Париж русской эмиграции

В 20-е годы ХХ века из России в Париж хлынула первая, грандиозная волна русской эмиграции. Париж стал центром русского зарубежья и русской культуры. Все эти годы эмигранты спорили на берегах Сены о родине. Переживали взлеты, катастрофы, озарения, творческие и человеческие драмы. Мучились ностальгией.

«Через городок протекала речка…– писала ироничная Надежда Тэффи, – звали речку… Сеной… на что указывает существовавшая поговорка: «Живем, как собаки на Сене, – худо!». А в «Воспоминаниях» вздыхала: «Жить в анекдоте не весело, скорее трагично». Многие обитали в грязных пансионах, ели в дешёвых столовых. Кто-то обходился хлебом, консервами, стаканом дешёвого вина. На окраинах из пустых ящиков и бочек строили бидонвили. Встречались в церкви на улице Дарю (Rue Daru), где отпевали близких.

Лишь некоторые, почти счастливчики, на вопрос: «Где живёте?» – отвечали: «А где и все – в Пассях». В те годы кварталы Пасси (Passy) и Отей (d’Auteuil) ещё не были столь респектабельны – но не из дешёвых. Всё тут было своё: гараж на улице Лафонтена (Rue Jean-de-La-Fontaine), ветеринар на проспекте Эмиля Золя (Avenue Émile-Zola), чайные с сушками и черным хлебом, гастроном на улице Микеланджело (Rue Michel-Ange), фотограф, зеленщик, адвокаты, врачи, портные, сапожники. А по улицам гуляли Бунин, Тэффи, Куприн, Мережковский с Гиппиус, Ремизов, Алексей Толстой, Набоков.

В наши дни потомки русской колонии на этих элегантных улицах и площадях редкость, но русская речь ещё слышна. И хотя это далеко не туристические места, побродить по ним стоит. Сюда ведёт мост Бир-Хакейм (Pont de Bir-Hakeim). От станции метро «Passy» по улице Альбони (Rue de l'Alboni), через площадь Коста-Рика (Place du Costa Rica) можно выйти на улицу Ренуара (Rue Raynouard), где в доме 48-бис полтора года (1919-1921) жил Алексей Толстой.

Здесь появились «Детство Никиты» и первый вариант «Сестёр» (изуродованный позже «единственно верной» оценкой гражданской войны). Париж Толстой описал так: «Бесчисленны очертания полукруглых графитовых крыш, откуда в туманное небо смотрят мансардные окна… Во мгле висит солнце. Воздух влажен и нежен…». На смену успеху и деньгам вскоре пришла нужда. Наталье Крандиевской пришлось взяться за шитьё.

Толстой решил вернуться. За сотрудничество в просоветской газете «Накануне» его исключили из эмигрантского Союза русских писателей и журналистов. По-житейски красный граф не прогадал: стал в советской Москве академиком и сталинским лауреатом. Но дар свой утратил. Об эмигрантах вспоминал редко и с ядом. Бунина, например, называл измельчавшим, опустившимся писателем.

Всего в трёх минутах ходьбы, на углу улицы Ренуар (Rue Raynouard)и проспекта Колонель-Бонне в доме 11-бис (11 bis l’avenue du Colonel-Bonnet) жили Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Из прихожей купленной в 1911 г. квартиры видна была Эйфелева башня. Добравшись сюда из одичавшего Петрограда зимой 1920 г., хозяева открыли дверь своим ключом. В те годы супруги много писали, печатались, учили молодых. Здесь настигли их нужда и Вторая мировая война, старость и болезни.

Русский Париж знал этот адрес благодаря воскресеньям  «Зеленой лампы». Первое заседание прошло в феврале 1927 г. в Торгово-Промышленном союзе. Подобные кружки через год-другой увядали. «Зеленая лампа» «светила» 12 лет – до осени 1939 г. Мемуары воссоздают строгий ритуал собраний: ведущий представлял докладчика, реплики с мест исключались, прения длились иной раз до ночи.  Писательские чаепития проходили в громадном салоне.  Во главе большого стола восседал Дмитрий Сергеевич, «полководец цитат» и наставник дебютантов. Справа от него – насмешливая Зинаида Николаевна. Слева –почётный гость. «Старших» литераторов представляли: К. Мочульский, С.   Маковский, Г. Адамович, М. Алданов, И. Бунин, Б. Зайцев, Г. Иванов, Н. Тэффи, В. Ходасевич и др. Среди молодых были Н. Берберова, И. Одоевцева, Ю. Терапиано, Л. Зуров, Г. Кузнецова, Ю. Мандельштам, Б. Поплавский и др.

На встречах спорили о литературе, религии, политике. Разбирали основы иудаизма и христианства, превращение Европы в царство Содома, взгляд Розанова на Апокалипсис. По настоянию хозяев, повестка становилась всё более религиозно-философской – благо «воскресенья» посещали Н. Бердяев, Л. Шестов, Г. Федотов, И. Фондаминский и др. Диалог у Мережковских не выходил – оба вещали. Молодые внимали, но меж собой, в соседнем кафе, посмеивались и злословили.

На улице, среди спешащих прохожих, надменные супруги казались хрупкими. Б. Зайцев запомнил: «Дмитрий Сергеич старенький, сгорбленный, в еще петербургском зимнем пальто с заслуженным вытертым воротником. Зинаида Николаевна с неизменным лорнетом. Высокая, тонкая, с прекрасными глазами русалочьими, под руку с мужем...». 

7 декабря 1941 года Мережковский умер от кровоизлияния в мозг. Несмотря на его философский и религиозный радикализм, выдающегося писателя и мыслителя признавали все. Его отпели в почти пустой церкви. Немногие провожали гроб на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Могильный памятник поставили на подаяние французских издателей. Вдова точно окаменела. Уверяла, что Дмитрий Сергеевич вышел по делам и скоро вернется. Начался склероз мозга, но книгу «Дмитрий Мережковский» она закончила. 9 сентября 1945 г. Гиппиус умерла – в изоляции и нищете.

С адресом 11-бис на Колонель Бонне связан громкий скандал с Нобелевской премией 1933 г. По русскому Парижу ползли слухи о двух претендентах – Мережковском и Бунине. Первый предложил соломоново решение: поделить премию поровну, кому бы ни досталась. Бунин не согласился. Когда он стал Нобелевским лауреатом, завсегдатаи «воскресений» сочувствовали проигравшему.

Пора навестить респектабельный дом 1 на улице Жака Оффенбаха (1 Rue de Jacques Offenbakh), отмеченный мемориальной доской: «Ici a vecu de1920 a 1953 Ivan Bounine, Ecrivain russe pris Nobel 1933».  Для этого от «Мережковских» надо дойти до улицы Альфреда Брюне (Rue Alfred Bruneau), несколько раз свернуть: улица Виноградников (Rue des Vignes) – улица Мариэтты Мартин (Rue Marietta Martin) – улица   Генерала Об (Rue du Général Aube). Всего до «Яшкиной улицы» (бунинское название) 600 м и 7 мин. хода – просто улочки извиваются. Квартира была невелика, скромно обставлена, неуютна. Окна выходили на какую-то подстанцию, летом было жарко, пыльно. На пожертвования русских меценатов и «нобелевские» деньги летом выезжали в Приморские Альпы.

Во Франции Иван Алексеевич выглядел величественно. Изысканно одевался, заказал визитные карточки с дворянским «дё». Завязал знакомства с зарубежными издателями и переводчиками. Ему платили самые высокие гонорары. Героя рассказа «В Париже» - «бывшего генерала» Николая Платоновича, Бунин «поселил» в своём доме, «бродил» с ним переулками Пасси, «заходил» в русскую столовую, гастрономический магазин «Доминик». Русский Париж поблёк бы без «Тёмных аллей» (1943), вобравших бунинскую страсть к поэтессе Галине Кузнецовой. Реальные события она изложила в «Грасском дневнике».

После войны Бунины обнищали, болели. В 1946-м году Москва заигрывала с эмиграцией. Нобелевского лауреата приглашали в советское посольство на улице де Гренель (Rue de Grenelle). Автор «Окаянных дней» посетил приём, где звучали здравицы Сталину, сожалел об этом до конца дней. Уговорить Бунина вернуться поручили Константину Симонову. Гость прибыл в обшарпанную квартирку с водкой, икрой и прочими деликатесами. Намекнул, что в печать отправлен сборник бунинских рассказов. Нет, Бунин переезжать не собирался. Но фраза «хочу домой» из письма московскому знакомому разнеслась по Парижу, и эмигранты вынесли вердикт: «перекинулся к большевикам».

