Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

 Михаил Гольдштейн

  

ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ

            

 Часть 4.   ПОТРЯСЕНИЕ

 

Прошло ещё пару лет моего послеземлетрясенческого  детства,  мне уже было лет десять–одиннадцать. Тогда-то и случилось событие, по силе воздействия ничуть не меньшее, чем недавно пережитое землетрясение, событие, перевернувшее всю мою дальнейшую жизнь. Можно сказать, что это было землетрясением моей души, потрясение, оставившее тяжелый, не стирающийся даже с годами, след.


Ашхабад наполнялся всё новыми и новыми людьми. Скоро приезжих стало даже больше, чем оставшихся в живых ашхабадцев. Ехали со всех концов Союза: из Центра, с Поволжья, Урала, Сибири, Северного Кавказа, Краснодарского края и других мест. Приезжали семьями, поэтому город наполнялся также и детьми. Национальный состав жителей оказался настолько разнообразным, что здесь можно было встретить представителей любой народности, населявшей СССР. Но это никого не смущало, а детей тем более. Общались все на русском, а кто плохо ещё говорил, вскоре болтал без всякого акцента. Каждый из моих сверстников вспоминал и рассказывал что-нибудь о своей жизни и тех местах, откуда приехал, и эти новые знания наполняли наши души величием и гордостью за нашу большую и разнообразную страну.

Наша семья в полном составе – родители и пятеро детей:

трое сыновей и две дочери. Слева - брат мамы,  дядя  Валерий.  

Он  приехал  к нам в  Ашхабад  из  Сибири повидаться,

освободившись  из заключения после смерти Сталина (1954 год).

 

Городской квартал в центре города, где мы жили, населяли главным образом семьи военнослужащих из МВД, погранвойск, Комитета госбезопасности, милиции. Жили там и семьи вольнонаёмных, работавших в этих организациях. Вдоль улиц, ограничивающих этот жилой квартал, уже стояли и продолжали строиться  капитальные многоквартирные двухэтажные дома с хорошей планировкой и высокими потолками. В один из этих домов нашей семье предстоит вселиться и прожить там моим родителям до конца жизни. А пока мы продолжали жить в своём бараке вместе со многими такими же семьями. Центр квартала, кроме нашего барака и нескольких времянок, совершенно не был застроен и представлял собой сплошную груду слежавшихся развалин, где мы с удовольствием встречались и проводили время. Мои сверстники на этот раз оказались  далеко не из простых, а из достаточно образованных семей высшего и среднего офицерского комсостава. Мы, их дети, дружили, спорили, ссорились, иногда даже дрались, но никогда наши стычки не носили характера национальной неприязни.


Однажды, набесившись и устав после игры, мы расселись передохнуть в своём излюбленном закутке в развалинах. К нам подошёл парень постарше всех нас, внешне очень привлекательный, со светлыми волосами, голубыми глазами, высокий, хорошо сложенный, всегда опрятно одетый.  Это был Генка Янов. Он был сыном милицейского полковника, занимался спортом и в общедворовых играх и мероприятиях почти не участвовал. Но на этот раз он подошёл, сел вместе со всеми и включился в общий разговор. Через некоторое время, обращаясь ко всем, он говорит:

- Вот вас здесь много, человек пятнадцать. И почти все вы разных национальностей. Но не все национальности одинаковы. Давайте построим их по порядку, начиная с лучшей и до самой худшей.


Мы с интересом посмотрели на него и промолчали. Такая постановка вопроса для всех нас была странна и неожиданна. А он продолжал:

- На первом месте должны стоять русские. Они самые главные в нашей стране, они выиграли войну, и даже сам Сталин после победы сказал: „Выпьем за великий русский народ!“.


Никто не возразил.

- На втором месте стоят грузины. Сталин грузин, Берия тоже грузин.

 

Все молча переглянулись и закивали головами, среди нас не оказалось ни одного грузина. Двое русских ребят довольно и гордо заулыбались. Остальные стали ждать, кого же он назовёт следующим.


- На третьем и четвёртом месте стоят украинцы и белорусы. Это самые большие республики Советского Союза после РСФСР и они больше всех пострадали от войны, – продолжал Генка.


- Казахстан больше Украины и Белоруссии, – закричал мальчик-казах, – и казахов на войне тоже было много. На третьем месте должны быть казахи.


- Нет, татары! – закричали братья Эсадовы,  - Украина и Белоруссия были в оккупации, они сдались немцам, а русские сибиряки и татары освобождали их. Среди татар было много Героев Советского Союза.


Но Генка был неумолим. Он расставлял по ранжиру целые народы, населявшие нашу страну, в соответствии со своими представлениями об их ценности и величии, наделял одних положительными, других отрицательными чертами, и никакие возражения не принимал. А характерные представители этих народов в лице сидящих вокруг пацанов получали соответствующий номер в его ряду, а заодно и убийственную характеристику.


Что-то тяжёлое повисло в воздухе, какая-то грязь. Мы вглядывались  друг в друга и не могли понять, в чём же наши отличия. Да, мы были внешне разные: курносые и горбоносые, курчавые и прямоволосые, с раскосыми и круглыми глазами, мы отличались также по цвету волос, глаз и кожи, и эти отличия как-то свидетельствовали о нашей национальной принадлежности. Но это ровным счётом ни для кого из нас до сих пор не имело никакого значения. Все мы были равны между собой и отличались друг от друга разве что силой, ловкостью, школьными оценками.


Наконец все присутствующие были упомянуты, кроме нас двоих, мальчишки – туркмена и меня. А Генка продолжал:

- На предпоследнем месте стоят туркмены. Они малоразвитые, отсталые, плохо говорят по-русски и плохо воевали.


Мальчишка–туркмен как-то сжался и виновато втянул голову в плечи. Он был младше всех, стеснялся говорить по-русски, но, конечно же, всё прекрасно понимал. Я же весь напрягся, ожидая какой-нибудь гадости или подвоха. И тут Генка закончил:

- А на самом последнем месте стоят евреи, – и показал пальцем на меня. - Они все хитрые и трусливые, – он довольно засмеялся.


Все уставились на меня и захихикали. Кровь ударила мне в голову, в глазах стало темно. Я бросился на Генку с кулаками, но он ловко оттолкнул меня. Я вновь кинулся на него, схватил за одежду, чтобы порвать его глаженую рубашечку и заткнуть поганый рот. Но он оторвал меня от себя и сильно ударил. В руках у меня остался клок его рубашки. Я снова кинулся в атаку. Улыбка сползла с Генкиного лица, и оно превратилось в свиное рыло, противное и хрюкающее. Он бил меня ногами и руками, а я ничем не мог ему ответить – я был значительно младше и слабее. Все сидели в оцепенении, не ожидая подобной развязки, и никто не пошевелил и пальцем, чтобы остановить расправу.


Я отскочил в сторону весь в ссадинах и крови, гнев разрывал меня изнутри на части, по лицу текли слёзы бессилия и обиды, но боли я не чувствовал. И тут из моего рта посыпались слова отборной, грязной брани и ругательств. Всё, что я знал, я выплеснул в лицо этому подонку. Никто из моих новых товарищей никогда не слышал от меня ничего подобного, они сидели буквально оцепенев.


Я убежал от них ото всех, стараясь не попадаться на глаза никому из взрослых, и забился в угол. Нужно было осмыслить и пережить всё произошедшее. Несколько дней я не показывался на улице, стараясь под любым предлогом оставаться дома. К тому времени у нас дома произошло ещё одно прибавление – на этот раз, через год после Вовки, мама родила девочку. Её назвали Тамара. Пухленькая, совершенно не капризная, она с радостью отзывалась на моё внимание. Я возился со своими младшими и всё время думал, задавал себе вопросы и не находил ответа.


 

Мой папа - Гольдштейн

Иосиф Львович -

военный строитель.

(1914 - 2003)

 

Кто такие евреи, почему это они вдруг всех хуже? Мой отец еврей. Он умён и красив. Он мне очень нравится. Я не раз убеждался, люди его уважают. И он не трус. Однажды на стройдворе двое рабочих пилорамы в пьяной драке сцепились, и дело дошло до ножей. Срочно вызвали отца. Он громко прикрикнул на зачинщика, спокойно подошёл к нему и забрал нож – всё происходило на моих глазах. Пьянчуга как-то сразу обмяк и успокоился. Его вывели с территории и увезли домой на отцовской машине. Другой тоже вдруг успокоился и лез к отцу с пьяными объяснениями и извинениями.

 

 

 

Моя бабушка -

Ольга Филипповна

Блинчевская (1886 -1972)

 

Моя бабушка, папина мама, тоже еврейка. У неё яркая семитская внешность, умный и серьёзный вид. Она и на самом деле такая – образованная, деловая и одновременно наделена большим чувством юмора. Она очень любит похохотать. Правда, иногда достаёт меня уроками, книгами и воспитанием. Но это совсем не портило наших отношений и уж никак не могло быть причиной, для отнесения её к самым плохим людям нашей многонациональной  страны. Других евреев я тогда не знал.


Моя мама. Её отец – это я узнал от её старшего брата, моего дяди, когда сам уже был взрослым – потомок древнего польского княжеского рода, а мать – простая русская женщина из Москвы. Мама – не красавица, но у неё прямая осанка, живые весёлые глаза и достоинство во всём облике. Она притягивает людей, я это вижу, им приятно находиться рядом и разговаривать с ней. Она не еврейка и, значит, согласно Генкиной теории не может быть поставлена на последнюю ступень его списка.


Теперь я сам. По отцу я еврей, я ношу его фамилию, а моё отчество образовано от его имени. Так должно быть и по-другому быть не может. Ну и что из этого? Хорошо мне от этого или плохо? Не знаю, обыкновенно. Вадим Айрапетов – армянин, а Эдик Эсадов – татарин, они мои друзья, и они мало, чем отличаются от меня, а я от них. Мы все разговариваем по-русски, других языков не знаем, читаем одинаковые книжки, играем в одни и те же игры, учимся в одинаковых школах. Почему же я был так унижен и осмеян? Ответ пришёл ко мне гораздо позже, тогда, когда я познакомился с такими явлениями, как юдофобия и антисемитизм, и не на словах, а на деле.


Мне пришлось с этим жить и зачастую сталкиваться. Моя фамилия сразу же подтверждала моё происхождение, хотя внешне я больше похож на мать. Мне часто приходилось наблюдать, как при знакомстве, стоит мне назвать свою фамилию, на лицах собеседников на мгновение появляется печать задумчивости, они решают про себя, кто же он. Но тут же успокаиваются, задача решена – он еврей.


Антисемитизм как часть царской национальной политики был взят на вооружение Сталиным, продолжался после его смерти и никогда не утихал в нашей стране. Тогда, при Сталине, он был откровенно неприкрытым, и уже назревало так называемое „дело врачей“. Только скоропостижная смерть тирана уберегла еврейское население страны от насильственного переселения в Западную Сибирь. И вполне естественно, что милицейский полковник, отец Генки, приехавший в Ашхабад всей семьёй из казачьего Краснодарского края, известного своими еврейскими погромами, привил и сыну азы юдофобии и русского шовинизма.


Конечно, ничего этого я тогда не знал и не имел об этом никакого понятия. Но именно тот год, год смерти Сталина, был, если так можно выразиться, наиболее антисемитским. И именно тогда я совершил такое, что могло бы навлечь на нашу семью, и, прежде всего, на отца, страшную беду.


Мы, четверо мальчишек, - братья Эсадовы, Вадим Айрапетов и я, - большую часть времени проводили на улице, играя во дворе в шумные различные игры. Иногда кто-нибудь из соседей прогонял нас подальше от дома, устав от нашего крика и гомона. Но больше всех нас преследовала противная тётка, жившая в угловой квартире соседнего дома. Её муж, милицейский полковник, был целыми днями на работе, а их дочь, наша сверстница, то учила уроки, то занималась музыкой и, выходило, что мы всегда ей мешаем. Озверевшая тётка выскакивала из дома с громкой бранью и, обзывая, прогоняла нас взашей. Особенно доставалось старшему из братьев Эсадовых. Эдик  в землетрясение получил сильное ранение в голову, отчего у него образовалось стойкое косоглазие. Поэтому, пересыпая свою брань проклятиями, она называла его то косым, то кривой татарской мордой. Пикантность же ситуации состояла в том, что девочка, дочь этой фурии, очень нравилась Эдику.


Однажды, после очередной подобной сцены, мы не выдержали и решили отомстить за друга. Выждав, когда вся семья нашей обидчицы  уйдёт из дома на вечерний сеанс в кино, мы, набрав в руки камней-голышей, все вчетвером встали напротив окон их квартиры, по команде швырнули камни в окна и, не оставив ни одного целого стекла, быстро сбежали. Но на нашу беду сосед сверху, молодой офицер, много позже он стал министром МВД, курил на веранде и всё видел. Однако ещё большей неприятностью для нас оказалось то, что муж этой тётки был первым заместителем министра МВД, то есть, по сути дела, начальником наших отцов. На эти должности  присылали тогда ставленников Москвы, и этот человек был одним из немногих, кто фактически обладал реальной и безграничной властью в национальной республике.


Как наши родители вышли из этой ситуации, я не знаю, но мы были очень довольны нашей выходкой. Разбитые окна, конечно, были застеклены, я тут же был отправлен в пионерлагерь, братья Эсадовы уехали с матерью на лето на их родину, а Вадим Айрапетов тоже куда-то на время исчез. Мне сильно досталось от мамы, но отец никак не выразил своего недовольства мною. Вряд ли наша выходка как-то повлияла на служебное положение наших отцов, времена уже были не те. Огромный спрут – МВД, державший в страхе и повиновении всю страну, тогда, после смерти Сталина, начал делиться на части. Пограничные войска, где служил отец, были выделены в отдельное ведомство – Управление погранвойск Среднеазиатского Округа и отец фактически вышел из подчинения своего бывшего Замминистра. Родители же моих друзей занимали высокое положение и, по-видимому, уладили отношения со своим начальством. Когда в конце лета мы, наконец, все встретились, оказалось, что противная тётка с семьёй уже выехала из Ашхабада насовсем – её мужа отозвали в Москву.


По воспоминаниям моих родителей, случись всё это немного раньше, вся наша семья могла быть репрессирована. Над отцом уже тогда висела угроза – было негласное решение руководства страны всех евреев увольнять под любым предлогом из органов. Я же такой предлог вложил отцовскому начальству прямо в руки. Но нам повезло, в органах после смерти Сталина шла структурная перестройка, и наша проделка на фоне глобальных перемен осталась незамеченной, её просто не стали раздувать.


Уход Сталина вовсе не означал отмену антисемитской политики, особенно в войсках. Я всегда удивлялся, почему отец, занимая довольно высокие майорские и подполковничьи должности, оставался вечным капитаном. Уже в старости он с горечью признался мне, что начальство много раз подавало представления в Москву на присвоение ему очередного звания, но оттуда приходил неизменный отказ. Потом он очень долго носил погоны майора. А когда ему, наконец, уже в зрелом возрасте было присвоено звание подполковника, он давно занимал полковничью должность. Он так и ушёл в отставку в звании подполковника, хотя начальство его очень ценило, и по просьбе командования  он прослужил ещё несколько лет сверх положенного срока.

Август 1962 года. Я приехал на каникулы  после  окончания

второго курса Днепропетровского металлургического института.

 

Становясь взрослее, я сам тоже то и дело стал сталкиваться с антисемитскими проявлениями. Я никак не мог согласиться и понять, почему у меня не хотят принимать документы для поступления в металлургический институт на Украине. К тому времени у меня за плечами уже было два года рабочего стажа в литейном цехе машиностроительного завода, а на руках - направление предприятия на учёбу в ВУЗ. Только благодаря моей тёте, известному тогда в Днепропетровске врачу, удалось устранить это, как оказалось, непреодолимое препятствие. Она сразу же поняла, откуда дует ветер, и быстро уладила этот вопрос.


С этим же столкнулась и моя младшая сестра Мирра, пятый ребёнок в семье моих родителей. Окончив факультет иностранных языков в Туркменском государственном университете и проработав несколько лет техническим переводчиком в проектном институте, она решила коренным образом поменять свою жизнь. По комсомольской путёвке она поехала на строительство Атоммаша под Ростовом. На комсомольскую стройку съезжалась молодёжь со всей страны, и это был реальный шанс встать на свои собственные ноги, получить собственное жильё, выяснить, хотя бы для самого себя, чего ты стоишь в этой жизни. Три недели она обивала пороги отделов кадров различных трестов, управлений и контор, но всё безрезультатно. Её не брали даже в простые бетонщицы. Наконец, одна из кадровичек  сказала ей, что есть негласное указание - людей с такой национальной принадлежностью на работу не принимать. Разбитая, раздавленная, разочарованная вернулась она домой в Ашхабад. Как жить дальше, во что верить, за что такие унижения?


Окончив институт, я вернулся на свой родной завод, где проработал несколько лет на разных инженерных должностях, а потом всё-таки опять уехал на Украину. Мне очень хотелось: во-первых,  работать в той области, которой соответствовало моё образование металлурга, и, во-вторых, заниматься исследовательской работой, быть учёным. Мне повезло, я стал одним из первых сотрудников Всесоюзного исследовательского института в области ремонтных проблем металлургии, только что организованного в Днепропетровске.


В те годы вопрос стоял очень остро – металлургическая отрасль бурно развивалась, производство металлургической продукции с каждым годом росло, но ещё более быстрыми темпами увеличивались затраты средств, необходимых для ремонта, восстановления и содержания металлургических заводов в рабочем состоянии. Ежегодные денежные затраты на эти цели были равны стоимости таких двух гигантов металлургической отрасли, как Криворожский и Магнитогорский металлургические комбинаты вместе взятые. Требовалось, если не снизить, то хотя бы остановить рост этих расходов.


Институт расширялся, появлялись всё новые и новые лаборатории – все искали пути снижения ремонтных затрат по самым разным направлениям. Однако довольно скоро я понял, что ни одна отраслевая лаборатория, несмотря на успехи в отдельных вопросах, не в состоянии кардинально решить эту проблему. Здесь нужен совершенно другой, более системный подход.


Я перешёл из литейной  лаборатории в лабораторию проблем экономики и организации ремонтов. Погрузившись с головой в работу, я и не заметил, как пролетели десять лет. За эти годы, половина времени которых прошла в командировках по всей стране, я побывал, практически, на всех ведущих металлургических заводах. Нам удалось много чего сделать. Наши разработки и предложения, внедренные на отдельных предприятиях, позволили исключительно за счёт организационных мер внутри отрасли и на этих заводах получить громадный экономический эффект. Нами были разработаны специальные показатели, по которым можно было судить об эффективности работы ремонтных служб, созданы отраслевые системы учёта и контроля над расходованием средств, написаны в адрес руководителей министерств различные докладные записки, по которым издавались соответствующие приказы, сделаны доклады на различных форумах и совещаниях, написаны и опубликованы статьи в научных журналах и периодической печати, и многое другое. За эти годы мне пришлось встречаться со многими руководителями производств и ведомств, просвещая их, убеждая, доказывая, а, зачастую, упрашивая просто поверить нам на слово. Такие встречи всегда для меня были полезны, так как вырабатывали умение общения и убеждения, что очень необходимо любому руководителю. К концу десятилетия я уже был достаточно грамотен и опытен, чтобы самому возглавить одно из направлений исследовательской работы.


Однако, оглянувшись назад и окинув взглядом собственный карьерный рост, я понял, что добился очень немногого, всего лишь должности старшего инженера, хотя фактически всё время руководил группой, проводившей исследования и внедрения по главному направлению работы нашей лаборатории. Мои коллеги и сверстники, одновременно со мной пришедшие в институт, как-то незаметно и не прилагая особых усилий, обошли меня и в заработной плате и в должностях, притом, что в чисто научном плане имели более скромные успехи. Когда же я посмел заикнуться  о своих притязаниях, мне достаточно прозрачно объяснили, что претендовать на высокие должности и соответствующие зарплаты мне вряд ли следует - не та фамилия. Действительно, вокруг не было ни одного моего сородича, занимавшего сколько-нибудь значительный пост ни в нашем, ни в других институтах. Такая же картина была и на большинстве производств.


Конечно же, смириться с таким положением я не мог, я был молод, самоуверен и амбициозен. Жить, пригнувшись, втянув голову в плечи, ожидая в любой момент оскорбительных выпадов безразлично от кого, государства или частного лица, это было не по мне. Я должен был состояться и доказать, прежде всего себе самому, что чего-то стою. Ведь ещё в детстве на вопрос, кем ты хочешь быть, я отвечал, что хочу быть инженером, но не простым, а самым главным. Эту мечту я не оставил.


Но зато всё оставил на Украине, оставил всё как есть. Я не стал ни с кем воевать, и защищать диссертацию тоже не стал – наука в условиях антисемитизма и карьеризма меня просто перестала интересовать. Я взял отпуск и уехал в Ашхабад. Туркмения в целом этим пороком никогда не страдала. Когда я появился на своём родном заводе, мне тут же предложили недавно освободившуюся должность Главного инженера завода. Долго раздумывать не пришлось, внутренне я уже был готов взяться за это новое и ответственное дело. Через месяц меня утвердили во всех положенных местных и союзных инстанциях.


В одночасье все мои когда-то бывшие учителя и начальники превратились в моих подчинённых. Нужно было на деле доказывать, что я уже совсем не тот молодой инженер, каким пятнадцать лет назад возвратился на завод после учёбы в институте. Однако довольно быстро все согласились с тем, что эту должность я занимаю по праву, и всё встало на свои места. Началась интересная творческая работа по перестройке и переоснащению производства, разработке и освоению новых видов продукции, внедрению новой техники и освоению новых технологий. Мне пришлось участвовать во многих Всесоюзных совещаниях, школах повышения квалификации, выставках, симпозиумах. Пришлось посещать родственные заводы, проектные и исследовательские институты, выступать заказчиком и распорядителем кредитов. Это были прекрасные и, пожалуй, самые счастливые годы.


И никто, никогда не смел указать мне на моё происхождение и, якобы, неблагозвучно звучащую фамилию. Правда, иногда мои коллеги – главные инженеры заводов из других городов Союза на каких-либо наших сборищах по-дружески подтрунивали надо мной, замечая, что мой пример для нашей страны и текущего времени несколько не типичен. На что я им отвечал, что для Туркмении отсутствие антисемитских настроений – нормальное явление. У нас во всех производственных отраслях, в науке, культуре, в общественных организациях трудятся люди еврейского происхождения, и ни у кого это не вызывает вопросов или недоумения. Некоторые из них занимают ведущие должности: министров и их замов, директоров и главных инженеров, начальников управлений, заведующих отделами и так далее. Дальнейшая моя собственная производственная жизнь в Туркмении как нельзя подтвердила правоту этих слов.

 Последнее фото, когда  все мы сфотографированы

с   родителями  вместе   

                

Однажды, уже на десятом году моей работы Главным инженером завода, ко мне в кабинет входит целая делегация с другого завода нашего города. В соответствии с Горбачёвскими нововведениями, у них проводились альтернативные выборы директора завода, и они хотели бы, чтобы я в числе других кандидатов подал заявление в качестве претендента. Они обещали поддержку коллектива на выборах и заявили, что всё обо мне знают, и что моя кандидатура согласована ими даже в горкоме партии.


Ну, что ж, сам по себе факт такого предложения уже стоил многого. Это был достойный ответ Генке Янову на вопрос, должен ли я стоять в последней строчке его чудовищного списка. Однако покидать свой родной завод мне не очень хотелось, слишком многое  у меня было связано с ним. Это был, по-своему, уникальный завод, единственный в стране, выпускавший целую гамму специального оборудования для предприятий общественного питания, отправлявший свою продукцию не только по всей стране, но и очень много за её пределы. Мне и раньше делали предложения по параллельному перемещению с должности на должность, и с повышением в должности, и с выездом в другие города страны, и одновременным предоставлением жилья. Но я всегда отказывался от этих предложений, оставаясь верным своему заводу и коллективу. Однако в данном случае пришлось крепко задуматься.


Мне предлагалось, в случае победы на выборах, стать директором механического завода местного, то есть республиканского подчинения. Ашхабадский завод "Красный металлист" сильно отличался от того, где я до сих пор работал. Это было, по сути, объединение по производству товаров народного потребления, располагавшееся на нескольких территориях в столице и с филиалами в других городах республики. Технологически и технически он был гораздо слабее, работал он главным образом на внутриреспубликанское потребление. Но был и серьёзный плюс – все вопросы снабжения и производства можно было оперативно решать непосредственно внутри республики, без постоянных обращений и выездов в Москву. И ещё одно – завод пользовался заслуженной славой, а его продукция была востребована.


Я дал согласие. Комиссия по выборам отмела всех кандидатов, оставив двоих – меня и действующего главного инженера. Делегаты выборного собрания большинством голосов отдали предпочтение мне. Это было поистине поголовное доверие людей, что и радовало, и требовало взаимной ответственности перед ними. Я неплохо знал этот завод, был знаком с прежним директором. Но что я мог в ответ сказать людям? И я сказал им следующее:

- Я догадываюсь, что прежде, чем выбрать меня своим директором, вы всё обо мне узнали, все мои слабые и сильные стороны. Но и я навёл кое-какие справки, перед тем, как пойти на выборы. Я побывал в ваших раздевалках и увидел, что там нет отдельных шкафчиков, запертых на замки – одежда просто висит на общих вешалках. Это меня очень обрадовало. Я посмотрел динамику текучести кадров и увидел, что она значительно ниже, чем в других предприятиях города – это тоже хороший признак. Я попросил отдел кадров дать мне справку о национальном составе работающих. Из справки следует, что на заводе работают люди двадцати восьми национальностей. Это показатель, который дорогого стоит. Я сделаю всё, чтобы оправдать ваше доверие, но хочу поделиться с вами тем, что я больше всего на свете не люблю и даже больше – ненавижу. Это – национализм и шовинизм в любых проявлениях. Людей, разжигающих национальную неприязнь и рознь, на нашем заводе не будет, если таковые есть, они будут безжалостно уволены. Такие люди у меня ни сочувствия, ни понимания не найдут. Мы должны быть, как никогда, едины, чтобы преодолеть надвигающиеся трудности идущей в стране перестройки.

 

Шёл 1989 год. И действительно, за все двенадцать лет моей работы на "Красном металлисте" в качестве директора ни разу в коллективе не возникали разборки по национальным мотивам. Страну лихорадило, срывались поставки сырья, иногородние филиалы отрывались от завода, превращаясь в угоду местным властям в кооперативы, начались перебои с зарплатой из-за отсутствия, якобы, денег в банках и масса других неприятностей. Руководство республики, министерство и партийные органы не желали ничего принимать в расчёт, вынуждая выполнять плановые показатели по месяцам, по кварталу, по году, с одновременным ростом товарных объёмов. Потребовалась неимоверная гибкость, предприимчивость, дисциплина и просто мужество, чтобы устоять и не свалиться.


Мне удалось подобрать хорошую команду заместителей и руководителей служб, с которыми мы преодолевали возникающие трудности и препятствия. Вокруг соседние предприятия сокращали производство, останавливались, „садились“ по показателям, а мой завод не только выплывал из очередной волны трудностей, но всё время наращивал объёмы производства. Он казался непотопляемым, и только я знал, насколько тонка грань между успехом и катастрофой. Но главное состояло в том, что люди верили мне и шли за мной.


В эти годы директора предприятий и организаций менялись как перчатки один за другим. Причины были разные, но так получалось, что каждый раз руководитель русскоязычный менялся на представителя коренной туркменской национальности. Оглянувшись как-то вокруг на одном из городских собраний, я вдруг обнаружил, что, практически, никого не знаю, подавляющее большинство присутствующих руководителей были совершенно новыми, недавно назначенными. Выходит, я оказался в числе ветеранов.


Но менялись и министры. За двенадцать лет работы на заводе мне пришлось побывать под началом шестерых. Один из них, кажется, третий по счёту, занялся расстановкой на заводах отрасли новых, преданных себе, командных кадров и, в конце концов, добрался до меня. На одной из коллегий он придрался к незначительному, придуманному им самим, промаху и здесь же на коллегии подписал приказ о моём увольнении, как не справляющегося с работой. Это было уже слишком. Не дожидаясь окончания коллегии, с приказом на руках я приехал на завод и созвал общее собрание коллектива завода, где доложил о произошедшем.


Что тут началось!!! Рабочее собрание выразило полное неповиновение приказу министра и своим решением обязало меня продолжать исполнять обязанности директора. Протокол собрания с соответствующими сопроводительными письмами был направлен в профсоюзы, в комитет Демократической партии, в Совет Министров и Президенту. Была создана специальная комиссия по подготовке митинга с приглашением делегаций от соседних предприятий, определена группа полномочных представителей для участия в любых переговорах от имени завода. Люди были возмущены не на шутку и собирались отстаивать свой выбор до конца. Все понимали, что с назначением нового руководителя завод превратится в кормушку и вотчину нового министра. И они не ошибались, перед глазами стоял пример других предприятий. Предполагаемый назначенец, как выяснилось позже, обычный прохвост,  попался на транзите наркотиков, был задержан и осужден.


Ну, а министр уже через неделю прислал на завод с извинениями начальника Управления кадров, который отдал мне в руки оригинал приказа, попросил успокоить народ и сказал, что можно считать инцидент исчерпанным, мол ничего и не было. Сам министр удержался ненадолго и вскоре был смещён распоряжением Президента. Я же опять собрал весь коллектив завода, поблагодарил за единство и мужество, объявил о завершении „чрезвычайного“ положения, отменил полномочия комиссий и делегаций и вновь ввёл единоначалие.


Признаться, я не ожидал такого исхода. Конечно, я был готов бороться вместе со всеми до победного конца, но не за директорское кресло и директорскую зарплату. К слову, зарплата была совсем не высокая, а должность в условиях полной безответственности вышестоящих инстанций и разрушающегося народного хозяйства превратилась в тяжелейшее ярмо на шее. Скорее всего, следовало поблагодарить министра и освободиться под этим подвернувшимся благовидным предлогом от груза ответственности за завод.

 

И хотя моё самолюбие было уязвлено до предела, но не это чувство двигало мною. Люди верили мне и шли за мною. Своё благополучие они связывали с моим присутствием на директорском месте. Мы вместе выстояли в тяжелейшие годы развала экономики всей страны, сохранили рабочие места, освоили выпуск новой продукции и продолжали работать. Я не мог подвести их и уйти в сторону, чувство ответственности за их судьбы – вот главный мотив моего противостояния. Ведь появление нового руководителя означало в лучшем случае перестановки, а в реальном времени того периода – массовые увольнения и заполнение вакансий „своими“ людьми. Потеря же работы означала тогда жалкое прозябание.

 На праздничничной демонстрации трудящихся, май  1993 г.

Коллективное фото рабочих и служащих Механического завода

"Красный металлист".

Перестройка идет полным ходом, все предприятия „садятся“,

а мы по-прежнему едины, успешны и веселы.

На заднем плане (самые высокие в центре) - мои дочь и зять,

приехавшие в гости с Украины.

 

Мы победили, и это ещё больше сплотило коллектив. Выходит, многонациональное сообщество способно не только успешно работать, но и добиваться единой поставленной цели совсем другого рода. Я всегда знал, что людьми движут, прежде всего, интересы, и в случае опасности они объединяются  далеко не по национальному признаку. Великая Отечественная Война была выиграна именно потому, что против фашизма выступили объединённые силы разных народов. Никому и в голову не могла тогда прийти вздорная мысль о величии русского народа и о сравнении с ним величия других народов по степени убывания. После землетрясения в Ашхабаде оставшееся в живых население помогало друг другу, делилось кровом и хлебом отнюдь не по национальному признаку. И в нашем случае никто не стал выяснять национальную принадлежность своего директора, она и так была всем известна.


Я был полностью удовлетворён, а душа моя пела.

Проработал на заводе я ещё лет шесть. Каждый вновь приходящий министр, как обычно, везде начинал расставлять свои кадры, но меня не трогал. Видимо преподнесённый ранее урок получил широкую огласку и был всем им известен.


Но время шло и ситуация в корне менялась. Туркмения, бывшая Союзная республика громадной страны, сама превратилась в самостоятельное независимое государство Туркменистан. Тень Генки Янова вновь замелькала на горизонте. Выразителем его теории, несколько преобразованной на потребу ситуации текущего периода, стало руководство новой страны,  которое, как и Генка в своё время, составило свой список народов по степени важности и привилегированности. Но в отличие от Генкиного, этот список имел всего лишь две позиции: на первом месте – туркмены, на втором – все остальные национальности. Занимать вторую позицию наравне со всеми остальными было уже не так обидно, поэтому ни на кого лезть с кулаками я не стал. Да к тому же, к своему стыду, прожив в национальной республике много лет, я так и не научился общаться на языке местного населения. Это серьёзно затрудняло работу и следовало подумать о добровольном уходе. Обижаться здесь было не на кого.


Итак, рассказывая о своём детстве и пережитом землетрясении, я невольно коснулся зрелых лет своей жизни. Ничего не поделаешь, всё в нашем подлунном мире взаимосвязано. Ведь большинство уроков, полученных нами в детстве, обязательно в том или ином виде реализуется во взрослой жизни. Ничто не проходит бесследно.

                                                      Deutschland, Röhne,

2006.

Конец.


Дорогие читатели сайта "Воспоминания"!

Некоторые из вас, прочитав повесть "Землетрясение", присылают мне не только положительные отзывы, но и собственные короткие истории о пережитой ими или их родственниками величайшей природной катострофе в г.Ашхабаде в 1948 году. Эти рассказы я объединил под общим названием "Вспоминая землетрясение..." и предлагаю их вашему вниманию. Одновременно прошу присылать в наш адрес (см. Контакт) свои свидетельства этой трагедии, если вы их носите в душе и памяти. К сожалению, время ушло и прямых свидетелей почти не осталось.

 Михаил Гольдштейн -

администратор сайта





<< Назад | Прочтено: 1221 | Автор: Гольдштейн М. |



Комментарии (2)
  • Гость
    Гость

    Залпом, в один присест "проглотил" 
    "Землетрясение". Страшно и честно-это моё впечатление. Поразило
    восприятие ребенка всего происшедшего и ,главное память, уложившая
    множество мелочей в организованность повествования. Сходу вжился ,
    прожил и почуствовал прикосновение к быту людей , поступкам.  Атмосфера жизни ,
    природа Туркмении проходит , как живая перед глазами.
    2016-11-27 12:29 |
    • Гость
      Гость
      Дорогой Гость!
      Спасибо за ваш комментарий - коротко и ясно! Достаточно много присланных позитивных отзывов придали мне смелость представить эту повесть на международный литературный конкурс "Открытая Евразия 2017". Хочу, чтобы как можно больше людей знали, как в тяжелейших условиях природной трагедии оставшиеся в живых ашхабадцы - люди самых разных национальностей духовно объединились, продолжили жить в этом городе, восстанавливая его. Вот ссылка: http://www.17.ocabookforum.com/%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B0/ 
      2017-06-05 20:13 |
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы