Музей всея войны, или «Вся власть истории!»

К 70-летию начала Второй мировой войны

Проф. Павел Полян (Фрайбург)

Есть в Москве одно министерство (обороны) и есть у него веб-сайт, а на нем – задолго до указов и комиссий, созданных российским президентом (браво, Главпур!), – раздел «История против лжи и фальсификаций» (www.mil.ru/940/25260/index.shtml).

Есть у того же министерства Институт военной истории и в нем полковник Сергей Ковалев, кандидат наук. И написал этот офицер статью «Вымыслы и фальсификации в оценках роли СССР накануне и с началом Второй мировой войны», и поместили эту статью на том сайте. Шустрые читатели (потому что недолго статья провисела) успели прочесть: «Все, кто непредвзято изучал историю Второй мировой войны, знают, что она началась из-за отказа Польши удовлетворить претензии Германии, причем требования были весьма умеренными: включить вольный город Данциг (Гданьск) в состав Третьего рейха, разрешить постройку экстерриториальных шоссейной и железной дорог, которые связали бы Восточную Пруссию с основной частью Германии. Первые два требования трудно назвать необоснованными».

Приехали, как говорится! Статью, правда, убрали, сайт и полковника оставили.

А дело-то было так: 23 августа 1939г. встретились в Москве Молотов с Риббентропом, погуляли со Сталиным по Кремлю, осмотрели Царь-пушку и другие достопримечательности, поработали с документами, выпили за здоровье фюрера.

Через неделю, 31 августа, под вечер, возьми да случись в городе Гляйвиц в немецкой Верхней Силезии операция «Гиммлер». Встретились там эсэсовцы и «консервы» (кодовое название для уголовников, специально отобранных для этого в немецких тюрьмах), переоделись смеха ради в польскую форму и напали на натуральных немецких полицейских, захватили радиостанцию этого Гляйвица и прокричали в эфир пару лозунгов на ломаном польском: пора, мол, мочить Германию! После чего все консервы, за ненадобностью, благополучно замочили (вот они, первые жертвы Второй мировой!), а мир прямо из эфира узнал о наглой польской агрессии против миролюбивой Германии (немного грубовато для Канариса и несколько вероломно, ну уж как есть – времени у него тоже было в обрез).

Прослышали об этой дикой выходке «случайно» оказавшиеся поблизости вермахт, люфтваффе и кригсмарине и так возмутились, что не стали даже ложиться спать и чистить зубы, а уже в 4.45 утра браво выдвинулись по всему периметру границы, а заслуженный броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» так разволновался, что не удержался и, как «Аврора», даже пальнул из главного калибра по военно-морской базе Вестерплатте в Данциге-Гданьске, унаследованной поляками от немцев же. Вот вам и исторический стартовый выстрел Второй мировой. Где сейчас те стволы и та амуниция?..

Эх, как пригодились бы они сегодня! Дело в том, что в Польше создается новый большой музей – Музей Второй мировой войны.

И будет он именно в Гданьске, куда просвистел тот самый первый снаряд. Музей планируется построить и открыть к 75-летию начала Второй мировой войны – 1 сентября 2014 года. А 1 сентября нынешнего года – как бы параллельно – откроется выставка, посвященная обороне Вестерплатте. А на территории близлежащей верфи будет создаваться и другой исторический музей – Европейский центр «Солидарности» – своего рода музей-памятник легендарному профсоюзу и сопротивлению коммунистическому диктату.

15 архитектурных фирм – 5 польских и 10 иностранных – уже ринулись в авангардный бой за право и куш на будущий дизайн музея (в жюри – общепольские знаменитости, включая А.Вайду). Уже разработан график, определены предельные сроки и настало время озаботиться самым главным – научной концепцией музея, благо история, как известно, мало чем отличается от минного поля. Правильнее было бы наоборот – сначала концепция, а потом музей: как бы не пришлось потом, невзирая на все 4000 квадратных метров, заложенных под постоянную экспозицию, утискивать экспонаты в какие-нибудь башенки и куполочки!

В связи с этим был сформирован Наблюдательный совет, который собрался на свое первое заседание 24 июня с.г. в Варшаве. В заседании принял участие и министр культуры Польши. Спикером Совета, в который вошла чертова дюжина историков, в том числе и ваш покорный слуга, был избран английский профессор польского происхождения Норман Дэвис (будучи органом консультативным по определению, Совет тем не менее наделен правом вето в сугубо исторических вопросах).

Концепцию, заранее разосланную, представляли ее авторы – польские историки Павел Махцевич (директор музея) и Петр Маевский. Тремя программными осями, которые ими закладываются в концепцию, являются время (хронологическая последовательность), тема (полнота проявления и разнообразие выражений «лица войны») и личность (раскрытие проблем через индвидуальные судьбы). Четвертой осью де-факто является и пространство, ибо каждый экспонат и каждый аспект имеют не только временную, но и масштабную метку – мировую, европейскую, общепольскую или локальную (гданьскую и вокруг). С общепольской надо быть особо осторожным, ибо Польша исторически и в 1940-е годы в том числе – понятие весьма динамическое и переменчивое, как, впрочем, и польская идентичность.

Центральная идея концепции – радикальная социализация и гуманитаризация показа войны (увы, не гуманизация: это невозможно). Война – это не только сугубо военные действия и не только вожди, склоненные над картами в почтительном окружении штабного генералитета. Поэтому и Музей Второй мировой войны – это не Музей боевых действий (таких музеев, не говоря уже о локальных мемориалах битв, вполне достаточно в современном мире, включая Императорский Военный в Лондоне или оба российских на Самотеке и на Поклонной горе в Москве). Поэтому 55 % полезной площади будущего музея резервируется, согласно замыслу, под оккупацию, плен, принудительный труд, депортации и другие небоевые аспекты, еще 15 % – под идеологию, политику и дипломатию и только 30 % – под боевые действия (в московских музеях им отведено, наверное, не менее 90%!).

В начале 2000-х гг. полным фиаско обернулась искренняя попытка старого музейщика А.Крупенникова, директора созданного на базе лагеря для привилегированных военнопленных в Красногорске Музея немецких антифашистов, трансформировать его экспозицию, явно морально устаревшую, в принципиально новую экспозицию – Музей трагедии плена! В итоге главпуровский дух загубил эту прекрасную и выстраданную идею: и то – разве уместна она в контексте чеченских войн, не отличавшихся гуманностью также и по отношению к пленникам?

Разумеется, музей будет встроен в общепольский и общегданьский музейный ландшафт. Окрестности города (а точнее, вся бывшая Восточная Померания) дают неплохие возможности для тематической кооперации и переклички как с близлежащими музейными комплексами (например, с музеем-мартирологом в Штутхофе), так и с варшавскими (Музеи Польской Армии, Варшавского восстания, Истории польских евреев и др.), и даже более отдаленными верхнесилезскими (Музеи-апофеозы Шоа и военного плена – в Аушвице-Биркенау и в Ламбиновице-Ламсдорфе). Но нельзя говорить о депортации поляков осенью 1939 года из Гданьска и не говорить об одновременных и взаимосвязанных друг с другом депортациях отсюда же евреев. И, наоборот, о переселении сюда фольксдойче из Прибалтики в это же самое время, ради которых, собственно, Данциг и зачищали от поляков и евреев. Одного Штутхофа явно недостаточно для показа лагерного ландшафта Померании военных лет: нужны и шталаги (например, в Штаблаке), и бесчисленные лагеря для принудительных рабочих.

В целом дискуссия на Совете была, как представляется, конструктивной и плодотворной. Так, У.Херберт (Германия), приветствуя идею европеизировать и отчасти глобализировать историю Второй мировой войны и тем самым оторваться от национальных (а частенько, добавим от себя, и вовсе региональных) почв, предупреждал о том, насколько это трудная задача. Ибо национальные историографии (с нелегко, но всё же достигнутым внутренним консенсусом) уже имеются, но друг с другом они составляют музыкальные произведения из разряда какофонических.

Конечно, спорили и о роли евреев и Шоа в экспозиции. Одни говорили о страданиях без рейтингов, другие о том, что в Польше – стране, «претендующей» на половину Холокоста, простым упоминанием и скольжением по теме (хотя бы и со всеми ссылками на другие всемирно известные экспозиции) ограничиться все же нельзя. Одним из выходов из этой деликатной коллизии могла бы стать концентрация на темах, обойденных вниманием в других местах, например, зондеркоманды в лагерях смерти или евреи-военнопленные.

Дискутировалась и Первая мировая война: в подавляющем большинстве случаев там, где такие сопоставления возможны (например, параметры людских потерь, плена и т.п.), она могла бы сыграть исключительно важную роль точки отсчета или сравнительной базы.

Архитрудная история Польши позволяет предположить, что новостроящийся музей с самого начала будет ареной политических страстей. К этому же подводила дискуссия в польском обществе по поводу музея, о чем можно было услышать в кулуарах: так, для одних (условно говоря, правых) задуманный музей недостаточно националистичен, для других – это несимметричный ответ Польши на решение Германии создать в Берлине Музей изгнанных.

Но на самом заседании Наблюдательного совета царила на удивление спокойная, рабочая и сугубо научная атмосфера. Не было никаких табу или закрытых тем: «судят», точнее, исторически осмысливают, и «победителей», а не только побежденных, но для политической инструментализации получаемых результатов места нет.

«Вся власть – истории!» так сказать.