Плохой отец. Влияние интернета на сознание подростков

Мужчина пришел один. Такое не очень часто в детской поликлинике случается. Весь на взводе, ходят желваки на скулах, хрустит пальцами. Некоторое время молчит, опустив голову и глядя в пол. Я жду.

– Я избил сына, – наконец, тяжело роняет он.

– Сколько сыну лет? – спрашиваю я.

Старшие подростки могут достать своими попытками эмансипации и проверкой границ кого угодно.

– Двенадцать, скоро будет тринадцать.

– Мальчик существенно пострадал? – продолжаю спрашивать я.

Может быть, я должна кому-то куда-то о чем-то сообщить?

– Нет, физически с ним всё в порядке, – говорит мужчина, назвавшийся Виктором. – А вот душевно… или как там говорят – психически? Психологически? Впрочем, душевно – самое точное.

– Вы говорите о психологической травме, полученной ребенком?

– Нет.

Опять замолчал. Я готова подождать еще. Вижу отчетливо, что он не уйдет, не обсудив того, с чем пришел.

– Я сам виноват. Виноват с самого начала, что не настоял на своем. Мне было проще устраниться. Тем более, что их против меня было сначала двое, а потом уже трое.

– Ваша семья это – вы, ваш сын Игорь…

– Еще жена и теща. Мы живем вчетвером.

Картинка в моей голове сложилась. Мужик хотел «мужского воспитания», но не очень знал, как к нему подступиться. Жена и особенно теща были против. Избалованный двумя женщинами мальчишка постепенно «борзел». В конце концов по какому-то поводу отец вышел из себя и выместил свою родительскую неудачу на ребенке. Разумеется, разбираться во всём этом следовало раньше, но хорошо, что хоть теперь пришел.

– В чем же, по вашему мнению, вам «следовало настоять на своем с самого начала»?

– В семь лет он задавил тумбочкой хомяка. Намеренно.

Все мои глубокомысленные соображения по поводу происходящего накрылись медным тазом.

– Рассказывайте подробнее, с самого начала.

Игорь родился недоношенным, но здоровым и развивался нормально. Однако в женской части семьи бытовало мнение, что «мальчик маленький, слабенький, болезненный, надо с ним аккуратно». Игорь действительно был некрупный, видимо, пошел в миниатюрную мать. «Драться нельзя», «тебя побьют» – учили мальчика с самого раннего детства, – «если тебя кто-то обижает, скажи воспитательнице, родителям, учительнице». Игорь так и поступал.

– Вы никогда не думали о том, что мужчина, вообще человек, который никогда не дрался, не понимает границ своей силы и границ собственной уязвимости, а также уязвимости другого? – спросил меня Виктор.

Сформулировано было изящно, я задумалась. Как женщина, я всевозможные драки терпеть не могу, но всё-таки попыталась увидеть ситуацию с его точки зрения.

– Оружие массового поражения…

– Именно! Оно уже увеличило дистанцию. Я здесь нажимаю кнопку, курок, дергаю рычаг, а они гибнут, разрываются на кровавые куски, становятся ядерными тенями там – далеко от меня. В личной ссоре своей рукой, кулаком разбить человеку, приятелю нос, испачкаться в чужой крови, увидеть, как он, скорчившись, упал у твоих ног, блюет от твоего удара… это совсем другое… Вы согласны?

– Пожалуй, да.

– Сейчас всё стало еще хуже. Игры. Я нажимаю кнопку и убиваю неизвестно кого.

– Мальчишки всегда играли в войну. В моем детстве…

– Да, но там уязвимые носы приятеля-противника всегда были рядом.

«Слабенький» Игорь в игрушки играл мало, рано полюбил компьютер и всевозможные гаджеты. Играл с ними тихо, никого не беспокоил. Виктор иногда заглядывал в его игры, потом как-то спросил у жены:

– Ты это видела? Тебя не тошнит?

– Лучше пусть здесь, чем во дворе с мальчишками курить и материться, – сказала жена.

Игоря с раннего детства отдавали во всякие кружки. Он практически всегда начинал ходить туда с удовольствием, а когда становилось трудно или скучновато, бросал. Виктор говорил с женой и тещей о преодолении, его спрашивали: а зачем, собственно? – и он не находил, что ответить. Пытался говорить с самим Игорем, Игорю быстро становилось скучно слушать, и он убегал.

В семь лет он попросил собаку. Завели хомяка. Игорь наблюдал за ним, брал в руки, приносил ему одуванчики. Иногда хомяк бегал по комнате. Убирали за ним в основном, конечно, жена и теща, но от семилетнего ребенка никто особо и не ждал. Виктору с самого начала казалось, что Игорь животное «не чувствует». Жена отмахивалась. Однажды мальчик как-то сдавил хомяка, и тот его довольно сильно укусил. После этого он его в руки уже не брал, а через пару месяцев хомяк забежал за тумбочку, и Игорь его там задавил. Медленно. И потом полез смотреть, как оно выглядит. Теща видела из другой комнаты, только до самого конца не понимала, что именно происходит.

Когда всё выяснилось, Виктор схватился за ремень. Жена повисла у него на руке. Теща и Игорь истерически рыдали.

