Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Анна Шаф

Горькие судьбы.

Часть 3

 

 

 

- М А Й Б А Х   П Е Т Е Р

 

Родился я в Ленинграде на правом берегу Невы в 1933 году. Детдомовский я, носило меня по белу свету, многое видел и многое пережил.

Когда началась война нас, детей, у матери было пятеро, да еще двойняшки, две девочки родились. Обе потом умерли. Может и к лучшему, куда бы с ними в такое тяжелое время? Жили мы в это время в поселке Золотое, в ста километрах от Саратова. Отец работал на пекарне конюхом, жили неплохо. Когда приказ вышел об эвакуации, все село пришло в движение. Нашей семье дали телегу, разрешили в полчаса собраться и повезли в телеге на реку Волгу, там погрузили в баржи. Такие баржи еще при Стеньке Разине были: большие, дубовые с двойным дном. Первый слой: бревна со смолой и паклей, чтоб вода не просочилась. а верхний слой уже не смоленый. С одной стороны мужчин посадили, с другой стороны - женщин и детей, а вокруг охранники ходили. Привезли на станцию, там стали людей в вагоны для скота распределять. Наш вагон был холодный, в полу дырки, при езде задувало. Ехали два месяца, без воды, в тесноте. На станциях бегали за водой, ее катострофически не хватало. Многие заболели дизентерией, их оставляли на станциях, а сами ехали дальше. Некоторые умирали в дороге... Кому нужны на станции мертвые тела? Их выкидывали на ходу поезда из вагона.

Привезли нас в Казахстан, на станцию Курорт Боровое, в поселок Щучье. По казахски Бурабай называется. Бура - это верблюд одногорбый. За семь километров от Борового стояли готовые бараки. Холод стоял жуткий, замерзали мы там и болели. Простыла крепко наша мама, Елизавета Петровна. А красота вокруг неописуемая! Леса сосновые, горы Лысуха, Синюха, Спящий рыцарь! Озера вокруг, всего 33 озера в этих местах насчитывается.

Немного времени пожили мы все вместе, а потом отца забрали в трудовую армию в город Челябинск. У нас украли продуктовые карточки, по которым мы получали порцию хлеба. Мать стояла в магазине, пока последний человек отоварится, потом продавец тетя Фая, добрая была женщина, крошки сметала, корочки отвалившиеся – это нам доставалось. Питались в основном мороженой картошкой. Летом колхозники собрали богатый урожай, а вывозить уж некому было, работники на фронт ушли, огромные гурты с картошкой на полях остались Сначала их охраняли, а когда мороз стукнул, картошка замерзла, охранять ее перестали. Мы ходили туда, набирали, этим спасались от голодной смерти. Ходить надо было в самодельной обуви, калоши были у нас одни на  всю семью, ходили в обмотках. Осенью мать с другими женщинами ходила перебирать картошку, порезанную отбрасывали в сторону. А вечером со смены домой идти – комендант всех строго обыскивал. Псих был, обозленный человек, обижал женщин. Мерзлую картошку опускали в холодную воду, она там отходила от мороза. Солидол был у нас белый, технический, этим солидолом сковородку смазывали и жарили картошу. А с замороженной картошки шкурка тоненькая легко снималась, а вкус водянисто-сладковатый. Зимой двух старших братьев забрали в трудармию, и больше я их не видел.

Мать от простуды так и не отошла, умерла. Повезли нас троих братьев в детский дом. Младшего в специальный, для маленьких детей, Климу ведь только три года было. Детдом хороший был в Щучьинском районе на Чебачьем озере.  А нас со старшим братом привезли в детдом городка Степняк. Брату было уже тринадцать лет, его сразу поставили на рабочее место, а меня определили учиться. Плохо было мне в детском доме, сбегал я оттуда четыре раза.

Однажды утром, помню, побежал в Щучье, к дому, где мы раньше с матерью жили.  К ночи добрался. Я босиком бежал, а холодно было, лужи подмораживало, а на мне одни штаны и майка. Посмотрел в окно дома: там за столом люди сидят и кушают. Я постучался. Вышел крепкий высокий старик, стал расспрашивать, откуда и кто такой. Я помню, что поздороваться постеснялся, но фамилию свою назвал. Тут вышла женщина и говорит:

- Я отведу тебя в дом один, там тебя накормят, - и повела.

Пришли в небольшой дом, в три ступеньки крылечко, дверь открыли и запах такой домашний родной я почувствовал. Сидит за столом милиционер, а перед ним лучина в жестянке горит. Стал он меня спрашивать, мол, сколько лет, когда сбежал. Написал бумагу и говорит:

- Иду, посиди в другой комнате на скамеечке.

Я зашел, а там отец мой на лавке сидит. Он из трудармии сбежал, его тут поймали. Я заплакал, отец тоже. Обнял он меня, прижал к себе, завернул в старую фуфайку – так ночь прошла. Утром отца повели в горы куда-то. Я шел сзали и боялся за отца, ведь у милиционера пистолет на ремне висел. Потом я отстал и пошел на станцию. Сел в проходящий поезд и приехал на станцию Акбасар, бывший Акмолинск.

Поместили меня в детприемник, оттуда детей беспризорных распределяли кого куда: одних в ФЗО - профессиональное училища, других по детским домам. Меня на машине назад повезли в мой детдом. Немного побыл и опять сбежал, искал отца. Отец опять без спроса из трудармии ушел, жил у одной вдовы-казашки. У нее муж на фронте погиб. Отец спал в ее доме в углу на фуфайке. Одежду на отце хорошо помню: мать купила ткани, что на шторы берут, крепкая ткань с выдавленным рисунком, и сшила штаны отцу, мать всю семью обшивала, вот в этих штанах он и ходил. Увиделись мы с ним случайно на станции. Он обрадовался и к казашке этой повел меня, помню адрес: улица Пролетарская, дом 75. Имя у женщины интересное было - Бедая, в переводе с казахского «пшеница».  Бедая напекла хлеба на табоне – сковороде. Хлеб из печки вкусный был. И мяса наварила много, они как раз животину закололи. Ночью спали с отцом вместе, а наутро они собрали меня в дорогу: полную сумку мяса и хлеба с собой положили. Одиннадцать километров шел я пешком  к брату Климу. Пришел к вечеру, вижу - сидят на ступеньках дети. Братишка узнал меня, обнялись, заплакали оба. Зашли в комнату, где он спал с ребятами, я достал завернутые мясо и хлеб, а ребятишки вокруг стоят, жадными глазами смотрят. Конечно, раздал я все угощение. Тут воспитательница пришла, повела меня к директору. А директора тоже Елизаветой Петровной звали, как и нашу маму. Она разрешила мне месяц рядом с братом пожить.

Хочу еще об отце рассказать.    

Отец у меня был человек замечательный. Крепкий, коренастый, он никакой работы не боялся! Когда работал грузчиком на волжском причале - носил мешки. Один мешок с пшеницей нес по лестнице сто двадцать ступенек, а другие грузчики вдвоем один мешок несли.  На барже забросят ему мешок на спину, и он несет его вниз. Вот такой силы был человек!

Однажды опять пришел я в дом, где мы с мамой жили, искал отца. Тогда там уже пожилая немка жила. Меня увидела, спрашивает:

-Ты Якова сын? Майбах?

Она сказала, что отец умер. Пошел я на кладбище, новые могилки посмотреть, да не нашел даже крестика. Так закопали, неизвестно где, как и маму нашу. Потом уже, взрослым, я снова приезжал туда, ходил по кладбищу, вроде навестил родителей. С братом Климом мы не растерялись, я навещал его, семья была у него... Давно он умер.

Ну, расскажу все по порядку. В детском доме нас, подростков, повели к врачу. Мне было тринадцать лет. Врач по коленке постучал, карандашом перед глазами поводил и спрашивает не хочу ли я  в ФЗО в Караганду поехать учиться. Там хорошо, мол, кормят, поят. Пообещал мне два года добавить в документах.

Я согласился. Перед отправкой в Караганду наша кладовщица одела меня с иголочки, потому что старший мой брат с ней дружил. Повезли нас в город на машинах. Там были такие бураны, человека враз сметало с земли, ходили по веревке в столовую, впереди и сзади шли мастера, а домой в такие бураны не ходили. Я работал плотником в строймонтаже, жил в общежитии. Работать было положено до тридцати градусов мороза, а там часто больше было, стояли у костра, грелись. Там я простудился. Потом я пошел в шахту работать, прошло шесть лет, я женился на Лине, родилась дочь. Жизнь была налаженная, жили в буровом поселке, работали на добыче руды, Казахстан ведь богат рудами. Все бы хорошо, но тут пришла беда: на меня упала «пачка»  - это часть кровли в забое. Если люди травмируются, то начальство шахты не получает месячную премию,  поэтому никто не спешил составлять акт о травме, тем более доказательств нет, что получил удар по голове. Поехал я искать правды в город Алма-Ата в Министерство здравоохранения. Там меня положили в больницу, обследовали и выдали справку. Я с этой справкой вернулся в свою шахту. Прихожу и предъявляю справку. Меня направили в Карагандинский научно-исследовательский инстутут, то есть в психушку упрятали. Оттуда попал я в городок Компанейск, что в ста километарах от Карганды, в дурдом. Бараки старые, раньше в них пленных немцев держали, печки поставили, и поселили больных. Страшное место! Там пробыл я год.  Много молчал, уверовал в Бога, переосмыслил мою жизнь, стал на вещи по-другому смотреть. Я верую до сих пор, жена моя Лина тоже.

После больницы дали мне вторую группу инвалидности. Родители жены умерли, мы перешли жить в их дом, наш домик мы отдали за землю, большой хороший участок земли рядом с домом был. Хозяйство, конечно, как без него? Сыновья народились.

В Германию мы приехали в 2004 году. Очень нам тут нравится, мы с женой на пенсии, деньги нам дают, сытно, красиво. Все хорошо, жалко, что раньше не было возможности приехать!

Мы с женой вырастили четверых детей: трех сыновей и дочь. Сейчас у них свои семьи, всего нас в Меттманне восемь человек, а в Ратингене еще девять. Это дети, их супруги, внуки наши, а недавно правнук появился.  

 

 

- М А Й Е Р   И Р М А

 

Я родилась в августе 1938 года в Ленинградской области в селе Сушары. Это рядом с бывшим Детским Селом, сейчас - городом Пушкин. Это очень красивый пригород Санкт-Петербурга, там находится огромный роскошный Екатерининский дворец, при нем – Лицей, в котором учился Александр Сергеевич Пушкин.

Моя мама, Квинт Берта,  попала в Сушары таким образом. В Саратове , на Волге, где она родилась и жила было очень голодно. Голод выгонял людей с насиженных мест, и они шли искать работу и хлеб по всей стране. Мать у нее умерла рано. Отца раскулачили, отняли подворье и дом.  Моя мама с отцом и старшими братьями в поисках куска хлеба из Поволжской республики немцев попала в Ленинградскую область. Там она познакомилась с Гейном Петром  и  вышла замуж, родилась я,  потом  - брат Саша. Мама и папа работали в совхозе. В финскую фойну отца забрали в армию. Когда началась Великая Отечественная война, отец приезжал к нам в блокадный Ленинград, их войска стояли в Гатчине. Помню, как он сажал меня на колени и гладил  по голове. Тогда мне было примерно четыре года.

Осенью был приказ освободить  наши дома и выйти жить в окопы. Мама была беременна. Она с сундучком, с Сашей на руках, я держалась за ее юбку, на веревках привязаны две козы – так наша семья вышла в открытое поле, чтобы жить в окопах. Людей было много, все также вынуждены были покинуть свои дома. Вышли мы в сентябре, и жили так до марта 1942 года. Поле простреливалось, ведь здесь проходила линия фронта. Окоп оборудовали под землянку, сверху положили доски и забросали камышом и листьями, зимой набросали кучу снега – это был наш дом. Козочек солдаты забрали сразу. Пропитаться было очень трудно, каждый день надо было идти в пригород через поле. Получали дневную норму - 125 грамм черствого, черного, как земля, хлеба с опилками, один раз в месяц давали полкило крупы. Мы собирали лебеду, листья осенью рвали и варили суп. Рядом с нами жила семья дяди. У них сначала была корова, она очень выручала молоком. Света не было, коптился масляный фитилек. Мама научилась убегать от снарядов: если самолет строчит, надо бежать прямо по курсу за самолетом, потому что снаряды ложатся немного сбоку. Ходили обычно группой в несколько человек. Однажды рядом с мамой мальчику десяти лет снарядом оторвало голову, и мама поседела. Ей тогда было двадцать пять лет.

19 марта 1942 года приказом нас, как лиц немецкой национальности, выслали в Якутию. Ехали вместе с дядиной семьей и множеством таких же высланных в телячьих вагонах в антисанитарных условиях. Братишка Саша в дороге умер от дизентерии. На севере по реке Лене спускались на баркасах. Баркасы были низкими, без перил.  Один мальчик наклонился неловко и выпал в ледяную воду. Матрос хотел спасти его, нырнул за ним и тоже погиб. Ехали примерно один месяц. Наконец, приехали в бухту Тикси Устьянского района. А там пусто, нет ничего, одни кустики и скалы, деревья там не росли - климат не позволял. С помощью местных жителей постоили себе юрты из оленьих шкур, окошки закрывали льдом. Мама родила брата Вовочку, он умер в два года от золотухи, потому что не было никакой гигиены. Мама пошла работать в море, ловить рыбу. Приходила мокрая, холодная. В одной юрте жило четыре семьи, просередине стояла печурка. Мы, дети, тоже помогали взрослым работать. Помню, как  человек двенадцать детей, женщины и один одноногий старик тянули невод из залива, полным рыбы. Рыбу ловили в море на лодках, там их называли баркасами. Полузамерзшие, плохо одетые, красные мы прибегали домой к маленькой печке. За день такой работы нам давали одну селедку.

На севере вечная мерзлота, мы жили в Заполярье. Морозы стояли бывало за семьдесят градусов. Часто мела пурга, в бураны прекращалось всякое движение. Между юртами, крытыми шкурами оленей, протягивали канаты и по ним шли, иначе можно было заблудиться и замерзнуть в двух шагах от юрты. Как-то раз молодежь решила пойти в соседнюю деревню, собралось двадцать семь человек. По дороге их застигла пурга и все замерзли. Двое из них были нам родными. Это были дядины дети. Природа там опасная для человека, но непередаваемо красочная. Особенно цветы прекрасные, лето только один месяц – август, в это время вся земля покрывается яркими оранжевыми, желтыми, синими, красными цветами. Чаек там очень много. Мы собирали весной яйца, хорошая  поддержка была в голодные годы.

В 1947 году в трудовой армии в городе Коркино Челябинской области погиб наш отец. Он упал в шахту, никто за его смерть не ответил.

В 1948 году жизнь наша поменялась, мы переехали в город Покровск,  на кирпичный завод, это в восьмидесяти километрах от Якутска. Мама стала работать, я хотела в школу, но не было теплой одежды. По распределительным карточкам все получали хлеб, мыло, махорку. Мужчины в доме не было, на махорку мама выменяла мне меховой комбинезон. Мне исполнилось уже десять лет, и я, наконец-то, пошла в школу. Было голодно, помню норму пайка: одна мороженая рыба на один день, собакам тоже давали одну мороженую рыбу. Собаки нужны на севере, это единственный транспорт там. Рыбы тоже было мало, надо было всю выловленную рыбу сдавать государству. В Покровске мама встретила и полюбила хорошего человека, вышла снова замуж, муж  работал конюхом. Но замужество было очень коротким, в несколько месяцев. В феврале 1949 года муж умер от простуды.

В апреле родилась моя сестра Маша. Мы переехали в город Якутск. Мы с мамой выстроили себе засыпной домик. Доски пилили  на козлике, такая подставка специальная, между досками опилки засыпали. Теплый домик вышел! Мама перешла работать в больницу санитаркой в инфекционное отделение, носила дрова из больницы, отапливала нашу избушку. Я нянчила Машеньку. Мама приносила с работы остатки еды, и мы смогли завести свинью и курочек. Воду брали на водокачке, платили по двадцать копеек за ведро. На санках стояла бочка, туда наливали пять ведер и везли домой. Тяжелая была бочка, больше меня. Я собирала шишки в лесу, топила самовар. Лес давал ягоды, грибы.

Семилетку я закончила в девятнадцать лет. Пошла учиться на курсы радистов. В 1957 году нашелся мамин брат, он с  семьей жил в городе Коркино Челябинской области. Решено было переехать к нему. Путешествие назад было комфортабельным: по реке Лене плыли на двухпалубном пароходе до станции Осетрово, потом по железной дороге до Челябинска.

Коркино - город шахтерский. Мамин брат работал на шахте электриком, он хорошо нас встретил, помог обосноваться. Домик в Якутии мы продали, на эти деньги купили маленький домик в Коркино.  Здесь я пошла работать швеей, шили капоты на машины, матрасы, одеяла, телогрейки. Швейная фабрика большая, работали дружно. Дядина семья тоже переехала в Коркино. Мама работала в инфекционном отделении в больнице, у нее в Якутии было наработано десять лет трудового стажа, а в инфекционном отделении шел льготный стаж, так что мама вышла на пенсию в пятьдесят лет. Но здоровье ее было неважным, в это время она заболела психически и в таком состоянии дожила до девяноста лет, еще успела Германию увидеть. Мама была со мною рядом до конца жизни. Родной язык для нее был немецкий, она заканчивала в Саратове немецкую школу, писать по-русски могла с трудом.

В 1959 году я вышла замуж, уехала в Кустанайскую область, родила пятерых детей. Жизнь моя была сложной, работала на разных работах, окончила техникум молочной промышленности, работала мастером на молокозаводе. В поисках хорошего климата наша семья переехала в Узбекистан. Но там не смогли ужиться, постоянная работа на хлопке выматывала все силы. Потом жили в Казахстане. Там работали на стройке, я стала бригадиром строительной бригады, мы сдавали жилье, магазины детские сады под ключ.

Выросли и поженились дети. В 1992 году умер муж.

В 2000 году вместе со своей большой семьей я приехала в Германию. А недавно встретила замечательного человека Александра Квинта, по случайности однофамильца моего деда, и переехала из Баварии  в город Меттманн. Я довольна, как сложилась жизнь моих детей здесь в Германии: дети и их супруги работают, внуки учатся. Надеюсь, что никому из них не придется пережить столько трудностей, сколько их досталось на нашу долю.  

 

 

 

- М Е Р Ц    В А Л Ь Д Е М А Р

 

28 августа 1941 года был издан Указ о переселении русских немцев. Приказ подписал сам Сталин Иосиф Виссарионович. Дошли слухи, что при этом он сказал: «Не просто выселить, а выселить с треском!»

