Соперничество детей в одной семье. Как мирить детей

Спасибо Любе

Пришли впятером. Мама с папой зашли в кабинет, а бабушка с двумя детьми – мальчиком и девочкой – осталась в коридоре.

– Нас очень беспокоят отношения между нашими двойняшками, сыном и дочерью. Им почти шесть лет. Они ненавидят друг друга… И мы уже просто не знаем, что нам делать. Мы все измотаны их враждой. У Вити больное сердце. Ему многого нельзя. Соня с этим не считается, может толкнуть его, ударить. Когда мы ее за это ругаем, она прямо так и говорит: «а я и хочу, чтобы он поскорее умер! Тогда все мне одной будет!» Она может специально сломать робота, которого он три дня собирал…

– А Витя? Как он относится к сестре?

– А он научился действовать по-другому. И теперь он у нас виртуозно играет в игру: «Она плохая, я хороший». «Мамочка, ты устала? Давай я с тобой посижу, песенку тебе спою» «Бабушка, давай я тебе очки найду» «Папа, а кто там вчера в футбол выиграл, когда я спать ушел, расскажи скорее, мне так интересно!» Плюс постоянно ябедничает: «Соня то-то сказала, Соня туда-то залезла, Соню сегодня воспитательница в садике вот за это отругала». Может подставить ее, специально спровоцировать (он же знает, что мы за его сердечные дела боимся и обязательно ее накажем). Соне обидно, она начинает беситься, все разносить, иногда приходится в ванную тащить под холодную воду…

– Нда… А когда все это началось?

– Да практически с самого начала. В два года Соня его чуть не задушила, бабушка вовремя вошла. В три – Витя ее почти уговорил с зонтиком из окна выпрыгнуть, шестой этаж. Мы его спросили: «Ты понимаешь, что Соня могла разбиться?» Он ответил: «Мне посмотреть хотелось».

Что-то тут было не так. Но я не понимала – что. Родители сидели передо мной и выглядели встревоженными и огорченными, но совершенно адекватными.

Я позвала из коридора детей и бабушку. Мальчик был темненький и тщедушный, девочка – крупная, коренастая и на три тона светлее. Сразу пошли в разные углы. Витя заинтересовался трансформерами, понес папе. Соня экспериментировала с большим магнитом, ни с кем не контактировала. Когда спустя время Витя попытался что-то свое подсунуть к магниту, девочка лаконически и грозно сказала: «Лучше не лезь!» Витя, сидя на корточках, поднял страдальческий взгляд, встретился глазами с бабушкой: «Ну, ты видишь, я же не хотел ничего плохого…» Бабушка отреагировала предсказуемо: «Соня, дай ему тоже посмотреть!»

– Пусть зажрется! – Соня встала, пнула ногой магнит, едва не попав в брата, и ушла в предбанник.

Мама встретилась страдальческим взглядом со мной: ну вот, вы видели… У меня нарастало ощущение неправильности, искаженности происходящего. Есть там что-то еще, есть.

– Идите опять в коридор, – попросила я бабушку.

Ушли.

– Они не похожи. И он выглядит младше Сони, – задумчиво протянула я. – Наверное, это из-за сердца…

– Нет, на самом деле он даже старше ее, – сказал мужчина. – На три месяца.

Я машинально кивнула, и только секунд через десять до меня дошло, что именно он сказал. Либо я неправильно услышала, либо этому должно быть простое разумное объяснение…

– Кто-то из ваших детей – приемный? – спрашивая, я уже знала, кто именно.

– Да. Мы взяли Витю, когда ему было четыре месяца.

– Зачем? – я решила не церемониться. Я слышала, бывает, что прямо в роддоме кто-то отказался от ребенка, и только что родившая молодая мать… Но тогда Соня и Витя были бы ровесниками. Однако разница в три-четыре месяца…

Мать глухо зарыдала. Муж обнял ее и поверх ее подрагивающей головы – объяснил. Девочек было две. Однояйцовые близнецы. Родители и вся семья знали о двойне. Всё готовили на двоих. На последних сроках беременности врачи встревожились. Намекали, что с одной из близняшек могут быть проблемы. Наверное, ее сразу надо будет лечить. Может быть, операция. Супруги готовились, не разжимали рук: да, пускай, мы вместе, мы справимся. К тому, что девочка Люба прожила на свете всего двое суток, они оказались не готовы. Совсем. У женщины не пришло молоко. Она все время плакала. Идея, как ни странно, родилась у мужа. Пусть их все-таки будет двое!

Витя, оставленный матерью в роддоме, находился в больнице. Там он плохо поправлялся после операции на сердце, плохо ел, плохо набирал вес. Он был никому не нужен и, скорее всего, умер бы. «Его можно выходить?» – спросил Сонин отец у кардиохирурга. – «Однозначно да! – ответил врач. – Мы свое дело сделали. Семейный уход и любовь – это все, что ему теперь нужно, чтобы выжить».

«Сын и дочь сразу – так даже еще интереснее!» – бодро сказал сам себе мужчина.

Врач был прав. В семье Витя практически сразу пошел на поправку. Никто снаружи семьи даже не знал, что случилось. Анисимовы ждали двойню – так вот она. Увы, у мальчика были проблемы с сердцем, делали операцию, он долго в больнице лежал, теперь поправляется.

Детям было чуть больше года, когда женщина первый раз произнесла вслух:

– Она его ненавидит. Хочет, чтобы его не было.

– Что за чепуха? – удивился мужчина. – За что?

– Наверное, за то, что его, чужого, подложили на место ее умершей сестры. Кажется, мы сделали ужасную ошибку!

– Да ну! Они же малютки. Ты все усложняешь!

С тех пор прошло пять лет.

– Мы были у десятка разных специалистов. Мы всё пробовали, ничего не помогало. Воспитатели в садике удивляются: ваши дети – как неродные. Сейчас готовим их к школе. Соня намного способнее, у нее все получается лучше и быстрее. Я вынуждена равняться по Вите. У нее теряется интерес.

Я вижу, как моя родная девочка на глазах превращается в озлобленную, жестокую, недоверчивую стерву, и понимаю, что только я сама в этом виновата. Видимо, мы ошиблись тогда, но что же нам делать теперь?!

Прием закончился. Я обещала еще подумать и напоследок посоветовала разделить ребят: пусть папа занимается с Витей, а мама – с Соней.

Они сказали, что попробуют и ушли.

***

Через три недели: от моего совета все стало только хуже.

Папа спокойно занимается с Витей, Витя туповат, но усидчив и услужлив. Папа всем доволен: мы движемся, потихоньку, но – вперед. Честолюбивая мама требует от Сони большего: теперь ты не можешь на Витю кивать, что он тебе мешает, так покажи, на что ты сама способна! Сделай это еще раз, как следует! Нервы в клочья у обеих, каждое занятие заканчивается воплями, накануне Соня встала в дверях и заорала: если он у вас всегда хороший, а я плохая, так отдайте тогда меня в детдом!

У матери – нервный срыв, вызывали неотложку. Витя сказал Соне: вот видишь, что ты наделала! Вот мама умрет, и ты будешь виновата! Соня сказала Вите: ты умрешь раньше. Я об этом позабочусь.

***

– Сепсис, – сказала я. – Общее заражение семейной крови. Надо вскрывать нарыв. Кажется, лекарство только в правде.

– Нет! Мы не можем! – тут же сказала мать. – Как это мы ему скажем: ты нам не родной?! У него же сердце! А она что? Она же тогда его совсем затравит!

– А давай тогда скажем, что мы их обоих из детдома взяли! – жизнерадостно предложил папа. – Чтоб никому не обидно!

Мать вытаращила глаза и раскрыла рот…

– Придумала! – воскликнула я. – И волки сыты, и овцы целы. Мертвые сраму не имут.

– Эээ? – заинтересованно обернулся ко мне папа (чем дальше, тем больше я видела, что Соня похожа именно на него. Витя же, как это ни странно, походил на приемную мать).

***

По общему согласию детям и всей семье вернули Любу. Сказали, что изначально их было трое. Но Люба прожила всего два дня и умерла. Вспомнили. Поплакали. Съездили на ее могилку.

– Вот! – сказала Соня. – Теперь я, наконец, все поняла. У меня была настоящая сестра, а не этот… задохлик. Я всегда это чувствовала. Как жаль, что она умерла…

Витя нарисовал шесть портретов Любы в ее дни рождения. По портрету на каждый год. Как если бы она росла вместе с ними. Рядом торт с соответствующим количеством свечек. Повесил портреты на стену, у себя над кроватью. Соня хотела было их сорвать, но потом передумала.

– Это ты неплохо придумал, – признала она. – Но вот такое дурацкое платье она бы носить не стала. В брюках удобнее.

– Это только на день рождения, – сказал Витя. – Праздник же. Гости. И знаешь, что я еще подумал: когда у нас будет день рождения, мы теперь можем и ее день праздновать тоже. Мы же в один день родились.

– Да, – подумав, согласилась Соня. – Точно. И ты нарисуешь еще один портрет.

Теперь она иногда заходила в Витин угол и молча смотрела на Любины портреты. Часто говорила:

– Вот моя сестра бы, если бы она была жива…

Стала спокойнее, ведь появился человек, который точно принял бы ее, понял, разделил ее интересы, встал бы на ее сторону. Уверенность – сто процентов.

– Люба ваша общая сестра, – говорила наученная мною мать. – Твоя, Соня, и твоя, Витя.

Витя молчал. Потом однажды Соня застала его плачущим под Любиными портретами. Обычно в таких случаях она высовывала язык и дразнилась: «Слезки, сопли! Витька – слюнтяй!» А в этот раз почему-то спросила: «Ну чего ты опять разнылся?»

Витя сел на кровати, вытер рукавом нос, собрался с мыслями: «Ты все время говоришь: если бы моя сестра… Ну вот и я подумал: она же могла всякое любить. И такое как я – тоже. И если бы она была… она бы со мной сейчас в морской бой сыграла. Я бы ей даже поддался, если надо. Но ее нигде нету… И мне так грустно стало… И одиноко…»

Соня некоторое время стояла рядом и молча сопела. Потом неуверенно, словно пробуя слова на вкус, сказала:

– Ее нету, да... Но я же есть! Я могу сыграть с тобой в морской бой.

– Правда? – просиял Витя. – Давай скорей, пока ты не передумала.

– Но я тебя, плаксу, все равно в два счета обыграю!

– А это мы еще посмотрим!

***

Мать, рассказывая мне этот эпизод, плакала.  У меня тоже как-то подозрительно запершило в горле.

– Вы знаете, как вам теперь себя вести?

– Да! – весело откликнулся папа. – Как ежики из анекдота! О-очень осторожно!

– Именно! – подтвердила я. – И скажите спасибо Любе!

Катерина Мурашова (Санкт-Петербург)