– Она кричала: он не понимает! – рассказывает мне Виктор. – И знаете, я ведь был с ней согласен: он тогда действительно не понимал! Не чувствовал ничего. Но хотел почувствовать. Это же нормально для живого – чувствовать. А для компьютера нормально наоборот – не чувствовать. Понимаете? Ну вот эти все, которые приходят в школы с ножами, с ружьями – у нас, в Америке – они же на самом деле хотят хоть что-то испытать, почувствовать себя и других…

– Стрельба в американских школах случалась и до изобретения компьютеров, – возразила я.

– Так и желание что-то почувствовать – это старше компьютеров. Они просто расширили аудиторию и углубили пропасть. Кстати, вы обращали внимание, что среди этих американских «школьных стрелков» практически нет негров? Негры по природе более эмоциональны…

«Господи, только расизма мне еще и не хватало!» – подумала я и сказала:

– Расскажите, что у вас случилось сейчас.

– Жене позвонила мать одноклассницы Игоря. Сказала, что он оскорбляет ее дочь в социальной сети. Жена, конечно, потребовала у него объяснений. Он сказал довольно равнодушно: да чего я-то, про нее все пишут… Видимо, травля. Жена расстроилась именно этим равнодушием и рассказала мне (обычно она всегда и во всём его покрывала, лейтмотив: давай папе не скажем…)

Я нашел эту социальную сеть, там он уже по требованию матери удалил, но другие-то такие же маленькие негодяи уже радостно его изречения скопировали, чтоб не пропало, я прошел по следу… И когда я в конце концов увидел, что именно, какую грязь мой двенадцатилетний сын посмел вылить на такую же двенадцатилетнюю девочку, его знакомую, одноклассницу… Признаюсь честно, у меня как шторка упала… Знаете, что он мне орал? «Ты права не имеешь! Я на тебя в суд подам!»

Я сейчас никого не виню и знаю: я во всём сам виноват. Не жена там, теща, или общество. Это мой сын и мне нужно было увидеть и настоять, чтоб он жил и учился чувствовать. Отдать в спорт, выгнать во двор, заблокировать те игры, послать в какой-нибудь лагерь по выживанию, не знаю еще что. Но я ничего этого не сделал. И теперь… я с ним разговаривал. Он ничего не понимает. Совсем. Считает, что он сам – обычный, хороший, как все. А я – плохой отец. Последнее, конечно, правда. И я просто не могу его видеть.

– Агрессия?

– Нет. Нет. Скорее, как ни странно, равнодушие, может быть, опустошенность.

– Я хочу видеть мальчика.

***

Как ни странно, всё, о чем говорил Виктор, я увидела и сама. Обида, непонимание: а чего я? Все там так пишут, вы вообще интернет читаете? Там и не такое бывает. Гораздо хуже. А он меня ударил, я даже упал, представляете?! Та девочка? Ну конечно, ей обидно. Но не только же я про нее писал. Так и пусть она про меня тоже напишет – чего же. И пускай матом, я переживу.

Переживет. Так я Виктору и сказала.

– А можно еще что-нибудь сделать? Или уже всё, поезд ушел?

– Не говорите ерунды, мальчишке 12 лет. Формирование личности у людей идет сейчас как минимум до двадцати.

– Но что…?

– А вот то самое, что вы говорили. Контактный спорт авторитарным порядком («Будешь ходить, потому что я так сказал!»), тяжелые походы, поездки в лагеря с насыщенной витальной программой (бегать, прыгать, плавать, ездить на лошадях), любой социально-психологический тренинг для подростков, там немного учат видеть и слышать чувства другого. Вы, жена, теща – все говорите с ним почти исключительно вот в этой навязчивой «психологической» форме: я чувствую, мне сейчас вот так, она я думаю испытывала вот что… Будете в процессе чувствовать себя полными дураками, но вам сейчас не до жиру, быть бы живу. Выработка алгоритма, условного рефлекса. Рассказывать о своем детском опыте – мухам крылья отрывали? С друзьями «насмерть» дрались? О его (опыта) переосмыслении теперь. Интернет жестко контролировать, не из соображений его «общей вредности», а просто потому, что надо создать сенсорную депривацию, чтобы новому опыту было куда заползти…

– Это может помочь?

– Вполне может. Но больше шансов, что поможет то, что отец наконец-то окажется непосредственно рядом с ним, вживую, а не за пластиковой, полупроницаемой стенкой из мамы и бабушки…

– А если жена и теща опять…?

– Вы найдете цивилизованный способ настоять на своем.

– Да, хорошо, спасибо, я попробую.

Ушел. Получится? Не получится? И как быть с тем, что нынешний мир чем дальше, тем больше действительно формирует «бесконтактных» людей, почти не имеющих непосредственного (не виртуального) соприкосновения с телами и душами однопланетников?

Катерина Мурашова (Санкт-Петербург)

Читайте также:

1. Как обрести доверие подростка. Журнал «Партнёр», № 11 / 2016. Автор К. Мурашова
2. Ранняя детская одаренность и амбиции родителей. Журнал «Партнёр», № 2 / 2016. Автор К. Мурашова
3. Сага о северной бабушке. Журнал «Партнёр», № 4 / 2014. Автор К. Мурашова