Как-то в разговоре с ним я привёл латинскую поговорку «Omne nimium nocet» («Всё излишнее вредит»). Тареев предложил мне написать эту поговорку по-латыни. Он тут же пошёл в другую комнату, достал из шкафов один из многочисленных справочников и проверил правильность написанного мною выражения. Этот случай наглядно показал, насколько глубоко и вдумчиво он оценивает всю получаемую информацию.

Хотелось схватиться за ниточку привычных ценностей, настолько ошеломляющей была новая литература о той реальности, рядом с которой и в которой мы, как оказалось, жили. И при этом мы могли чувствовать, наслаждаться музыкой, поэзией, творчеством. Могли любить, самоотверженно дружить, поддерживать и защищать друг друга.

У меня было место в самолете у самого окна в последнем ряду. На взлете из какого-то проема между потолком и полкой на меня вылилось ведро воды, но я была невозмутима. Позже стюардесса приволокла какие-то полотенца, но меня уже трудно было вывести из равновесия.

Помню, как я была поражена, узнав, что пытливый ум Леонардо да Винчи тоже не брезговал подобными вещами. Он проектировал не только летательные аппараты, но и создавал  для инквизиции всякие такие штучки, чтобы наказывать еретиков с максимальной эффективностью. Они должны были осознать, до какой степени неправы. Это трудно было бы объяснить порывами благочестия. Это больше похоже на то, как препарируют живую лягушку.

Музыка при всей своей неземной природе и возможностями интерпретаций привязана к одному человеку. И она даже сильнее, чем речь, носит следы его индивидуальности, особенности, отстраненности, чувствует приливы и знаки его неповторимой судьбы, впитывает характер того времени, когда была создана или найдена.

Мне жалко город: город-памятник; город, теряющий титул культурной столицы; город, население и администрация которого перестают ценить и беречь свою историю. Жалко, что бывший прославленный рабочий Выборгский район всё больше и больше выпадает из обоймы центральных исторических районов Санкт-Петербурга.

Командир дал команду накормить нас и отправить дальше по маршруту. Дали нам чуточку времени отдохнуть. Тем временем повар уже всех бойцов покормил, надо что-то придумать, чтобы и нам что-то приготовить. И придумал. Артисты поедят – и уедут. А тут ящик ненадёжной тушёнки завалялся. Почему бы его не использовать для обеда! Артисты уедут и жаловаться не будут…

     У меня есть странная, а для некоторых - вообще необъяснимая особенность: если в какое-то время случаются три каких-то, каким-либо образом связанных события или упоминания о предметах, связанных с этими событиями, я вдруг оказываюсь как бы невидимым свидетелем этих событий.

Я сел на своё рабочее место, начал печатать. Вдруг... мой текст ожил! Я печатал слово «абракадабра», вернее, хотел напечатать, а получилось: «абрррррррррррррррррррр…».  Остановить удалось, только ударив несколько раз на клавишу «Р». А буква «Р» занимала уже полстраницы. 
      Потом загремел:
      – Иришка! Иди сюда! Полюбуйся на дело рук своих!

Щенок рос как на дрожжах – то есть жрал он за двоих. Учиться категорически отказывался, никакого послушания, «дай лапу» – это не для него: как был мрачной зверюгой, так и остался. Когда он сожрал новый, ещё не читанный журнал "Радио", Юрка его посадил на привязь во дворе. Соорудил какое-то подобие будки. Когда первый раз увидел Джима я, неплохо знающий собак, то оказался в затруднении: какая же это порода? Юрка, мрачно усмехаясь, сказал:
     – По-моему, это какая-то неизвестная порода – помесь слона с носорогом!