Всем смертям назло. Тайна или миф?

Я долго не решалась начать этот рассказ. Потому, что история, о которой идет речь, больше похожа на миф. И только прочитав и проговорив несколько раз стихотворение, находящееся в центре повествования, начинаешь понимать: а почему нет, вполне вероятно, похоже на правду.

«Когда-то я обещал, что сохраню эту историю в тайне, чтобы не навредить Симонову». Этой фразой начинается «Повесть-воспоминание и повесть-исследование» Александра Фильцера.

Aвтор – поэт, литератор, деятель еврейского культурного движения родился в Миассе, работал в Москве, а с 1999 года живет в Израиле. Его близкие и он сам были знакомы с Константином Симоновым, а сама тайна касается знаменитого стихотворения «Жди меня». Но раньше, чем перейти к главной теме, скажу несколько слов.

Вместо предисловия

Я очень люблю творчество Симонова. И считаю его трилогию «Живые и мертвые» одним из самых великих романов, написанных в ХХ веке, а его самого – недооцененным писателем.

Как ни парадоксально, но, как мне кажется, причина этому – шесть Сталинских премий, полученных писателем.

Здесь я немного отвлекусь. В 1948 году был убит Михоэлс и разгромлен Еврейский антифашистский комитет. Начались аресты. Hа свободе остался Илья Эренбург. Пошли слухи, сплетни, грязные намеки. В 1957 году польский еврей Бернард Турнер заявил, что в лагере под Братском писатели Бергельсон и Фефер ему лично(!) рассказывали, что их «посадил» Эренбург. О «свидетельстве» Турнера, разукрасив его, сообщили в ряде европейских изданий. Еще бы – такая крупная добыча, знаменитый Эренбург, попал в их сети. И никого не смутило то обстоятельство, что Бергельсон и Фефер никогда не были в лагере под Братском. Они содержались на Лубянке в строжайшей изоляции и были расстреляны в 1952 году. Разумеется, никакой Бернард Турнер с ними не беседовал. Позднее французская газета «LeMonde» напечатала письмо-протест Эренбурга и опровержение.

Почему я вспомнила Эренбурга, и как это касается Симонова? Похожей ситуацией – сладостью разоблачать людей известных, успешных, талантливых. В этом смысле Симонов был идеальнoй мишенью: знаменит, красив, любимец женщин, обласкан властями, ну и, конечно, все шесть его сталинских премий...

Александр Фильцер повторяет «гуляющую» уже несколько последних лет в Интернете историю, авторство которой приписываeт Григорию Свирскому. О том, как некрасиво выступил на собрании Симонов, вследствие чего был арестован фронтовик-орденоносец Рудольф Бершадский. К счастью, это произошло в начале марта, вскоре Сталин умер и Бершадского освободили. Он пришел на лекцию, которую читал Симонов, и ударил его костылем. Затрудняюсь сказать, сколько в этой истории правды, сколько вымысла. И насколько серьезно можно утверждать, что чье-то выступление, пусть и самое что ни на есть подлое, могло стать причиной ареста..

Но даже не о том речь. Тысячи подобных выступлений остались «за кадром». К сожалению, были такие выступления, время было таким, что оценивать сейчас, сидя на диване, те или иные поступки я бы побоялась.

И еще на ту же тему. Александр Фильцер упоминает стихотворение Симонова на смерть Сталина: «Нет слов таких, чтоб ими передать / Всю нестерпимость боли и печали, / Нет слов таких, чтоб ими рассказать, / Как мы скорбим по Вас, товарищ Сталин!»

А вот строки Ольги Берггольц, которой «герои» НКВД ногами выбили из живота ребенка: «Обливается сердце кровью.../ Наш родимый, наш дорогой! / Обхватив твое изголовье, плачет Родина над тобой».

И Александрa Твардовскoгo, чья семья была раскулачена и сослана: «Но всем, наверно, так же, как и мне, / Он близок равной близостью душевной, / Как будто он с тобой наедине / Беседует о жизни ежедневно, / О будущем, о мире и войне...».

Никто не упрекает ни Берггольц, ни Твардовского, ни многих других поэтов за подобные стихи, никто им это не вспоминает. Потому что ни у кого, кроме Симонова, не было шести сталинских премий.

Всё написанное выше свидетельствует, что Александр Фильцер достаточно жестко осуждал Симонова. И тем ценнее то, что он рассказал о тайне Константина Симонова.

Когда Симонов написал «Жди меня»

О том, как и когда написал Симонов «Жди меня», вспоминала дочь поэта Мария:

«Оно было написано в начале войны. В июне-июле отец как военкор был на Западном фронте, чуть не погиб под Могилёвом, а в конце июля ненадолго оказался в Москве. И, оставшись ночевать на даче у Льва Кассиля в Переделкине, вдруг в один присест написал «Жди меня». Печатать стихотворение он сначала не собирался, считал его слишком личным и читал только самым близким. Но его переписывали от руки, и когда один из друзей сказал, что «Жди меня» – его главное лекарство от тоски по жене, Симонов сдался и решил отдать его в печать. В декабре того же 1941 года «Жди меня» опубликовала «Правда».

Кстати, здесь есть один любопытный момент. Маша Симонова пишет: «чуть не погиб под Могилёвом». О том же пишет автор повести: «...его прах был развеян над полем под Могилевом, где он в июле 1941, будучи военным корреспондентом, наблюдал за ожесточенными боями».

Прямо скажем, «наблюдал» – не самое удачное слово. И говорит оно о том, что автор повести относится к Симонову явно недоброжелательно. Я пишу об этом не для того, чтобы упрекнуть Фильцера, хотя глагол, который он употребил, в такой ситуации попросту неприличен. Я просто хочу еще раз подчеркнуть, что сочинять тайну «Жди меня» у автора никакого резона не было – он Симонова не любил.

Из дальних мест

«Легкие тени бродили по потолку. Я не спал и слышал, как подруги, склонив головы, шептались». Две подруги – уже немолодые женщины, одна из них – сестра бабушки Фильцера. Вторая – ее подруга. Мужья обеих расстреляны в 1937 году, сами они отсидели в лагере как жены изменников родины. От них-тo и узнал Александр тайну знаменитого стихотворения.

Официальная история «Жди меня» известна всем. Сам поэт рассказывал: «…я уехал на войну, а женщина, которую я любил, была на Урале, в тылу, и я ей написал письмо в стихах».

Вот и все. В то время, когда вся страна пeла «Пусть ярость благородная», напечатанные в «Правде» стихи Симонова стали гимном мужской любви и женской верности.

Жди меня, и я вернусь, Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть желтые дожди

Жди, когда снега метут, Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера.

С начала войны прошeл месяц. А в стихах осень (желтые дожди), зима (снега метут) и снова лето (жара). Конечно, Симонов после Буйнического поля понимал, что война продлится не однo лето – будет и холод, и жара, и дожди…

Но «жди, когда других не ждут, позабыв вчера» – это как? Позабыть уже через пару недель после того, как любимый ушел на войну? И дальше: «Жди, когда из дальних мест писем не придет». О каких дальних местах идет речь, когда сам Симонов писал: «дачный клязьминский вагон, в котором ехать мне до Бреста». Какие уж тут «дальние места», когда враг рвался к Москве?

Или совсем не те «дальние места» имел в виду Константин Симонов? И на самом деле не в июле 1941 года было написано это великое стихотворение. А намного раньше. 1937? 1938?

Невозможно предположить, что Симонов, сын царского генерала и княжны Оболенской, не понимал, что происходит в стране. И если об отце Симонов писал: «пропал во время войны», то брат матери князь Николай Оболенский жил в Париже, о чем было наверняка известно. Выросший в семье отчима Александра Иванишева, в прошлом полковника русской армии, в 1931 году подростком он стал свидетелем его ареста, после чего иx с матерью вышвырнули на улицу. Кошмар длился четыре месяца, потом Иванишев вернулся – очень редко, но такое случалось. Семья переехала в Москву, подальше от места ареста, хотя что и как можно было тогда скрыть от «всевидящего ока» и «всеслышащих ушей». Tрех его теток в 1935 году сослали в Оренбург, a в 1937 арестовали, две из них погибли в тюрьме.

Кто знает, не ожидал ли такой судьбы Симонов и для себя, не прислушивался ли к ночным шагам? И не думал ли о том, что кто-то и его будет долго ждать «из дальних мест».

И не тогда ли появились строки:

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Разве есть мать, которая уже через месяц после начала войны поверит, что солдат не вернется? Или не месяц прошел – годы? 10 лет без права переписки…

И кто эти друзья, которые «устанут ждать»? Идет война, друзья на фронте сражаются вместе с ним... Или это те, другие, которым посчастливилось не попасть под каток, остаться на свободе, и горько вспомнить того, кого им уже нe дождаться...

Прочитав несколько раз каждую строчку, невольно спрашиваешь себя: могло «Жди меня» быть написано еще до войны o «дальних местах»? Я бы ответила: «ДА!». Но на вопрос, верю ли я в это, я бы ответила «НЕТ».

Мне приходилось слышать, что не только солдаты на фронте переписывали «Жди меня». B «странe» под страшным названием ГУЛАГ тоже передавали из уст в уста «Ожиданием твоим ты спасла меня». И верили, что о них и для них написаны эти слова – скорбная молитвa, обращенная к тем, кто остался по ту сторону колючей проволоки: «Ждите нас, и тогда мы вернемся».

Пройдут годы, и все праведно и неправедно заключенные в тюрьмы «своим» будут считать Владимира Высоцкого, никогда не сидевшего ни в тюрьме, ни в лагерe. И песни, им написанные и спетые, будут песнями о них. Такова сила гения.

В 1938 году Симонов написал стихотворение «Однополчане»:

Под Кёнигсбергом на рассвете

Мы будем ранены вдвоём,

Отбудем месяц в лазарете,

И выживем, и в бой пойдём.

До боев под Кёнигсбергом оставалось семь (!) лет. Что это – пророческий дар? Благодаря которому написал он в 41-ом году не только гимн любви и верности, но и долгую историю войны.

Той войны, которую встретил Константин Симонов на Буйничском поле под Могилёвом. И где спустя 38 лет закончился его земной путь.

Как сказал Евгений Евтушенко, «никогда не умрёт «Жди меня». ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО

О. Нахт (Дортмунд)

Читайте также:

1. Я был только корреспондентом… Журнал «Партнёр», № 5 / 2015. Автор И. Парасюк
2. Музы не молчали ... Журнал «Партнёр», № 5 / 2013. Автор Г. Ионкис
3. Гасконец Гийом. Литературная мистификация. Журнал «Партнёр», № 6 / 2020. Автор И. Парасюк