Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Журнал «ПАРТНЕР»

Журнал «ПАРТНЕР»
Культура >> Деятели культуры
«Партнер» №6 (81) 2004г.

Испытание Блоком

 

 

Есть мнение, обоснованное в научных кругах: талант, не замеченный и не развитый, затухает; гений прорвётся сам.

Близкие Блока, да и он сам, не раз говорили, что у него с детства начисто отсутствовал музыкальный слух, он не мог воспроизвести даже простой мелодии. В блистательно культурной с обеих сторон семье музыкальность традиционно определяли в буквальном, специальном смысле. Очень скоро здесь же распознали, пожалуй, самую потрясающую доминанту личности гения - всепроникающую музыкальность, способность слышать, различать, воспринимать то едва зарождающиеся, то уже налетевшие метельной стихией звуки и ритмы жизни, грядущих испытаний, потрясений. Его творчество соразмерно человеческой истории, как симфония: надмирное и земное, вечное и преходящее, мираж счастья и стон одинокой души. Стихотворения, поэмы, драмы, даже эссе Блока ближе скорее к жанрам музыкальным, чем литературным. Никто, как он, не открыл нам «музыкальную сущность мира», никто не учил нас, как он, необходимости иметь «прежде всего устроенное тело и устроенный дух, так как мировую музыку можно услышать только всем телом и всем духом вместе». Помню, в начале 70-х на филологическом факультете МГУ затевалась интереснейшая диссертация - «Музыка творчества Александра Блока»...

Трудно судить, осознанно, по режиссерскому замыслу, или интуитивно на поводу у Блока, - весь спектакль «В поисках Незнакомки» развивается именно музыкально, со стилизованными дивертисментами и словно в самой нервной, беспокойной и неожиданной ритмике жизни поэта. Эпизоды биографичны и вымышленны, но музыка творчества и судьбы поэта услышана чутко, а достоверность и не очень важна.

Премьера, 9-я премьера в дюссельдорфских КУЛИСах, созданных режиссером Вячеславом Лисиным по всем канонам студийного творчества: на святой любви к театру, без своего помещения, техники, денег и актеров-профессионалов, при щедром участии специалистов — музыкантов, художников, хореографа, и главное, при наличии своего зрителя, - каждый спектакль оборачивается взволнованным диалогом между сценой и переполненным залом.

Не буду лукавить - не шедевров ждут, но душой соучаствуют, может быть, это дороже. Ведь почти у каждого из четырехсот зрителей в спектакле всегда заняты близкие, свои или своих близких. Знают едва ли не каждый этап рождения: увлеченный труд автора пьесы, затянувшиеся поиски типажей-исполнителей, муку и вдохновение режиссера, бившегося над тем, чтобы заветы родной Школы-студии МХАТ развить в своих подопечных —инженерах, экономистах, врачах.

На этот раз еще и драматургический дебют Марии Плисс — бессюжетная пьеса с рискованным замыслом: пяти женщинам Блока доверено приоткрыть мятущийся мир поэта, тосковавшего по несбыточной гармонии возвышенного и банально земного. Даже приблизиться к пониманию Блока - сложная интеллектуальная задача. Сколько же благородной ответственности надо было иметь автору, человеку немолодому (зато красивой женщине), чтобы, живя в Германии, не ограничиваясь ни литературой, ни консультантами, лично сверять реальные и воображаемые страницы в петербургском музее поэта. Не торопились они - все из спектакля «В поисках Незнакомки». Ему отданы два года жизни, вдохновенной, нервной, изматывающей, но оправдывающей зигзаг нашей общей судьбы.

... Мятущийся, в черном, какой-то врубелевский в изломах танец в прологе. Точен ввод хореографа (И. Уманская): холодноватые, порой манерные па женщины в шляпе «с траурными перьями» (А. Лукьянова) неизъяснимо отстранены, будто из сна, а облик узнаваем мгновенно - «падучая дева-звезда». Незнакомка. Это словно знак безвозвратности, в жизнь врываются иные, взвихренные, жесткие ритмы, они опрокинут мечту поэта, но не сотрут.

