О самоиндентификации молодых российских немцев

Об интеграции молодых российских немцев

Анастасия Антонова (Берлин)

Для магистерской дипломной работы студентка столичного университета им. Гумбольдта Татьяна Шубина неслучайно выбрала тему «Язык и общественная интеграция молодых российских немцев в Берлине». Татьяна, сама – поздняя переселенка, оказалась на исторической родине в 12 лет. Процесс адаптации к иной культурной среде был долгим и болезненным. Девушку заинтересовало, как справились с интеграционными проблемами ее сверстники, также приехавшие в Германию в начале 90-х годов прошлого века.

До 2005 года не было исследований, посвященных интеграции российских немцев, а статистические данные не давали реальную картину интеграции: ученые просто делили население страны на людей с немецкими паспортами и тех, кто их не имел. Российские немцы попадали под первую категорию: они становились гражданами Германии, как только въезжали в страну. А второе поколение переселенцев, родившееся уже в Германии, совершенно выпадало из поля зрения исследователей. Впервые российских немцев выделила в отдельную группу организация Berlin-Institut für Bevölkerung und Entwicklung (Берлинский институт народонаселения и развития), с тем чтобы оценить уровень интеграции поздних переселенцев.

Первое исследование, отследившее мигрантское прошлое граждан Германии, сотрудники института провели в 2005 году. Оно показало, что у 20% населения – миграционные корни. Причем половина из этого числа – мигранты с немецкими паспортами. Российские немцы оказались самой многочисленной и наиболее успешно интегрированной группой.

В 2014 году Берлинский институт народонаселения и развития вновь вернулся к этой теме. Данные, опубликованные учеными, изумили немецкую общественность. Ибо средства массовой информации годами формировали в сознании коренных немцев негативные стереотипы в отношении переселенцев. Но исследования показали, например, что школы покидают без свидетельств о среднем образовании только три процента российских немцев! В то время как среди других групп мигрантов, живущих в Германии, эта цифра достигает 25%. Дети переселенцев стремятся получить хорошее образование: каждый четвертый учится в гимназии, а каждый третий – в вузе.

Исследование, проведенное Татьяной Шубиной, не столь широко и по поставленным задачам, и по числу опрошенных. Но выводы, сделанные студенткой университета, оказались тем не менее интересными.

Анастасия Антонова: Таня, на какой возрастной группе вы сосредоточили свое внимание?

Татьяна Шубина: Меня интересовали переселенцы, приехавшие в Германию в середине 90-х годов в детском или подростковом возрасте. Это – трудный возраст, а тут еще в одночасье меняется язык, культура, окружение, короче – всё. Мне хотелось узнать, как они со всем этим справились. Кроме того, я задалась целью выяснить, определились ли российские немцы со своей идентичностью. Вышло, что половина определилась, а половина – нет, хотя все они живут здесь как минимум 20 лет.

А.А.: Где вы искали информантов, в университете?

Т.Ш.: Не только. Меня интересовали молодые люди из разных слоев населения. У меня были: одна студентка, два человека, которые не работали, например, молодые мамы, меня они тоже интересовали. Двоих я нашла в русской евангелической церкви – было интересно узнать, может, они интегрировались как-то по-особому? За пять месяцев, отведенных на сбор данных и написание дипломной работы, мне удалось найти и опросить десятерых переселенцев. Каждое интервью длилось по часу, а то и более.

А.А.: А как вам удалось их разговорить? Большинство российских немцев редко откровенничают с незнакомыми людьми и уж совсем неохотно отвечают на вопросы о семье и личной жизни.

Т.Ш.: Это, действительно, было непросто. Сначала я думала: и они, и я – российские немцы. И возраст у нас приблизительно одинаковый, так что найти подход будет легко. К моему удивлению, одни молодые люди сразу отказывались давать интервью. Другие – сначала соглашались, а затем говорили: «Нет, я не хочу!» Особенно сложно было уговорить мужчин.

А.А.: Начиная сбор информации, вы, вероятно, предполагали, какими будут выводы?

Т.Ш.: Я надеялась, что все мои информанты хорошо интегрировались, потому что приехали в Германию в юном возрасте, когда языки даются легко, и живут здесь уже не менее 20 лет. Но мои надежды не оправдались. Всех опрошенных я разделила на три группы. В первую вошли те, чья интеграция, можно сказать, не удалась. Они плохо говорят по-немецки, с коренным населением почти не общаются, круг знакомых – только русскоязычный. Они не разбираются в социальной структуре немецкого общества, смотрят исключительно русское телевидение, читают только русские газеты и, как правило, не работают. Эти люди живут как будто в параллельном обществе.

А.А.: И много таких среди ваших информантов?

Т.Ш.: Нет, была только одна женщина. Она приехала в Германию довольно поздно, в 17 лет. В Казахстане успела окончить школу, а здесь попала в 11 класс. Отношения с одноклассниками не заладились с самого начала – в этом возрасте, не зная языка, трудно завязать контакты с одногодками. Освоить профессию после школы тоже не удалось, а потом она родила ребенка. Женщина не работает, круг ее общения невелик и только русскоязычный. Ей 33 года, а она всё еще ищет, куда пойти учиться.

А.А.: А кого вы причислили ко второму типу?

Т.Ш.: Второй тип – очень интересен! К нему относится большинство российских немцев: партнер у них, чаще всего, тоже переселенец. Жилье они ищут в местах компактного проживания русскоязычного населения. Их дети ходят в русские детсады и русские школы. Из-за этого общение, практически, только на русском языке. Но всё равно, они все работают, и можно сказать, что они интегрированы. На вопрос, кем они себя чувствуют – немцами или русскими, двое ответили: «Я просто человек и хочу, чтобы меня именно так и воспринимали». Однако эмоциональной аспект идентификации у них отсутствует. Они себя чувствуют тут вроде как и дома, поскольку они немцы, и в то же время говорят, что Германия не стала для них домом. Им очень трудно объяснить свое состояние.

А.А.: К третьей группе вы, вероятно, отнесли переселенцев, успешно адаптировавшихся и прекрасно чувствующих себя на исторической родине...

Т.Ш.: Третий тип, к которому я отношу и себя, это молодые люди, приехавшие в Германию в шесть, семь или десять лет и уже тут выросшие. Дома, с родителями, они общаются только на русском языке, потому что родители требуют от них этого. Меня тоже заставляли дома говорить по-русски, и я благодарна родителям, иначе забыла бы язык. Но у молодых людей третьего типа большинство друзей – немцы. Получается, что они живут в двух культурах, русской и немецкой, и прекрасно себя чувствуют и в той, и в другой. Я назвала их «космополитами». Они, как правило, говорят без акцента и по-немецки, и по-русски, и, на мой взгляд, очень хорошо интегрировались.

А.А.: Таня, вы провели интересное исследование, но можно ли распространить выводы, сделанные на основании опросов десятерых информантов, на всех молодых переселенцев, живущих в Германии?

Т.Ш.: Если взять теорию интеграции, то мои выводы совпадают с ее отдельными положениями. Например: чем в более раннем возрасте человек приезжает в чужую страну, тем легче, быстрее и успешнее он интегрируется. Это относится к мигрантам любой национальности. А если расширить возрастную шкалу, то есть включить людей, приехавших сюда в подростковом возрасте и старше, то мне кажется, при любом числе участников опроса тоже получится три варианта: «интегрировался», «интегрировался частично», «не интегрировался».

А.А.: Удалось ли на основании проведенной вами работы сделать еще какие-нибудь интересные выводы?

Т.Ш.: Я обратила внимание, что даже «космополиты», люди, которые, как я считаю, интегрированы хорошо, мало интересуются немецкой политикой. Это большой минус. Здесь есть над чем подумать. Можно, например, организовать специальные курсы, так сказать, политические ликбезы.

А.А.: Таня, а как проходила ваша интеграция? Вы дважды успели пережить боль расставания с родными местами. Сначала ваша семья была вынуждена перебраться из Казахстана в Россию, ибо после распада Советского Союза в Казахстане обострились националистические настроения. А в 1996 году пришлось снова паковать чемоданы. Как вы восприняли сообщение о новом переселении?

Т.Ш.: С одной стороны, хотелось побыстрей уехать, так как приняли нас в Волгоградской области неласково. Когда русские соседи узнали, что моя мама – немка, нас, детей, начали обзывать «фашистами», говорить: «Зачем вы сюда приехали?» Потому что волгоградская земля особенная, там во время Второй мировой войны пролилось много крови. Так что для нас это были не лучшие времена, и хотелось побыстрее покинуть те края. А с другой стороны, жалко было расставаться с друзьями, собаками, кошками, которыми мы успели обзавестись за 5 лет.

А.А.: Но и в Германии жизнь, особенно поначалу, не баловала вас?

Т.Ш.: Да, было нелегко. Родители постоянно были заняты: надо было искать жилье, работу, посещать курсы. А мы, дети, быстро «схватили» язык и были переводчиками у своих близких. Училась я очень долго. Денег было мало, приходилось параллельно работать, чтобы финансировать учебу и снимать жилье. Это типично для молодых российских немцев, которые приехали сюда в детском или подростковом возрасте.

А.А.: Таня, а когда вы впервые задумались о личностной самоидентификации?

Т.Ш.: Лет в 17-18. В этом возрасте начинаешь всё воспринимать по-другому. Я почувствовала, что со мной что-то не так: меня постоянно спрашивали: откуда ты? И надо было объяснять. А хотелось, чтобы никто не приставал с глупыми вопросами. Ведь я же тут, я говорю по-немецки, что вам еще надо? Но мне кажется, по-настоящему я определила свою идентичность, только когда написала эту работу. Раньше я стеснялась таких определений, как «российская немка», «аусзидлер». Уж не знаю почему, но было стыдно. А сейчас я горжусь тем, что принадлежу к двум культурам и могу разговаривать на двух языках. При поисках работы это будет большим плюсом.

А.А. Спасибо, Таня, за интересный разговор!