Девочка и ее собака

Записки практикующего психолога

Катерина Мурашова (Санкт-Петербург)

(Реакция на утрату у детей с повышенной эмоциональностью)

Девочка вошла маленькая, с какими-то тощими трогательными косичками, которых, я думала, сейчас уж не носят, а в моем собственном детстве называли «мышиными хвостиками». Я выглянула в коридор: может, мать в туалет отошла или за карточкой в регистратуру? Никого.

– Ты одна пришла?

– Одна. (Отчего-то мне показалось, что она может сказать «одна-с».)

Для подросткового кризиса у девочки северного типа еще рано. Может, маленькую и слабенькую, ее затравили в классе?

– Проходи. Сколько тебе лет, как тебя зовут?

– Настя. 11.

– Я слушаю тебя, Настя.

– У меня умерла собака, а теперь я ненавижу своих родителей. Я понимаю, что это неправильно, и вот – пришла.

В моей голове промелькнули какие-то неопределенные ужасы с насильственными умерщвлениями животных. Несчастный ребенок!

– Какая собака у тебя была? Как она умерла?

– Спаниель. Долли от старости умерла, то есть ее усыпили, потому что она очень болела. Она на год меня старше, мы с ней всю жизнь вместе были, она всегда у меня в кровати спала.

Так. Всё вроде в порядке, 12 лет для нерабочего спаниеля – очень хороший показатель. У меня отлегло от сердца.

– А что же с родителями?

– Ничего, в том-то и дело. Они мне даже другого щенка купили, еще когда Долли жива была, но уже болела – им какой-то психолог в Интернете посоветовал, чтобы я не переживала очень и постепенно переносила свои чувства к собаке на этого, нового. Долли этот замысел тоже поняла и вечером, когда щенок стал ко мне в кровать проситься, сама ушла в угол спать, и легла там, как тряпка ненужная…

«Придушить бы этого психолога прямо на его сайте, – подумала я. – Такое советовать, девочку не видя…»

– А потом они ее сразу забыли, как не было ее, и всё игрушки выбросили, и поводок погрызенный, а этому всё новое купили: ну посмотри, какой он холёсенький… Я теперь этого щенка тоже ненавижу, хотя и гуляю с ним, и кормлю, и всё такое. А чем же собачка виновата?

– Бедная щеня… Слушай, Настя, но ведь твои родители хотели как лучше, ты же понимаешь?

– Понимаю, конечно. У нас всё так.

– Что – так? – снова насторожилась я. – И как – так?

Может, все-таки что-то в семье?

– У меня в прошлом году лучшая подружка с времен детского сада в другую страну с родителями жить уехала. Мы с ней за одной партой сидели и всем-всем делились. Я плакала, конечно, а мама сказала: да брось ты так убиваться, Тамарка тобой всегда вертела как хотела и никуда от себя не пускала, а теперь у тебя другие подруги будут – еще лучше. А я знаю наверное: другие, может, и будут, но такой подруги, как Тамара, у меня больше никогда не будет. Ведь каждый человек, каждая собака, каждые отношения – уникальны. Вы понимаете? Или вот как у нас девочки влюбляются – сегодня в одного, завтра в другого. Я, если уж влюблюсь когда-нибудь, так на всю жизнь…

«Господи, откуда же эта ретродевочка мне на голову свалилась?» – подумала я.

– Ты любишь читать?

– Да, конечно. Мы вместе с Тамарой всегда читали.

– А что?

– Сказки и классику. Русскую и английскую.

Ну, конечно, как же иначе! Классику… Лучше бы детские детективы читали, для адаптации!

– Знаешь что, Настя, я хотела бы поговорить с твоей мамой. Это возможно?

– Конечно, возможно. Мама у вас уже была.

– Да? Но я тебя совсем не помню.

– А меня тут и не было. Она к вам с братом приходила, когда он деньги из серванта украл и на них всю свою компанию в Макдональдс сводил.

****

– Да, да, да! – энергично закивала женщина. – Настя совершенно беспроблемная, на первый взгляд, девочка, но мне, нам намного легче с оболтусом-сыном, чем с ней. Она действительно ничего не отпускает, я помню, ей было лет семь, она устроила страшную истерику по поводу выбрасывания бабушкиной меховой горжетки, которую съела моль. В результате пришлось вызывать неотложку и у меня до сих пор звенит в ушах ее монолог. Извольте (ах, вот кто привил дочери любовь к классике! – подумала я): «Она... эта шубка... Чтобы ее сделать, убили так много маленьких хорошеньких зверьков. Они жили в своем лесу и любили его темно-зеленый кров, и ручьи, и папоротники, и своих деток... А потом шубка так верно служила вам... грела, когда холодно... в нее прятали ручки, шею, носик... И всем она нравилась, ею восхищались, говорили: Ах, как изящно! А потом она стала старая и немодная, и ее сунули в чемодан на даче. А там темно и страшно, и холодно зимой, и никто не приходил... И так много лет... Только моль ее ела, и ей было больно от этого. Вот если бы от вас откусывали вот так, по кусочку, много-много лет... И еще обидно, что с нею так... Ведь она никогда никого не предала, и отдавала свое тепло... А вы ее выбросили, как будто бы ничего этого не было, и это для вас ничегошеньки не значит...»

– Сильно! – согласилась я.

– Но что же нам теперь делать? Как растить дальше такое диковинное создание?

– У вашей дочери сформировался эмоциональный строй, совершенно противоположный современной масскультуре, которая рекомендует ничего «не брать в голову» и бодро бежать дальше навстречу новым впечатлениям. Это можно понять экономически – в обществе потребления не должно быть остановок в этом самом потреблении. Но ваша дочь – иная. Из этого и надо исходить. Вы понимаете, что такое «реакция горевания»?

– Нет. А что это?

– Это время и способы действия, которые нужны человеку, чтобы пережить утрату. Ну, вот в 19 веке сразу после смерти близкого человека родные выполняли множество ритуальных обязанностей, потом носили сначала полный траур, потом полутраур, потом легкий траур…

– Послушайте, но это же анахронизм сегодня!

– Да. Но, тем не менее, довольно продолжительная реакция горевания нужна многим людям, и от того, что она современным обществом не одобряется (мы купим тебе другого щенка, другую игрушку, ты найдешь себе нового мужа, новых друзей, после выкидыша родишь еще детей и т.д.), общий невротический фон в обществе не понижается, а скорее повышается. Новое никогда не заменяет старое, оно просто новое и с ним надо строить новые отношения, тут Настя права. То есть отгоревать по полной и только потом отпустить, ни в коем случае не пытаясь забыть насильно – именно на этот алгоритм нужно ориентироваться с вашей дочерью. Для начала некоторое время вы будете жить так, как будто Долли – всё еще член вашей семьи. А при упоминании новой собачки будете восклицать, воздевая руки, как героиня чеховской пьесы: «Ах, ну это же совершенно другое дело!..»

– Господи! И она всегда будет такой? Ничего нельзя сделать, чтобы она стала «понормальней»? Ведь ей же еще совсем мало лет, наверное, возможна какая-то коррекция…

– Разве что силами искусства, – подумав, сказала я. – Но не начинайте с современных наших или американских комиксов, Настя их с презрением отвергнет. Нужно показать ей, как исторически формировалась вот эта западная преодолевающая, а не русская «соплежевательно»-рефлексивная парадигма. Но – тут нужна классика. Марк Твен, Жюль Верн, Фенимор Купер, фильмы, конечно, – что-нибудь вроде сериала «Доктор Куин – женщина-врач»…

– О, я его сама в юности очень любила! – воскликнула мама Насти. – Поняла, спасибо. Я попробую.

***

– Он – замечательный, – спустя полгода сказала мне Настя про своего нового пса. – Веселый и шкодный. Но Долли была намного умнее и интеллигентнее.

– Кто бы сомневался! – пожала плечами я. – Долли есть Долли. Тебе с ней очень повезло. Вырасти в обществе интеллигентной собаки – такое далеко не каждому выпадает.

– Я понимаю, – кивнула Настя. – Моей подруге в Канаде тоже купили щенка, и теперь мы вместе их дрессируем. «Лежать» у нее пока лучше получается – я видела по скайпу, но зато мой умеет «зайку» делать… А еще я хочу быть врачом, как доктор Куин, и работать где-нибудь в маленьком городке в Сибири…

– Да, да, конечно, девочка моя… – вздохнула я, от всей души сочувствуя Настиным родителям.

Вы можете задать свой вопрос автору, написав по адресу: partner.psychologie@gmail.com