Арчи Галенц родился в Москве, учился в Государственном университете искусства и театра в Ереване и Берлинском университете искусств (UdK Berlin). Он выставлял работы на более чем 70 международных выставках, выступает как куратор, критик, преподаватель.
С Арчи Галенцем беседует Елена Мадден.

Елена Мадден: Из одной давней поездки в Ереван я привезла альбом «Живопись Армении». Среди других художников там был представлен заслуженный художник Армении Арутюн Галенц. Вы с ним в родстве?

Арчи Галенц: Это мой дедушка по отцовской линии. Дедушка с супругой Армине переехали в Советский Союз в 1946 году уже зрелыми художниками. Они никогда не были членами партии, не служили режиму, даже не выучили русского языка, они жили всю жизнь одним лишь творчеством, а в 2010 году в Ереване открылся музей с их работами.


Арутюн Галенц умер до моего рождения, меня назвали в его честь. К сожалению, имя Арутюн не-армянам трудно произнести или запомнить... Участники одного международного театрального проекта переименовали меня в 1986 в «Арчи», и мне это понравилось: звучит очень по-армянски, отсылая к тотемным мифам.


ЕМ: Формалисты утверждали, что в искусстве наследование идет от дедов к внукам. Это так в Вашем случае?

АГ: Я унаследовал многое и от деда по отцу, и от деда по матери, скульптора Николая Никогосяна, он до сих пор очень активный художник; встречаясь в Москве, мы обсуждаем его и мои работы. Как говорит мой московский дедушка, если дети — это деньги, которые относишь в банк в раздумьях, то внуки - это проценты, которые радуют тебя... Без шуток — я многим обязан и тому и другому деду. А поскольку я учился и развивался за границей, могу относиться к их творчеству с должной дистанцией. Дистанция всегда необходима, чтобы правильно воспринимать «большое»: Родину, исторический опыт, самобытное искусство.



ЕМ: А можно сказать, что не только творческие идеи, но и судьба Вашего деда по отцу (бросавшая его по свету) была унаследована Вами и стала чем-то вроде жизненной программы? Вы ведь не связаны пожизненно с одной лишь страной...

АГ: Для членов моей семьи важен был осознанный выход из своего окружения, за границы и за границу - для осознания себя. Вообще, армянское искусство многое почерпнуло из ситуации диаспоры. Армянская живопись получила мощный стимул благодаря репатриантам, вспомним хотя бы Сарьяна. Вот и мой дед по отцу, вернувшись в Армению уже после войны, стал одним из тех, кто формировал национальную школу живописи... Национальная идентичность — это живой процесс, нечто такое, что требует активной работы, постоянно создается. Это не что-то законсервированное, что требуется лишь «сохранить», «уберечь»... Между прочим, «глобализированности» в армянской жизни уже несколько сотен лет: если вспомнить историю: первая армянская книга опубликована 500 лет назад в Венеции, первая армянская карта мира напечатана в Амстердаме, первая армянская газета издавалась в Индии. В 2003-2004 годах группа молодых художников армянской диаспоры попыталась осознать эту ситуацию, выстраивание идентичности на нескольких «опорах». Опытом плодотворной связи диаспоры и исторической родины армяне могут поделиться с другими народами.

 

ЕМ: В одной из Ваших интернет-презентаций сообщается, что Вы живете и работаете в Берлине, Москве и Ереване. То есть ни одна из трех столиц не вытеснила никакую другую. Почему так? «Каждый пишет, как он дышит»; как Вам дышится-пишется в Ереване, Москве и Берлине? С какими акцентами присутствуют в Вашей жизни эти 3 города?

АГ: Жизнь за рубежом в наше время перестала быть проблемой выбора, как раньше: или ты уезжаешь навсегда, или остаешься на родине и страдаешь от этого, готов нести крест, идти на компромисс с совестью. Перелет в Москву занимает такое же время, как поездка из одного конца Берлина в другой. А Интернет дает возможность присутствия в культуре. Часто мои коллеги в Москве удивляются нашей вовлеченности в политический процесс: как если бы нам это важнее, чем им... География отошла на второе, третье место, - главное, чем тебе дышится. Можно, никуда не уезжая, жить узко меркантильной жизнью или на другом конце света вовлекаться в судьбоносные процессы.


В 25 лет я пришел к выводу, что свою национальность и предысторию не выбирают. Важно понять их значимость и идти к глобальным человеческим ценностям, опираясь именно на эти колонны. Я - гражданин России, я родился и учился в Москве, более 10 лет состою в московском Союзе художников, являюсь носителем русской идентичности, и «генетическая» принадлежность меня мало волнует. 20 лет живу я в основном в Берлине и многое в российской жизни для меня неприемлемо и дико, но это мое наследие, и я не хочу и не собираюсь от него отказываться. В Армении я учился искусству «живописания», там живет мой отец, я активно участвовал в построении дома-музея моих предков. Мы с самого начала решили поставить акцент не на музее-хранилище ценностей, а на греческом понятии museion - место, где живут музы; место, где искусство живет и воодушевляет новое поколение.



ЕМ: Попробуем поговорить о Ваших художественных идеях. Мне очень понравились идеи двух Ваших выставок, «Арьeргардист. Поза как позиция» и «USTA, has you got some Astar?». Первое впечатление — фотосессия яппи - обманывает. В нашем неисправимо романтизированном сознании художник несовместим с миром «филистеров», преуспевания; у Вас же в роли «фотомодели» - как раз художник. А в комментариях он скрупулезно подсчитывает, сколько стоили туалеты. Имидж художника у Вас насквозь ироничен, он двойствен, он будоражит воображение. Расскажите, пожалуйста, как возникла идея этих проектов.

АГ: Для меня вопрос стоял в критике распространенного образа художника-авангардиста, который обязательно неряшлив, пьян, наркозависим и строит собственный имидж на спекуляции образом жертвы. От этого образа художника-жертвы (неважно чего — режима, истории, безденежья) хотелось отмежеваться и предложить свою позицию. Это я и сделал серией из 15 фотографий, которые назвал «уста-формами», обыгрывая понятие униформы.


Пресса часто считывает только поверхность картинки, художник при галстуке воспринимается как какой-то «мистер Твистер». На самом деле меня интересовала работа с мастерами - портными. Уста — распространенное на Кавказе персидское слово, обозначающее мастерового. Для меня общение с мастерами означает совсем другое ощущение страны и культуры. Это - не консумирование с позиции туриста. В 2004-2005 годах я участвовал в нескольких выставках в странах европейской периферии: Финляндии, Сербии, Македонии. За время подготовки экспозиции я успевал заказать и получить сшитую мне одежду и носил ее на вернисаже. Но наибольшее удовольствие я получил, работая с армянским портным устой Левоном. Его костюмы, ручной работы, я до сих пор ношу. Они ценны мастерством, а не дорогим материалом, поэтому к выставке я смело опубликовал расчеты. Но тут и другой оттенок важен. Костюмы все принципиально не эпатажные, что можно было бы ожидать от художника. Я искал образ «серого кардинала», человека, который работает в бюро; он куратор, напрямую связан с политиками, обеспечивает финансирование, налаживает связи с прессой, функционирует как менеджер и законодатель. А идеальный костюм тот, который вообще не замечают, но который создает иерархию в общении.


ЕМ: То есть, пусть иронически, Вы занимались большими темами. Искусство как производство. Под таким углом зрения художник и в самом деле не «над» и не «по ту сторону» обыденной жизни...

АГ: Я же всё-таки учился в университете, там не просто навыкам отображения учат, а конъюнктуре и модным эффектам, учат оперировать понятиями. А во время преподавания в Армении в 2006 году мне пришлось раскрывать вопросы структуры и функционирования современного искусства ясным языком.


ЕМ: Один из таких заостренных временем вопросов: об авангарде, его возможностях и рисках (ведь бои за новые рубежи в искусстве и жизни ведутся на поражение...). Вы называете себя «арьергардистом» в искусстве и разрабатываете (судя по странице www.arrieregarde.org ) теорию «арьергарда». «Арьергардист». Фигура достаточно неожиданная: он не противник авангардисту, скорее соратник, правда, с принципиально иными стратегическими целями (настрой на выживание, память о прозе быта, забота о надежности тылов и т. д.). Как возникла эта идея?

АГ: Об арьергарде в искусстве начинал говорить известный американский критик Клемент Гринберг. Он противопоставляет в статье 1939 года потребительское отношение к миру, искусство, которое обслуживает заказчика (он обозначает это словом «китч»), и авангардную позицию, которая что-то обществу предлагает и берет на себя право требовать перемен. Чтобы яснее обозначить два лагеря, Гринберг исказил понятие арьергарда, а жаль! В военной науке теорию авангарда и арьергарда разрабатывали в 18 веке Жомини и Фон Клаузевиц. У них это два состояния одного и того же войска: бойцы передовой при наступлении и соответственно при обороне. Задача арьергарда задержать неприятеля, чтобы выиграть необходимое время, при этом за спиной нет основной армии, резерва, ресурсов. Это яркий образ ситуации, в которой мы были в начале 90-х годов прошлого века. За нами не было никаких структур, поддерживающих искусство, фондов; коллекционеров, критиков... В итоге за 20 лет сформировался определенный опыт, ноу-хау: как состояться, не изменяя собственному «я». Опыт – это больше, чем теория.

 

Арьергардист — это художник, который не хочет быть просящей жертвой, пытается взять на себя роль человека в сером костюме. Ему надо выжить как личность и состояться как художник. А собранным ноу-хау он обменивается с другими художниками, формируя особый ландшафт и выстраивая новую эстетику.

 

ЕМ: Такое общение арьергардисту важно?

АГ: На первой своей музейной выставке в 2004 году я решил показывать не только собственные работы: выставил собранную за 10 лет коллекцию работ многих художников под заголовком «Персональная аптечка». Интересуясь искусством, получаешь доступ к «концентрированному» опыту, настоящей жизни. А экспозиция в общем ландшафте выявляет всё, даже тонкое лукавство.


ЕМ: О каких перспективах арьергардист думает сейчас?

АГ: Новый рубеж — образовательная программа, которую я хочу предложить в Берлине в моей новой мастерской недалеко от шарлоттенбургской ратуши. Время разработать методику, преподавание этого требует.