Наша семья, состоящая из родителей и трех детей, жила в деревне Фриденхайм Саратовской области республики немцев Поволжья, мне в ту пору было шесть лет. Когда объявили , что через сутки всех выселят, началась суматоха. Люди забивали скот и срочно варили мясо. Те, кто успел приготовить в дорогу еду, были относительно сыты, не голодали в дальнем пути. Объявили, что можно сдать багаж, люди бегали с одеждой по деревне, носили нажитые трудом вещи, но к сожалению, никто багаж назад не получил, все пропало неизвестно где.

На следующий день нас стали грузить в вагоны, предназначенные для скота, так называемые вагоны-телятники. В вагоне, в который вошла наша семья, сверху находился люк, который стучал при стыке рельсов, я как сейчас слышу этот стук. Семьи ехали полные: мужчин еще не забрали в трудовую армию. На станциях люди выбегали купить арбузы, семечки, пирожки. Вагон был полон, лечь было негде. Сидели, плотно прижавшись друг к другу, спали тоже сидя. Туалетом служило ведро с водой, накрытое тряпкой.

Помню, что одна женщина рожала в этих условиях. Угол занавесили простынями, и она родила без помощи врача, без теплой воды, в холодном вонючем вагоне.

Ехали до Красноярского края почти месяц. Все семьи были распределены по колхозам. Мы и еще две семьи направлялись в колхоз, что находился за тридцать км от станции. За нами прислали телеги, запряженные лошадьми. Грязь стояла ужасная, телеги были тоже грязные, мы едва двигались. Тридцать км ехали почти сутки. Когда проезжали по селам и деревням, то народ выходил смотреть на нас: « Фашистов везут». Мы были детьми и не очень переживали по этому поводу, а вот родителям было очень тяжело.

Приехали в деревню Орловка, устроились в семьях местных жителей. Через несколько месяцев забрали мужчин. Выживали кто как мог...  Наши односельчане по фамилии Дин и Лахман были очень бедными. Мы питались картошкой, а они только конской падалью. В колхозе лошади сдыхали от голода. Самые худые падали. Их мясо сразу расхватывали, вымачивали и ели. Тяжело приходилось женщинам с детьми. На лето колхоз выделил нам корову, чтобы мы ее кормили и питались молоком. Это очень помогло нам. Корова должна была отелиться. Однажды корова исчезла. Мы горевали: думали умрем теперь без молока. Но корова оказалась хитрая, она отелилась в лесу и через неделю привела нам теленка. Вот было радости!

Хорошо помню день Победы. В деревню прибежала женщина. Она плакала и говорила: «Конец войне!» Мы очень радовались, надеялись, что вернется отец. В это время отец находился в трудармии, работал на заводе. По профессии он был краснодеревщиком, его поставили делать приклады к оружию. Место было хорошее,  другие работали на лесоповале, многие там умирали, замерзали. Оставались семьи без отцов. А наш остался жив, после приказа вернулся к нам.

Казалось бы, война кончилась, и начнутся времена полегче. Но это «полегче» никак не наступало. Мы, дети, выполняли разнообразные сельскохозяйственные  работы: боронили, сеяли, пропалывали культуры, потом собирали урожай. Я очень старался в школе, хорошо учился, был настойчив. Приведу такой пример.

В деревне в то время не было электричества. Одно радио было в конторе, туда тянулись люди, узнавать новости. Мне очень нравилась физика, я своими руками делал наглядные пособия для уроков. Директор школы, Щербаков Федор Сергеевич, преподавал этот предмет, а после уроков вел кружок, я там был активистом. Однажды по схеме я сделал детекторный радиоприемник. Я умел паять, из проволоки мотал катушки, гнул жесть. Директор всячески поощрял меня.  Выпрямитель-диод мы с ним сделали из опилок свинца и горючей серы. Антенны нигде нельзя было достать, пришлось просить деньги у отца и привезти из города сорокаметровую антену. Чтобы не пробило молнией, мы ее заземлили. Наша семья стала слушать радио. Вскоре вся деревня узнала, что у нас есть радио, народ стал стекаться к нам, приходили в любое время дня, это очень мешало домашним. Мужчины курили, женщины лузгали семечки. молодежь веселилась. Нужно было что-то придумать. В больших селах громкоговорители висели на столбах и были подключены к местным электростанциям, но у нас была небольшая деревня.  Для радио нужен был постоянный ток в шесть вольт. Федор Сергеевич купил мне лампы, пятьдесят стаканов и много поваренной соли, я нашел медный самовар, разрезал его на пластинки, а угольные стержни взял в районной телефонной станции из старых выброшенных батарей. Быстро и с охотой сделал я батарею для радио. Каждые три дня надо было частично обновлять солевой раствор. Но это делал я систематически и с удовольствием, люди стали слушать радио на улице, уже не заходили в дом.  Директор прочил мне большое будущее, советовал обязательно продолжить образование.

