нет. И это через неделю после первой публикации объявления о наборе!

Но в какой-то мере меня этот семинар устраивал. Дело в том, что руководитель языковых курсов дал мне в своё время пару ценных советов по поиску работы, первый из которых гласил: «Забудьте, кем вы были раньше», а второй: «Ни в коем случае не надейтесь на рассылку письменных интервъю, так как никто их дальше пункта «Возраст» читать не будет.». То есть, надежда на успех только за счёт личного, скажем так, воздействия. В этом аспекте семинар, включавший 4-месячную практику, отлично вписывался в концепцию поиска. Лишь бы найти практику, а там уж дело в собственных руках. Но, откровенно говоря, господа преподаватели оказались достойны большинства своих слушателей и от содействия в поисках практики категорически отмежевались. Пришлось искать самому. Искал, ввиду вмешательства его величества Случая, очень недолго. Поговорка насчёт ловца и зверя смысла отнюдь не лишена. В один прекрасный день, припарковав машину, мы с женой заговорили с соседкой из дома напротив: улочка узкая, окно в окно, поневоле встречаешься взглядом, а там – и   знакомство. Собрались уже распрощаться, как из подъехавшей машины вышел господин лет пятидесяти.


Фриц Болль (Fritz Boll)

Директор издательства

Lambertus-Verlag

 

С Дорис (как звали соседку) расцеловался, с нами поздоровался. Она нам его представила: «Мой друг Фриц Болль». Оказался он ей несколько больше, чем другом, бойфрендом, то есть. Слово за слово, дошло до вопроса, чем я занимаюсь. Рассказал ему о том, что на днях закончил «теоретическую» часть семинара, сейчас – в поисках места практики. И тут Дорис говорит ему: «Фриц, ты ведь ищешь сейчас практиканта, вот и возьми его». Мы не стали на ходу этот вопрос обсуждать, он дал мне свою визитку и предложил встретиться на следующий день, на местном наречии в полупереводе это звучит «назначил Termin». Длился он около часа. Подробно был расспрошен о прежней деятельности, мотивах эмиграции и многом другом. В процессе беседы выяснился, конечно, мой уровень немецкого. Показал ему только что полученные водительские права. И по совокупности предложено было мне место практиканта в экспедиции издательства. Круг задач: погрузочно-разгрузочные работы на книжных складах, комплектация и упаковка заказов, их отправка и работа с почтой (отвёз-привёз, разложил). Правда, с одним, но существенным, примечанием: шансов остаться работать после практики – никаких, «местов» нет. Я призадумался, хотя и держал уже сыр во рту: а не поискать ли мне практику ближе к профессии и наличием рабочего места? А если не найду? Пропадёт год, а ведь часы моего возраста тикают безжалостно. ...И дал согласие.

Несколько позднее я понял, зачем шефу понадобился практикант. Дело в том, что на этом рабочем месте был занят патологический, да ещё и выпивающий бездельник, немец-переселенец из Румынии. На родине он профессионально играл в ручной мяч, даже закончил институт физкультуры и работал тренером. Как только я появился, он практически работать перестал, целыми днями сидел на подоконнике, курил, пил кофе и разглагольствовал о несправедливости устройства этого мира: во-первых, он уже здесь 6 лет, а ему ни разу, несмотря на неоднократные обращения, не повышали зарплату и, во-вторых, когда он начнёт, наконец, получать пенсию (а до неё ему было ещё более 10 лет), то будет она за румынский стаж на 40% сокращена. Наличие такого «кадра» сыграло в моей судьбе решающую роль. Мысли о повышении зарплаты, предстоящей пенсии, вчерашней выпивке, сегодняшних бабах, числах субботней лотереи и прочих подобных вещах явно перегружали его мыслительный аппарат, результатом чего были постоянные ошибки при комплектации книжных посылок и, как следствие, ежедневные рекламации от потребителей. Вот как раз эта комплектация и перешла ко мне. Спустя месяц шеф пригласил нас с женой к себе домой на ужин. Решил, видимо, познакомиться поближе. И сказал, между прочим, что на третий день после начала моей практики рекламации, отравлявшие ему жизнь, прекратились.

40-часовая неделя для человека, имевшего предыдущие 30 лет, как минимум, 12-часовой рабочий день – предел мечты. Да ещё и отвечаешь только за себя, и ошибка твоя может стоить не миллионы рублей, а всего лишь несколько десятков, правда, дойчмарок. А если командировка, то не на продуваемый всеми ветрами уральский полигон, а на крупнейшую в мире Франкфуртскую книжную ярмарку. Шеф посылал меня туда не стендовиком, а в качестве монтажника. То есть работа только в первый и последний дни ярмарки, остальное время – сколько успеешь посмотреть – всё твоё. Я и смотрел, больше, правда, на российские стенды, где и приобретал за смешные, по местным масштабам, деньги стоящие вещи. И ещё одна штука: впервые в жизни полное взаимопонимание с начальством. Ещё при первой беседе на вопрс о моём статусе в Германии я ответил: „Kontingentflüchtling“ (контингентный беженец), что для посвящённых означает в Германии – еврей. Впрочем, еврею здесь при желании можно скрыть своё этническое происхождение, только выйдя из вероисповедания. В другом (не хочется употреблять слово «противном», так как истинно противный как раз первый) случае, предъявляя свою налоговую карту, в которой указано вероисповедание, ты и раскрываешь истинное лицо. Но это относится исключительно только к евреям, так как католиком, например, может быть и турок, а мусульманином – немец. Так что шеф мой с самого начала знал, с кем имеет дело и даже подначивал меня, так как, будучи дипломированным теологом, знал об иудаизме всё, а я, естественно, ничего. Вот чего он не знал, так это ответа на вопрос: «Что такое еврейство – этнос или религия?». Но я, хоть и еврей, здесь ему ничем помочь не мог. Коллектив это, кажется, вообще не интересовало. Для них я был русский. Отношение – великолепное.

И ещё одна деталь. У меня создалось впечатление, что за всю столетнюю историю издательства оно не видело в своих рядах человека, умевшего обращаться хотя бы с молотком и отвёрткой, не говоря уже о таких вещах, как дрель или пила. Любая мелочь заказывалась на соответствующей фирме за соответствующие, естественно, деньги. Пришлось предложить шефу раскошелиться на приобретение инструментов и кое-какого мелкого оборудования для мастерской. Окупилось всё буквально за пару месяцев. Но в этом плане звёздный мой час настал, когда нас попросили покинуть занимаемые издательством площади. С бюро – дело проще. А вот для производства с его складами, стеллажами, упаковкой, погрузкой-разгрузкой и прочим подобным явно нужен целый зал, по моим прикидкам, квадратов на 500. Такого у нас на старом месте и близко нет, ютимся в полуподвале, склады – вообще в других зданиях. Поехали с Боллем по объявлениям искать место. По дороге он мне рассказал, что всего на переезд выделено 116 тыс марок, и он уже почти договорился с фирмой, которая, как только мы найдём помещение, всего за 15 тысяч берётся сделать планировку и подобрать оборудование. Я чуть не вылетел из машины (хотя и был пристёгнут)! Какая планировка? Какое новое оборудование? Какого дьявола фирма? Ведь все эти вопросы – моя специальность по прежней жизни плюс пятилетка здесь, уже по этой специальности. Так что найти нужно только помещение – остальное за мной. Побывали в трёх местах – ничего подходящего. Но в одном зале кое-что всё-таки было. Главное то, что располагался он сравнительно недалеко от моего дома – минут 5 на машине, 15-20 велосипедом, да и автобусом можно добраться в случае чего. Вопрос досягаемости для меня – далеко не последний. 35 лет на старой родине и 5 на новой ходил я на работу только пешком, преодолевая дистанции за 10 минут, да и обедал дома. За 40 лет можно разбаловаться, что со мной и произошло. Предложил я шефу ещё раз это помещение посмотреть. На этот раз смотрел с пристрастием и нашёл: оказалось, что за счёт площади зала сделана из лёгких панелей выгородка, образующая 2 небольших спаленки, в которых ночевали нанимаемые хозяином помещения нелегальные строительные рабочие из Польши. Но нам-то они не нужны (ни спальни, ни нелегалы). Предлагаю стенки снести. Шеф ни в какую: устроим в этих комнатах социальное помещение. Но тогда, говорю, площади зала нам не хватит, и, следовательно, до вашего социализма дело на это месте просто не дойдёт. Но упёрся начальник. Неделю я приветствовал его по утрам словами: „Die Wand soll fallen!“ («Стена должна пасть!»). Ну чем не Рейган с Горбачёвым? И, что интересно, в обоих случаях сработало! Убедил шефа скорее не мой лозунг, а просто отсутствие более подходящего помещения.

Через пару дней сделал я планировку, в которую заложил старое оборудование вместо замышляемого Боллем нового, объснив ему, что старое сделано немецкими ремесленниками из немецких материалов и прослужит ещё сто лет, а новое – китайцами, и качество того же цвета. На его возражение, что после перестройки здания старое из подвала не достать, последовал ответ: «Вы ещё не проникли во все тонкости русской смекалки». Короче, всё получилось идеально и всего за 23.000 DM. И не нужны хитрые расчёты экономэффекта (изобретатели и рационализаторы меня поймут). Но это ещё не всё. Как известно, ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным. Понаблюдав пару недель за работой в новом помещении и по новой технологии, шеф пришёл к совершенно справедливому выводу о том, что теперь со всей работой может справиться один человек. К счастью, человеком этим оказался я, а песенка моего напарника на том была спета. Правда, повезло и ему – сбылась мечта патологического лентяя, и он тут же с помощью своих землячков добыл соответствующие документы и ушёл на раннюю пенсию по инвалидности. А сомнения в подлинности этой инвалидности меня одолевают по той простой причине, что по состоянию его сердца якобы требовалась трансплантация. Но вот уже 8 лет, как он, продолжая пить и курить, мотается раз в два – три месяца в Румынию инспектировать организованный им в возвращённом по реституции доме дом публичный. Да ещё хвастает, что претенденток на рабочие места тестирует лично. Так и получается: кому в кайф, а кому вкалывать за двоих. И на кого пожалуешься? А жаловаться не понадобилось, так как через год возвёл меня мой директор в ранг начальника отдела.

