ЖИЗНЬ ВО ИМЯ ДОБРА

Немцы в России

Юрий Харманн (Оснабрюк)

Надсадно поскрипывая на ухабах, небольшая карета медленно тащилась по размытым и грязным российским дорогам. В экипаже было двое: русский вельможа Г. Репнин и юный, всего двадцати двух лет от роду, немецкий врач Фридрих Гааз. В Москву Репнин возвращался в отличном настроении: сидевший рядом с ним молодой немец столь успешно излечил его жену и его самого, что высокопоставленный вельможа счел возможным не только пригласить своего спасителя в гости, но и сделать это за собственный счет, чего прежде за столь сиятельной персоной не наблюдалось.

О Гаазе Репнин был достаточно наслышан: знал, что тот родился возле Кёльна, его отец был аптекарем, а дед — доктором медицины. Знал и то, что поначалу Гааз изучал математику и философию в Йене, а к медицине прикипел душою позднее, для чего и закончил Венский университет. Но главное состояло в том, что его молодой спутник отлично знал не только глазные болезни, что он и доказал излечением госпожи Репниной, но и многие другие «медицинские дисциплины и хитрости».

Главный врач всея Москвы

Любовью к России молодой немецкий врач заболел буквально с первого взгляда: «В этой стране я увидел много бед и страданий. Она таинственным образом позвала меня, и я решил связать с ней свою судьбу». И чтобы стать еще ближе к этой стране, врач Фридрих Гааз стал Федором Петровичем Гаазом. И хотя с русским языком дело продвигалось туго, новоявленный москвич не унывал: «Боль всегда есть боль, и язык ее всем понятен». Вскоре слава о немецком враче из Екатерининской больницы, который с одинаковым успехом лечил и богатых, и самых неимущих, разнеслась по всей Москве. Прослышала о талантливом немце и сама императрица Елизавета Алексеевна, после чего в июле 1807 года повелела «Федору Гаазу быть над медчастью Павловской больницы главным доктором и ему, Гаазу, вступить в эту должность немедленно. А русский язык он может выучить скоро — столько, сколь надобно его положению на его должности. А пока что с лекарями он может изъясняться и по-латыни». К этому повелению был приложен указ о представлении немецкого врача к ордену Св. Владимира IV степени: за самоотверженную работу Федора Петровича в московских богадельнях.

Императрица знала, что делала: будучи, как и ее предшественница Екатерина II, немкой по крови, она видела, как ладно умеют работать ее недавние земляки, и хорошо представляла, какой порядок и организованность могут они привнести в достаточно расхлябанный стиль работы местных жителей. В Гаазе она тоже не ошиблась: руководимая им «Павловка» в короткое время стала одной из лучших московских лечебниц, где с одинаковым тщанием лечили и выхаживали всех, вне зависимости от их социального положения. Чтобы добиться этого, Гаазу не раз приходилось обращаться в московские «верха», объяснять, доказывать, просить... Нередко он сутками не выходил из своей больницы: «Своему глазу верю куда больше, нежели чужим рассказам». Всё это принесло быстро обрусевшему немецкому врачу такую славу, что в году 1820-ом московский губернатор Д. Голицын, отмечавший «честность, порядочность и усердие во всех работах» Федора Гааза, назначает его главным врачом Москвы: «Опыту руководства он поднабрался, а в медицине не мне его учить...».

Голицын попал в точку: новый начальник «горздравотдела» оказался не только знающим врачом, что он уже неоднократно доказал ранее, но также требовательным (и всегда оправданно!) руководителем — систематически объезжал городские больницы, следил за тем, чтобы повсюду ежедневно мылись полы, регулярно менялось постельное белье, готовили доброкачественную и вкусную пищу. «Гигиена да еда — врачу помощники всегда!» — невозмутимо отвечал Федор Петрович на жалобы некоторых нерадивых подчиненных по поводу его якобы неоправданных придирок. И упрямо продолжал вести свою линию, а заодно и воспитывать молодых врачей. Один из них Лейба Норман даже жил в его доме (у Гааза не было семьи). Об уровне его врачебной подготовки говорит хотя бы тот факт, что буквально через несколько лет после прохождения курса «гаазовской школы» этот молодой медик стал одним из лучших врачей Рязани.

«Людям любого роду тело и душу лечить должно»...

Успевал Гааз заниматься и наукой. Так, совершив путешествие на Кавказ, он скрупулезно исследовал тамошние минеральные воды и составил первые весьма ценные даже для уровня современной медицины рекомендации по их лечебному применению. Можно смело утверждать, что громкой славе Ессентуков и Кисловодска, а также самому развитию отечественной курортологии Россия обязана именно этому немецкому врачу.

Когда началась война с Наполеоном, Гааз пошел на фронт защищать интересы России — страны, которая стала ему по-настоящему дорогой и близкой. Спасая раненых, немецкий врач вместе с российской армией дошел до самого Парижа. А когда вернулся в Москву, сразу же посетил созданную им на Воробьевых горах больницу для арестованных. Это учреждение было ему особенно дорого: Гааз не только собирал средства на ее строительство, но и открыл в губернской тюрьме школу для арестантских детей, различные мастерские и даже «полицейскую больницу для бесприютных», спасшую жизнь тысячам неимущих людей.

Что до деятельности Федора Петровича в облегчении участи арестантов, то об этом следует сказать особо. «Человек, совершивший много ошибок, не должен быть отвергнутым, — писал он в докладной записке на Высочайшее имя. — Ему надо дать подняться и исправиться. Наказать — да, но не унижать его, а помочь ему телесно и духовно». В 1830 году знаменитый доктор становится членом Общества попечения о тюрьмах и Московского тюремного комитета, а вскоре и главным врачом всех московских тюрем. В этой должности он оставался до конца своих дней, приобретя широкую известность своей деятельностью по улучшению быта заключенных. Невиданный доселе поступок: на свои личные сбережения Гааз перестраивает т.н. «Тюремный замок» — будущую Бутырскую тюрьму. И впервые в истории российских тюрем добивается того, чтобы в ее камерах были сделаны окна, поставлены нары и умывальники. А затем открывает больницу для бездомных, бродяг и бывших узников тюрем, для чего продает свой дом в Москве, усадьбу, лошадей и даже собственную фабрику.

Но Гаазу мало и этого: после хождения по многим «высоким» инстанциям ему удается добиться для отправляемых по этапу ссыльных отмены тяжелых колодок и «прута», на который «нанизывались» по шесть скованных грубыми ручными оковами арестантов. Вместо этого доктор предложил им же разработанные легкие, гораздо менее травмоопасные кандалы (предварительно Федор Петрович испытал это изобретение на самом себе: однажды в этих кандалах вместе с осужденными три сотни километров прошагал!). В 1836 году по его же инициативе принимаются указ об обшивке наручников кожей и закон об отмене унижавшего человеческое достоинство поголовного, за исключением ссыльнокаторжных, бритья головы арестантов. Впервые в истории врач, а им нередко был сам доктор Гааз, сопровождал больных арестантов на одном или нескольких этапах, врачуя их во время тяжкого каторжного пути. Часто доктору доводилось быть и духовным наставником каторжан — люди делились с ним своими самыми сокровенными мыслями.

... Он был настоящим целителем не только тела, но и души, этот удивительный немецкий врач-подвижник. Чтобы помочь духовно страждущим, Федор Петрович пишет небольшую книжечку «Азбука христианского благонравия» и раздает ее заключенным: «Бывает много судебных ошибок, бывает клевета. И нужно приложить все возможности, чтобы исправить всякие ошибки и хоть чем-нибудь помочь людям». А потому делал всё, чтобы помочь им. Так, чтобы вымолить у монарха прощение для лежавшего в тюремном лазарете глубокого старика, главный врач Москвы однажды опустился перед царем на колени.

Имя немецкого врача было действительно свято для всех заключенных. Показательный факт: на одном из этапов у сопровождавшего арестованных врача бандиты отняли шубу, но, узнав, что этим врачом был сам Гааз, немедленно вернули ее хозяину...

«Спешите делать добро!»

Сверкая мигалками и оглушая сиренами, вот уже почти два века спешат по Москве и по всей России машины с красными крестами на бортах. Миллионы человеческих жизней спасли за эти годы врачи скорой медицинской помощи. Но мало кто знает, что этот важнейший вид медицинской помощи организовал в России немецкий врач Федор Гааз: «Моя профессия — постараться исправить путаницу-природу, вернуть людям здоровье. Этот путь нуждается в качестве и быстроте. Для жизни человека и секунда имеет значение».

«У Гааза всё без отказа, — говорила вся Москва. — Он действительно святой человек». Но, думая обо всех, «святой доктор» не успевал подумать о себе. Выдающийся гуманист, он никогда не жалел своих денег для оказания помощи нуждающимся, и вскоре сам оказался без средств. В 1851 году 70-летний спаситель тысяч человеческих жизней умер в приюте для нищих, который когда-то создал он сам. Проводить его в последний путь пришли 20 тысяч человек. Был среди них и командир казачьего отряда, посланного для «разгона этой черни». Узнав о том, что хоронят «святого доктора», ротмистр отправил казаков обратно в казарму, а сам, сняв фуражку, пошел вслед за гробом.

С высоты памятника, установленного во дворе одной из московских больниц, испытующе смотрит немецкий врач Фёдор Гааз, сыгравший выдающуюся роль в развитии российского здравоохранения. «Спешите делать добро!» — начертан на постаменте девиз Гааза. И люди в белых халатах внемлют этому призыву...