В шестнадцать лет все ребята получали паспорта. Все получали, а я – нет, я был немец. На линейке в школе всем выдали паспорта, а я не получил. Мне было очень обидно. Комендант сказал: «Ты теперь под комендатурой, будешь ходить отмечаться каждый месяц». Это было тяжелое время для меня. Посещали мысли о никчемности такой жизни, печаль лежала на сердце. Много думал, размышлял. По окончании школы я поехал в город Канск Красноярского края в училище связи. Документы у меня там не приняли, директор училища откровенно сказал: «Я тебя принять не могу, не проходишь по национальному признаку». Так я получил от ворот поворот.

Я решил бороться. Взял учебник Констутуции СССР, поехал в районную комендатуру, которая занималась всеми делами с русскими немцами. Пришел к коменданту и объяснил, что хочу в Красноярске поступать на учебу. А комендант не дает разрешения, говорит: «Нет, я не разрешаю, а поедешь сам, получишь пятнадцать лет тюрьмы». Я решил ехать к главному краевому коменданту. Поскольку ехал без письменного разрешения, то боялся попасться на глаза милиции. Оделся тепло и залез на крышу железнодорожного вагона. Триста семьдесят километров проехал я наверху в зимнее время! Лицо мое было черным от паровозного дыма, одежда прокоптилась. В привокзальном туалете города Красноярска я умылся и, чистый, пошел в комендатуру.

Районный комендант уже сообщил краевому, что я приеду. Сижу я в приемной в очереди, жду. Рядом села приятная женщина средних лет и заговорила со мной. Я рассказал ей свою историю. Она подбодрила меня: «Вы очень смелый человек» Мы познакомились, это оказалась жена героя-разведчика Рихарда Зорге. Именно он сообщил советскому правительству из Японии, что фашистская Германия хочет напасть  на Советский Союз. «Мой муж – герой, он заплатил жизнью за важнейшие сведения, а я под комендатурой. Ничего не могу поделать, нужно ходить отмечаться. А тебе желаю удачи!» А я был очень взволнован, боялся, что руки скрутят и в тюрьму поведут. Подошла моя очередь, я заглянул в дверь:

- Разрешите войти?

Вижу, у стола стоит полковник, одной руки у него нет. Думаю, наверно, обозлен он на всех фашистов и на все на свете. Я вошел и сразу встал на колени перед столом, за которым сидел полковник. Настойчиво так говорю:

- Если у вас нет сына, то станьте мне отцом, возьмите шефство, дайте возможность учиться!

Полковник был в шоке:

- Что с тобой делать? - На глазах у него слезы выступили. - Меня никто в бою до слез не доводил... Кто тебя такому приему научил ?

Я отвечаю:

- Никто. Никому не рассказывал, что я уезжаю в Красноярск, только родителям открылся.

Тогда он по-деловому заговорил:

- Я могу тебе помочь поступить учиться только  по сельскохозяйственным специальностям, стратегически неважным. В сельскохозяйственный институт сдают три экзамена. Я разрешаю тебе сдать пока один экзамен. Если сдашь – разрешу сдавать дальше.  

Я обрадовался:

- А слово свое сдержите?

- Сдержу!

Радостный,  пришел я в приемную комиссию института. Там узнал, что первый экзамен сдают по русскому языку. Опять удача: я ведь отличником был и предмет этот очень любил. На следующее утро пришел писать сочинение. Встретила меня учительница Мария Васильевна, как сейчас она перед глазами стоит: симпатичная такая и платье у нее крестиком вышито. Написал я на пятерку. Выписку о результате экзамена в секретариате взял и принес ее коменданту. Покрутил полковник выписку в руке и говорит:

- Еще раз экзамен сдавать будешь. Приходи в комиссию завтра в десять часов.

Пришел я, а там меня уже ждут представители от комендатуры. На этот раз надо было написать диктант. Мария Васильевна заметно волновалась.  Когда диктант был написан, и я дописывал последнее предложение, она наклонилась над моим листом, посмотрела, что я написал и легонько поцеловала меня в щеку. Я думаю, она боялась, что мои знания не подтвердятся, и ее обвинят в пособничестве немцу.

Так я добился разрешения на проживание в городе Красноярске, отмечаться ходил к этому коменданту. Остальные экзамены сдал я на четверки, и меня приняли в инстутут. Комендант потребовал от меня еще справку из Управления сельским хозяйством, что меня по окончании института возьмут на работу на должность агронома. Тут я уже смело пошел, очень просил, обещал, что потом в любую провинцию поеду, хоть за Полярный круг. Справку такую мне дали, и я закончил институт, потом университет, а потом кандидатский минимум защитил.

На работе был я всегда трезв, ни на какие сделки не соглашался, на всех ответственных постах работу выполнял добросовестно и честно. В коллективе прозвали меня Штирлицем, и скажу теперь, подводя итоги, что всегда был меченым. Фамилия моя МЕРЦ, и все сразу понимали, что я немец. И все-таки я добился многого: я работал главным агрономом областного управления сельского хозяйства, мне подчинялось сто одиннадцать совхозов, в которых было шестьсот агрономов, более десятка подведомственных организаций, сельскохозяйственный техникум, секретные лаборатории. Если все рассказывать, бумаги не хватит, чтобы все записать!

Пришло время, и я с семьей переехал жить в Германию, чему очень рад. Считаю, что это моя Родина теперь, здесь живут мои дети, внуки, братья с семьями и многочисленная родня.

 

 

- М И Л Л Е Р   М А Р Т А

 

 

Родилась я в апреле 1938 года в селе Попельное Николаевской области. У родителей нас было трое: брат  Виктор, сестра Лиля и я -младшенькая. Отец наш работал в колхозе счетоводом, был инвалидом без ноги. Однажды ночью в 1938 году приехал «черный    ворон» - это машина НКВД, отца арестовали. Это была страшная ночь – забрали всех мужчин из деревни, никто не вернулся, всех расстреляли в Краснодаре. Нам правды не сообщили, сказали только, что пропал без вести.

Когда началась война, мы жили в своем доме, имели крепкое хозяйство. Немецкие войска заняли Украину. Мы по приказу 1943 года были эвакуированы в Польшу. Вся деревня была эвакуирована: старики, женщины, дети... Я хорошо помню, как мы ехали в нашей повозке, запряженной двумя лошадьми. Ехали по гористой дороге, в горах Карпатах, в повозке стоял сундук с ценными вещами, альбомы с фотографиями родных - все. что мама успела собрать в дальнюю дорогу. Когда начиналась бомбежка, небо заволакивало черным дымом, лошади рвались, метались, ржали, люди кричали, некоторые повозки вместе с людьми скатывались в пропасть. На дорогах валялись человеческие и лошадиные трупы. Наконец, мы въехали в Польшу.

Первое, что с нами там случилось - это поляки отняли у нас повозку с лошадьми и вещами. Мы с Лилей были укрыты одеялами. Их грубо сорвали с нас, мы остались ни с чем. Наступал вечер, необходимо было подумать о ночлеге. Мы с мамой долго шли, сами не зная куда. Вдруг брат Виктор увидел, как с подбитого немецкого самолета приземляются два парашютиста. Недалеко от леса находилось большое имение, мы поспешили туда. Большое двухэтажное здание было брошено хозяевами, видимо, совсем недавно. Мы с сестрой прошли по всему дому. На втором этаже нам очень понравилась нарядная новогодняя елка, там увидели красивую сумочку и решили взять ее себе. Мы осмотрели другие комнаты и забрели в темную кладовую без окна, тут испугались и побежали вниз к маме. Внизу собралось много народу. Кто-то зажег большую лампу и поставил ее под стол, чтобы с улицы не был заметен свет. Все расположились на полу, кто как мог. Одной женщине с дочерью повезло - она улеглась на кровати с периной. Спустя некоторое время послышался негромкий стук, двери открыли, вошла полячка и сказала. что она соседка. Женщина подробно объяснила. что бывшая хозяйка этого дома заняла у нее прялку, и что она хочет теперь забрать свою вещь. «Ну что ж, поищите», - разрешили люди. Женщина пошла искать, но ничего не нашла. За ней закрыли дверь. Через некоторое время со всех сторон началась стрельба в окна здания. Мама схватила нас, и мы побежали в коридор. Пол там был цементный, а рядом – летница ведущая на второй этаж. В этом холодном коридоре наша маленькая семья простояла всю ночь.

Утром в здание ворвались русские разведчики в белых полушубках с автоматами наперевес. Один из них был украинцем, он-то и начал допрашивать всех укрывшихся в доме. Плотный, среднего роста, немного рыжеватый, он, видимо, был командиром.  Он поочередно просматривал документы и задавал вопросы перепугавшимся людям. В углу рядом с кроватью лежали двое мужчин в гражданской одежде. Когда украинец обратился к ним, они взорвали гранату и погибли. Осколками гранаты были ранены и другие люди. Особенно пострадала женщина, что лежала в кровати, ее ранило, пух из перины летел по всей комнате.  Мама и брат получили легкие осколки: мама в шею. а брат - в ногу. Разведчики выскочили на улицу и стали снова обстреливать окна.  Вскоре они увидели, что ответной стрельбы нет и вернулись в дом. Они осмотрели трупы мужчин, которые оказались переодетыми немецкими летчиками,  сняли с них часы. Золотые кольца не снимались, разведчики отрезали у трупов пальцы и содрали кольца. Все с ужасом наблюдали эту картину. Под дулом автоматов нас вывели во двор и построили в ряд. На нос командира был налеплен пластырь, его легко зацепило осколком гранаты. Он с озлоблением продолжил допрос.  Раненная женщина, которая оказалась ближе всех к немецким летчикам, не умела говорить по-русски. Ее вместе с дочерью отвели в лес, послышались выстрелы. Так погибли безвинные люди. Нашу семью спасло то, что мама отвечала грозному командиру на его родном языке, ведь мы жили на Украине, и мама наша была грамотной женщиной, она закончила гимназию и знала в совершенстве русский и украинский языки, дома мы говорили на немецком. Рядом с мамой в ряду стоял Виктор, ему в это время было пятнадцать лет. Командир обратился к нему: «Есть у тебя часы? Если есть - отдай». Брат сказал «Нет». Если найду, то расстреляю» - пригрозил разведчик. А у Виктора были серебряные карманные часы, память об отце, свято хранившаяся в потайном кармане. Парнишка испугался и отдал часы, маме было их до слез жалко. Потом нас отпустили. Эти эпизоды из долгого тяжелого времени войны остались незабываемыми до сих пор.

