В берлинском здании немецкой телерадиокомпании Rundfunk Berlin-Brandenburg (rbb) открылась экспозиция православных икон. Автор выставленных работ – журналистка Людмила Скворчевская. Наш корреспондент Борис Вайнблат побеседовал с художницей.

Людмила, согласитесь, что выставка русской иконы – событие достаточно редкое в Германии.
Не совсем так. Для компании rbb это, пожалуй, беспрецедентное событие. Хотя выставки проходят здесь регулярно: журналисты – народ творческий, любопытный, они часто пробуют себя еще и в живописи, фотоискусстве. В галерее rbb выставляются их картины, акварели, снимки, поделки из глины и фарфора. А вот экспозиция икон стала неожиданностью для всех. Прежде всего потому, что образа чужды западному человеку: у протестантов иконопочитание отсутствует вообще, а католики отдают предпочтение объемным изображениям и картинам на религиозные темы. Тем не менее, выставки православных икон не такое уж редкое для Германии явление. Например, работы Тамары Руа-Сикоевой, жены иерея берлинского храма Покрова Пресвятой Богородицы Андрея Сикоева, экспонировались в Берлине, Мюнхене, Гамбурге. А в конце прошлого года в Берлине прошла выставка икон, написанных немкой Ингрид Рипка.

Как немецкая публика отреагировала на Ваши работы?
По-моему, их больше всего поразило, что иконы можно писать «между делом», то есть работая и живя в миру. Немцы подолгу рассматривали тонко выписанные детали и удивлялись необычным, на их взгляд, композициям. Каждый второй интересовался, как я «придумываю сюжеты». Приходилось объяснять: я, как и все, училась иконописи, копируя работы старых мастеров. И делаю это до сих пор. А для того, чтобы создавать новые религиозные объекты, нужен особый талант и глубокое погружение в религию. Только тогда из-под кисти художника выйдет не религиозная картина, а икона – средство общения с Богом.

Для многих русских людей приобретение и размещение у себя в доме русских икон связано с тоской по родине, по России.
Я не согласна, что приобретение иконы – результат проявления ностальгии. Икону покупают не от тоски и не для украшения квартиры, а для того, чтобы утвердиться в вере. Другими словами, чтобы обрести почву под ногами. Человеку необходимо во что-то верить: в Бога, Будду или коммунистическую партию – каждый находит подходящий для себя объект. В вере мы черпаем силы.

А в связи с чем у Вас возникло стремление писать иконы?
Я увлеклась иконописью, можно сказать, случайно. Хотя уверена, что ничего случайного в жизни не происходит. Однажды мне попалось на глаза объявление о курсах иконописи при католической академии. Этот парадокс – православная икона и католики – так поразил меня, что я пришла на занятия. И увидела дюжину пожилых женщин, склонившихся над досками. Под их руками рождалась такая трогательная, пронзительная красота, что устоять перед ней было просто невозможно. Как и поверить, что эти светлые лики написаны непрофессионалами. На следующее занятие я пришла уже не с микрофоном, а с палитрой и кистями.

 

Людмила, кто Вы по образованию? Были ли Вы связаны в «предыдущей» жизни с живописью?
Живопись меня «преследовала» всю жизнь. В детстве я очень хорошо рисовала – взрослые не всегда верили, что это мои рисунки. В школе мои акварели регулярно попадали на выставки. Но так получилось, что «легкомысленную» профессию художника я не выбрала. А окончила харьковский Политехнический институт.

Правда, позднее «переквалифицировалась» в учителя английского языка, затем – в журналиста. Но искусство меня не отпускало – в свободное время я занималась чеканкой, вырезала экслибрисы, рисовала карандашом. А шесть лет назад «круг замкнулся» – я начала делать то, что доставляет мне наибольшее удовольствие: писать красками.

Расскажите, пожалуйста, как Вы выбираете икону для копирования? Что Вас «останавливает» на том или ином лике?
Меня привлекают только иконы XIV-XV веков. Они написаны в соответствии с иконописными канонами, то есть правилами и рекомендациями, утвержденными еще в VIII веке. Эти иконы пробуждают ум, заставляют задуматься. В то время как современные образа, написанные в так называемой «академической» манере, у меня душевного волнения не вызывают. Этот западный стиль проник в Россию в XVIII веке и постепенно вытеснил каноническую икону. В иконах «академического» письма, особенно тех, что продаются в церковных лавках, отсутствует то, что есть, например, у Ветхозаветной Троицы Андрея Рублева: глубина и прозрачность красок, мягкие изящные линии и дивная воздушность изображенного пространства.

 

Я знаю, что иконописцы специально готовят доску, специальным образом ее грунтуют. Соблюдаете ли Вы эти традиции?
Непременно. За прошедшие столетия технология подготовки иконной доски изменилась куда меньше, чем стиль письма. Как и прежде, на деревянную доску наклеивается льняная ткань (паволока), затем наносится левкас, который готовится из мела и клеевого раствора. Левкашение – долгий, хлопотный процесс, так как грунт наносится слоями и каждый из них должен хорошо просохнуть. А вот переносить рисунок на загрунтованную доску теперь намного проще, чем 500 лет назад. Современные иконописцы пользуются для этого калькой.

Какие краски Вы используете?
Краски также традиционные – яичная темпера. Я готовлю ее сама из натуральных пигментов и яичной эмульсии на уксусе. Можно, конечно, купить и готовую темперу, она продается в магазинах для художников. Но иконы, написанные заводскими красками, не излучают тот «живой» свет, который придает пигментам яичный желток.

Согласитесь, что копировать икону – это не совсем то же, что копировать просто картину.
Это, действительно, разные вещи. Но это и не механический перенос изображения с репродукции на доску: у художника всегда есть пространство для творческой свободы. Процесс похож на увлекательный детектив, так как старые иконы, как правило, сильно повреждены. Время и многократные реставрационные работы исказили цвета и линии. И твоя задача – разгадать первоначальный замысел иконописца, определить оригинальные краски, воспроизвести поврежденные участки.

Что Вы испытываете, когда остаетесь наедине с оригиналом и Вашей работой?
К пониманию сути иконописания приходишь постепенно. Сначала я просто наслаждалась прикосновением кисти к загрунтованной доске и игрой красок. Особенное удовольствие мне доставляло так называемое доличное письмо, то есть расписывание складок на одежде, горок (ступенчатых возвышенностей), деревьев. Потом пришло понимание, что работа над иконой и одновременно внутренняя молитва ткут невидимую нить между художником и Первообразом. Но об этом можно говорить бесконечно. Хочу только добавить, что написание икон для меня не самоцель – это возможность разобраться в себе самой, в моих взаимоотношениях с Богом и внешним миром.

Случается ли такое, что Вы недовольны работой?
Я страдаю перфекционизмом, который ужасно усложняет жизнь. Если какая-то деталь вышла, на мой взгляд, неудачно, то переписываю. Бывает и по нескольку раз. Или же снимаю краску и расписываю это место заново. Так что работа над одной иконой отнимает много времени.

В этом году Вы открыли курсы иконописи и у Вас уже есть ученики.
Да, с января этого года я веду занятия иконописи в одной из берлинских евангелических церквей. И это тоже символично: в самом храме икон нет, но пастор Эрхард Вурст от всего сердца радуется «рождению» новых образов в его вотчине.

А кто приходит на занятия и что привлекло этих людей к написанию икон?
На занятия ходят только женщины, мужчины же, хотя и смотрят на нас с уважением, но брать кисти в руки не решаются. Среди моих учениц есть три наши соотечественницы, остальные – немки. Кого-то, как и меня когда-то, привело любопытство. Кто-то решил сделать близкому человеку необычный подарок. Две художницы пришли, чтобы освоить новую для них технику. А есть и такие, кто осмысленно ищет в этом медитативном процессе духовное просветление.

Людмила! У Вас в Германии семья, любимая работа и, наконец, у Вас есть необычное увлечение – копирование икон. Вы довольны своей жизнью в этой стране?
И да и нет. Здесь я, действительно, «нашла» себя. Но хотя мне и привольно в Германии, она остается для меня чужой страной. Я чувствую себя здесь имплантатом – как будто и прижившимся, но всё равно инородным телом.