Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Журнал «ПАРТНЕР»

Журнал «ПАРТНЕР»
История >> Неизвестное об известном
«Партнер» №3 (210) 2015г.

CУДЬБЫ. Войне вопреки

Совместный проект журнала «Партнёр» и

Ambulante Pflege & Betreuungsdienst Viktoria GmbH


К70-летиюВеликой Победы

Елена Щербатова (Дортмунд)

 

Часть первая

 

С того майского дня прошла целая эпоха. Нам, знающим о войне понаслышке, она кажется нереальной, семнадцатью мгновениями чужой жизни. Но те, кто был в ее пекле, навсегда сохранили воспоминания о давно ушедших днях, о людях, оставшихся там навечно. Этим нашим совместным проектом мы хотим отдать должное всем, кто внес свою лепту в то, что назвали потом Великой Победой. Мы расскажем несколько историй о наших подопечных, каждая из которых могла бы стать сюжетом фильма или книги...

 

Митя Габаев. Долгий путь домой

Лето 41-го обещало быть жарким. Ватаги киевских мальчишек неслись к Днепру и с разбегу врезались в воду. Брызги летели в небо, высокое, синее, чистое... Среди этой смеющейся толпы был и шестилетний Митя Габаев.

 

21 июня детство закончилось сразу и навсегда. Отец, Семён Наумович, начальник цеха обувной фабрики, ушел на фронт и почти сразу погиб. Мама, Рива Борисовна, медсестра, осталась с сыном одна в большой, внезапно опустевшей квартире. Последнее, что запомнилось, это как отец пришел рано утром и сказал маме: «Бери сына и беги!» Они жили тогда на Подоле, Константиновская 37, в соседней квартире было три семьи, Чёрные, Вильские и Левины, жили дружно, вместе радовались и горевали, отмечали дни рождения и провожали в последний путь. И в этот страшный путь собирались вместе. Наспех сложив вещи и найдя подводу, поехали на Дарницкий вокзал, чтобы уехать подальше от родных стен, ставших вдруг такими ненадежными. Подали состав, люди кинулись занимать места в вагонах. Ехали в Белоруссию. На маленькой станции всех высадили, оказалось, что немцы совсем близко и необходимо ехать за Волгу, на Урал.

 Митя (1940 год, Киев)

В вагонах-телятниках доехали до станции Пост-Волынская, но и тут немцы наступали на пятки, пришлось ехать обратно. Чем питались, неизвестно. Поэтому так запомнился первый паек: килограмм ливерной колбасы и пачка сухарей. Это был пир, потом уже ничего не давали, жили впроголодь. Начались обстрелы, самолеты летели низко, входили в пике, сбрасывали бомбы и резко взмывали в небо. Люди выскакивали из вагонов, кидались в траву, закрывали собой детей, распластавшись по откосам. Крики ужаса и боли летели в небо вслед самолетам. Через несколько дней оказались на станции Тихорецкая. Митя остался сидеть на чемоданчике около базара, недалеко от станции, ждал мать – она ушла хоронить пожилую медсестру, которая сопровождала их поезд и внезапно умерла. Мать вернулась ночью, принесла две булочки, он запомнил их вкус, запах сдобного теста, сладковатую корочку, прилипавшую к сухим губам... Они сели у памятника Мичурину (это почему-то осталось в памяти), и тут началась страшная бомбежка, самолеты гудели, скидывая убийственный груз на обезумевших людей. Все ринулись врассыпную, а они так и остались сидеть, бомбы рвались повсюду, прятаться было негде. Мимо бежали люди, что-то кричали, один из них, здоровенный дядька, сорвал с Мити шлем танкиста, подарок отца, сорвал резко, едва не оторвав голову, и был таков. Прошло более семидесяти лет, а эта картина так и стоит у него перед глазами: дрожащий мальчик, прижимающийся к матери, грохот разрывающихся снарядов, крики, стоны, повсюду кровь и чья-то рука, грубо срывающая шапку с его головы... Было холодно, страшно, нет, жутко, и только мамины руки защищали, хранили...

 

Еще один случай мародерства: пересаживались в очередной поезд, последние деньги отдали за билеты, но в давке мальчик не смог попасть в вагон вслед за мамой, его оттеснили злые взрослые; тогда опустили окно, милиционер поднял мальчика и втянул внутрь вагона. Когда поезд тронулся, Митя увидел, что остался без ботиков, их забрал какой то дядя, оставив ребенка в одних носках. Но это так, мелочи, издержки войны...

 

В какой-то момент всё смешалось: поезда, перроны, станции, налеты, кровь, смерть, боль, да и как могло это уместиться в детской испуганной душе? Сохранились обрывки воспоминаний: вот он стоит в тамбуре и смотрит в окно наверху, в котором вдруг откуда-то возникает лицо их соседа, Семена Каминского, с окровавленной повязкой на голове, потом тот оказывается в их вагоне, протягивает буханку хлеба, кричит, чтоб убегали куда глаза глядят, и несется в соседний вагон, где едет его жена Полина и дети. Они были под Сталинградом и в Пензе, где кормили горячими щами, в Семипалатинске, где жили недели две, голодали страшно, сосед давал немного семечек. Два месяца жили на станции Григорополисская, «отъедались», хозяйка Тамара каждый день приносила пол-литра молока, а ее муж – пузыри со свинобойни, из которых жарили шкварки. Тем и кормились.

 

Это была жизнь среди ада, в которой даже дети привыкали к голоду и холоду, боли, потерям, смертям. В Пензе они получили письмо от киевских соседей Бобрицких, Исаака, Анны и их сына Иосифа, с приглашением ехать в город Карл-Маркс-Штадт, что на Волге.

 

Со дня начала их скитаний по дорогам войны прошло уже более полутора лет, наступил февраль 43-го. Кое-как доехали, поселились в комнате, где жило еще шесть человек. Мама устроилась в госпиталь, а Митя пошел в садик, потом – в школу: каждый день час туда и обратно. После Сталинградской битвы в госпитале было много больных, среди них – немцы Поволжья, не сладко им тогда приходилось, но это история, из которой не выкинешь ни слова, ни строчки, ни дня.

 

Дети выступали перед ранеными, Митя читал стихотворение на немецком языке, чужие слова звучали так непривычно, но он и сегодня помнит наизусть: Lustig, lustig, Erste Mai... Как удивительно устроена наша жизнь, как будто кем-то сочиненная и срежисированная! Мог ли тот маленький мальчик, прошедший ад кромешный, закалившийся и выросший настоящим человеком, предположить, что через 60 лет он окажется в стране, где все говорят на этом языке?!

 

А пока война заканчивалась, пришла пора возвращаться на свою Константиновскую, но маму не отпускали из госпиталя, и он уехал с киевскими соседями, семьей Бородавка. Их квартира была уже занята неким украинским писателем, и мальчику пришлось жить по теткам и дядьям, благо они уже вернулись. Было опять холодно, голодно, но запомнилось и другое: как заговорило голосом Левитана радио, дали свет, тепло, а потом вернулась мама и жизнь стала налаживаться.

 

Последние воспоминания о войне связаны с событием, которое на всю жизнь врезалось в память тех, кто 2 февраля 1946 года в Киеве, на площади Калинина (ныне Майдан), стали свидетелями казни двенадцати фашистских высших чинов, которых осудил военный трибунал, названный позже киевским Нюрнбергом. Вся площадь и Крещатик, лежащий в руинах, были запружены народом, люди выглядывали из окон, сидели на крышах... Митя видел, как к построенному эшафоту подвезли на платформах двенадцать человек со связанными руками и черными повязками на глазах. Эти люди, осужденные на смерть за страшные злодеяния, вели себя по-разному: кто-то был готов к последнему шагу, другие бились в рыданиях, пытаясь вырваться, но... вот уже петли накинуты, машины отъехали. Всё закончилось. И тут толпа, прорвав ограждение, принялась избивать повешенных, кидать в них камнями, бить палками, костылями, плеваться, выкрикивать проклятия. Одна из веревок оборвалась, и упавшее тело было растерзано в считанные минуты. С трудом удалось утихомирить людей, в сердцах которых кипела праведная ненависть.