В Польше мы жили в деревне Кринчешки, возле города Кутно. Мы с сестрой учились в школе, я  в первом классе. сестра во втором. Мама и брат работали у бауэра под надзором амтскомиссара.В ноябре 1944 года мама приняла немецкое подданство. Когда Советские войска освободили Польшу от фашистских захватчиков она с семьей была репатриирована в СССР. Как лицо немецкой национальности насильственно направлена на спецпоселение в Троицко-Печорский район  республики Коми.

 

Помню, как мы ехали в телячьих вагонах до города Печоры, а затем на барже до Гортъеля, заканчивали путь на лодке. Приплыли в Вятскую Куру, в которой  прожили год. Там было очень холодно и голодно. Приехали мы осенью, одежды теплой не было, а климат там суровый. Поселили нас в холодных бараках, в одной комнате пять семей. Все жались к одной печке. В бараке жили крысы, мыши, водились клопы, мы все завшивели. Ни у кого ничего не было, нищета полная. Мама обморозила пальцы - рукавицы заплата на заплате, но все равно должна была ходить на работу в лес, валить деревья, обрезать сучья. Начальник был озлобленный, жестокий человек: если кто-то из работающих женщин подходил к костру погреться, бил палкой. Одного молодого мужчину он запряг в волокушу вместо лошади, и тот выволакивал бревна из леса. Начальник этот был русский, родом из сосланных после революции кулаков. Почти все сосланные кулаки были жестокими людьми. Жили мы тяжело, есть было нечего. Осенью утонула в реке лошадь, а весной ее раздутый труп всплыл. Этим мясом питался весь поселок, ведь люди ели что попало, чтобы не умереть с голоду. В реке было много рыбы, но ловить ее не могли – нечем было. Летом и осенью поселок жил лесом.  В лесу собирали грибы и ягоды. Приезжие в грибах разбирались плохо, от ядовитых грибов умирали повально. Мы с сестрой просили милостыню, обычно нам подавали бабушки-комячки. Целый день ходили и хватало только, чтобы не умереть. Для всех мы, приезжие, были фашистами, мы испытали ненависть народа к нам. Через год нас направили в деревню Лемты, где было немного полегче, и мы смогли ходить в школу. Жили тоже в бараке, но в комнате было только две семьи.

 

В 1953 году я поступила в Сыктывкарское медучилище на фельдшерско-акушерское отделение, закончила его через четыре года и стала работать заведующей здравоохранительным пунктом в поселке. Холода у нас на Крайнем севере стояли большие - до шестидесяти градусов. В любой мороз я шла по вызову к больному. Пар изо рта мгновенно становился инеем. Сама иду и слышу, как иней вокруг лица шуршит. В 1959 году вышла замуж за Миллера Ивана Андреевича. Он был родом из Николавевской области в немецком селе Вартеланд. Их семья тоже была выслана в Польшу, а в 1945 году их направили на спецпоселение в Коми ССР. Учиться он смог только с 1948 года, после окончания начальной школы работал в леспромхозе, потом выучился на шофера, служил в армии. Пришел из армии – женился, пошел работать на Дутовский леспромхоз и работал там вплоть до пенсии в 1999 году. Общий трудовой стаж мужа сорок семь лет. Мой стаж работы в поселке Лемты сорок четыре года. Я вышла на пенсию в 2001 году. Мы с мужем вырастили двух дочерей, которыми гордимся. Обе дочери пошли по моим стопам: старшая Роза проработала 25 лет фармацевтом в аптеке, младшая Лиля 21 год санитарным фельдшером. Обе имеют семьи, у нас четыре внука.

 

В Германию мы приехали в 2004 году вместе с дочерьми и их семьями. Живем хорошо, надеемся, что у наших внуков будет счастливое будущее.

 

 


 





<< Назад | Прочтено: 618 | Автор: Шаф А. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы