Жизнь и любовь Вальдемара и Зинаиды Брандт

Перекрестившись, я открыл тяжелую дубовую дверь евангелическо-лютеранской кирхи на Аманштрассе, в которой не был лет 12, и вошел вовнутрь.

Вообще-то лютеране не крестятся, а вот я крещусь вне зависимости от того, порог какой церкви переступаю: евангелической, католической, православной. Может потому, что вырос с православной бабушкой и дедом-лютеранином, который, ни к кому конкретно не обращаясь, негромко повторял: «Веру нужно носить в сердце». Вот и я стараюсь носить ее в сердце, а крещусь на православный манер – справа налево. А за несколько дней до этой поездки в Деггендорф в «Большом катехизисе» Мартина Лютера прочел: «Поднявшись утром, благослови себя знамением святого креста». Выходит, я правильно делал, что осенял себя крестным знамением, переступая порог лютеранской кирхи.

В нижнебаварский Деггендорф меня привело грустное событие: здесь на 70-м году жизни ушел мой старинный друг Вальдемар Брандт.

С Вальдемаром прощаются в кирхе, потому что хоронить его будут не здесь, а в Пирмазенсе. Это в Рейнланд-Пфальце, за 460 километров от места, где покоятся его родители. Почему? Всё просто – в Пирмазенсе похоронена его жена Зина, скончавшаяся еще в 1997 году.

… В кирхе было сумеречно. У алтаря на старинной резной лавке стояла фотография Вальдемара, а перед ней горела свеча.

На фото Володя улыбался. Он вообще всегда улыбался – широко и открыто, излучая безграничный оптимизм и доброжелательность.

Родился Вальдемар в Целиноградской, ныне Акмолинской, области Казахстана, в селе Астраханка, в котором после тотальной депортации немцев СССР и массы злоключений очутились его родители – Эдуард Эдуардович и Альма Альбертовна Брандт.

Альму Альбертовну, в девичестве Швебс, выгрузили вместе с родителями в казахстанской степи, в которой осенью 1937-го не то что двора, даже кола не было. (Это к сведению тех, кто продолжает уперто твердить, будто советских немцев стали выселять только в 1941 году.)

А вот Эдуард Эдуардович с отцом и матерью очутились здесь весной 1946-го, но перед этим их крепко помотало по ухабистым дорогам Второй мировой войны и советским лагерям.

Их, как и других немцев Украины, тоже готовили к депортации в Казахстан, но не успели. И расстрелять тоже не успели, а планировали.

4 октября 1941 года возле рва на окраине Мелитополя были расстреляны тяжелораненые красноармейцы, находившиеся в местном госпитале. На следующий день расстреляли учащихся ремесленного училища, чтобы, по аргументации местных чекистов, они «не достались врагу» (!). В подвалах и во дворе горотдела КГБ уничтожили около ста подследственных, которых там же и закопали. А вот немцев, свезенных для депортации, расстрелять не успели – слишком быстро продвигалась на восток германская армия.

Короче, Брандтам и их землякам повезло. А спустя два года, уже под напором Советской армии, они вместе с германскими обозами откатились на Запад, в район Данцига.

В 1945-м, после окончания войны, семья Брандт могла уйти дальше на Запад в американскую зону, благо по-немецки они говорили без акцента, и спецслужбы, в том числе союзников, занимавшиеся репатриацией советских граждан, наверняка их бы не выявили, но они, поверив, что их возвратят на родину в Мариуполь, решили ехать «домой». В итоге Брандтов вместе с другими советскими немцами отправили не на Украину, а прямиком в Вологодскую область, в Грязовецкий лагерь НКВД №150.

Содержание там было жутким, люди мерли, словно мухи на морозе, и тогда глава семьи, каким-то чудом узнав адрес родственников, отбывавших ссылку в Казахстане, где по слухам было чуть лучше, решился бежать к ним.

Не буду описывать это их путешествие без документов по Волге до Астрахани, а затем в Акмолинскую область, где их и арестовали. Ведь в тот момент все немцы СССР находились «на вечном спецпоселении» и «за самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения» их жестоко наказывали вплоть до 20 лет каторжных работ.

Но Брандтам снова повезло. Энкавэдэшники, убедившись, что они в антисоветских акциях не участвовали, вместо каторги отправили на спецпоселение к родственникам в Астраханку под присмотр тамошней комендатуры. И потекла у них жизнь, как и у всех советских немцев – тяжко, тревожно, с зыбкой надеждой на изменения, но без уверенности, что к лучшему.

Там-то в Астраханке, Эдуард Брандт познакомился со своей землячкой Альмой Швебс, которая, как и он, была волынской немкой. Сыграли скромную свадьбу, и родились у них два сына: Вальдемар и Иоганнес и дочка, которую назвали Лилией.

Все их дети окончили вузы, правда, не те, о которых мечтали. Вальдемар, например, хотел стать летчиком и упорно к этому готовился: посещал кружок авиамоделистов, парашютную секцию, отлично плавал… Школу Вальдемар окончил без единой тройки и экзамены в Алма-атинское высшее военное авиационное училище летчиков успешно выдержал, однако, возвратившись домой, получил письмо, в котором ему сообщили, что он не принят по… состоянию здоровья.

Причина, по которой ему отказали, была лживой, но это никого не удивило. В мало-мальски престижные вузы и военные училища в те и последующие годы немцев в СССР не принимали.

Пришлось Вальдемару вместе с другом-одноклассником Александром Кельном, которого «зарубили» на экзаменах на мехмат Уральского госуниверситета, поступить в Целиноградский сельхозинститут. Ну, а по окончании он работал геодезистом, землеустроителем, был председателем районного профсоюза работников сельского хозяйства. Похоже сложилась судьба его брата Иоганнеса, сестры Лилии, ее мужа Рудольфа Ланге и будущей жены Вальдемара Зины Моор. И это несмотря на то, что все они были целеустремленными, работящими, прекрасно учились... Ну что ж, всем свойственно ошибаться и не раз, главное – избавляться от заблуждений. Брандты от заблуждений избавились. Осенью 1991-го их семья, пополнившаяся пятью внуками, переехала в Германию и поселилась в Деггендорфе…

… Перекрестившись, я опустился на скамью в кирхе. Какое-то время я смотрел на фотографию Вальдемара, вспоминая наши встречи и разговоры, его Зину, родителей, его тещу Эльзу Моор, пережившую дочь. Потом осторожно оглядел пришедших на прощание.

Было их человек восемьдесят. Большинство я знал – жил с ними в переселенческом общежитии, чем-то напоминавшем советскую коммуналку. Все мы тогда открывали для себя Германию, удивляясь германской пунктуальности, щедрости и… наивности. Наблюдая, как местные немцы работают, именно тогда я стал понимать, почему Германия, войну проигравшая, живет в разы лучше СССР, в ней победившего.

Мы дружно мечтали о работе. И все ее нашли. Нахлебником-социальщиком, что считалось столь же позорным, как для израильтян откосить от армии, никто из нашего заезда не стал.

В семье Брандтов первой работу нашла Зина в Пирмазенсе на шоколадной фабрике, хотя по образованию была педагогом. Помню, как едва не всем общежитием мы провожали их и как искренне за них радовались. Спустя некоторое время стал работать и Вальдемар, причем по профессии – геодезистом.

… Спустя три дня тело Вальдемара Бранда предали земле. Было много цветов, телеграмм соболезнования, проникновенных слов, посвященных не только Вальдемару, но и главной в его жизни любви – Зине.

Когда после похорон родные и близкие собрались за поминальным столом, то один из тостов был посвящен их детям – Александру, Ойгену и Лилии, живущим со своими семьями в Трире, Вайдене и Деггендорфе, но единодушно решившим, что их отец будет покоиться только рядом с их мамой. А потом с места поднялся Александр Кельн, приехавший из Гёттингена, и обратившись к детям, спросил:

– Знаете ли вы, как возник роман между вашими родителями?

– Нет – глянув на сестру и брата, сказал Александр Брандт.

– А ведь я был тому свидетелем и могу, если хотите, рассказать. Мы с вашим отцом были не только одноклассниками, но еще и однокурсниками. И жили в студенческом общежитии в одной комнате. Секретов между нами не было. И вот однажды приходит ему письмо, он его открывает и вдруг меняется в лице. Потом со словами: «Прочти и скажи, что это такое?» протягивает мне. С тех пор прошел 41 год, но текст письма запечатлелся в моей памяти».

Кельн сделал паузу и продолжил:

– Письмо было написано каллиграфическим почерком, без единой помарки:

«Здравствуй, Володя!

Представляю твоё удивление, когда ты распечатаешь этот конверт!

Если бы ты только знал, сколько раз я начинала и рвала письма тебе! Но наконец решилась и перешагнула через свою гордость и застенчивость, тем более что пример у меня есть – моя любимая Татьяна Ларина, первой написавшая письмо Онегину.

Я не называю тебе своего имени, но уверена, что ты догадываешься о моей любви к тебе. Знаю, что ты очень скромный и застенчивый и тебе не хватает смелости сделать первый шаг. 

Ты получишь это письмо во вторник-среду, и у тебя еще достаточно времени всё обдумать и набраться смелости пригласить меня на танец в ближайшую субботу в нашем ДК. 

Если не догадываешься, кто тебе пишет, значит – так тому и быть! Не судьба! Придется мне всю жизнь с грустью вспоминать свою первую, безответную любовь. До субботы».

– Меня разыгрывают? – спросил Вальдемар. – Не представляю, – ответил я. – А предположения у тебя есть? – Да, есть. – Так, давай в пятницу после занятий поедем домой, и ты всё выяснишь.

И вот мы входим на танцплощадку, и он, моментально выхватив взглядом группу девушек, одеревеневшей походкой приближается к ним и приглашает на танец вашу маму, будучи уверенным, что письмо написала именно она.

– Спасибо за письмо, – говорит он.

– Какое письмо? – удивляется Зина.

– Ну то, которое… Ну… Короче, я, кажется, ошибся.

Не буду пересказывать состояния, охватившего его. Весь красный, едва сдерживая слезы обиды, он, как только смолкла музыка, проводил Зину к подружкам и бегом рванул к выходу.

– Что это с Володей? – спросила одна из девушек. – Куда это он побежал?

– Не знаю, – ответила Зина. – Он вообще какой-то странный сегодня. Про письмо какое-то спрашивал.

– Так это же мы его написали! – воскликнула одна из девушек. – Мы всё ведь видим, что с вами творится, но вы оба такие стеснительные, что до пенсии молчать будете.

И подруги бросились догонять Вальдемара. А догнав, всё объяснили и привели обратно. Спустя некоторое время сыграли свадьбу. И была она самой радостной и красивой на всём белом свете.

Свой рассказ Александр Кельн закончил с трудом – душили слезы. И все при этом присутствовавшие тоже плакали, ничуть своих слез не стесняясь.

Александр Фитц (Мюнхен)

Читайте также:

1. Александр Фитц. Из записных книжен. Журнал «Партнёр», № 12 / 2019
2. Фитц номер один. Журнал «Партнёр», № 9 / 2019. Автор Н. Шполянская
3. Тайны немецкой души. Журнал «Партнёр», № 10 / 2011. Автор С. Дебрер
4. Первая мировая и немецкие погромы в Москве.Журнал «Партнёр», № 1 / 2018. Автор А. Фитц
5. Остзейская опора русского самодержавия. Журнал «Партнёр», № 2 / 2017. Автор А. Фитц