Но всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Незаметно подкрался он в образе 65-летнего пенсионного возраста. Частные предприятия в Германии вправе сами решать, оставлять ли старичков. У нас же был особый случай – по уставу издательство приравнивалось к учреждению общественного сектора. А там вопрос решается однозначно: достиг – с благодарностью провожаем на пенсию. Но уж очень не хотелось нам расставаться. И Болль расстарался. В один действительно прекрасный день принёс бумагу за подписью генерального секретаря головной федерального уровня организации, которой мне, в порядке исключения, разрешалось продлить трудовое соглашение ещё на два года.

Удивительный он был человек, мой шеф. Удивительный и в буквальном смысле слова. Редко можно встретить взрослого человека, сохранившего способность так по-детски удивляться, открыв для себя что-либо новое. И любопытен был по-детски. Интересовался деталями жизни по ту сторону железного занавеса. Кое-чему в моих рассказах не хотел верить. Но именно эти, так импонировавшие мне черты его личности, имели следствием несколько насмешливое к нему отношение в коллективе, почти единодушное. Однажды во время застолья дома у главного редактора издательства, бывшего прежде самым близким другом шефа, попытались и меня привлечь к процессу осмеяния. Пришлось сделать основополагающее заявление: «Ребята, я с вами против Болля не играю. Для меня он „Boll sei Dank“ (Gott sei Dank – слава богу)». Как ни странно, но отношение ко мне после этого не изменилось.

Долго я не решался порекомендовать Боллю что-нибудь из переводов русских писателей. Ну, джентельменским набором немецкого интеллигента из Толстого, Достоевского и Чехова он в какой-то мере владел. Но временем для свободного чтения не располагал, так как должен был вычитывать практически все рукописи. Случай меня подтолкнул. Однажды во время приёма у одного из врачей зашёл разговор о соотношении влияния наследственности и усилий медиков на длительность жизни. Как оказалось, в принципе мы придерживаемся по этому поводу единого мнения, разница только в процентном соотношении (у врача она была в пользу наследственности). В процессе беседы я произнёс дословно: «Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!». Собеседник мой буквально изменился в лице! Мы-то к этой фразе привыкли, даже заездили её. Но мнение человека, впервые её услыхавшего от простого смертного, об этом самом смертном, как оказалось, возносится до небес. Чтобы там (в его глазах) не оказаться, я тут же от претензий на авторство отказался, назвал Булгакова и его роман. Врач был заинтригован. Не откладывая дела в долгий ящик, зашёл в университетскую библиотеку (благо, она метрах в ста от практики), нашёл в переводе на немецкий 16-томник Булгакова, и через полчаса роман лежал у доктора на столе. Прошло недели три. Звонок в дверь, и на пороге стоит мой доктор с книгой, бутылкой и букетом. Как оказалось, он прикинул время моего возвращения с работы и решил таким, совершенно не в немецком духе, визитом отблагодарить меня за лучшую из прочтённых им в жизни книг. Попросил только побыстрее её сдать, так как они с женой порекомендовали «Мастера и Маргариту» некоторым из своих друзей. Это первый из известных мне случаев, когда врач ставит бутылку пациенту, а не наоборот. После этого книги на выдаче не было более полугода. Потом пришла очередь Болля. Судя по его восторженной реакции, он всё-таки время нашёл.

Но кончилось моё добавочное время, пришлось идти на «заслуженный (частично и здесь) отдых». Несколько раньше стал готовиться к пенсии и шеф. Узнал я об этом тогда, когда он однажды попросил отвезти его на местный аэродром. По дороге под большим секретом поведал мне о своей заветной мечте – к выходу на пенсию получить права пилота легкомоторной авиации. Сейчас посещает занятия в авиашколе. Занятия эти на пару лет затянулись: для Болля, с его чисто гуманитарным складом ума, экзамен по курсу навигации оказался препятствием непреодолимым. До выхода на пенсию оставалось ему ровно полгода, когда в субботу, 17 декабря 2005 года во время учебного полёта самолёт разбился. Фриц Болль и пилот-инструктор погибли, причины аварии не выяснены.

Мои конверсии пока продолжаются. Сейчас совмещаю лингвистику с медициной – перевожу с немецкого (а иногда и с русского на немецкий) врачебные отчёты, выписки из истории болези и тому подобные тексты. Для инженера задача не из лёгких, но есть ведь интернет, а там, как в Греции, всё есть. Перевёл на русский даже целую книгу воспоминаний бывшего сотрудника Альберта Швейцера.

 

 





<< Назад | Прочтено: 543 | Автор: Коммисаренко Л. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы