Россия и Иран. Ситуация повторяется

Евгений Кочанов (Бонн)

Россия и Иран. Ситуация повторяется
Вспоминая «Фултонcкую» речь Черчилля

Россия, Путин и «мирный» иранский атом

  Заявление президента России о том, что у него нет никаких доказательств военной направленности иранской ядерной программы, стремления Ирана к обладанию собственной атомной бомбой, и поэтому Россия не поддержит ужесточение экономических санкций против этой страны, выглядит, по меньшей мере, очень странным. Ведь на недавней встрече с руководителями Европейского еврейского конгресса Путин заявил, что Израиль и Россия одинаково обеспокоены иранской ядерной угрозой. Более того – пообещал, что попытается добиться в переговорах с иранскими партнерами исключения из иранской конституции пункта об «уничтожении сионистского образования».

  И буквально на следующий день – «нет никаких доказательств». 

  Можно предположить, что антииранское заявление связано с убеждениями и трезвой оценкой международного положения, исходящими из того, что доказательства иранской угрозы всё-таки существуют и находятся в распоряжении не только Запада, но и России, а проиранские – с текущей политикой, конкретнее говоря, с политикой накануне грядущих выборов.

  Но почему же текущая политика России никак не связана с нынешним положением дел на международной арене? Почему малодоказательные и недальновидные имперские претензии Александра Дугина или Михаила Леонтьева стали столь востребованными на российском телевидении (не будем, кстати, утверждать, что оно имеет свободу выбора)?

  Если уж настаивать на истинности заявлений российского президента в беседе с Европейским еврейским конгрессом, то уравнивание России с Израилем как стран, одинаково подвергающихся иранской ядерной угрозе, выглядит явно надуманным. Иранская теократия в свое время причисляла Советский Союз к числу своих врагов («малый дьявол»), но по отношению к избавившейся от кошмара «реального социализма» России никогда эта формула Ираном не применялась. Более того, и в России, и в Иране всё чаще и всё больше говорят о развитии двустороннего экономического сотрудничества.

  В частности, с точки зрения Кремля, к такому сотрудничеству относится и продажа Ирану современных систем вооружения. Чистая коммерция: у нас есть – мы продаем, они хотят – покупают… Лукавство очевидно, ведь важно не то, что оружие продают вообще, этим занимаются многие. Важно – кому продают. В данном случае – убежденным врагам Запада и в особенности Израиля, и здесь уж налицо не коммерция, а явный стратегический расчет, суть которого состоит в том, чтобы сделать ядерные объекты Ирана менее уязвимыми в случае возможных ударов с воздуха. Подобной же цели служит и постоянное противодействие российской дипломатии ужесточению режима экономических санкций против Ирана, на чем дружно настаивают и США, и ведущие страны Евросоюза.

  Повторяющиеся изо дня в день заявления России о том, что у нее нет доказательств стремлений Ирана к обладанию атомным оружием подкрепляются и соответствующими теоретическими выкладками российских экспертов. 

  Говорится, что на действующих сейчас в Иране центрифугах Р-1 достигается обогащение урана до 5%, то есть до топливного уровня. Чтобы повысить содержание до 90% (оружейный уран), необходимо либо обладать центрифугами Р-2 с более высокой скоростью, либо разгонять существующие старые, что считается рискованным. Дескать, это может оказаться экономически невыгодным – ремонт стоит дорого. Вспомним – первые атомные бомбы в Индии и Пакистане были именно урановыми, сделанными на старых центрифугах. Кто будет считаться с риском, если на прицеле вступление в ядерный клуб!

  То же касается и возможности обладания Ираном оружейным плутонием, в который превращается урановое топливо в реакторе тяжеловодного типа. По заключению российских экспертов, у Ирана проблемы со строительством. Тяжелой воды накоплено достаточно, а вот залить ее пока некуда. В общем и целом, при всех обстоятельствах, должно пройти 4 – 5 лет, пока Иран смог бы создать полноценное ядерное устройство. Но кто может поручиться, что и эти данные, предоставленные Ираном (и без особого сопротивления) Международному агентству ООН по атомной энергии (МАГАТЭ), являются хотя бы на 50% достоверными?

«Великая Россия» превыше всего

  Когда-то Столыпин сказал: «Нам не нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Столыпин это почти сделал, лишь его гибель остановила благотворное движение реформ. Сейчас с реформами такая же завязка, но лозунг «Великая Россия» выдвигается на первый план.

  Уж настолько настойчиво, что это начинает раздражать. Не Америку, не Старую или Новую Европу – другую реакцию трудно было предвидеть. Это раздражает меня, и того же мнения придерживаются многие сотни моих читателей и единомышленников. Мы помним это «величие» в пустых магазинах провинциальных городов, вспоминаем вновь придорожные кафе, где даже автомобильные проститутки не могли позволить себе «чашечку кофе».

  Мы вновь стоим перед противостоянием разнонаправленных цивилизаций. Одна из них (скажем, англосаксонская плюс объединенная Европа) стремится к распространению на весь остальной мир своих понятий о чести и нравственности, о законности и правосудии. Другая цивилизация (или конгломерат цивилизаций), то есть Россия, Китай (последний называю условно, поскольку его мотивы принятия решений окутаны государственной тайной), Иран, радикальная часть арабского мира, противостоит этому, угрожая оружием или применяя его. Ситуация безусловно тревожная, более того – неразрешимая на данный момент. Требуется хотя бы ее адекватное определение, такое, каким стала в 1946 году знаменитая Фултонская речь Уинстона Черчилля.

Немного о знаменитой речи

  В российском восприятии Фултонская речь Черчилля, за малыми исключениями, носит однозначно отрицательный характер. Это начало «холодной войны» и гонки вооружений, и вообще несправедливого, «русофобского» отношения Запада к России (или в то время – к Советскому Союзу, что, конечно же, не одно и то же). 

  Такое восприятие не имеет отношения к самой речи, ее текст полностью никогда не публиковался ни в Советском Союзе, ни в доступных печатных органах России. Но комментарии к ней появились по тем временам очень быстро – уже через неделю Сталин в интервью газете «Правда» поставил Черчилля в один ряд с Гитлером и заявил, что тот призывает к войне с СССР. И с тех пор смысл речи неоднократно извращался, и в советских исторических исследованиях, и в нынешних, российских. По известной схеме – «Доктора Живаго» не читал, но осуждаю.

  А Уинстон Черчилль в 1946 году был в отставке. Но он по-прежнему следил за развитием событий в мире и делал выводы, которые многим его современникам казались либо неправомерными, либо преждевременными. Это был человек, один из очень немногих в мировой цивилизации, который текущие, сиюминутные события рассматривал в исторической перспективе и видел создаваемые ими векторы, тенденции, исторические реальности. Это заблуждение, что можно объективно рассматривать события сегодняшнего дня лишь по прошествии десятилетий. Черчилль, ощущая себя личностью в истории, видел историю в движении и развитии.

  Отсюда – пересмотр позиций. Черчилль определил происшедшие изменения, идущие вразрез с недавней мечтой о всеобъемлющей роли Организации Объединенных Наций, которые заключаются и в «железном занавесе» от Триеста до Штеттина, и в резко возросшей роли дотоле неприметных коммунистических партий в Восточной Европе, и в возобновлении давних российско-имперских претензий на Босфор и Дарданеллы. Нет, не была «фултонская речь» отставного политика объявлением «холодной войны». Может быть – предостерегла от войны «горячей», за что честь ему и хвала.

  Впрочем, вызвана эта речь была вполне конкретными событиями, связанными именно с Ираном. Любой, знакомый с историей Второй мировой войны, знает о совместной оккупации Ирана Англией и Россией. Война закончилась, Советский Союз остался и, вопреки воле населения и правительства, стал сколачивать в Иранском Азербайджане и в Курдистане советские республики.

  После речи Черчилля, отставного политика, не переставшего быть великим, всё это прекратилось. Но со стороны Советского Союза это была попытка аннексии, то есть акт не «холодной» вовсе войны!

  Черчилля больше нет с нами. «Умиротворение» агрессоров, хотя бы потенциальных, считается универсальным способом сохранения международного мира. Речь не идет о том, предлагают ли людоеды своим жертвам демократию – нет же, конечно, но границы с соседними странами будут обеспечены.

Что дальше?

  Увы, не сбылась главная мечта Черчилля. Организация Объединенных Наций усилиями слишком многих своих членов, вовсе не приверженных демократии, превратилась не во всемирный парламент, а в орган, выражающий волю крикливого статистического большинства. Отсюда, кстати, подавляющее количество антиизраильских резолюций, инспирированных разнородным, но в чем-то и единым арабо-мусульманским сообществом. Стоит ли им следовать? Едва ли.

  Что будет с дальнейшим отношением ООН к иранской проблеме? Думаю, что нам предстоит все большее затягивание с принятием хоть каких-либо решений. Санкции, правда, остаются в юрисдикции отдельных государств или надгосударственных образований и помимо ООН.

  Центрифуги крутятся, обогащенный уран идет. В Иране нет станций, которые потребили бы его как энергетическое топливо. Есть люди, напрямую связанные с Корпусом стражей исламской революции, которые смогли бы употребить его «в дело». И «Хезболла», и ХАМАС, и «Исламский джихад», располагающие определенным числом готовых «смертников», охотно начинили бы знаменитые «пояса шахидов» радиоактивными материалами. Всё зависит либо от решимости иранских властей, либо от их неосторожности.

  Казалось бы, восторг арабской улицы после нападения на Twin Towers уже должен был закончиться развешиванием «железного занавеса». И каждый день приносит всё новые и новые поводы. Но, увы, нет в современной политике человека решительного и мудрого, нет с нами больше Уинстона Черчилля. Остался его важный тезис из «фултонской» речи, сохраняющий актуальность и сегодня, через 60 с лишним лет:

«Я не верю, что Россия хочет войны. Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного распространения своей мощи и доктрин. Но о чем мы должны подумать здесь сегодня, пока еще есть время, так это о предотвращении войн навечно и создании условий для свободы и демократии как можно скорее во всех странах. Наши трудности и опасности не исчезнут, если мы закроем на них глаза или просто будем ждать, что произойдет, или будем проводить политику умиротворения. Нам нужно добиваться урегулирования, и чем больше времени оно займет, тем труднее оно пойдет и тем более грозными станут перед нами опасности».