Литературный Рейн. Александр Хургин. Иммигрантские рассказы

96_970 LitRhein S.94-96 Ira-Reg Культура/Литература Хургин Рассказы Александр Хургин - уроженец Москвы, долгие годы, так уж сложилось, жил и работал горным инженером-механиком на Украине, в Днепропетровске. Сейчас живет в Германии, в Кирххайме. Он - автор семи книг прозы, лауреат премий московских журналов "Знамя", "Октябрь" и "Дружба Народов", лауреат премии имени В. Короленко, дважды выдвигался на Букеровскую премию. Рассказы Хургина вошли во многие антологии русской прозы конца 20-го века, а в 2003-м году его рассказ "Какая-то ерунда" был включен в антологию "Ru?land, 21 neue Erzahler", выпущенную мюнхенским издательством "Deutscher Taschenbuch Verlag" к Франкфуртской книжной ярмарке. "Странная" проза Хургина построена на сочетании абсурдного с абсолютно реальным, и переплетение одного с другим порождает в читательском сознании психологический сдвиг, когда уже невозможно понять, что реальней - абсурд? - или что абсурдней - реальность ? Границу между тем и другим сюжет преодолевает вслед за героями незаметно для читательского восприятия. Так же незаметно перерастает особый в исполнении Хургина юмор в тоску и ужас бытия так, что смеяться и плакать можно одновременно. Точная проза. Даниил Чкония Александр ХУРГИН Везде люди живут, или Иммигрантские рассказы БЕГ И ГОЛОД По утрам Дима Сёмыч бегает, а каждый понедельник голодает. Потому что он пристально следит за своим здоровьем. Куда деваться? У него молодая жена. То есть она давно уже не молодая, но по-прежнему на двадцать лет младше Димы Сёмыча. Поневоле будешь за собой следить. Иначе придётся следить за ней. Да и общему их сыну всего двенадцать лет. Надо его вырастить при жизни или не надо? А на молодую жену какие надежды? На молодую жену никаких надежд нет и быть не может. Поэтому он и бегает в свои шестьдесят. Поэтому и голодает. Жена над ним издевается: - Голодающий физкультурник, общество "Трудовые резервы". Но Дима Сёмыч кладёт на жену с прибором, продолжая бегать и голодать. Бегать - каждый день, а голодать, конечно, нет. Голодать - каждый понедельник. Всё равно понедельник - день тяжёлый. Хотя, тут понедельники ничем не отличаются от вторников или суббот. Он выбрал днём здорового голода понедельник. Так ему, может быть, захотелось. И чтобы голодать было легче и веселее, Дима Сёмыч ходит в парк. Он ходит туда сидеть. Обычно он сидит там со Львом. Лев - это имя, а ни отчеством своим, ни фамилией Лев с окружающими не делится. Он считает, что в объединённой Европе человеку достаточно имени. - Зачем вам моя фамилия? - говорит Лев новым знакомым, если таковые у него откуда-нибудь появляются. - Я же не во всесоюзном розыске. Диме Сёмычу тоже не нужна его фамилия. Потому как он не новый знакомый, а старый. Они ещё в Киеве жили в одном подъезде, на одном этаже. И двери у них были напротив - глазок в глазок. Так что Дима Сёмыч называет Льва по старинке Лёвкой и знает, что фамилия Лёвки "якобы Шахиран". Когда-то, очень давно, у Лёвки была паспортистка. В порыве страсти она подправила его фамилию. После чего Лёвка из нормального Шахермана с Подола превратился в загадочного, как ему казалось, Шахирана. И поступил в КГБ. Здесь Лёвка и Дима Сёмыч не живут в одном подъезде, они живут в разных домах. Хотя и в одном районе. И ходят сидеть на скамейке в один парк. - А помнишь, - говорит Дима Сёмыч, - как мы соседствовали на улице Некрасовской? - Хорошо бы и тут жить вместе, в смысле, рядом. - А чего хорошего? - говорит Лёвка. - Я тебя как соседа и в Киеве терпеть не мог. Чуял, что ты сволочь. - Классовым чутьём? - говорит Дима Сёмыч. - Нюхом, - говорит Лёвка. Да, нюх Лёвка имел тонкий. Не зря он в КГБ состоял на хорошем счету. К счастью, его оттуда выгнали без права служить социалистической родине где бы то ни было. И Лёвка, уважаемый человек, капитан органов в отставке, стал вынужденно торговать. Дефицитными тогда книгами. И валютой. Расстрельная статья Лёвку не пугала. - Мы, чекисты, не из пугливых, - говорил он. И торговал валютой направо и налево. И книгами тоже торговал. Он же был из интеллигентной семьи. Его мама заведовала Домом культполитпросвета. Она имела среднее музыкальное образование и могла сказать, какой костюм носил на себе Пётр Ильич во время работы над первым концертом Чайковского для фортепиано с оркестром. А сейчас и Лёвка, и Дима Сёмыч сидят в парке. Среди стариков и детей. Дима Сёмыч при этом ещё и голодает. Потому что у него молодая жена. Сегодня с ними, на краешке их скамейки, сидит какой-то тип. Сидит и прислушивается. Делая вид, что кормит птиц, которые благодарно гадят на него, на Лёвку и на Диму Сёмыча. - Эх, то ли дело в Киеве, - думает Дима Сёмыч. - В Киеве птицы так себя не ведут. Лёвка думает примерно то же. Они думают и молчат. В Киеве Дима Сёмыч работал прорабом. Работал много и, конечно, сильно воровал. Он сам себе удивлялся - как сильно он ворует. Поскольку в сущности был честным и порядочным человеком. Его даже приглашали к одному настоящему вору в законе - очень большому авторитету в преступных и милицейских кругах - на праздничный чифир. Подчинённые вора, понимая, что чифир в чистом виде покажется Диме Сёмычу слишком горьким, нажарили для него картошки. И всё это в знак уважения к честности и порядочности Димы Сёмыча, оказавшего вору неоценимую услугу градостроительного свойства. Да, Дима Сёмыч очень сильно воровал, занимая ответственный пост прораба. Но со временем он вырос до начальника филиала стройтреста. И стал воровать ещё сильнее - соответствуя занимаемой должности. А Лёвка в это время торговал уже книгами в особо крупных размерах. И валютой. Позоря своей преступной деятельностью честное имя бывшего чекиста. И вот, как-то во сне начальник филиала стройтреста Дима Сёмыч услышал звонок в дверь. Кто мог в те старые добрые времена звонить посреди ночи в дверь к сильно ворующему человеку? Только советская милиция. Дима Сёмыч прокрался в чём был к двери и посмотрел в глазок. За дверью стояли они. Все в фуражках, все сжимая подмышками дерматиновые папки. И рожи у всех - в высшей степени ментовские. - Кто там? - Дима Сёмыч задал самый идиотский вопрос, какой только смог. - Товарищ Лифшиц! Когда в последний раз вы видели гражданина Шахирана? - ответили вопросом на вопрос менты, намекнув, мол, здесь, на лестнице, вопросы задаём мы. Трудно передать, как обрадовался Дима Сёмыч этому их вопросу. Он закричал в замочную скважину: - Шаха Ирана?! Я никогда не видел шаха Ирана! - Гражданин Лифшиц, - пригрозили менты, - не надо шутить с органами при исполнении служебных обязанностей. Когда вы видели вашего соседа Шахирана Л.Ю.? - Ах, Л.Ю.! Я видел этого паразита две недели назад! Тогда менты тоже нагнулись к скважине и задали более интимный вопрос: - Товарищ Лифшиц, - спросили они, - вы советский человек? - Дайте мне ваш телефон, - ответил им в скважину Дима Сёмыч, - и я вам это лишний раз докажу. Менты посовещались и пошли на хитрость: - Откройте, - сказали они. - Мы запишем вам номер. - Суньте его в щель, - сказал Дима Сёмыч. - Я не могу предстать перед лицом уважаемых органов в одних трусах. Короче, менты ушли не солоно хлебавши и оставив торчать в двери бумажку с телефоном 02. - А помнишь нашу незабываемую встречу в лагере? - говорит Дима Сёмыч. - Встреча как встреча, - говорит Лёвка. Но тут он не прав. Месяца через три после визита ментов трест Димы Сёмыча выполнял в пионерлагере завода "Ленiнська кузня" строительные работы. Дима Сёмыч приехал проконтролировать их ход, а заодно на шару отдохнуть. И кого же он там увидел в кресле начальника лагеря? Он увидел там Лёвку, воспитывающего детей советских корабелов в духе преданности идеалам. - Что ты здесь делаешь? - зашипел Дима Сёмыч. - Тебя же менты ищут по всему Киеву. - Я здесь от них скрываюсь, - сказал тогда Лёвка. А сейчас он говорит: - Этот ариец следит за нами. - Тебе надо бегать по утрам и раз в неделю голодать, - говорит Дима Сёмыч. - У тебя мания преследования. Лёвка не любит советов и диагнозов. - Мало я голодал на родине!? - кричит он. - Ты голодал на родине?! - говорит Дима Сёмыч. - Да, я на ней голодал, - кричит Лёвка и: - К тому же, - кричит, - молодой жены у меня нет. Не то что у некоторых старых козлов. Действительно, жена у Лёвки чуть ли не ровесница Октября. Ей всё равно, какая у него мания. Дима Сёмыч успокаивает Лёвку, говоря "ладно, голодал так голодал, нет так нет", и переводит разговор на немца: - С чего ты взял, что он за нами следит? У меня нюх, - говорит Лёвка. Дима Сёмыч про Лёвкин нюх помнит, но что можно вынюхать здесь его гэбэшным нюхом? Здесь его давно нужно было потерять за ненадобностью. - Что, сука, следишь? - говорит Дима Сёмыч немцу, будучи уверенным, что тот по-русски ни бельмеса. Немец, треща коленными чашечками, встаёт со скамейки, делает шаг вперёд и выхватывает из кармана красную книжицу. - Удостоверение предъявлять в развёрнутом виде! - кричит Лёвка, заранее поднимая руки вверх. Немец раскрывает документ и суёт его Лёвке в нос. "Майор Кофман, - читает вслух Лёвка. - Управление внутренних дел, г. Киев". - Как тебе удалось вывезти ксиву? - удивляется он и тискает майора в вялых объятиях. - А я тебя за фрица принял. Дима Сёмыч тоже рад встрече с живым киевлянином. Он тычет его кулаком в плечо, насильно, веселясь, обнимает. - Где-то я тебя, - говорит, - гадость, видел. Ты не в ОБХСС служил? Майор Кофман вырывается из объятий, топает ногами, и его коленные чашечки трещат всё громче. - Так ты, значит, невинными детьми от нас прикрылся, как щитом? - дико орёт вырвавшийся майор, и все его птицы в ужасе разлетаются. - Валютчик, отщепенец, пидор! Я б таких, как ты, расстреливал без суда и следствия. И таких, как ты, Лифшиц, - тоже. Тут Дима Сёмыч веселиться прекращает. Он всегда прекращает веселиться, когда майоры хотят его расстреливать. А майору Кофману становится нехорошо. Он хватает себя руками за грудь и аккуратно, задом целится сесть на скамейку. Его коленные чашечки трещат уже на весь парк. - У тебя валидол есть? - спрашивает Лёвка у Димы Сёмыча. - Откуда у меня валидол? - говорит Дима Сёмыч. - Ты же знаешь, я по утрам бегаю, как поц, а раз в неделю я голодаю. РУСЛАН И ЛЮДМИЛА-2 Впервые услышав эту сплетню, я сказал: - Ну что за пошлость - Руслан влюблён в Людмилу и хочет взять её в жены! Нет, в действительности так не бывает. Слишком литературно. Хотя... Иногда действительность такое выкидывает - никакая фантастика до такого не опускается. А если опускается, никто подобной фантастике не верит. Забегая вперёд, скажу - оказалось, что здесь именно тот случай. Руслан и Людмила - были соседями (тоже, надо сказать, звучит неплохо). Так распорядился насчёт их места жительства его величество случай. И жили они в одном доме, небольшом таком трёхэтажном доме. Третий этаж в нём занимал персонально хозяин - армянин, приехавший в Дрезден лет десять назад. Не очень давно он купил этот старый дом в плачевном состоянии. Отремонтировал его - как говорится, произвёл в нём капитальный евроремонт, - поставил на крышу тарелку для приёма ОРТ с РТР, и теперь в доме живут русские. А армянин считается немецким частным предпринимателем и владельцем немецкой недвижимости. Но армянин тут ни при чём. Армянин к делу не относится. Он сдал квартиры внаём и всё, на этом его высокая миссия окончилась. А кому сдавать - ему же всё равно, ему лишь бы квартплату регулярно вносили. И вот, значит, одну квартиру сдал армянин, скрепя сердце, азербайджанцам - Розе Абрамовне, её мужу и сыну. Мужа звали, как Алиева - Гейдар. И фамилия у него была тоже, как у Алиева. А Руслан, он был сыном, но не Алиева, а Розы Абрамовны и её первого покойного мужа. Муж этот давно в Сумгаите умер от ошибочного огнестрельного ранения в живот. Роза Абрамовна выжила, потому что в неё мало дроби попало, а муж её не выжил. Хотя целились в неё, а не в него. Но ещё до своей безвременной смерти успел он привить маленькому Руслану беззаветную приверженность к исламу и любовь к Магомету лично. Что подвигло правоверного мусульманина назвать сына Русланом - загадка природы, унесённая им в могилу. Или это Роза Абрамовна его Русланом назвала, - допустим, в честь одноимённого самолёта? Хотя по мне, так еврей Руслан - то же самое, что Руслан мусульманин. Правда, сам Руслан считал, что он ещё недостаточно настоящий мусульманин, потому как имеет всего одну-единственную жену. Он, пока вызова от немецких властей дожидался, успел лишь одной женой обзавестись. Которая осталась теперь в родном Сумгаите. Одна жена осталась там у Руслана и одна дочь у неё на руках. Руслан же документы на выезд подал раньше, чем жена и дочь у него появились, конечно, немецкие эмиграционные власти на них не рассчитывали, и вызов им не прислали. Уезжая, Руслан жене так сказал: - Это даже к лучшему, что вы временно остаётесь. Нечего вам среди неверных делать. Жена, конечно, по-женски заплакала. А Руслан сказал: - Я буду приезжать, а когда найду на их карте город с мечетью, заберу вас к себе на ПМЖ. Жена бросилась перед Русланом, как в кино, на колени, обняла его ноги - тоже как в кино - и закричала во весь свой голос: - Поклянись! - Чего бы мне это ни стоило, заберу! - сказал Руслан. - Клянусь Аллахом! Пять раз в день Руслан протяжно молился. Он уже всех заебал своими молитвами. Намаз у него, видите ли, по расписанию. У него намаз, у мамы его шабат. А мы всё до мелочей слышим, как будто это у нас, а не у них, шабат с намазом, и мы при них собственноручно присутствуем. Да, не думал я, что в старых немецких домах звукоизоляция полностью отсутствует. А то бы никогда рядом с Русланом квартиру не снял. Наверно, хонеккеровская шайка хорошо это отсутствие использовала. Бедные немцы. Небось, не могли своей законной фрау слова сказать. Залезали под перину для частной беседы с глазу на глаз. А я удивлялся - зачем им такие толстые перины. Оказывается, для сохранения семейной тайны. Хотя, конечно, и для тепла. Это бесспорно. Так они, значит, втроём и жили. Руслан, Роза Абрамовна и её второй муж Алиев. А самую большую квартиру в нашем доме (не считая этажа хозяина) занимала Людмила. Потому что семья у Людмилы была соответственно самая большая, из нескольких отдельных семей состоящая. Целый клан у неё был, а не семья. Наш старший сын Мишка сразу же подружился с её старшей дочерью Устей. Когда они ещё только вселялись, подружился. И он прибежал со двора и стал радоваться, маша руками: - Там их столько приехало! Очень там их приехало много. Два брата Усти - раз, мама и папа Усти - два, бабушка со стороны папы - три, отчим Усти и бабушка с его стороны - четыре! А ещё у них есть бабушка мамы Усти. Устина, значит, прабабушка, приехавшая, чтобы устроить здесь свою личную жизнь. Всем этим дружным кланом они в наш русский дом и въехали. Чтобы в нём постоянно жить. И не только в нём, но и за его пределами, в том смысле, что появляться в общественных местах скопления людей, в лесопарках, скверах и так далее. И всё бы у них было в порядке вещей. Если бы ровно через три дня после их приезда Руслан не влюбился в маму Усти. В Людмилу. Влюбился, несмотря на то, что два её мужа - бывший и настоящий при сём присутствовали, и не одни, а со своими еврейскими мамами. И он сказал Людмиле при них, при всех: - Выходи за меня замуж, женщина. Будешь моей любимой женой. - Я же замужем, - сказала ему Людмила тоже при всех. - За кем? За этим? Или за этим? - Руслан ткнул пальцем поочерёдно в отчима Усти и в её отца. - Прикажи, и я их зарежу. - Не надо их резать, - сказала мама Усти. - Приказываю. Тем более что и ты, говорят, женат. Этого возражения Руслан не понимал. Он говорил: - Да, я женат. Но только на одной жене. А ты будешь второй, любимой женой. - Я старше тебя чёрт-те насколько, - говорила мама Усти, - и у меня трое детей. - Дети - не проблема, - говорил Руслан. - Детей мы усыновим. Особенно мальчиков. Мишка волновался за Устю с детской непосредственностью, но искренне. - Что ты будешь делать, - волновался он, - если твоя мама выйдет за Руслана замуж? - А что я должна делать? - отвечала Устя. - Был у меня один отчим, станет два отчима. Какая разница? Устю во всём этом деле занимало другое. И она спрашивала Мишку как представителя сильного мужского пола: - Ты скажи, - приставала она. - Вот что они в ней находят? Мишка не знал, что они, то есть мужчины, находят в Устиной маме. А Устя его теребила: - Вот тебе она нравится? - Мне? - пугался Мишка. - Мне нет. То есть для мамы она ничего, нормальная, а чтобы нравиться - нет. - Мымра она нудная, - говорила Устя, - а не нормальная, - и Мишке было неловко это слышать. А тем временем Руслан не отступал. Он, наоборот, шёл в наступление засучив рукава, с открытым, можно сказать, забралом. И не давал Людмиле проходу, а всему её многочисленному клану - жизни. Он даже гулял с Людмилиной семьёй - десятым, хотя и ассоциированным, её членом. Идёт, допустим, семья в Дрезденскую галерею на обзорную экскурсию по залам - и он с ними, идёт в синагогу Песах праздновать - он опять сопровождает. Клянёт себя, голосит, прося у Магомета прощения - за то, что с неверными якшается, - но не отстаёт ни на шаг. Конечно, семье перед людьми неудобно было - за этого Руслана иноверного и за его среднеазиатские манеры. Нынешний муж Людмилы справедливо возмущался: - Я как законный на данный момент муж протестую и возражаю против. Зачем было сюда переться, чтоб какой-то абрек нас всех перерезал? А бывший муж нынешнему вторил и подпевал, мол, я как отец твоих детей не позволю и не допущу. Ты можешь распоряжаться собственной брачной жизнью по-разному, но я со своей стороны всегда буду делать всё, чтобы мои дети попадали в хорошие руки. Какое-то время Людмила терпела незаслуженные упрёки мужей. И мужья с их мамами терпели необоснованные притязания Руслана. А когда терпение у них как по команде лопнуло, поставили они Людмиле ультиматум: "Или мы, или он". Прабабушка Усти, которая уже приступила к устройству своей личной жизни, присоединилась к абсолютному большинству членов семьи и к их общему ультиматуму. Людмила говорила им: - Я-то тут при чём? И что я могу этому дикарю противопоставить? - Ты бы хоть задницей не вертела, как вертолёт, - говорила прабабушка. - Не может она! А мужья с мамами говорили: - Не можешь, - говорили, - тогда мы круто меняем постоянное место жительства на город Лейпциг. А ты разводи тут шуры-муры со своим головорезом, замуж за него выходи по законам шариата - словом, поступай как знаешь, на своё усмотрение. Пугали её, значит, и брали на арапа. Зря, конечно, они это делали. Ставили Людмиле ультиматум и тем самым доводили её до ручки. Потому что она таким характером обладала, что лучше было её не доводить. И она свой характер им предъявила во всей красе: - Ах так? - сказала. - Ну и валите. Все валите! Чтоб духу вашего тут не было. - Ты серьёзно? - не поняли мужья и их мамы. - Вполне! - сказала Людмила. - Даю вам на сборы неделю. Мужья от неожиданности растерялись. - Но мы тут прописаны и официально проживаем, - сказали они. А мамы их сказали: - К твоему сведению! - Тогда уеду я! - сказала им всем Людмила. Мужья с мамами переглянулись, а прабабушка сказала: - Куда это ты уедешь! Стань вон в угол и стой! - это её приступ маразма сразил, и ей показалось, что Людмила ещё маленькая девочка с бантиками. Она-то знала её с рождения. Вот ей и показалось. И Людмила весь клан своими руками разрушила, поставив свой вспыльчивый характер превыше всего. Забрала детей, села в поезд и уехала. В тот же, между прочим, город Лейпциг. У неё жил там старый знакомый одноклассник, который со школьной скамьи был в Людмилу тайно по самые уши влюблён. И она уехала, чтобы жить на первых порах у него. А там видно будет. Руслан, конечно, попёрся за ней следом, с целью одноклассника зарезать, а Людмилу возвысить до звания любимой жены. Но и Руслану она сказала: - Вали! - и сказала: - Ишь, гарем ему подавай! Я тебе покажу гарем - забудешь, как маму родную зовут! - Маму мою Розой Абрамовной зовут, - сказал Руслан, побелев. - И этого я ей никогда не забуду. Он хотел тут же на месте Людмилу убить - за дерзость, для женщины немыслимую. Но не убил. Из любви к ней. А только ещё больше побелел - хотя при его врождённой смуглости больше белеть было уже некуда. И в таком, побелевшем от гнева виде, он уехал на свою родину - в Сумгаит к жене и дочке. Уехал, зачал там с женой ещё одну дочку - и снова в Дрезден вернулся. Чтобы Людмилу найти и теперь уж окончательно - или зарезать её, как подобает мужчине, или на ней вторым браком жениться. А первая его семья снова на родине осталась. Потому что не было у неё разрешения на въезд и потому что к поискам в Германии города с мечетью, пригодного для человеческой жизни, Руслан ещё даже не приступал. 2004 ..................................... На три страницы. Проблемы с местом придется решать методами верстки. Фото пока нет. Проверьте, не приходило ли оно в бюро. Если нет, будем его запрашивать.