Поэзия Редиарда Киплинга – на все времена

Поэзия Редьярда Киплинга и современность

К 150-летию со дня рождения Киплинга

Грета Ионкис (Кёльн)

О поэтической революции в англоязычной поэзии 1910-1930 гг. пишут и говорят много, опираясь на опыт столпов модернизма нобелевских лауреатов Томаса Стернза Элиота и Уильяма Батлера Йетса. Но ведь первым революционером английского стиха был их предшественник Редьярд Киплинг (1865-1936), тоже нобелевский лауреат, о чем стыдливо умалчивают.

Превратности писательской судьбы

Репутация Киплинга немало пострадала от ярлыков, которые за ним закрепила критика, отечественная и зарубежная. Что за ярлыки? Джингоист (шовинист), бард империализма, апологет Британской империи. Эти штампы оказались для него как для Мастера слова прокрустовым ложем.

Амплитуда колебаний отношения к Киплингу широка. Известность пришла к нему в 1890-е годы. Это был стремительный взлет к мировой славе молодого журналиста из английской колонии – Индии, где он родился. Это была слава и поэта, и прозаика. За его успехами с восхищением следили такие искушенные ценители литературы, как Стивенсон и Генри Джеймс. В 1907 году Киплинг был удостоен Нобелевской премии.

 А уже после Первой мировой войны, во время которой он потерял горячо любимого сына, молодые властители дум, или, как их называли на родине, «высоколобые» – Т.Элиот, Э.Паунд, Р.Олдингтон, О.Хаксли – демонстративно перестали замечать былого кумира.

Ушел Викторианский век. Радикально изменилось отношение к идеалам, которые воспевал Киплинг. В Англии победили либеральные идеи, и «железный Редьярд», который воспевал «право сильного» и пел гимны во славу строителей Британской империи, стал казаться анахронизмом. Тех, кого Киплинг называл «становым хребтом Империи», Олдингтон назвал «задом-Империи, привыкшим-получать-пинки». Неудивительно, что когда Киплинг умер, на его похороны в Вестминстерское аббатство не пришел ни один крупный английский писатель.

Странный парадокс в восприятии поэзии Киплинга

В то время, как на родине Киплингом стали пренебрегать, в послереволюционной России он становится литературным наставником молодых прозаиков и поэтов. В 1922 году выходит сборник его стихов в переводах Ады Оношкович-Яцына, талантливой ученицы Гумилёва и Лозинского. Тогда же пишет свои лучшие баллады Тихонов, в них отчетливы интонации и ритмы «железного Редьярда». Стоит вспомнить Багрицкого и Луговского, Олешу и молодого К.Симонова, которым была явно близка киплинговская проповедь суровой мужественности. Бабеля просто заворожил «твердый и прямой почерк» Киплинга.

Казалось бы, этот англичанин, бард империализма, в глазах молодых поэтов революционной России – классовый враг, а вот поди ж ты, становится наставником. Парадокс? Парадокс. Вы полагаете, что наших поэтов привлекали энергичные ритмы Киплинга, простота синтаксиса – т.е. поэтика. Ритмы ритмами, но и некоторые концепции Киплинга оказались близкими советской идеологии.

Из чего исходил Киплинг? Из идеи служения, из идеи героической жертвенности. Личность у Киплинга добровольно подчинялась «высшему закону», на этом основывалась модель мира, которую он принял и которую не захотели принять писатели «потерянного поколения». Советская литература, рожденная революцией, как это ни парадоксально, имела много точек соприкосновения с киплинговской концепцией мира. Она исходила из того, что личность обязана принести свои интересы и желания на алтарь общего дела, великой цели, оправдывающей средства. Вершину социальной пирамиды у Киплинга венчал монарх, а у нас – вождь (кем оказался наш вождь, Вожак, Верховный), кому надлежало повиноваться. Как видите, сам тип мышления оказался сходным, потому и возможным стало литературное влияние, дело отнюдь не в ритмах.

Выступая на Первом съезде писателей, Алексей Сурков потребовал от современной литературы «мужественного гуманизма»: «Давайте не будем размагничивать молодое красногвардейское сердце нашей хорошей молодежи интимно-лирической водой. Давайте не будем стесняться ... простой и энергичной поступи походной песни, песни веселой и пафосной, мужественной и строгой». Вот эту проповедь суровой мужественности находили «молодые красногвардейские сердца» в балладах и рассказах Киплинга.