 

Воистину непредсказуемы пути человеческие! Вот и Митя Габаев, киевский мальчик, лишенный детства, за 54 года рабочего стажа прошедший путь от помощника маляра до замдиректора по производству завода медицинской аппаратуры №20, вывезенного когда-то из Гамбурга, оказался в 2003 году в Германии, а через год приехал с семьей в Дортмунд, где родились его внуки, где живет он и сегодня.


Фанни Юнович.Лялька, Ляля, Лялечка

872 дня – это много или мало? Для человеческой жизни – совсем немного, для страданий, медленного угасания, потерь близких людей – невыносимо много. И не все вынесли, не всем удалось пройти через холод, голод, отчаяние, смертельный ужас ленинградской блокады...

 

Все звали её Лялька, Ляля, Лялечка, девочка-персик, поздний и от этого еще более любимый ребенок. Папа, Израиль Самуилович, – к тому времени 60-летний главный инженер топливного треста. Мама, Любовь Израильевна, – маленькая, полненькая, обаятельная, главный врач детской поликлиники №17 при больнице Пастера на проспекте Огородникова. Да и жили неподалёку, на Гороховой, в 32-метровой комнате окнами на Фонтанку. В начале июня Ляльку отправили с детским садиком за город, но уже через месяц вернулись, ехали целый день, пересаживаясь с одного поезда на другой. 8 сентября начались обстрелы, при первой же бомбардировке сгорели Бадаевские склады, была уничтожена большая часть продовольственных запасов: сахар, мука, масло...

 Ляля с мамой (1945 год)

Голодной зимой 1941-1942 гг. пожар этот сыграл роковую роль: дневная норма на иждивенца и ребенка была урезана до 125 граммов хлеба. Город накрыла жирная черная пленка, люди сновали по улицам, запасались продуктами. Родители были выше этого, отец говорил: «То, что есть в доме, то и есть. Чужого нам не надо.» Спасение пришло в лице няни Шуры, дочки молочницы из псковской деревни, которая жила по бабушкиным заповедям: «Если начинается война, нужно запасать продукты». И она запасала. Но вскоре Шуру отправили на рытье окопов, и жизнь превратилась в вечные поиски пропитания.

 

В их квартире жила еще Лида с тремя детьми, а в маленькой комнатенке для прислуги ютился Андрей Иванович Бородин, но он уехал в начале октября, оставив соседям ключи. Впоследствии эта комната их спасла. А пока, до наступления морозов, оставались в своей, становящейся с каждым днем все холоднее. Папа уже не мог работать, только мама каждый день ходила в больницу. Отключили воду и свет, топили печь, большую, круглую, вверху которой была площадка – Шура изредка вытирала там пыль. Дрова хранили в подвале, откуда их таскали на третий этаж по черной лестнице, парадный вход забили, опасаясь мародеров. Однажды, в конце ноября, папа отпустил Ляльку погулять. Он смотрел, как она спускается вниз по черной лестнице, когда раздался страшный грохот, дом задрожал: два огромных окна в их комнате вылетели вместе с рамами, а здоровенный шкаф упал прямо на диван, где они обычно сидели. Бомба взорвалась рядом с домом, но он выстоял – в 1817-ом строили на совесть.

 

С ноября начали голодать, паек урезали, рубили мебель, жгли книги, в комнате сидели в шубах, говорили что-то про печку, и тут Лялька вспомнила, что у них есть еда, много еды. Родители не поверили, но мама всё-таки встала на стул и ахнула: котлеты, сосиски, колбаса, пирожки, кусочки хлеба, булочки, печенье, всё хорошо высушенное, покрытое пылью, но съедобное, лежало перед ней горой. Это было чудо! А получилось так: толстенькая, капризная девочка не любила есть одна, другое дело у Бобы, соседа, куда мама раньше носила кастрюльки. Поэтому, когда Шура ставила перед ней тарелки с едой и уходила за чаем, Лялька быстро забрасывала всё на печку. К счастью, мыши не смогли туда добраться. Очистив от пыли клад, мама сложила его в наволочку, оказалась добрая половина, и это спасло их от голодной смерти в ту зиму. Потом мама плакала и благодарила Шуру, что долго там не убирала. И, конечно же, Ляльку.

 

Вскоре они перебрались в маленькую комнату, ее и отапливать было легче, и окна выходили в "колодец", типичный двор санкт-петербургского доходного дома. Поставили буржуйку и кое-как грелись. Папа, считая себя нахлебником, отдавал паек своим девочкам и в январе 42-го попал в госпиталь для дистрофиков, который располагался в 261 школе на Гороховой, лежал в 1-б классе, куда 1 сентября Лялька так и не попала. Мама обменивала посуду, серебро, белье, зимние пальто с мехом на продукты. Не смогла расстаться только с папиными золотыми часами и своей чернобуркой. Папе стало лучше, больных кормили жидкими супчиками, кашами. Через месяц он вернулся домой, провожал и встречал маму из больницы. Однажды, когда она шла домой с бидончиком, в котором был суп из лаврового листа, на нее напал обезумевший от голода человек, жидкость разлилась и мужчина начал жадно лакать пропахший лаврушкой жидкий грязный снег... К февралю 42-го семью перевели на казарменное положение, стали жить в домике при больнице, с бомбоубежищем в центре парка: в погреб, где раньше хранили продукты, теперь при воздушной тревоге тащили всех больных. Был там еще один корпус, желтый, выходивший на Фонтанку, откуда при налетах раздавались нечеловеческие крики, сумасшедшие выпрыгивали из окон, их ловили и снова закрывали в желтом доме.

 

Несколько картин память цепко удерживает: булочная напротив больницы, кто-то вырывает у женщины кусочек хлеба и тут же начинает жевать, его бьют, он падает, закрывая руками рот. Или самая страшная ночь в ее жизни, пасхальная, с 4 на 5 апреля 42-го. Самолеты летят низко, с трещотками и пищалками, город горит, целятся в порт, в Варшавский и Балтийский вокзалы, заводы – всё это находится рядом с больницей. Устрашающая какофония звука и света: взрывы, огненные всполохи, вой сирен, стоны, крики, кровь... Мама уводит их в боксы, разделенные стеклянными перегородками, сидят прижавшись, чтобы если умереть, то вместе. Лялька не выдерживает ужаса и засыпает, а когда открывает глаза, всё уже позади...

 

Весной парк засадили овощами, собирали молодую крапиву, голод был постоянным. Но дети есть дети, и они нашли игру, от которой сегодня у нас застыла бы в жилах кровь. В парке был морг, куда на полуторках свозили со всего города мертвецов, дети бегали встречать каждую машину и дергали сваленные кое-как трупы за руки и за ноги. Так дикая правда войны превращалась в повседневную реальность, быт блокадного города закалял детские души. Папа учил их читать, писать, считать, таким был их первый класс...

  Ляля с папой (1938 год)

К лету паек увеличили, стали давать водку, крупу, а 24 августа началась совсем другая жизнь: больницу, детский сад и детский дом эвакуировали в Ярославль. Мама как главный врач сопровождала эшелон. До Ладоги ехали на поезде, потом пересели на буксир, который тянул три баржи. Начались бомбежки, в последнюю баржу попала бомба, и она пошла ко дну, потянув за собой остальные две. Детей расстреливали в воде, спасти их было невозможно. Так, со страшными потерями приплыли в село Кобона, что расположено при впадении в Ладожское озеро реки Кобонки. Здесь проходила Дорога жизни, был построен порт, подведена железная дорога, Староладожский канал еще с начала 18 века соединил реки Волхов и Неву. Оставшихся в живых погрузили в теплушки, мама ходила вдоль вагонов, собирала еду – ее приносили местные жители – и складывала в единственный пассажирский вагон, который строго охранялся. Она следила, чтобы детей не перекармливали: после стольких месяцев голода это было смертельно опасно. Сама она превратилась в ходячий скелет. На остановках грели воду, мыли детей, но они всё равно болели и умирали.

 

Так добрались до Ярославля, что было потом, Лялька запомнила плохо. Как-то оказались в казахских степях, в Алге, район Актюбинска, где в те времена был построен большой химический комбинат, руководил его строительством и работой двоюродный брат Ляльки, впоследствии лауреат Ленинской и прочих премий, Семён Львович Варшавский. Туда же эвакуировались их многочисленные родственники. До лета 44-го жили на окраине поселка, в домике окнами в степь. Ишаки пронзительно кричали, протягивали через открытые окна головы на жилистых шеях и тащили всё, до чего могли дотянуться. Лялька пошла в школу, писали на газетах. Из той жизни запомнился вкус паслена, ягоды собирали в степи, сдавали в госпиталь; выступали перед ранеными.

 

Потом в сенях появилась Бурёнка, мама плакала, не знала, как к ней подойти, помогла соседка-казашка, многодетная мать. Ее дети с утра выходили и садились перед домом, все в ряд. И так каждый день. Это тоже осталось в памяти, как нечто совершенно необъяснимое. Потом дали цыплят, их растили, носили на руках и не могли есть – меняли у соседки на мясо. Еще поразило: весенняя степь, покрытая тюльпанами, змея, заползшая однажды в кровать, и те же ишаки, упрямо не желавшие везти тележки.

 

К осени 44-го госпиталь перевели в Торопец, недалеко от Великих Лук, папа работал, как и в Алге, медстатистиком. Мечтали вернуться домой, но вызов всё не приходил, и мама поехала в Ленинград, на электричках, везде проверяли паспорта, на Московском вокзале обманула милиционеров, прикинувшись встречающей родственников, которые в очередной раз не приехали.

 

В больнице коллеги ей чрезвычайно обрадовались и тоже не понимали, почему нет вызова. А объяснилось всё просто: чиновники торговали вызовами направо и налево. Только через год им удалось вернуться, сначала в Сестрорецк, потом к себе. Их комнату заняли, вещей не осталось, даже игрушки пропали, потом комнату вернули и Лялька пошла в 261 женскую школу. В годы эвакуации она росла и училась вместе с мальчишками и во многом их превзошла: из толстенькой капризной девочки вырос хулиган, футболист, драчун, далекий от девчоночьих глупостей...

 

А потом.., потом была такая длинная жизнь: институт, замужество, два сына выросли и уехали в Германию, вслед за ними, в 1994-м, переехали в Дортмунд, ходили по улицам, вглядывались в лица местных пожилых людей, внутри сжималась пружина и в глазах стоял вопрос: а ты, кем был тогда ты?


<< Назад | №3 (210) 2015г. | Прочтено: 305 | Автор: Щербатова Е. |

Поделиться:




Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Топ 20

Идиш – германский язык, но также и еврейский

Прочтено: 23479
Автор: Пиевский М.

Версальский мирный договор

Прочтено: 4658
Автор: Клеванский А.

Мистические тайны Гойи

Прочтено: 3231
Автор: Жердиновская М.

РЖЕВСКАЯ МЯСОРУБКА

Прочтено: 3169
Автор: Аврутин М.

Немецкая слобода и российская история

Прочтено: 3088
Автор: Воскобойников В.

«Фабрика ядов работает без выходных…»

Прочтено: 2972
Автор: Хоган С.

Первый комендант Берлина – Генерал Берзарин

Прочтено: 2702
Автор: Векслер Л.

«Крымнаш» или всё-таки не наш?

Прочтено: 2618
Автор: Переверзев Ю.

«Как же так, Ваше Величество?»

Прочтено: 2566
Автор: Парасюк И.

Бабий Яр. Крик безмолвия

Прочтено: 2516
Автор: Плисс М.