Умер он в ночь с 7 на 8 ноября 1953 г. В «Траве забвения» Валентин Катаев описал визит к вдове: «…– Вот здесь, на этом «сомье» Иван Алексеевич умер. – И Вера Николаевна подошла к продавленному, на ножках, покрытому ветхим ковром матрасу, в изголовье которого на столике стояла старинная черно-серебряная икона-складень, с которой Бунин никогда не расставался…»  Когда и хозяйки не стало, мемуарист вспомнил Пасси, площадь Мюетт, улицу Жак Оффенбах, опустевшую запущенную квартиру с застарелыми запахами и стоявшую в углу, перевязанную шпагатом, стопку авторских экземпляров «Темных аллей».

В том же доме 1 на улице Жака Оффенбаха (1 Rue de Jacques Offenbakh), на одном этаже с Буниными, снимали четырехкомнатную меблированную квартиру Куприны (1920-1937). Двери были открыты для эмигрантской братии, мешавшей работе и разорявшей семью. Мучаясь от тоски по родине, бессонницы, Александр Иванович ощущал себя к пятидесяти ненужным стариком. Сравнивал себя с лошадью, которую поднимают краном на пароход: «Лишенная земли, она висит и плывет в воздухе, бессильная, сразу потерявшая всю красоту, со сведенными ногами, с опущенной тонкой головой…».

Это чувство звучало в купринских рассказах и публицистике на страницах «Возрождения», «Иллюстрированной России», «Русского времени» др. Автор жаловался, что не может писать вне России (в отличие от Зайцева и Бунина). Роман «Колесо времени» (1929) не удался. Но до 1933 г. появились «Юнкера», «Однорукий комендант». В рассказах упомянуты улица Асомсьон (Rue de l'Assomption), бульвар Босежур (Boulevard de Beauséjour), проспект Моцарта (Avenue Mozart)– маршрут, которым он брёл в Булонский лес (Bois de Boulogne). Повторив этот путь, можно увидеть всё глазами Куприна-рассказчика. Он сожалел о старом Пасси, с его церковками и монастырями, зажатыми буржуазными громадами. Бунин, встретив соседа, записал: «плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слезы навернулись на глаза.».

Тайные переговоры о возвращении Куприна в Россию шли долго. Когда визы были оформлены, занялись раздачей долгов, продажей библиотеки, отправкой багажа. У поезда на Северном вокзале Куприн сказал: «Я готов пойти в Москву пешком». Эмиграция узнала об отъезде от московских корреспондентов. Весть всех потрясла. Судачили, что писателя уговорили уставшая от нищеты жена и дочь Киса, красавица и кинодива (оставшаяся в Париже до конца 50-х).

Потом была торжественная встреча на Белорусском вокзале – с репортерами, «представителями общественности», писательским начальством. На перрон неуверенно спустился подслеповатый старичок. Советские газеты, вслед за «Правдой», трубили о великом счастье писателя-эмигранта ступить на землю новой Москвы и его обещании дать стране новые книги. Слезливую статью «Москва родная» для «Комсомолки» писал не он. Куприн умер почти через год в Гатчине. У него был рак.

* * *

Бродить по «другим берегам» Парижа можно долго. В этих странствиях помогут мемуары очевидцев: Н. Берберова «Курсив мой», И. Одоевцева «На берегах Сены», Р. Гуль «Я унёс Россию», З. Шаховская «Отражения», Ю. Терапиано «Литературная жизнь русского Парижа за полвека», В. Яновский «Поля Елисейские», А. Бахрах «Бунин в халате». Пригодятся издания: А. Зверев «Повседневная жизнь русского литературного Парижа. 1920-1940», М. Герман «Парижские подробности, или Неуловимый Париж», Б. Носик «Прогулки по Парижу».  Для уточнения имён, фактов, событий нужна «Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918-1940). И не забудьте заранее скачать на смартфон «Google Maps off» и ввести нужные адреса (в тексте они указаны в оригинале).

Галина Цесарская (Ганновер)

Читайте также:

1. В Париж с детьми. Журнал «Партнёр», № 12 / 2007. Автор М. Аграновская
2. Старые парижские кафе... Журнал «Партнёр», № 2 / 2012. Автор А. Сигалов