Вот он на сцене - лубок постреволюционной России: толкучка, как жизнь - бойкая и безжалостная, торгуют и спиртным, и душой, и телом; ограбленную барышню из «бывших» утешают бабы-торговки, кто молочком, кто баранкой. Ей, тоже дворянке, отдано в пьесе собственное блоковское «...у меня в имении библиотеку сожгли». И первый выход Блока — само смятение: «Жизнь стала чудовищной, уродливой, бессмысленной... Грезил возмездием, революцией. А теперь на пороге безумия...»

Отшумел рынок, следующая сцена наплывает пронзительной тишиной. Из строгой пустоты, как из провала памяти, звучит, запинаясь, с инвалидной коляски монолог первой возлюбленной Блока, до самой его смерти не знавшей, кем стал тот страстный, как пламя, изысканный юноша - герой ее курортного романа.

В исполнении Ф. Беркович и А. Эстрина четко выбранный стиль, возможно, на первый взгляд незаметный. Южнорусские растянутые интонации (Ксения Садовская была малоросской, юноша звал ее Оксаной) вибрируют от провинциальной жеманности до искреннего выражения счастья, вернее, памяти о мимолетном счастье, единственном в жизни женщины, в ту встречу - ровесницы матери Блока. И на каждую вспышку чувств - удивления, восторга, потрясения — всё выше, на полтона, нарастает волнение в голосе врача, распознавшего в пациентке музу блоковского цикла «Через двенадцать лет».

Пластично, как и во всей постановке, обращение к условному в сценографии. «Эта встреча стала для меня сказкой», - шепчет старая женщина, а на втором плане, словно во вспышке ожившего кинокадра, прогуливается влюбленная пара, и совсем юный Блок (С. Серёгин-младший) в манере ушедшего века (так лирично, как не сейчас) несет зонт над своей «розой юга».

Музыка любви Блока к женщине - едва ли не сложнее созданного им в искусстве. Любовь была его творческим состоянием. Известных героинь несколько, неизвестных было очень много, но, по сути, он не остался ни с одной из них, ни одна не выдержала испытания быть любимой гения. Пленяясь живым образом, он фантастически преображал его в поэзии, и этот второй (образ) оказывался роковой соперницей тем, земным его женщинам-прототипам.

В самый канун года горьких разочарований в России, 1907-го, состоялась первая постановка первой пьесы Блока. Драматические сцены «Балаганчика» в театре Коммиссаржевской стали и первым шумным успехом Мейерхольда. Зрители одни ликовали, другие свистели, но ни эстеты, ни традиционалы пьесы не поняли - за классическими примитивами commedia dell’arte проступал балаган человеческой жизни, извечный, не меняемый никакими цивилизациями, философиями и революциями, еще хуже - прессующийся в частной судьбе в маленький балаганчик абсурда. В этом нескончаемом сериале поэт то Арлекин, то Пьеро, а женщины - все Коломбины.

Фрагмент-композиция из «Балаганчика» (Ю. Соловьёв, А. Эйдельнант, Р. Шкляр) и задуман автором как пролог к сложнейшему периоду в жизни Блока. Так было всегда: самый царский подарок властелина фавориту означал начало опалы, разрыва - как зачастую и между людьми на пике любви. Первая книга Блока «Стихи о Прекрасной Даме» (1904), возводившая в духовный и эстетический абсолют образ главной женщины его жизни — жены, Любови Блок-Менделеевой, стала рубежом исчерпанности его великого чувства: «Ты в поля отошла без возврата/Да святится Имя Твое»! Не его и не ее вина, что поэт сотворил кумира по земной модели.

На Крещение, в январе 1907, он увлекся Натальей Волоховой, игравшей у Мейерхольда Коломбину, потом Незнакомку. На фоне мучительной драмы в семье сумасшедшая страсть воспринималась Блоком как второе крещение души; чтоб спасти эту святость, он благословил бы и третье крещение - Смерть, уносящую в вечность. Невероятно — за две недели в начале вьюжной петербургской зимы Блок создает восхитительный цикл «Снежная маска» и читает его весь, как подарок с посвящением Н. Волоховой, в ее присутствии на вечере символистов в «башне» Вячеслава Иванова.

Темная «Снежная дева» пленила поэта не только «крылатыми глазами» и упоительным станом. Волохову Э.Писсаревская играет именно как иную, отличную от его «милой», женщину Блока. Вот с букетом в руках она стремительно входит в свою гримерную, еще не остыв от пережитых на сцене чувств, еще со шлейфом несмолкающих аплодисментов. Интонации, пластика подчинены эмоциональному и интеллектуальному строю роли: дразнящая самодостаточность, ироничный и трезвый ум и какая-то завораживающая, властная «змеистость», воспринимаемая Блоком как «неизбежность». Он - в расцвете таланта и красоты, один недостаток - гений, она - только снежная маска поэтической иллюзии - литература! В голосе Волоховой слышится как бы предупреждающая конфликт обида, и понимаешь, почему, по словам Блока, она была «унизительно горда» для него.

В этой сцене в первый раз крупным планом в спектакле предстает Александр Блок. Б.Серёгин-старший играет свою роль без грима, он похож, похож на Блока, и не столько ростом, фигурой, лицом, сколько самой внутренней стихией образа. В лепке всей роли Серёгин больше всего боится переиграть, боится пошлости прямого подражания, предпочитая иногда даже суховатость, только, упаси бог, не патетику. Лиричность, нежность Блока сыграны скованно, но что поразительно: даже в этом ощущается трепетное, какое-то застенчивое отношение к личности поэта. Актер играет не портрет и не текст, он стремится воссоздать образ. Замкнутый, но простой, снисходительный, огромный и потому всегда где-то чуть в стороне, сильный, а с выражением смущенной отрешенности, беззащитности на лице. Вот он читает Волоховой строки из «Незнакомки»: «И странной близостью закованный/Смотрю за темную вуаль/И вижу берег очарованный/ И очарованную даль». Только на запредельном чутье гармонии можно создать такое, а голос актера монотонен, лицо непроницаемо, ни один мускул не выдаст волнения - как читал Блок, как играл Рахманинов...

Блок в спектакле поет, и мысль озвучить поэзию, которая вся - мелодия, правомерна и интересна. Нет, не романсы, которым близка лирика Блока; выбрана современная эстетика исповеди — бардовая. Певец-бард-актер поет стихи Блока под свою музыку и в своей манере — эмоции замкнуты только текстом и мелодией, от этой стильной сдержанности благоговейно замираешь - вот где он сближается с образом, размыкая оковы. После признания Волоховой: «Вчера я сожгла все ваши письма» - звучит под гитару блоковское «Не призывай. И без призыва/Приду во храм/Склонюсь главою молчаливо/К твоим ногам». Мы всё не решаемся легализовать мистику, но этот зонг на стихотворение 19-летнего Блока «Servus-Reginae» (слуга — царице) Борис Серёгин написал и пел много лет назад!

И всё-таки самое волнующее явление Блока в спектакле — в начале второго отделения. Красивый демонический танец черных масок (хореографическая студия И. Уманской) - «Тени плыли, колдовали...» - и проход поэта, ошеломительно знакомого, в длинном черном пальто, с черным двойным бантом вместо кашне. Не стремительно, а прорываясь, идет словно в метель, и она уже выпевается в нем: «Чёрный вечер/Белый снег/Ветер, ветер/На ногах не стоит человек /Ветер, ветер/На всем божьем свете» - рождается «Двенадцать».

Некоторые сцены пьесы близки реминисценциям: в облике персонажей узнаваемы черты или судьбы литературных героев поэта, смещение хронологии подчинено сюжетному наполнению образов, как и обобщенного образа эпохи Блока в целом.

Барышня с Невского, хотя эпизод с ней и Блоком, возможно, достоверно рассказан Горьким, в пьесе - замордованная жизнью «свежая, простая, добрая», как называл ее поэт в письме к художнику-иллюстратору, Катька из «Двенадцати». В ее жизни тот же ошалелый ревнивец Петруха, те же буржуйские «гетры теплые» и шоколад «Миньон», только клиенты ушли в революцию, а в деревне - маленькая голодная дочка. Жалуясь, она рассказывает странному красивому барину сюжет его поэмы. Авторский замысел, и как всегда, живая, сочная игра Р.Шалупаевой здесь интереснее текста - есть штампы, хрестоматийность. Но сцена высвечена в спектакле художником-постановщиком Л. Гензе. Сомлевшая в тепле от заботы клиента бедная озябшая потаскушка виновато приступает к обязанностям. Одним неуловимым движением руки сбрасывает перед поэтом одежду, вытаскивает шпильки. Трогательная худенькая спина в потоке хлынувших волос обнажает поруганную женскую красоту, и это уже другая героиня Блока, вечная: «Любовью, грязью иль колесами/Она раздавлена - все больно».

Эффектно решен художником ввод в сцену вечера в салоне. Доживает петербургская светская жизнь. Как знак беды, мечется в темноте таинственный свет под руками дам, замерших в спиритическом сеансе. Идею изжитости исторического времени, неотвратимости перемен М. Плис раскрывает через ассоциацию: на тарелку вызвалось пушкинское пророчество: «Всё... всё... вам... гибелью грозит», и в осветившейся гостиной смятение — об этом Блок в «Возмездии»?!

Дивертисмент в этой сцене подводит к следующей, одной из центральных новелл спектакля. Знаменитая хозяйка представляет гостям украшение вечера — «солистов императорских театров», столичных знаменитостей. К слову, исполнители - сами знаменитости по жизни. Лауреат международных конкурсов В. Могилевский в роли играющего на рояле Рахманинова, московский тенор Э. Козлов блеснул мастерскими вокальными оттенками, гармонией звука и слова в романсе «В крови горит огонь желанья». Но вот статная, очень красивая примадонна в мехах (И. Гельман. Ростовская опера) поет хабанеру из «Кармен». Это Любовь Дельмас.

К 1908 году угасло вряд ли разделенное чувство Блока к Волоховой, он затосковал по жене, не унизившейся до упреков, с отчаяния заметавшейся в вольной богемной жизни актрисы, в романах с А.Бельш, потом с Г. Чуйковым - друзьями Блока: «Ты в синий плащ печально завернулась/ В сырую ночь ты из дому ушла...»

Утонченность поэта и его «проклятая влюбленность» вовсе не означают, что он был только заоблачным принцем. Любил землю, умел хозяйничать и садовничать, бывал практичным. В 1910 и вовсе опростился, вместе с женой, хотя она рвалась в театр, погрузился в заботы об имении, но оба становились больше преданнейшими друзьями, верными долгу.

В зимний театральный сезон 1913-14 Блок увидел в Музыкальной драме, помещавшейся в Петербургской консерватории, знаменитую певицу Любовь Андрееву-Дельмас, жену будущего народного артиста СССР певца А. Андреева. Блок обожал искусство цыган, их неукротимость и гордость в любви были близки страстной натуре рафинированного аристократа. А Дельмас блистала в «Кармен» Бизе, была очень талантлива. Созданный ею огненный образ цыганки и сам огненный темперамент актрисы, низкие ноты ее роскошного меццо-сопрано, яркая, солнечная красота буквально воспламенили поэта, «буря музыки» и «влекущая колдунья» вызывали в нем спасительное «какое-то медленное помолодение души»: «Помимо моей воли растут давно забытые мной чувства». Первые стихи к циклу «Кармен» поэт начал писать еще до их личного знакомства, в марте, многие стихи - еще только предощущение их любви. Ему 34, пик творчества, цикл - не только поэтический шедевр. Блок поднимается до философского осмысления космической субстанции любви, она — «часть души вселенской»: «Я буду петь тебя, я небу/Твой голос передам/Как иерей, свершу я требу/За твой огонь - звездам»!

Роман продолжался несколько лет, отношения были непростыми, но сладкая мука, небесный восторг импульсировали творчество. Поэт выпевал свою, нет, не свою, - общечеловеческую тему, и песнь завершалась, и чувства опускались на землю, и здесь, в дисгармонии «страшного мира», счастья быть не могло. Трагическая тема разлада души с миром - лейтмотив симфонии Блока. Оттого и ушел в 40, и не в расцвете сил: болезнь сердца объединилась с недугом души.

Они дружили, даже семейно, до конца и до конца ее образ вспыхивал в его творчестве. Дельмас пережила Блока почти на полвека, ушла из жизни в 85 лет. Перед смертью Блок просил жену вернуть адресату письма, они все сожжены. Погибла и большая часть писем Блока к Дельмас, но те, что сохранились, она берегла как реликвию, борясь с искушением тоже сжечь: «Они (т.е. мы. - Б.Г.) всё равно - не поймут»...

Плис играет старую Дельмас, жившую воспоминаниями до самого 1969-го по соседству с петербургской квартирой Блока на Пряжке, и мы жадно стараемся понять героиню, не столько историю любви, но Блока в ней — в этой сцене его нет. Только умный писатель-биограф Блока (В. Качалов) да письма, дух, голос поэта под гитару из-за кулис.

Можно поспорить с режиссером, задавшим роли однообразно стремительный темп, взахлеб и слишком высокую тональность, хотя понять замысел можно - он в соответствии с характером Дельмас, но ведь характером в молодости, когда не было поздней глубины. Думается, в частности, что через более сложную гамму эмоций и интонаций, контрастных, как это было раньше в концертном исполнении у Плис, трогательный взлет рук над лицом, засиявшим от молодого счастья, - «... И наступала радость соловьиной ночи!» - нес бы в себе элемент высокой трагедии по контрасту с нынешним миром Дельмас, живущей после любви и только рядом с жизнью: «Что было любимо — все мимо, все мимо»...

Похоже-не похоже - это скорее обывательский интерес зрителя к театру, как и терпимость к лакировке образов. Не стоит идеализировать Блока, он бывал и непереносимо раздражительным, и грубым, и резким, эгоистичным, бывал в запое. Плис стремится раскрыть анатомию чувства, преобразившего прекрасную, но простоватую рядом с ним женщину, порой «лукавую», порой чуткую, пытавшуюся спасти его вечно женским «коханьем», и не понявшую приговора: «Страстная, безбожная, пустая/ Незабвенная, прости меня!»

Мучительно, до конца жизни, нуждался Блок в духовной близости Любы, в ее поддержке наперекор всему и так же, надрываясь, оставался верен хотя бы самой идее очага - у него был культ долга: «Прошу тебя писать мне, потому что я думаю о тебе больше, чем о ком бы то ни было. О тебе и о долге (курсив Блока - Б.Г). Не забывай долга—это единственная музыка. Жизни и страсти без долга нет».

Внук Бекетова, ректора столичного университета, он знал менделеевскую дочку с детства; златокудрый, как царевич, влюбленный без памяти, ездил к невесте в имение на спектакли на белом коне, он — Гамлет, она — Офелия. «Навоображал», по ее словам, в ней Душу Мира, воплощение мировой гармонии - отчасти вина юношеского платонизма, позже - мистики Владимира Соловьёва и экзальтированных друзей-символистов. И свадьба их в деревенской церкви была мистически религиозной, и свадебный букет из Москвы не успел к венчанию.

Менделеева очень любила Блока, еще больше понимала его, хотя боялась вначале гениальности мужа. Прелестная, но некрасивая, скоро подурневшая, умная, сильная, но диковатая, самолюбивая, она рано была травмирована мистическими вывертами в их личной жизни. Была земной и хотела земного счастья, оттого такой путаной была ее жизнь в условиях взаимной свободы.

Бесконечно дорогой нам образ: с ней родился великий поэт, и она всегда была нужна ему. Он писал о местах, где в молодости тосковал по Любе, а потом «скучал с Любой». Но за 5 лет до смерти потрясающе попрощался с ней, оставшейся рядом до конца: «Благодарю тебя, что ты продолжаешь быть со мною, несмотря на свое, несмотря на мое. Мне так нужно это...».

Восемнадцатым днем рождения Блока без него открывается последняя сцена спектакля. Она задумана как мистическая, и художник снова находит интересное решение: за высвеченной вдруг немотой белой ширмы проступает призрак Блока. Диалог с женой, оставшейся по эту сторону, терзаемой тоской и виной, обидой. В. Каминер играет 55-летнюю Менделееву в довольно широком диапазоне чувств: депрессия, нежность, неуступчивая потребность разобраться в истоках их драмы. Образ у Каминер имеет свою фактуру, с первого появления ощущается сильная личность ее героини, исполненная какого-то горького достоинства. От тихой скорби голос, жесты, всё тело актрисы постепенно обретают жизнь, они заполняют только что холодную пустовавшую сцену, и кажется тогда совершенно реальным их диалог, обращенный к главным противоречиям.

Правда, реальность, иногда уж чересчур заземленная для мистического действа, тем более, если в нем Блок. Чуть ли не скандальные интонации, излишняя горячность в современной манере у обоих актеров (эпизоды с известием о внебрачном ребенке, с А. Белым, песней Вертинского и др.) резко диссонируют и с интеллектуальным накалом самого диалога (реплики Блока биографичны), и с мистической стилистикой сцены - Серёгин-Блок выходит из-за ширмы, прикасается к героине, но ощущение иллюзорности остается.

Зато последняя мизансцена и последняя фраза поэта (из письма к жене) просто пронзили током: он обнимает ее и сразу резко удаляется со словами «...Я в жизни любил только двух женщин: одна - ты, другая - все остальные». Занавес. На авансцену медленно возвращается призрак, медленно поднимает гитару, и звучит вполголоса зонг, написанный актером на слова Блока во время работы над ролью: «И кого целовал - не моя вина/ Ты, кому обещался, - прости...»

Снова открытая сцена, на ней люди, много разных людей, как в жизни, и все женщины Блока. Призрак приближается к каждой, становится чуть позади отрешенно, и каждая произносит самую волнующую фразу роли, уже прозвучавшую, о нем. Он рядом с женой, мгновение и останется с ней, единственной, но... наступает «час назначенный»: медленно через сцену-жизнь «движется» призрак прекрасной Незнакомки (Р. Шкляр), и оглянувшись на Любу прощальным взглядом, словно борясь с собой, поэт уходит за своей музой. Браво, Лисин! Это было прекрасно!

Конечно, спектакль еще обкатается - труда много. Думаю, достижения и успех постановки - залог того, что будут найдены новые краски, станет рельефнее психологический подтекст, исчезнут постепенно скованность и некая угловатость в игре, застесняется патетика в женских ролях. Большей литературной обработки требуют текст, костюмы, иногда сам образ. Есть отвлекающая перегруженность: затянувшийся монолог барышни с Невского, пестрота, игровые штампы в салонной сцене, абсолютно формален, да и вряд ли нужный здесь ввод Рахманинова - пожалуйста, поделикатней! Богато музыкальное оформление, прекрасно подобрано, но хорошо бы и его проредить - слишком короткая получается дистанция, как-то по-клубному.

Но какое же творчество стынет на месте? Раз загорается оно радугой (Театр КУЛИСы создан при культурном центре «Радуга»), многое обещает в предстоящем. Спасибо всем, и особенно за то, что в нашей диаспорской округе после спектакля до сих пор читают Блока. Себе, друг другу, даже по телефону, помогая вспомнить, похорошеть душой.

 

Белла Гулиева (Дюссельдорф)


<< Назад | №6 (81) 2004г. | Прочтено: 555 | Автор: Гулиева Б. |

Поделиться:




Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Топ 20

Белла Дижур. Гора, родившая гору

Прочтено: 21279
Автор: Парасюк И.

Скрещение судеб: Роберт и Клара Шуман и Брамс

Прочтено: 19584
Автор: Ионкис Г.

Счастливый человек – Роман Каплан

Прочтено: 16992
Автор: Беленькая М.

Сестры Бэрри, дочери пекаря

Прочтено: 16556
Автор: Парасюк И.

Скульптуры Вадима Сидура в Германии

Прочтено: 4944
Автор: Воловников В.

Женщины Оноре де Бальзака

Прочтено: 3158
Автор: Ионкис Г.

ВОЛЬТЕР И РОССИЯ

Прочтено: 3113
Автор: Плисс М.

Печальная звезда Казакевича

Прочтено: 2527
Автор: Ионкис Г.

ВЕЙМАР, ГЕТЕ И ... GINKGO BILOBA

Прочтено: 2221
Автор: Ионкис Г.

Арнольд Бёклин. «Остров мертвых»

Прочтено: 2180
Автор: Аграновская М.

Мастер и гражданин Тильман Рименшнейдер

Прочтено: 2028
Автор: Чернецова Е.

Русские в Голливуде

Прочтено: 1930
Автор: Сигалов А.

Они любили Байрона...

Прочтено: 1908
Автор: Ионкис Г.

БОРИС ПАСТЕРНАК: ПОД ЗНАКОМ ГЕРМАНИИ

Прочтено: 1887
Автор: Ионкис Г.

Малоизвестный Чехов

Прочтено: 1779
Автор: Плисс М.

Царственное слово Анны Ахматовой

Прочтено: 1702
Автор: Ионкис Г.

МУЗЫКАЛЬНАЯ «АРХЕОЛОГИЯ» ЧЕЧИЛИИ БАРТОЛИ

Прочтено: 1661
Автор: Рублов Б.