Они готовы были разделить взгляды и жизненные установки Киплинга, отлившиеся в чеканные строки «Заповеди»: «Умей принудить сердце, нервы, тело/ Тебе служить, когда в твоей груди/ Уже давно всё пусто, всё сгорело/ И только Воля говорит: «Иди!»

Причины ошеломляющего успеха

Ошеломляющий успех молодого Киплинга можно сравнить разве что с успехом всеобщего любимца Диккенса.Чем объясним успех? Мерой и характером его новаторства.Он вошел в литературу, когда она нуждалась в обновлении. Угасла блестящая плеяда английских романистов. Ушли Диккенс, Теккерей, сестры Бронте. Кто их сменил? В Англии не оказалось своего Золя, натурализм здесь проявился уныло и плоско. Расцвел символизм, эстетизм. Представлен художниками и поэтами прерафаэлитами и несравненным Оскаром Уайльдом, но это искусство – для избранных, для элиты.

 Между тем, в обществе росла потребность в новом герое, в новой идее, в новом консолидирующем мифе. В переломные времена всегда усиливается тоска по героике. Старший современник Киплинга неоромантик Стивенсон уловил тенденции времени и сформулировал писательскую задачу так: «К сожалению, все мы играем на сентиментальной флейте, и надо, чтобы кто-нибудь ударил в мужественный барабан». Киплинг и ударил в этот барабан. Причем если неоромантики, тоже барабанщики, – Стивенсон, Хаггард, Хенли, Конан-Дойль – обратились к романтике подвигов, увлекая читателя в экзотические страны или глубины истории, Киплинг обратился к современности.

Многие художники считали, что Х1Х столетие, или современность – прозаична и скучна. Их опроверг Бальзак, который показал, что современная жизнь «бурлит ужасно» и открыл в ней поистине шекспировские драмы. Киплинга также интересует современность. Поместив в центр своих стихов и рассказов человека действия, он нашел героя там, где до него никто не искал: в бараках, казармах, конторах, джунглях, на пыльных, прокаленных зноем дорогах Индии, под созвездием Южного Креста и в местах, где гордо развевается Юнион Джек – флаг Британской империи.

По страницам поэтических сборников

 Поэтическая слава Киплинга начинается со сборника «Казарменные баллады» (1892). В них нет обычного эпического повествователя.Они начисто лишены лирического начала. Пред нами – грубый и жестокий мир солдатчины. Автор, укрывавшийся в своих рассказах за маской репортера, здесь избирает другую маску – рядового Томми Аткинса. Он создал впечатляющий образ, имя его стало нарицательным: «томми» – это британский солдат. Поэт защищает этого маленького человека, внушает уважение к нему, напоминая, что «хозяева жизни», которые презирают солдатню, строят свое благополучие на крови этих «томми»: «Эй, Томми, так тебя и сяк, тишком ходи, бочком!» / Но «Мистер Аткинс, грудь вперед!» – едва пахнёт дымком».

В «Казарменных балладах» преобладает маршевая форма стиха. Он опирается на жанры, которые были на задворках поэзии. В мужественных ритмах киплинговских стихов слышится дробь барабана и звуки горна, топот марширующих колонн: «День-ночь, день-ночь – мы идем по Африке,/ День-ночь, день-ночь – всё по той же Африке/ (Пыль-пыль-пыль-пыль – от шагающих сапог!)/ Отпуска нет на войне!»

У Киплинга вы не найдете дешевой героики, казенного патриотизма. Многие называли его стихи и баллады «поэзией низшего сорта», но даже Томас Элиот в середине ХХ века, когда на родине начался пересмотр отношения к Киплингу, составил и издал большой том его поэзии и признал, что это настолько сильная поэзия низшего сорта, что она часто переходит в разряд высокой.

 В 1896 году выходит лучший сборник стихов Киплинга «Семь морей». В стихах его концепция человека и мироздания отлилась явственнее, чем в рассказах. Такова природа поэтического слова: то, что в прозе только проступает, в стихе кристаллизируется.

Киплинг воспевает не корсаров и флибустьеров, как большинство неоромантиков, а современных представителей «джентльменского пиратского рода», тех, кто ковал мощь Британии, кто превращал ее в фабрику мира и владычицу морей.

В балладе «Мэри Глостер» предстает один из тех, кого поныне называют self-mademan. Баллада написана в виде его предсмертной исповеди – монолога. Он адресуется сыну, рассказывает ему о своей жизни, полной тягот и риска: сейчас-то он баронет, его принимает королева, газеты называют властителем рынка, но начинал-то он, капитан в 22 года, с нуля: «Что за судами я правил! Гниль и на щели щель!/ Как было приказано, точно, я топил и сажал их на мель./ Жратва, от которой шалеют! С командой не совладать!/ И жирный куш страховки, чтоб рейса риск оправдать».

На таких как Энтони Глостер, по мысли Киплинга, держится Англия. Трагедия – в том, что отцы-накопители не имеют достойной смены. Дети не проходили отцовских университетов.

Они учились в Харроу и Тринити-колледже. Они приобщились к культуре, но утратили волю к жизни, утратили хватку, они изнежены. «Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе не был рад,/ А то, что зовешь ты жизнью, я называю – разврат».

Задолго до Голсуорси Киплинг почувствовал угрозу крушения несокрушимых Форсайтов.

Всем сердцем он на стороне отцов. Он славит их, ненасытных скитальцев, людей риска, и при этом романтизирует, а лучше – героизирует их чувство долга: «Нам хотелось не клубных обедов,/ А пойти и открыть и пропасть/».

Мечта о заморских далях, о чужих краях, романтизация подвига первопроходцев незаметно сливается у Киплинга с прославлением отчаянных, сильных и дерзких людей, сложивших голову за Вдову (так они именуют королеву Викторию), за Империю. Это они своей кровью, своей жизнью оплатили ее гордое право называться Империей, над которой никогда не заходит солнце. Стихотворение «По праву рождения» написано от имени белых, родившихся вдали от Британских островов, но и при этом не переставших быть частицей Англии. Вслушайтесь в их тосты!

«За очаг Народа Народов,/ За вспаханный океан,/ За грозный алтарь Аббатства,/ Связующий англичан,/ За вечный помол столетий,/ За почин наш и наш успех,/ За щедрую помощь слабым,/ Дарящую силой всех!»

Эти стихи написаны в годы бесславной для Англии Англо-бурской войны (1899-1902). Память о ней сохранилась в песне «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь с огне!» Многие сочувствовали маленькому Трансваалю. Киплинг, единственный из английских писателей первого ряда, отправился в Южную Африку поддержать дух британских солдат. Вот тогда за ним закрепился ярлык «барда империализма». Он и впрямь защищал право Англии на захваченные чужие земли: «Мы протянем трос от Оркнея до мыса Горн (взять!)– / Во веки веков и днесь/ Это наша земля (и завяжем узел тугой),/ Это наша земля (и захватим её петлёй),/ Мы – те, кто родился здесь!»

Киплинговская «Песнь мертвых» обосновывает имперское право Британии на всех материках уже не правом рождения, а тем, что эти земли политы кровью англичан, они достались им дорогой ценой. Это обращение мертвых к потомкам, призыв быть достойными дела отцов, это своего рода завещание: «Здесь мы лежим: в барханах, в степях, в болотах, среди гнилья,/ Чтоб дорогу нашли по костям сыновья, как по вехам, шли сыновья!»

В ХХ веке устояла лишь Британия, империи Габсбургов, Гогенцоллернов, Романовых рухнули, чему Киплинг стал свидетелем. Но сама имперская идея не умерла. Не только Киплинг, но и поэты России от Державина и Пушкина до Бродского хранили ей верность.

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток...

Кто только ни повторяет эти киплинговские строки, говоря о нынешнем противостоянии двух цивилизаций?! Правда, не поднимается рука называть цивилизацией то, что сегодня движется на Европу с Востока. А как звучит вся строфа, образовавшая кольцо хрестоматийной баллады!?

 О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут,

 Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный господень суд.

 Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,

 Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт?!

Что сказать? Он прав лишь в одном: Восток уважает силу. Добавим, мусульманский Восток лишь силу и понимает. Жесты доброй воли воспринимаются как слабость.

Обожаемый Киплингом Восток («тем, кто слышал зов Востока, мать-отчизна не мила») – был средоточием пассивного начала, в котором писатель видел много позитивного: глубину философского постижения мира, незыблемость нравственных устоев, простой, неизвращенный взгляд на жизнь. Однако пассивное восточное начало, по его мысли, враждебно самой идее прогресса. Он же был поборником цивилизации, и Британия мыслилась им как идеальное воплощение западной цивилизации. Носителем прогресса, культуры, исторической динамики, социальной активности виделся Киплингу европеец. Только в этом он признавал превосходство белого человека и заклинал его «нести бремя белых», т.е. выполнять священную миссию «цивилизатора» по отношению к народам Востока. Так родилось известное стихотворение «Бремя белых»: «Несите Бремя Белых!/Не выпрямлять спины!/ Устали? Пусть о воле/ Вам только снятся сны!» При этом он наказывал не ждать благодарности и предупреждал: «Обманет иль одурачит языческая орда».

 Однако новое поколение европейцев, забывшее ужасы двух мировых войн, не пожелало поэтизировать силу, подчиняться ей. От Киплинга отшатнулись. О «бремени белых», которое поначалу европейцы несли с гордостью, в век наступившей толерантности и безбрежной политкорректности никто не хотел больше слышать. На Западе явно изменился «человеческий материал» (выражение А.Зиновьева).

 «Восток – дело тонкое» – нам полюбился афоризм красноармейца Сухова из «Белого солнца пустыни». Эту истину понимал Киплинг. Но нынешние политики с невыученными уроками истории и превратными представлениями о Востоке привели к нынешним катастрофическим событиям. А тут еще детская болезнь левизны, поразившая творческую и университетскую интеллигенцию и СМИ, имела своим последствием безуспешные попытки внедрить в восточные страны чуждую им европейскую культуру (демократию, в частности). Запад во имя «благих целей» пошел и на применение силы, разрушая привычные для Востока формы правления и жизни. Итогом стало новое «переселение народов». При этом выяснилось, что односторонняя толерантность стоит недешево. Люди Востока, обосновавшиеся в Европе, уже не столь пассивны, как во времена Киплинга, более того – агрессивны. Впрочем, он был знаком с буддистами и индуистами, а не с мусульманами. А это «две большие разницы», как говорят в Одессе. Современный ислам, внедрившийся в ведущие европейские страны, это не столько религия, сколько идеология. Его сторонники, начисто отрицая европейские ценности, стремятся навязать принявшим их народам свой образ жизни.

Европейцы забыли собственную историю. Не лишне было бы начертать огненными буквами на стене Зала заседаний ЕС в Брюсселе: «Помни про Пуатье!» Именно в битве при Пуатье (732 г.) Карл Мартелл (по прозвищу «Молот») силой оружия избавил Европу от угрозы распространения власти арабов и ислама. В ХVII веке (1683 г.) война Креста и Полумесяца завершилась победой Яна Собесского над мусульманской ордой и поражением турок-османов под Веной. Вначале Речь Посполитая отразила под Хотином в 1621 г.натиск османов на Восточную Европу, а затем в ХVIII-ХIХ вв. Россия, проведя череду русско-турецких войн, принудила турок уйти с Балкан и освободила молдаван, греков, болгар и румын от османского ига ценой многих тысяч жизней своих солдатушек. А что ждет Европу в ХХI веке – судить не берусь, ведь в ХХ веке мусульмане пришли в нее не с огнем и мечом, а взяли ее без боя.

В заключение

Киплинг– поэт на все времена. Андрэ Моруа в лекции в Киплинговском обществе уверял, что его стихи будут читать и через тысячу лет. Минуло сто лет, и сердца россиян завоевал его романс «За цыганской звездой» в фильме «Жестокий романс»: «Мохнатый шмель – на душистый хмель,/ Цапля серая – в камыши,/ А цыганская дочь – за любимым в ночь/ По родству бродяжьей души.» Биение жизни в природе, любовь, лихость, риск, кураж, порывы души – это и впрямь на все времена.

А напоследок – напутствие, заповеданное Киплингом каждому из нас: «Останься прост, беседуя с царями,/ Останься честен, говоря с толпой;/ Будь прям и тверд с врагами и друзьями,/ Пусть все, в свой час, считаются с тобой;/ Наполни смыслом каждое мгновенье,/Часов и дней неумолимый бег, -/ Тогда весь мир ты примешь во владенье,/ Тогда, мой сын, ты будешь Человек!»