Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Михаил Гаузнер

 

ТРИ   ВСТРЕЧИ

 

Из-за перевода отца на работу в большой уральский город я пошёл в первый класс с опозданием на месяц. Заканчивался  военный 1944 год, в расположенной на окраине маленькой одноэтажной начальной школе было холодно, полутемно и неуютно. 

В свои восемь лет я свободно читал, легко производил арифметические действия, но с «письмом», как называли процесс написания букв и слов в школе, были большие проблемы. Этап «палочек» я миновал, т.к. никто меня этому не учил, и сам непонятно как наловчился писать печатными буквами. Правда, вместо буквы Я почему-то получалась R, простая И норовила изображаться как N, буквы бывали кривыми, иногда наползали одна на другую. С удивлением и умилением я после смерти матери обнаружил свои «художества», бережно сохранённые ею. Непослушное перо №86 частенько оставляло на серой рыхлой бумаге угрожающие кляксы, но писал я тогда довольно быстро и, как ни странно, в основном грамотно – наверное, потому, что много читал.

Стало ясно, что учиться в первом классе не было смысла, и через пару недель меня перевели во второй. Сразу стало интереснее, а главное – у меня впервые появился настоящий друг. Вначале нас сблизило то, что Давид (все звали его Додиком) был тёзкой моего любимого деда, а это библейское имя в уральском городе было большой редкостью. Потом стало ясно, что у нас много общих интересов – оба больше любили читать и рассказывать друг другу о прочитанном, чем играть в войну или драться «стенка на стенку».

Вскоре семья Додика переехала в другой район города, и после перехода в третий класс его забрали из нашей школы. Но мы продолжали часто встречаться и практически всё свободное время проводили вместе. А после окончания четвёртого, выпускного класса и я перешёл в большую светлую многоэтажную школу, которую почему-то называли полной средней. Несмотря на то, что мы жили довольно далеко друг от друга, наша близкая дружба продолжалась ещё два года. Додик практически каждое воскресенье бывал у нас дома. Моя мама полюбила этого умного, вежливого, хорошо воспитанного мальчика с нелёгкой судьбой – отец Додика погиб на фронте, мать одна воспитывала его и ещё троих сестёр, и им приходилось нелегко.

Через много лет я, уже студент, перебирая старые фотографии, нашёл маленькую любительскую карточку 6х9, на которой друзья – шестиклассники  были запечатлены на маскараде. Сам я, видимо, изображал врача – в белом халате, почему-то с галстуком - «бабочкой», с нарисованными чёрными усиками и аккуратной бородкой, в очках и шляпе, с маленьким чемоданчиком в руке. А на Додике был сооружённый из подручных средств костюм мушкетёра – тёмная блуза с белым круговым воротником перетянута ремнём с блестящей пряжкой, за который засунута шпага с эфесом и гардой, сделанной  из кружка картона. Панталоны ниже колена, светлые чулки (видимо, одолженные у старшей сестры), над туфлями прицеплены светлые банты. На голове шляпа с большими полями (надо полагать, картонными), на плечи наброшен длинный плащ до пола. И, конечно, нарисованные усы, но не скромные докторские, как мои, а залихватски загнутые вверх!  На обороте фото надпись «1949г.».

Когда моего отца перевели в Одессу, нам с Додиком  пришлось расстаться. В седьмом классе мы ещё переписывались, потом и это общение само собой прекратилось.

Прошло  12 лет, я к тому времени окончил институт, женился. Однажды, возвращаясь с работы, в безлюдном из-за моросящего дождя дворе своего дома увидел мужчину, который безуспешно пытался в неясном свете сумерек разглядеть что-то на дверях подъездов. Я подошёл к нему и спросил «Вы что-то ищете?». Из-под промокших и опустившихся полей велюровой шляпы на меня  смотрел человек, лицо которого неуловимо кого-то напоминало. Оптимизма на этом лице не просматривалось. Мужчина  поднял голову, обречённо взглянул на меня: «Я ищу…, –  сказал он и неуверенно продолжил, – кажется, тебя!» Это был Додик – повзрослевший, изменившийся, но узнаваемый.

Весь вечер мы проговорили. После окончания института Додик получил назначение в небольшой город южного Урала на комбинат, входящий  в систему атомной промышленности. Уровень секретности этого производства был настолько велик, что в качестве адреса для писем использовалось не название этого города, а номер почтового отделения областного центра, расположенного более чем в ста километрах от него. В направлении на работу был указан только этот индекс и фраза «В распоряжение тов. …». 

Город, в котором предстояло работать, представлял собой закрытую, тщательно охраняемую зону. По приезде на ближайшую к нему небольшую железнодорожную станцию было предписано найти справа от выхода из здания маленький домик, предъявить свои документы, и молодого специалиста доставят, куда надо.

Работа и проживание в таком месте имели свои преимущества – значительно более высокий уровень зарплаты и прекрасное снабжение, которое в то время всеобщего дефицита было даже более важным. Но въезд в город и выезд из него  без специального разрешения был невозможен. Особенно не допускались поездки работников комбината, связанных с секретностью, в места, где можно было предположить возможность контакта с иностранцами.

Оформив очередной отпуск,  Додик впервые за четыре года работы получил путёвку в одесский санаторий. Вероятно, в системе режима секретности произошёл сбой, иначе его не выпустили бы в портовый город, где бывают иностранцы.

Мой адрес сохранился у Додика со времени нашей недолгой переписки, и в первый же день он отправился на поиски, которые так удачно закончились под дождём. Несколько следующих вечеров провели у меня дома.  Додик познакомился с моей молодой женой, с удовольствием вновь общался с моими  родителями и бабушкой, которые хорошо помнили этого чудесного мальчика и радовались за него.

Однажды Додик заявил: «Что это мы всё время встречаемся тут? Я хочу пригласить вас в ресторан. Какой в Одессе самый лучший?».  Мы пытались его отговорить – мол, дома приятнее, уютнее, но Додик стоял на своём. Договорились пойти в ресторан «Одесса», который одесситы по старой довоенной привычке называли «Лондонской». Он славился классическим интерьером, спокойной обстановкой и прекрасной кухней.

Я с женой и Додиком  пришли в ресторан задолго до вечернего наплыва посетителей и заняли столик. Когда мы немного выпили, справились с вкуснейшей закуской и расслабились в предвкушении продолжения застолья, к нам подошёл официант и извиняющимся тоном сказал: «Простите, мне нужно обслужить постояльца нашей гостиницы, а свободное место есть только за вашим столом. Он один, быстро поужинает и уйдёт. Не будете возражать?». Я разрешил.

Официант подвёл к свободному стулу высокого светловолосого  мужчину в непривычном для советских людей клетчатом пиджаке, с шейным платком и таким же платочком в верхнем карманчике, усадил и что-то сказал ему по-английски, показывая на нас. Мужчина вежливо поздоровался; моего слабого знания английского, не использовавшегося со школьных времён, хватило, чтобы кое-как понять сказанное и вежливо ответить.

Додик побледнел и сквозь зубы еле слышно сказал мне: «Идём покурим». Ничего не подозревая, я стал объяснять, что курить можно и здесь. «Идём покурим!» – настойчиво повторил Додик.

В вестибюле он, с трудом владея собой, прошептал: «Я не имею права  общаться с иностранцами!! Если узнает мой куратор по режиму, у меня будут очень большие неприятности, и хорошо, если они ограничатся только служебными!»

Я пытался убедить друга, что здесь навряд ли за ним следят – он на отдыхе, далеко от своего куратора, и нет оснований для волнения. Но Додик был полностью выведен из себя. От прекрасного настроения не осталось и следа. Ужин был скомкан, настроение испорчено.

Когда срок пребывания Додика в санатории подошёл к концу, он уехал, с беспокойством ожидая неприятностей на работе. Мы недолго переписывались, но в заведомо просматриваемых письмах обсуждать эту тему было нельзя, телефонные переговоры были невозможными, и контакты со временем вновь прервались.

С тех пор прошло много лет – на этот раз больше пятидесяти. Однажды я в своей электронной почте прочитал письмо…от Додика! Тот увидел в интернете мои очерки, опубликованные в одном из русскоязычных журналов, и на моей личной страничке нашёл электронный адрес.

Мы обменялись письмами, потом организовали связь по  скайпу и в первый раз общались почти три часа – до тех пор, пока с удивлением обнаружили, что на Урале уже два часа ночи. Оказалось, что у нас сохранилось много общего и в жизненном пути, и во взглядах, и в образе мыслей. Совершенно не ощущалось, что пролетели эти долгие полвека. Потом общение много раз продолжалось.

«Если бы мы все эти годы жили в одном городе или хотя бы могли регулярно общаться, – подумал я после первого разговора, – вероятно, оставались бы близкими друзьями». 

Принято считать, что наивная детская дружба быстро забывается и не оставляет серьёзного следа в душе. К счастью, это не всегда так.

Правильно  говорят, что старая дружба не ржавеет!





<< Назад | Прочтено: 550 | Автор: Гаузнер М. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы