Воспоминания

Эдуард Якобсон

КАК ДОЛГО СЛУЖИТ ПАМЯТЬ?

Мой город

Наступил 2023 год. Скоро будет ровно 20 лет, как я в Германии. Время пролетело так быстро, что трудно даже в это поверить.

А ведь ещё до 1998 года я не мог представить себе, что окажусь вдали от Родины, вдали от Ленинграда, жизнь без которого даже в самых коварных мыслях не могла прийти мне в голову.

Я никогда не забуду, что даже три года, проведённые в эвакуации, воспринимались мной и казались мне тогда тянущимися бесконечно. Я готов был на всё, чтобы скорее можно было бы вернуться. Помню, многие тогда, в далёком сибирском Сталинске, многие ребята, узнав, что я из Ленинграда, начинали относиться ко мне, как мне казалось, совсем не так, как ко многим другим.

Действительно, в народе Ленинград воспринимался не только как крупнейший культурный и научный центр Советского Союза, как «кузница кадров» и ведущий центр передовой индустрии, но и как просто красивый город. Всё, что имело отношение к Ленинграду, произносилось, как мне казалось, с большим уважением и даже, я бы сказал, восторженно. (Даже легендарные папиросы «Беломорканал» ленинградской фабрики им. Урицкого пользовались наибольшим спросом у большинства курильщиков не только восточной Сибири, но, возможно, и всей страны, не говоря уж о продукции более серьезного назначения).

Ленинград был местом притяжения для многих в нашей стране. Людей привлекали ни только возможности приобщиться к культурным ценностями, но и широкий выбор трудоустройства, учёбы, развлечений. Кроме того привлекало и улучшенное снабжение, которое в советский период имело для многих решающее значение.

Мотивы и сложности

Учитывая всё это, мне трудно было представить, как это уже давно живущие в Ленинграде люди невзирая на имевшиеся блага бросали всё – хорошую работу, жильё, могилы предков – и покидали не только на время наш прекрасный город, но и уезжали из страны навсегда. Мне это представлялось чем-то невероятно глупым, ошибочным... А ведь уезжали! При этом люди свою подготовку к отъезду старались не афишировать, исподволь готовились, держали в тайне. Часто даже близкие друзья в это не посвящались. Всё проявлялось только при увольнении с работы.

Но тут возникали сложности, особенно у тех, кто имел доступ к документам, не подлежащим разглашению, а таких было много, так как на большинстве гражданских промышленных предприятий были специальные производства оборонного значения. Ну, а членам партии предстояло ещё и побыть под угрозой остракизма. Нельзя забывать, что в рядовой партийной среде в те времена было достаточно много честных тружеников, просто добросовестных и порядочных людей, которые, может быть, и хотели бы уехать, но не могли это сделать по разным причинам или решиться, опасаясь трудностей.

Но всё же были и такие, которые уезжали. У каждого были свои мотивы. Первым из хорошо известных мне лиц уехал заводской юрист Лапидус, возглавлявший группу автолюбителей.

Помню, меня пригласили в партком на рассмотрение личного дела моего хорошего друга ещё по институту Леонида Марковича Зельдина, возглавлявшего в СКТБ МХВ научно-испытательный центр. Его, окончившего вуз с «красным» дипломом, талантливого конструктора-изобретателя, пытались обвинить якобы за срыв испытаний, которые невозможно было провести из-за неготовности изделия, о чём всем было хорошо известно. Лёня спокойно реагировал на этот «базар». Ему была безразлична эта надуманная комедия.

Он прекрасно понимал, что это проформа. Только после этого я узнал, что он собирается в США. Не зря он так усиленно штудировал английский. Вскоре после отъезда он сообщил мне, что устроился на работу по специальности без проблем. Мы переписывались, он приезжал в Ленинград. Но через пять лет он, к сожалению, скоропостижно скончался

После событий с Лёней я начал обращать внимание, что люди понемногу и без лишнего шума уезжают из России. Особо мне это стало заметно в восьмидесятых годах, когда мои руководители меня загрузили ответственным партийным поручением, далеко выходящим за пределы моей специализации и практически, как я выяснил несколько позже, невыполнимым, но благодаря чему мой круг общения значительно расширился за счёт контактов с коллективами организаций, охваченных таким же поручением. В самом начале я к этому относился с некоторым опасением, но заинтересовался его «новизной и оригинальностью».

«Новаторы» от лженауки

Помню, что это партийное поручение было построено в рамках широко разрекламированной ленинградской программы «Интенсификация-90», соответствующей требованиям постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, направленных на осуществление Продовольственной программы.

Мне, как «молодому коммунисту», уклониться было невозможно, так как мне вскоре стало понятно, что это поручение строится на весьма неопределённом направлении. Самое же неприятное заключалось в том, что тогда мой генеральный директор, Георгий Иванович Курганов, был инициатором оказания помощи овощебазам, и это было подхвачено партийным руководством города для включения в программу «Интенсификация-90». Результатом явилось то, что на завод была возложена роль ведущего предприятия по созданию автоматизированного комплекса по товарной обработке картофеля, в основу которого был заложен принцип автоматизации процесса его переборки. От успешного выполнения этого поручения зависел престиж предприятия. Но в суть этого мероприятия вникать, как мне показалось, никто не хотел. Всё упиралось в ожидаемый конечный результат, который заключался в том, чтобы отпала необходимость гонять людей на плодоовощные базы для ручной переборки подгнивающих корнеплодов.

Для этой цели предполагалось использовать технологию, придуманную, как позже выявилось (именно придуманную, а не исследованную и не разработанную), группой дилетантов, возглавляемой заведующим кафедрой Ленинградского Института Советской Торговли (ЛИСТ), профессором, доктором технических наук В. В. Шашкиным. Эта так называемая «технология» придумывалась не просто без элементарного научного и экономического обоснования, без здравого смысла, но была вообще даже совершенно не нужной при условиях соблюдения установленных государственными стандартами требований к закладке картофеля на хранение (первым объектом была Выборгская плодоовощная база, которая находилась на ул. Репищева,14 в Коломягах, а теперь там ОАО "Выборгское оптово-розничное объединение "Фортуна").

Между тем профессор опирался на волевую поддержку горкома партии, Ленгорисполкома и доверившихся партии и городской власти группе специалистов-проектировщиков НПО «Ленпромтранспроект» под руководством Василия Елисеевича Шведова, выступивших как новаторы и как авторы заявленного «изобретения, не имеющего аналогов в мире»

И вот, на создание такого объекта было брошено несколько десятков конструкторских организаций и промышленных предприятий Ленинграда.

Но никто никакого экономического обоснования не готовил и, судя по всему, этот вопрос не только не поднимался, но никто и нигде о нём даже не заикался, так как сам Лев Николаевич Зайков, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС, позже секретарь и член политбюро ЦК КПСС, идею одобрил, и на эту тему уже даже рассуждать было не дозволено.

А ведь всё это было надуманным и совершенно лишним. Требовалось всего лишь одно: при закладке на хранение соблюдать сортовую чистоту картофеля…, иначе говоря, соблюдать Государственный стандарт Союза ССР ГОСТ 26832-86 "Картофель свежий для переработки на продукты питания. Технические условия" (утв. постановлением Государственного комитета СССР по стандартам от 27 февраля 1986 г. N 431 и ему предшествовавшие стандарты) и соблюдать сроки хранения картофеля с учётом каждого сорта.

Партийное поручение

У меня выхода не было. Надо было решать, как быть с этой «дурно пахнувшей» ситуацией:

- первый вариант – заявить о своей некомпетентности в этом вопросе и просто отказаться, но это в лучшем случае грозило разными карами под угрозой понижения в должности и потери возможности улучшить свои жилищные условия (завод строил два жилых дома, и мне обещана была квартира в одном из них в самое ближайшее время), что для меня было наиважнейшим;

- второй вариант — согласиться на рискованную роль технического координатора работ по созданию комплекса, стать таким образом соучастником авантюры, но приложить все усилия, чтобы отстоять престиж завода и его руководителей путём введения процесса в более или менее законное русло, чтобы себя не замарать и при этом сохранить престиж предприятия и его руководства.

Мне было не впервой выходить из сложных ситуаций, и я решил согласиться на второй вариант. Не потому, что опасался партийной кары – это я бы пережил, тем более, что и вступил-то я в ряды КПСС совсем незадолго, при назначении на должность главного конструктора Объединения. Меня больше всего волновал, признаюсь честно, жилищный вопрос. Кроме того, у меня созрел план действий, который мог бы смягчить самый неблагоприятный исход, и я надеялся, что найдутся сторонники на их поддержку.

Я дал согласие, но выставил свои условия, которые считал необходимыми и первоочередными:

- создание группы из нескольких инженеров из не подчинённых мне СКБ ТМ (трикотажных машин) и СКТБ МХВ (машин химических волокон), согласившихся работать со мной, при условии полного освобождения их от своей основной работы с сохранением всех льгот и премиального преимущества на весь период работы в группе;

- выделение отдельного помещения для размещения группы с открытым доступом (для упрощения контактов с другими участниками работ) с обеспечением телефонной городской и внутризаводской связью;

- включение в план работ СКБ ТМ исследования и разработку экспериментального образца автомата для разбраковки картофеля по согласованному ТЗ;

- поручение экспериментальному и инструментальному цехам принимать к срочному изготовлению по эскизам и чертежам СКБ ТМ и группы необходимые детали и узлы для проведения исследований;

- поручение транспортному цеху выделять по требованию машину для поездок на смежные предприятия, организации, в руководящие инстанции и т. п.

В основном это соблюдалось.

Дав согласие, я отдавал себе отчёт в том, что вступаю в очень сложную и опасную игру, что при любой промашке я окажусь «козлом отпущения». (Первым сигналом позже, в самом разгаре событий, стал донос профессора Шашкина на меня в горком КПСС, в котором он выставлял меня как организатора саботажа. Это был удар в спину, и только благодаря хорошим отношениям с одним из инструкторов Промышленного отдела ГК мне предоставилась возможность познакомиться с этой, в духе сталинских времён, пакостью, адресованной заведующему Промышленным отделом. Донос был положен «под сукно». Я же получил подтверждение своим предположениям).

Экспериментальная авантюра

С участием моих единомышленников и прекрасных помощников Валентины Трофимовны Зенкиной и Феликса Григорьевича Марголина мы создали нормативную базу, превратив весь процесс (включая изготовление огромной массы дорогого оборудования) в крупномасштабный эксперимент. Чётко разграничили технологическую часть комплекса от средств механизации погрузо-разгрузочных работ, оборудования зон накопления и системы удаления отходов...

Мои помощники прекрасно понимали сложность ситуации и прилагали все свои знания и усилия для проведения в жизнь намеченной нами цели, путь к которой был весьма сложен, так как подключились к работе очень поздно (Шашкин успел протащить без исследований и экономических обоснований не только этап проектирования, но и уже начатое изготовление оборудования). К сожалению, в массе участников поддержки нам найти не удалось. Сочувствующие, правда, были, но до поддержки дело не доходило.

В такой обстановке мы взвалили на себя тяжелейшую задачу — ввести проблему в законное русло.

Нам предстояло вторгнуться в уже принятое городскими руководителями решение и попытаться изменить ход уже шедших работ в надежде, что нас хотя бы выслушают и рассмотрят наши предложения, ориентированные хотя бы на снижение затрат. Но всё это надо было делать так, чтобы не свернуть себе шею.

С такой целью мы определились, что на переговоры с партийными органами и городскими властями буду выходить в основном я, Марголин будет готовить технические обоснования, а Зенкина – нормативную часть.

Всеми доступными средствами мы стремились к минимизации затрат и на совещаниях в Ленагропроме и в ГК КПСС добивались приостановки изготовления трудоёмкого и дорогого, но второстепенного оборудования до получения результатов исследований по основному технологическому процессу. Предлагали различные альтернативные варианты для ускорения этих исследований (в том числе дополнительно к оптико-электронной диагностике альтернативный тепловизионный вариант проведения исследований), но всё было тщетно. Слушали не нас, а только одного Шашкина. Все разработчики проекта уже выдали свои чертежи в производство и молча наблюдали за нашей борьбой.

Наши попытки ввести работы хотя бы в более или менее нормальное русло оставались без внимания и просто игнорировались.

Но мы продолжали! Параллельно мы готовили документы, которые должны были бы иметь место в самого начала, то есть ещё до начала работ. Это, в первую очередь, задание на проведение исследований, исходные требования к создаваемому оборудованию и технические требования к поступающему на переработку продукту.

Ведь за всё время работы нам не удалось получить от Шашкина, «научного руководителя проекта», от его «учёного» сообщества, никаких материалов по так называемым исследованиям, которые он якобы проводил и на основании которых был разработан проект!

Нас в чём только не обвиняли, но всё же нам удалось добиться, чтобы все наши документы были подписаны всеми участниками проектирования, и самое главное – научным руководителем профессором В.В.Шашкиным и утверждены Председателем Ленагропрома Ю.А.Максимовым, выступавшим на правах заместителя председателя Ленгорисполкома. Такое было впечатление, что они просто не понимали, что это и для чего это нужно.

Важнейшим в наших документах было то, что они были построены в строгом соответствии с требованиями государственных стандартов. В основу было положено то, что мы выводили все эти работы на уровень экспериментальных, а это до какой-то степени могло бы оправдать колоссальные затраты.

В невозможности получить положительные результаты мы уже не сомневались, и если дело дошло бы до прокуратуры, то эти документы очень бы пригодились (тогда ещё можно было на что-то надеяться).

Результат первой попытки

Специально построенное под комплекс здание площадью порядка 1800 квадратных метров и высотой с двухэтажный дом было заполнено оборудованием. Кроме двух линий товарной обработки картофеля в этом здании размещались автоматизированные участки накопления контейнеров с картофелем из хранилищ и готовой к отправке в торговую сеть расфасованной продукции. Кроме того, цех включал в себя системы управления оборудованием экспедиционных зон, систему пневмотранспорта для сбора и удаления отходов с мощными газодувками и шестикубовыми циклонами для накопления отходов и их загрузки в автотранспорт, вспомогательное оборудование и ряд помещений бытового назначения и ремонтных служб.

Первая загрузка для опробования линии показала неготовность плодоовощной базы к нормальному хранению картофеля, не говоря уже о подготовительных операциях для поставки в торговую сеть. То, что привезли из хранилища, было до такой степени проросшее и гнилое, что даже свиньи не смогли бы найти в нём что-то съедобное. Все коммуникации оказались забитыми отходами уже в первый час.

Сбывалось всё, что мы и предполагали.

Интерес партийных руководителей начал пропадать, а тут ещё и началась «перестройка». Шашкин пытался затеять «модернизацию» оборудования, но его уже никто не слушал. Партийная система начала заметно буксовать.

Я перестал платить взносы и автоматически вышел из партии. Это проявилось только на уровне первичной организации, где я был не первый. Через некоторое время КПСС и вовсе прекратила своё существование.

Путь в никуда

Шел 1988 год. Я достиг пенсионного возраста, подал заявление на отказ от должности главного конструктора и перешёл на работу в СКТБ МХВ на должность начальника отдела координации новой техники.

Помню, что ещё какое-то время мне приходилось уделять внимание картофельным делам, но уже только в качестве наблюдателя. Группу я распустил и только время от времени интересовался, что происходит на Выборгской плодоовощной базе. Картина была неприглядная. Оборудование никто не охранял, его просто разворовывали. Года через 2-3 уже нечем было интересоваться.

Развал промышленности повсеместный уже пошёл. Заказы на оборудование для производства химических волокон с каждым годом сокращались. На модернизацию оборудования средств ни у кого не было, да и отрасль эта, как и многое в промышленности, пришла в упадок и начала разрушаться.

Помню, что наше Объединение металось в поисках заказов. Попытка сменить специализацию на сельхозтехнику оказалась весьма неудачной. Я вносил предложения освоить производство широкой гаммы винтовых насосов для перекачки и гомогенизации вязких и неоднородных сред (нефтепродуктов, пульпы, вискозы и т. п.) на базе уже имеющихся исследований, разработок и экспериментальных образцов, но и это не состоялось. Оказалось, что станки для такого типа работ уже кому-то проданы. Разрушение шло полным ходом.

За последние годы в Объединении сменилось три генеральных директора. Курганов и сменявший его периодически Белянин передали бразды правления совершенно бездарной личности – Владимиру Николаевичу Иванову, который не смог устоять против напора «акул перестроечного бизнеса», разбазарил в самый разгар инфляции скупленные у народа на профсоюзные деньги акции, набрал кредитов под залог территории завода, разбив её по частям, довёл предприятие до банкротства.

Вознаграждение

Через два года, как я стал пенсионером, но ещё при Курганове, в 1990-м году (спустя шесть лет после обещания) квартиру я всё же получил, но до этого пришлось ещё потрудиться на приведении её в настоящее жилое помещение. Это был последний дом, который строил завод, это было последнее и единственное действительно ценное вознаграждение, которое я получил за 42 года, отданных работе на этом предприятии.

К этому времени наша дочка Тамара вернулась из Норильска, где она проработала шесть лет инженером-гидрогеологом, руководителем экспедиционной группы в тяжелейших полевых условиях Заполярья. Она с удовольствием поселилась в новой однокомнатной квартире на девятом этаже в новом двенадцатиэтажном доме на Богатырском проспекте, в тех местах, где в своё время Пушкин встретился с Дантесом на дуэли, где позже был построен ипподром, который в начале двадцатого столетия использовался как аэродром для самых первых в России показных полётов (наш дом на фото находится справа).

Но и здесь не обошлось без проблем. Заводские руководители ещё несколько лет тянули с передачей дома в жилой фонд города, а без этого жильцы дома приватизировать квартиры не могли. Опять пришлось создавать группу и от имени заинтересованных заводчан добиваться наших прав. Кроме того, я ещё бился в судебных инстанциях с Ивановым против изданного им незаконного приказа о вынужденном простое и последовавшей за ним задержки в выплате зарплаты трудящимся. Мне удалось добиться положительных результатов, но они оказались уже никому не нужны.

Я так много внимания уделил событиям, которые растянулись почти на пятнадцать лет, только по той причине, что именно эти годы коренным образом изменили моё мировоззрение, и забыть их невозможно. Если раньше общественные интересы были у меня на первом плане, то теперь я начал понимать, что и про личные интересы забывать нельзя.

Наступил 1998 год, и с тяжёлым чувством я убедился, что жизнь идёт к концу и что я в свои семьдесят лет никому уже не нужен, кроме своей семьи, и всё мной сделанное за многие годы на пользу общества пошло прахом...

Предпосылки и мотивы

Помню, однажды, прогуливаясь с моим бывшем сослуживцем пенсионером Аркадием Михайловичем Курасом по бульвару Фурштатской в сторону Таврического сада, проходя мимо большой толпы, я заинтересовался таким большим скопищем народа. Оказалось, что это происходит у входа в здание генерального консульства Германии, и люди ведут перекличку очереди для записи на приём.

Разговорились об эмиграции. Аркадий рассказал мне, что его сын уехал в Израиль ещё в 90-м году (на работе он мне об этом никогда не говорил), а через пару лет уехала жена. Он ехать не хотел, но произошло несчастье — он сломал руку и сильно повредил ногу. Рука поправилась, а на ноге он перенёс несколько операций, но она не заживала. Никакие лекарства не помогали.

Он долго мучился и решился поехать на Мертвое море, к сыну. Три месяца лечения – и он отказался от костылей! Но из Израиля уехал — не переносил местный климат. Вернулся в Ленинград и решил долечиться в Германии. Но не тут-то было. Ему отказали, так как он для лечения успел принять гражданство Израиля. Он доживал свой век в Санкт-Петербурге.

Видя, как происходит разрушение всего того, что создавалось многие годы, а также испытывая особенно тяжёлое чувство ненужности и отчужденности после 55 лет привычной активной деятельности, ставшей потребностью, а также слушая откровения Аркадия, я стал приходить к мысли, что прожил всю жизнь в каком-то замкнутом пространстве, ничего не видя и не зная, что происходит в мире и что нас окружает. А не побывать ли, например, в Германии, к которой мой покойный отец испытывал какое-то теплое чувство (он скончался от дистрофии в блокадном Ленинграде пятого марта 1942 года с верой в то, что немцы высококультурный народ и что война – какое-то недоразумение. Помню его слова незадолго до смерти: «вот как-нибудь утром просыпаемся, а в дверях усатый немецкий офицер: «Guten Morgen, Freunde!»...)?

Помню, позже, когда я готовил документы для выезда в Германию и собирал сведения о родителях, в архивных документах отца с последнего места работы мне удалось обнаружить его «личное дело», которое формировалось, видимо, при переаттестации в 1937-1938 годах. Здесь мне открылось многое, чего я раньше не знал. В частности, что отец, Станислав Адольфович, в 1925 году на какое-то время ездил в Берлин и что в этом же году умер мой дед, его отец, о котором раньше мне ничего не было известно. Продолжая изучать архивные материалы, я установил, что в Берлине находилась моя тётя, София Адольфовна (Софунчик), которая всей своей семьёй с мужем, Иосифом Заком, и сыном после революции эмигрировала, как я и предполагал, в Германию и именно в Берлин.

Отправным источником информации, которым я располагал для поиска сведений о моих родственниках, явилась единственная фотография, случайно сохранившаяся в семейных документах, и действовал я больше по интуиции (позже, уже в Германии, многие мои предположения подтвердились).

Хотелось найти хоть какие-нибудь сведения о моих неизвестных, но близких родственниках.

Кроме этого, моей супруге подсказали, что она может оформить статус «малолетнего узника», так как она вместе с матерью была вывезена из Любани (оккупированной части Ленинградской области) в Германию на трудовые работы, и требовались документальные подтверждения об этом, и мы посчитали, что получить эти сведения из Арользена (Arolsen) легче будет там.

Всё это, и также интерес к «загнивающему» капиталистическому зарубежью подогревало моё желание.

На семейном совете было принято решение ехать. Мы обратились в консульство Германии и начали готовить документы.

Проблемы

Помню, что первое, с чего они начались — это замена советских паспортов на российские. Очередь в паспортный стол нужно было занимать с ночи. Утром, когда я пришёл к открытию, уже было с сотню человек. Потом появился человек со списком, который составили ещё накануне. Шум, крик, неразбериха... Оказалось, что люди из этого списка, стоявшие у двери, дежурили всю ночь. Короче, пока отмечались, кончились бланки новых паспортов, и был объявлен перерыв. Сколько он продолжался, в памяти не отложилось, но потом пошло: загранпаспорта – опять очередь, потом дубликаты свидетельства о рождении с апостилем (старые для этого не годятся). Требуется согласие отца несовершеннолетней внучки Веры на выезд за границу с матерью, а отец, Михаил – в Норильске. Прислал, но об апостиле забыл, а его нотариус зарегистрирован в Красноярске. Пошла переписка и пересылка туда и обратно, а путь не близок...

Но наконец все документы привели в соответствие с требованиями консульства, и мы – я и моя жена Екатерина – вооружились билетами на автобус, а дети начали готовиться к отъезду (мы договорились, что они приедут через пару месяцев).

Автобусный маршрут нас привлекал тем, что он проходил в пяти-семи километрах от города Хомберг/Эфце (Hombetg/Efze), куда нам было предписано явиться.

Помню, что выехали мы из Санкт-Петербурга восьмого апреля 2003 года. Около двух суток мы были в пути и на подъезде к городу Кассель (Kassel) решили поинтересоваться у водителей, где нам лучше сойти, чтобы попасть в Хомберг. К глубочайшему нашему сожалению оказалось, что Кассель – это единственное удобное место для пересадки, так как от следующей остановки значительно дальше и сложней. Так что нам пришлось ехать от Касселя поездом до станции Боркен (Borken), а оттуда на такси в Хомберг, в социальное ведомство (Sozialamt).

Наше путешествие завершилось десятого апреля 2003 года в лагере временного пребывания со странным названием Подвальный лес (Kellerwald), входившем в зону городка Гильзерберг (Gilserberg).

Лагерь состоял из двух жилых строений – трёх- и одноэтажного, – рассчитанных на проживание примерно человек на 40-50. Нам отвели комнату на втором этаже с двумя кроватями, шкафом, столом и двумя стульями. Не шибко комфортно, но не хуже, чем на некоторых базах отдыха в России.

Kellerwald

Первое впечатление от нашего лагеря было далёким от радостного: с одной стороны лес подступал вплотную к площадке, на которой с трудом мог развернуться автобус. Дорога к площадке по дуге огибала поле гектаров пять-шесть с какими-то зелёными озимыми растениями и выходила на шоссе, по которому мы приехали, минуя Гильзерберг. И кругом – лес.

Единственное, что нас привязывало к внешнему миру, так это шоссе с весьма интенсивным движением транспорта, огороженное с обеих сторон металлическими барьерами (позже мы узнали, что это была федеральная дорога № 3, соединяющая кратчайшим путём Марбург с Касселем, через часть уже введённого в эксплуатацию автобана № 49, но ещё продолжавшего строиться дальше, в сторону Марбурга).

Здания лагеря располагались в нескольких десятках метров от шоссе и вытянулись вдоль площадки перпендикулярно шоссе, начиная с трехэтажного с одноэтажным продолжением. В первом этаже находились служебные помещения, большая кухня и холл с выходом на террасу в сторону поля, а выше – комнаты для проживания.

Первые дни мы чувствовали себя очень неуютно, но вскоре осмотрелись, познакомились с нашими сожителями и с лесной дорогой в Гильзерберг, настроение стало подниматься. Ну а после прогулок по окрестностям в близлежащие деревни, по лесным дорожкам и вовсе нормализовалось.

Этому способствовало ещё и знакомство с хорошими, дружелюбными людьми, которые, видя нашу растерянность, весьма радушно помогали нам освоиться и знакомили нас не только с географией, но и с порядком дальнейших действий. Особенно важно для нас было соблюдение необходимых формальностей. Но в этих делах нам очень помог Виктор Миллер. Первым делом он свозил нас на своей машине в Гильзерберг – нужно было зарегистрировать проживание и открыть счёт в банке. Он нам во многом помогал, неоднократно возил нас по деловым вопросам и консультировал по особенностям жизни в Германии, по ряду бытовых вопросов, и в том числе в вопросах поиска постоянного жилья.

Я помню, что чуть ли не с первых дней мы стали изучать место нашего пребывания, сопоставляя увиденное с нашими представлениями и знаниями. Конечно, наше пребывание в Германии, можно считать, в самом центре страны, где многое связано с чудесными сказками братьев Гримм, мы начали с Касселя, и это воспринималось мной как возвращение в детство.

Пешеходные прогулки мы сочетали с экскурсионными поездками, первая из которых была в кассельский музей сказочников и на каскад с Геркулесом, а вторая – в Марбург, где кроме замка (Marburger Schloss) и знаменитой кирхи (Elisabethkirche) посетили старый университет, почтили память наших великих соотечественников.

В одной из ближних деревень, рядом с кирхой мы увидели чёрную мраморную плиту с именами евреев, бывших жителями этой деревни, репрессированных нацистами, что напомнило нам о форме реабилитации жертв сталинских репрессий в бывшем Союзе.

Периодически наш лагерь посещал очень внимательный доктор Клюг (Klug). С ним всегда приезжала медсестра, говорящая по-русски. Таким образом мы почувствовали заботу о нашем здоровье. Никаких трудностей в этом плане у нас не возникало.

Приехали дети Дима и Тамара с нашей старшей внучкой — Верой. Стало веселей.

До этого я попытался установить контакт с еврейской общиной в надежде, что нам помогут обосноваться в Касселе. Но возникли проблемы в общении с представительницей. Звали её Миля.

Не помню, кто меня надоумил вступить в еврейскую общину. Хоть мы и приехали на правах еврейских эмигрантов («контингентных беженцев»), я никак не связывал это с вероисповеданием (известно, что нацисты преследовали евреев, не разбираясь в их отношении к религии), но необходимость установить контакт с общиной я считал нормальным явлением.

Миля приехала в Келлервальд и организовала открытый приём в холле. Несколько человек окружили стол, за который подсаживался к ней очередной собеседник. Мне как-то неловко было слушать эти собеседования, и я ожидал в сторонке. Мне такая форма общения не нравилась, но когда подошла моя очередь, я всё же подсел и был подвергнут подробному опросу, по типу анкетных, по завершении которого прямо в лоб Миля меня спросила: «Что Вы можете дать общине?». Я ответил, что будет видно, когда я буду жить в Касселе, а пока очень надеюсь на помощь общины. После этого она перешла к моей жене, и когда узнала, что она русская, заявила что-то похожее на «Вы нам не подойдёте». Это сопровождалось характерным жестом и выразительной мимикой. Очень жаль, но желание общаться с такими общинными руководителями у меня пропало. На этом собеседование закончилось.

Я понял, что в общине нас не ждут и что я не найду там помощи и поддержки, что подтвердилось позже на опыте болезненной одинокой москвички Татьяны Черняховской, у которой много лет регулярно со счёта в банке община снимала членские взносы, но даже ни разу её не навестили и не подумали поинтересоваться здоровьем.

Позже, уже не в Келлервальде, с женой и с нашей дочкой Тамарой мы вступили в либеральную еврейскую общину в городке Гуденсберг (Gudensberg), куда нас приняли без всяких допросов и проблем.

Община обеспечивала нас транспортом, и мы регулярно посещали все мероприятия. Вместе с нами ездила ещё Ирина Георгиевна Розе и семья Куликовых, наши земляки из Санкт-Петербурга.

К сожалению, со временем возникли сложности с транспортом, наши поездки стали затухать и в конце концов совсем прекратились.

Расставаясь с либеральной общиной Гуденсберга, я подарил в библиотеку этого радушного коллектива несколько томиков произведений на русском известного еврейского писателя Шолом-Алейхема (см. фото) из своей домашней библиотеки с памятной надписью от нашего имени.

Schwalmstadt-Treysa

С первого октября 2003 года мы уже окончательно определились с нашим постоянным местом жительства. Район, в котором мы находились с проживанием, называется Schwalm-Eder-Kreis (по названию бассейна рек), административным центром которого является уже известный нам Homberg. Наш район входит и подчинён округу Кассель. По данным Википедии, численность населения района составляет 183332 человека по данным на 2021 год. Наиболее крупными населёнными пунктами являются города: Швальмштадт (18195), Фритцлар (14449), Хомберг (14364) и Мельзунген (13403), из них только Швальмштадт и Мельзунген имеют выход на железнодорожное сообщение.

Мы выбрали Швальмштадт-Трайза (Schwalmstadt-Treysa). Нам он показался наиболее удобным, так как находится на маршруте Кассель – Франкфурт-на-Майне, через Марбург и Гиссен, что очень удобно для поездок. Ведь мы не собирались сидеть на месте.

Здесь опять-таки нам очень помог Виктор Миллер. Он поставил нас на очередь на квартиру и перевёз нас тогда, когда очередь подошла и все формальности были решены, свозил нас в Боркен и помог выбрать в социальном магазине доступную мебель и предметы первой необходимости. Исключительной отзывчивости и душевности человек. Мы были очень благодарны судьбе, которая свела нас. Но, к сожалению, наши пути разошлись.

Вскоре после нашего устройства он уехал жить в другое место, чтобы быть поближе к дочери и внуку, которого он очень любил. Первое время мы изредка встречались в универсаме, куда он приезжал за покупками, но со временем нам стало сложно встречаться. Мы очень сожалели об этом. Это был очень добрый человек.

Первое, на что мы обратили внимание, это то, что на улицах почти совсем не видно пешеходов, Как-то после жизни в большом городе это казалось странным, но вскоре всё прояснилось. Ведь при почти 19 тысячах жителей плотность населения сравнительно невелика, так как порядка трети населения проживает в окрестных деревнях-общинах. Город обслуживают несколько автобусных маршрутов, они загружены в основном в школьное время, и хоть и находятся в движении чётко по расписанию, но с большими интервалами. Это не главное. В центральных кварталах и в окрестностях трудно найти семью без автомобиля. Во многих приватных домах имеется пара гаражей, а то ещё и навес для парковки. Люди здесь не представляют себе жизнь без машины, или, как говорится, без «лошадки». Интенсивность движения на основных магистралях бывает такая, что без светофора или «зебры» улицу не перейдёшь. Весьма характерна при этом дисциплинированность, вежливость и внимательность водителей. Очень часто бывало, что даже в не положенном для перехода месте водитель тормозит и пропускает пешехода.

Немецкий язык

Как только предоставилась возможность, мы с Катей записались на курсы изучения немецкого языка. Нас набралось в группе человек 12-15 и всё – русскоязычная публика. С некоторыми нашими сокурсниками мы уже были знакомы, а с нашей учительницей мы познакомились впервые.

Нам повезло, наша учительница (Lehrerin) Эмма Александровна Шульц (на фото-стоит) нам очень помогала своим знанием русского языка, используя его для сопоставления особенностей русской и немецкой грамматики, а это было необходимо, так как наша публика была в таком возрасте, когда школьный учебный процесс уже был для нас в далеко забытом прошлом.

Вообще учёба у нас шла тяжело, хотя мы усердно выполняли домашние задания и старались учить слова. Особыми успехами мы не отличались, но кое-что всё же оседало в памяти. Фрау Щульц старалась использовать Sprachkurs ещё и с целью знакомства нас с различными важнейшими сведениями, которые необходимо знать в Германии в обязательном порядке. Кроме того, она старалась знакомить нас с географией и историей здешних мест. В частности, она рекомендовала побывать нам в посёлке Трутцхайн (Trutzhain), входящем в Швальмштадт и находящемся примерно в шести- семи километрах от Трайзы.

В Трутцхайне в годы Второй мировой войны находился самый большой на земле Гессен лагерь военнопленных STALAG IX A Ziegenhein, где в отдельных бараках были интернированы военнопленные разных стран: сначала поляки и французы (среди которых был будущий президент Франсуа Миттеран), а позже голландцы, бельгийцы, англичане, сербы, итальянцы и американцы, а с ноября 1941 года - тысячи советских военнопленных. Расположение лагеря в принципе сохранилось и в настоящее время, но основная его часть превращена в ремесленную и промышленную зону и переоборудована под современное жильё.

К лагерю "относились два отдельно друг от друга расположенных кладбища. Сегодняшнее коммунальное кладбище было похоронным местом для скончавшихся западных союзников и польских военнопленных. Советские и сербские умершие были анонимно закопаны на отдельном лесном кладбище, порой в общие (братские) могилы".

Ещё из этого же источника: "В начале августа 1946 года американская армия устроила в пустых бараках СТАЛАГа IX A Цигенхайн DP-Лагерь 95-443 Цигенхайн (лагерь для еврейских беженцев)".

Дело в том, что (из того же источника) "Антисемитские нападения и погромы в Польше (О КОТОРЫХ МНЕ ДО СИХ ПОР НИЧЕГО НЕ БЫЛО ИЗВЕСТНО - Э.Я.) в 1945-1946 г.г. вызвали летом 1946 года среди евреев восточной Европы массовый побег. До 1949 года эмигрировали примерно 200 тысяч (в основном польских) евреев в западные оккупационные зоны Германии. В начале августа 1946 года именно для этих беженцев и был основан лагерь.

Нельзя забывать, что "Примерно 12 миллионов беженцев, изгнанных (ПО ИТОГАМ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ - Э.Я.) с бывших немецких восточных земель и из Судетов были приняты до 1950 года четырьмя оккупационными зонами Германии."

Неизмеримые страдания приносит людям любая война и особенно современная, вооружённая новейшими средствами поражения и убийства.

В одном из бывших бараков бывшего лагеря создан музей с сохранённым видом всех внутренних помещений, а в помещении выставочной экспозиции находятся подлинные документы тех времён (памятное место и Музей Трутцхайн: www.gedenkstaette-trutzhain.de).

Среди многочисленных экспонатов в музее хранится рукописный дневник советского солдата Ивана Гусева (Iwan Gusew. Das Tagebuch 25.10.44-25.03.45).

Эмма Шульц и Вернер Гюнгерих по моей просьбе подготовили печатный вариант дневника Ивана Гусева, который я даю с их согласия в приложении к данному материалу.

Территория Швальмштадта (соответственно и Трутцхайна) была занята войсками США в конце марта 1945 года (когда 9 мая 1945 года война окончилась, советская армия не дошла до Трутцхайна всего около ста километров).

Кроме лагеря долгое время память о войне сохранял военный городок в Трайзе, который покинули американцы, если не ошибаюсь, в девяностых годах, но отдельные воинские подразделения США где-то в Германии ещё квартируют и покидать, как я понимаю, это «насиженное» место не собирались и, как видно, не собираются.

Социальное жильё

На этом я хотел бы остановиться особо. До последнего времени в нашем городе были две компании, в распоряжении которых был социальный жилой фонд. Одна из компаний недавно прекратила своё существование, и её дома перешли в частное владение (сведения об этой компании я приводить не буду, хотя до своего возвращения в Россию в одной из её квартир жил Дима).

Дальше речь пойдёт только о компании, которая у нас известна под аббревиатурой WSB и расшифровывается так: Wohnungs-und-Siedlungs Baugenossenschaft in Schwalmstadt (Жилищно-строительное товарищество в Швальмштадте) и в ведении которой находится значительное количество благоустроенных стандартных, как правило, трёхэтажных шестиквартирных домов, стоящих раздельно или объединённых в блоки по два-три дома.

В одном таком доме мы с моей Катей и поселились в трёхкомнатной квартире. Здесь же я и продолжаю жить один после того, как Кати не стало.

Сразу отмечу, что каждый квартирант, согласно Уставу товарищества, становится равноправным членом товарищества, пользуется услугами товарищества, обязан соблюдать все установленные правила и положения и пользуется правом голоса на общих собраниях товарищества. И это неукоснительно соблюдается.

Хотелось бы для неосведомлённого читателя привести некоторые сведения о социальном жилье. Сразу оговорюсь, что эти сведения относятся к WSB нашего города и могут отличаться в других городах и, тем более, регионах.

Потенциальный житель получает право на проживание только в рамках лимита на площадь. Это устанавливает социальное ведомство (Sozialamt, в дальнейшем Sozial – социал),

Социал перенимает на себя так называемую квартплату, включающую расходы на отопление, воду, канализацию, на общее техническое обслуживание дома и территории. В этом случае для жителей, находящихся на социальном обеспечении, социальное ведомство перенимает на себя основную часть расходов на жильё. Электроэнергию и телефон оплачивает потребитель по тарифам снабжающей организации и по показаниям индивидуальных счётчиков. При этом потребитель определяет поставщика сам, а поставщики, как и положено на настоящей конкурентной основе, рекламируют свои услуги и борются за каждого потребителя.

Таким образом, люди, не заработавшие себе в Германии пенсию, а также нетрудоспособные и не имеющие собственного жилья граждане обеспечиваются из социальных источников материальным пособием, установленным прожиточным минимумом, а люди преклонного возраста, как мы, получают так называемое «Базовое обеспечение в старости» (Grundsicherung im Alter).

Это до какой-то степени унизительно, но, к сожалению, старикам уже деваться некуда, хотя некоторые советские пенсионеры не только не жалуются, но ещё и умудряются приобретать автомобильчик, правда, далеко не новый и не «мерседес», но вполне пригодный для передвижения по прекрасным дорогам. Для многих бывших советских граждан это счастье. Трудно представить, что для пожилых людей сейчас это было бы возможно в бывшем Союзе.

Медицина там и здесь

В детстве я много болел, и мои родители очень этим были озабочены. И не зря. Вовремя у меня были обнаружены туберкулезные очажки в лёгких, и только благодаря интенсивному лечению я избавился от этого очень опасного в те времена заболевания. Но последствий всё-же избежать не удалось. Это лимфаденит и скрофулёзный кератит. Если от первого мне удалось избавиться к 25 годам, то второе заболевание я пронёс через всю свою жизнь, и как ещё не ослеп раньше окончательно, я приписываю только чуду.

Видимо, это заболевание не так просто предотвратить, а процесс необратим. Но! Ведь нашли же способ избавления от катаракты! Это мной проверено и подтверждено на собственном опыте. Прошло уже почти 20 лет, как меня прооперировали в клинике марбургского университета, причём амбулаторно. Сразу же после операции мы (я и сын Дмитрий, сопровождавший меня) уже через час спокойно шли на вокзал для возвращения домой. Операции – вначале на одном глазу и через пару месяцев на втором – прошли абсолютно безболезненно, и лечащий врач снимал мне повязки уже на следующий день.

Всё было бы совсем прекрасно, если бы не давали себя знать последствия кератита. Ещё с 1986 года я вынужден был пользоваться контактными линзами, которые значительно улучшают зрение, но причиняют мне определённые неудобства, особенно в последнее время, так как требуют повышенного внимания при обращении. Кроме того, при чтении не исключено применение лупы или очков.

Нельзя не отметить высокий уровень качества медицинской диагностики, благодаря оснащенности современной, весьма совершенной техникой, что является основным и важнейшим подспорьем немецких врачей. Особенно это видно в областях кардиологии и хирургии, что мне довелось наблюдать и испытать на «собственной шкуре».

Не зря состоятельный люди в России стремятся на лечение в Германию, которое здесь не дёшево, но более комфортно, надёжно и эффективно. Для живущих в Германии и имеющих медицинскую страховку многое необходимое достаточно доступно.

К немецкой медицине я отношусь с большим уважением, правда, с некоторой степенью скептицизма. В связи с этим мне всё же хочется отметить некоторые различия в медицинском обслуживании в сравнении с советской системой, которая была в своё время мне хорошо знакома. Некоторые аспекты медицинского обслуживания, с которыми мне пришлось столкнуться, вызывают, к сожалению, определённое недоумение.

У советского участкового врача было более или менее определённое количество пациентов, проживающих на отведённом ему участке, закреплённом за районной поликлиникой. Состав пациентов был практически постоянный. Амбулаторный приём участковый врач осуществлял в определённые часы по графику своего рабочего дня, по записи на приём. Часть времени отводилась на домашние визиты. В обоснованных случаях вызов врача домой производился по телефону. При необходимости его подменял дежурный врач. В экстренных случаях можно было вызвать и «неотложку».

Детей обслуживала детская поликлиника точно так же и по тому же принципу.

Участковый врач был всегда в курсе семейного положения, бытовых условий, профессии пациента и членов семьи и т. п., что давало ему возможность ориентироваться в уходе за больным. Это был действительно домашний, семейный врач, ориентированный для взрослых. Дети наблюдались аналогично, но в детской поликлинике. Действия этих врачей не пересекались, но учитывались.

Домашний врач (Hausarzt) в Германии не ограничен количеством потенциальных пациентов и бывает, что в комнате ожидания (Wartezimmer) его приёмной (Praxis) накапливалось много пациентов по записи (иногда и без неё), в числе которых могли быть рядом взрослые инфекционные больные и дети. Если не хватало стульев, то больные (может быть, и с температурой) ждали своей очереди на улице. Бывало, что некоторые пациенты приходили в кабинет врача прямо в уличной одежде. На дом врач приходит только в самых исключительных случаях и это, если я правильно понимаю, не входит в его обязанности (ко мне, бывало, в послеоперационный период приходила медсестра сделать перевязку или взять на анализ кровь). Но характерно, что чаще всего при визите к врачу, если ты не можешь сформулировать свои жалобы, врач замерит тебе давление, но часто и не прослушает легкие и сердце, тогда, как помню, наш советский участковый врач с этого начинал.

Скорее всего причиной является не квалификация врачей, а чрезмерно повышенная загрузка из-за ограниченности времени на прием пациента, возможно, и просто недостаточное количество врачей этого профиля.

Мне лично кажется, что советская система, если сопоставить, была более человечной.

Ещё один характерный показатель для сравнения: флюорография. В России в обязательном порядке её проходили по одному разу в год. Даже на завод к нам приезжала на несколько дней специальная машина с передвижной флюорографией, и под стогим контролем персонала медсанчасти каждый рабочий и служащий должен был посетить её. В Германии, если не ошибаюсь, за двадцать лет не возникало даже вопросов о флюорографии. Рентген же делали за этот период раза два-три, и то только тогда, когда я находился с каким-то заболеванием в стационаре.

Очень сложная обстановка складывается последнее время с лечением глаз. Единственный офтальмолог в нашем городе перегружен до предела. Знаю по себе, что, осмотрев и проверив зрение, все указания он даёт ассистенту на ходу, удаляясь быстрым шагом в другой кабинет, где его ждёт очередной пациент, поэтому задать ему какой-либо вопрос уже невозможно.

Записываться на приём для проверки и замены контактных линз теперь уже нужно за несколько месяцев.

Все эти сопоставления носят частный характер, но в целом на медицину в Германии жаловаться всё же грех. Что сейчас происходит с медицинским обслуживанием в России, я не знаю и не могу даже себе представить.

Забота о здоровье

Надо отдать справедливость: в Германии вопросам здорового образа жизни уделяется много внимания.

По данным статистики, 60% немцев считают необходимым следить за своим здоровьем, правильно питаться, заниматься спортом. У многих забота о своем здоровье стала стилем жизни, которого они придерживаются с большим азартом, и государственная политика поддерживает таких людей и способствует этому не на словах, а на деле. Действительно, трудно найти деревню, где не было бы стадиона. Во многих населённых пунктах имеются бассейны для плавания.

Благодаря этому Германия занимает одно из мест в пятёрке самых спортивных наций мира по многим разновидностям спорта.

Нельзя не заметить, какое значение придаётся в стране борьбе с вредными привычками и в особенности с курением. Первый запрет на курение в Германии появился в 1975 году и продолжает набирать обороты путём не только пропаганды и повышения цен, но и резким ограничением мест, где ещё можно курить. Даже сейчас уже не так часто можно встретить курильщика на улице, уж не говоря о том, что курение в публичных местах официально запрещено. Обычным явлением считается посещение фитнес-тренировок, сауны и всевозможных оздоровительных программ.

Забота о своём здоровье стала для многих немцев стилем жизни, которого они придерживаются с большим азартом.

Семья разделилась

Первой Тамара не выдержала неопределенности своего положения в новых, необычных для неё условиях. Сразу после приезда, ещё будучи в Келлервальде, она начала писать и рассылать заявления (Bewerbungen) с предложением своих услуг. Одновременно она провела подтверждение своего университетского диплома и поступила на курсы немецкого языка в Касселе. Вера в это время изучала основы немецкого в подготовительном классе (на уровне шестого класса российской школы в Швальмштадте). Позже они вместе уехали в Кассель, где продожали учебу: Тамара на курсах, а Вера – в школе.

Помню, что после окончания курсов Тамара с дочкой поселилась у нас в Трайзе (Schwalmstadt-Teysa) и продолжила поиск работы по профессиональной специальности инженера-гидрогеолога или, как вариант, по аттестату химика-лаборанта со средним образованием. Дополнительно Тамара съездила на несколько дней в Бонн, где прослушала познавательный курс для лиц с высшим образованием. Один раз Тамара получила приглашение на собеседование в Мюнхен. Поехала туда с надеждой и радостью не только по перспективе устроиться с работой, но и с возможностью пообщаться с живущими там родственниками. Гарантий работы она там не получила.

Ближе к весне 2004 года, собрав не менее двадцати отрицательных ответов на предложение своих услуг, Тамара разочаровалась в возможности трудоустроиться по любой из двух специальностей и начала готовить почву к возвращению в Россию. В июле 2004 года Тамара с дочкой вернулась в Санкт-Петербург, где никаких проблем с работой не возникало.

Для Веры год учёбы в Германии не прошёл даром. По возвращении она продолжила учебу в школе и, получив аттестат зрелости, в 2008 году поступила в Российский государственный педагогический университет (РГПУ) имени А.И. Герцена на немецкое отделение факультета иностранных языков, завершила там своё образование в степени бакалавра. В 2012-2014 годах училась в Штутгарте, а после перешла в Потсдамский университет, обучение в котором закончила в степени магистра филологии в 2021 году.

Тамара теперь уже на пенсии, а Вера живёт и работает в Берлине и возвращаться в Россию не собирается.

Дмитрий продержался в Германии дольше своей сестры. Он не пытался даже подтверждать свой диплом об окончании Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК). Но независимо от этого всё же он надеялся найти себе работу, связанную с театром, рассылая свои заявления всюду, куда только мог придумать. А пока суть да дело, он выполнял различные работы, которые оплачивались по 1 евро в час. Кроме того, он проходил подготовку на кухонного работника и практиковался, или принимался на временную работу в некоторых заведениях типа кафетерия или ресторана. Эта работа носила самый разнообразный характер от мытья посуды до приготовления различных салатов, сэндвичей или гамбургеров. Он не отказывался ни от какой работы в надежде, что наконец ему повезёт и он найдёт постоянную работу, которая удовлетворяла бы его материально и духовно и позволила бы вызвать семью и, наконец, объединиться.

Дольше всего Дмитрию довелось работать в средней школе имени Карла Бентцера города Швальмштадт-Цигенхайн (Karl-Bentzer-Schule Schwalmstadt-Ziegenhein), где он выполнял ещё и такие вспомогательные функции, как, например, выдача спортивного инвентаря.

Это продолжалось не один год, и надежды угасли. В 2008 году Дмитрий вернулся в Санкт-Петербург к своей семье и к своей любимой работе.

Театральная деятельность

Много раньше, ещё в 1985 году, сразу после службы в армии Дима устроился рабочим сцены в Большой драматический театр (БДТ) им. Горького. Начало было положено.

Это был период эпохи Георгия Товстоногова, когда БДТ, на вершине своей славы, был не только популярнейшим театром Ленинграда, но и коллективом, известным в широкой театральной среде (на фото – здание театра).

Эпоха Товстоногова в истории Большого драматического стала «золотой»; на протяжении трёх десятилетий его руководства БДТ оставался лидером отечественного театрального процесса, «первой сценой страны» и пользовался неизменным успехом во многих зарубежных странах.

Ленинградцы и туристы, даже не только знатоки и любители-театралы, считали своим долгом посетить премьеры и текущие спектакли популярного театра, в котором в течение 33 лет Георгий Александрович Товстоногов являлся постановщиком, режиссёром и занимал пост директора театра.

(по материалам http://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/)

Проработав в БДТ два года, Дмитрий поступил на заочное отделение ЛГИТМиК по специальности «Организация и экономика театральной деятельности». Уже на первом курсе Дмитрию порекомендовали поработать на должности администратора в очень популярном тогда в Ленинграде Большом театре кукол. Немногим больше года он осваивал роль театрального администратора, на большее его не хватило, ему хотелось быть ближе к сцене, как бы участвовать в процессе. Он прекрасно понимал, что и на администраторской работе нужен талант, как, например, у его дяди, Михаила Сергеевича Дорна (1926-2014), одного из наиболее известных и авторитетных театральных директоров и концертных администраторов в московской творческой среде.

В 1989 году, чтобы быть ближе к большой сцене, Дмитрий перешёл в Малый драматический театр (МДТ), руководимый Львом Додиным, на должность машиниста сцены. В этот период МДТ находился на пике своей популярности.

В 1988 году прошли первые большие гастроли театра за рубежом. Оглушительный успех "Звёзд на утреннем небе" в Великобритании и дилогии "Братья и сёстры" во Франции ознаменовали начало международного признания МДТ. В 1994 году правительство Франции наградило Льва Додина Орденом литературы и искусства офицерского достоинства "за огромный вклад в дело сотрудничества русской и французской культур". В 1998 году решением Генеральной Ассамблеи Союза европейских театров МДТ был присвоен статус Театра Европы. Сегодня только три театра в мире располагают этим статусом – парижский Одеон, миланский Пикколо театр и петербургский Малый драматический. Здесь Дмитрий проработал 11 лет. Только перед самым выездом в Германию ещё немного поработал в концертной организации на Пушкинской,10 по соседству со студией «Аквариум» Бориса Гребенщикова.

Вернувшись после Германии в Санкт-Петербург, Дмитрий без проблем устроился машинистом сцены в бывший Ленинградский государственный театр имени Ленинского комсомола. Ныне это российский государственный театр «Балтийский дом», получивший статус «театра-фестиваля», на базе которого ежегодно проводятся международные форумы, мастер-классы, сценические фестивали. «Балтийский дом» — международный проект, планомерно работающий над укреплением культурных связей между Россией и странами Балтийского региона, а также другими европейскими государствами.

Через два года Дмитрий облюбовал себе другую работу в весьма популярном театре балета Бориса Эйфмана, где и трудится по настоящее время. Дмитрий женат, его супруга Екатерина Владимировна работает в детском учебном театре Эйфмана. Они имеют двух дочерей, старшей из которых, Ольге, идет двадцать первый год, а младшей, Нине, в августе этого года будет десять. Девочки очень способные. Старшая закончила художественное училище имени Н.К.Рериха и готовится поступать в Академию художеств имени Ильи Ефимовича Репина, а младшая – круглая отличница в школе.

К сожалению, культурным связям с Европой и США пришел конец. Всё, что было наработано за долгие годы, разрушено в одночасье.

Прошло двадцать лет

Это много или мало? Ещё двадцать лет тому назад мне казалось, что всё у нас ещё впереди. И вот эти двадцать лет пролетели так быстро, что трудно даже поверить, как в этот отрезок времени спрессовалось такое обилие событий, которые хотелось бы хотя бы просто перечислить, но боюсь, что на это у меня не хватило бы оставшегося в моём распоряжении времени. А ведь бывало так, что я не замечал, что временами тратил его впустую, тогда как его, как мне кажется, можно было бы использовать значительно полезней (хотя сейчас я не могу представить, чем бы я мог заполнить «потерянное» время). Но сейчас об этом уже нечего задумываться, всего не охватишь.

Вот очень жалею, что не находил времени на изучение иностранных языков. Как бы это помогло нам в жизни..! На каждом шагу я чувствую в этом свою ущербность. А ведь из глубин памяти всплывает, что в раннем детстве я уже читал Вильгельма Буша «Макс и Мориц» (Wilhelm Busch „Max und Moritz“). Даже нашу довоенную школьную учительницу немецкого языка Марию Андреевну Компаниец помню, а вот сейчас путной фразы произнести не могу и, самое страшное, что почти всегда не слышу и часто не понимаю, что говорят по-немецки. Что-то подобное я наблюдал и у моей Кати, хотя она и была раньше более расположена к пониманию немецкого.

Однако нас это не очень беспокоило, надеялись, что со временем всё выправится и не предавали этому особого значения.

Ещё в Келлервальде мы значительное время посвящали прогулкам по лесу и знакомству с окрестными населенными пунктами.

Нам, городским жителям, всё было в новинку: и лесные дорожки, и заросли с буреломом, и деревни – как небольшие городки с фахверковыми домами на чистых асфальтированных улицах (совсем не похожих на наши деревни), и небольшие стадионы или теннисные корты, и поля с цветущим рапсом или зелёными коврами зерновых всходов, и опять заросли заповедной зоны с охотничьим домиком местного «общества пожарных» или площадкой с мишенями для стрельбы из луков… Всё это до такой степени необычно, но и органично вписано в плотный пейзаж, что невольно начинаешь себя ощущать частичкой какой-то архаичной среды, ничего не имеющей общего с самым современным индустриальным центром Европы.

Хотелось как можно быстрее узнать побольше, увидеть и понять страну, с которой наша то близко сходилась, то расходилась вплоть до кровавых столкновений в первой и второй мировых войнах, но всё же была связана культурными и экономическими отношениями.

Одновременно с этим я начал предпринимать поиск пути выяснения судьбы семьи Заков, путь сложный не только за давностью, но и за ограниченностью информации, путь, который строился мной в основном на догадках и предположениях.

Поиск близких

Как я уже упоминал, поиск судьбы моих близких родственников, эмигрировавших в 1918 году в Германию, мне удалось развернуть только после того, как мы обосновались в Трайзе. Отправным сведением для этого явилась случайно сохранившаяся фотография, на обороте которой маминой рукой карандашом было написано два слова – «Дом Заков». Кроме того, в документах отца упоминается о том, что он в 1925 году побывал «в Берлине для свидания с родственниками». Вот и вся информация, которой я располагал перед началом поиска.

Первые шаги в поиске «следов» семьи Заков-Якобсон мы (мне активно помогал сын) сделали, обратившись в «Красный крест» ("Rotes Kreuz"), сотрудник которого в Цигенхайне нам очень помог, подготовив нам письма в несколько инстанций, которые могли бы располагать нужной нам информацией.

Естественно, ещё до выезда из России мной были собраны некоторый биографические сведения о семье Заков.

В частности, мне было известно, что Иосиф Зак родился в 1870 году в Прибалтике, получил юридическое образование в Санкт-Петербургском университете и с 1904 года служил в Санкт-Петербурге в правлении банка, одного из крупнейших в России. В этом, Азовско-Донском коммерческом банке (АДКБ), он заведовал одним из ведущих отделов, являлся доверенным лицом и обладал правом первой подписи. Этот банк был связан с крупнейшими банкирскими домами в Париже, Нью-Йорке, Германии (как я предполагал, с Deutsche Bank в том числе).

Так вот, после национализации АДКБ в 1918 году семья Заков эмигрировала в Германию, и именно к ним в 1925 году ездил мой отец.

Дом Заков

В процессе переписки с архивами и ведомствами в Берлине мне удалось получить информацию, что именно в этом году Иосиф Зак (Joseph Sack) в Берлинской адресной книге фигурирует как “Bankdirektor”(?) и владелец участка земли с домом №6 на Дернбургштрассе (Dernburgstraße) в престижном районе Scharlottenburg. Судя по всему, семья Заков была не из бедных эмигрантов, если они позволили себе иметь такой дом.

Из этих же источников мне стало известно, что в марте 1935 года София и Иосиф Зак вынуждены были продать свой дом известному в Германии писателю и режиссёру Луису Тренкеру.

Мне неизвестно, имеет ли это отношение к Заку, но есть сведения, что с приходом к власти национал-социалистов из совета директоров Deutsche Bank были отправлены в отставку трое евреев. Во всяком случае из архивных сведений известно, что в Берлинской адресной книге за 1935г. Иосиф Зак значится уже как биржевой маклер, проживающий на Halensee Küstriner Straße.

Последнее, что мне удалось узнать, так это только то, что Иосиф и София Зак в списках жертв национал-социализма не обнаружены. Надеюсь, что им удалось уехать в США. Дальнейшие сведения о них отсутствуют.

Мы вдвоём с Катей, будучи в Берлине, побывали на Dernburgstraße, на том самом месте, где был дом Заков. Дом был разрушен в 1944 году бомбой и не восстанавливался. Об этом нам сообщил письмом от 29.05.2008 сын Луиса Тренкера (Dr.Ferdinand Luis Trenker), который проживает в Италии. А вот о потомках Заков мне так ничего узнать и не удалось. Дальнейший поиск потерял смысл.

Круг общения

Как-то незаметно мы познакомились и оказались в небольшой группе русскоязычной публики. Инициатором и «вождём» был у нас единодушно признан Аркадий Найдорф, бывший руководитель транспортной компании в Виннице, хорошо владевший немецким языком. При его активном участии городские власти предоставили нам возможность в определённые дни и часы занимать помещение для общественных мероприятий. Это помещение рассчитано на пребывание до 20 человек и использовалось нами для встреч за чашкой кофе (бывало и за бокалом вина). Достаточное количество посуды для этого имелось, а закуски приносили из дома. Кроме постоянных членов группы, в наших встречах принимали участие и гости. В основной состав группы входили, кроме Найдорфа, я с Катей, наша землячка Ирина Розе, четверо москвичей (Ирина Скворцова, Борис Потёмкин, Татьяна Черняховская и Евгения Тродерман), пара из Днепропетровска (Марина Рогалина и Станислав Иваниченко) и Анатолий Шунк из Казахстана. Были и другие, но покинули нас (некоторые переехали в другой город или такие, которые помоложе, так им в нашей компании было просто не интересно).

Чаще всех у нас в гостях бывал господин Хайнц Шембиер (Herr Heinz Schembier), тогда руководитель местной организации AWO (Arbeiterwohlfahrt Ortverein, что в своём переводе я понимаю, как «Местное общество социальной помощи в трудоустройстве»). Поэтому прежде об AWO.

AWO

Сразу отмечу, что нас, пенсионеров, привлекали не вопросы трудоустройства, а информация, носящая преимущественно бытовой характер, определяющий пресловутый немецкий порядок (Ordnung): жилищные (коммунальные) условия, медицина, транспорт и культура.

Ведь в новой для нас обстановке многое значительно отличалось от того, на чём мы были воспитаны. При этом мы, почти все в нашей группе, давно вышли из возраста, в котором можно было бы найти какую-либо работу.

Девиз AWO – «ТОЛЕРАНТНОСТЬ, СОЛИДАРНОСТЬ, СПРАВЕДЛИВОСТЬ, РАВЕНСТВО, НЕЗАВИСИМОСТЬ».

И действительно, в лице господина Шембиера мы увидели человека, который полностью соответствовал этому девизу.

Особенно это отражалось в его помощи при заполнении различных формуляров, изобретённых немецкой бюрократией, и в понимании документов, построенных на ссылках на параграфы и статьи законов, которые практически недоступны людям, не владеющим в совершенстве немецким языком и, тем более, не ориентирующимся в законодательной системе. А это в равной мере относилось не только к приехавшим в Германию на ПМЖ и беженцам, но и к коренным немцам, особенно преклонного возраста и безработным.

Особенностью деятельности господина Шембиера было то, что он не только давал советы по заполнению формуляров, но и в ряде случаев, разобравшись в сути вопроса, подготавливал необходимые письма в соответствующие адреса и (или) созванивался с конкретным чиновником в ведомстве, от которого зависит решение вопроса, и не оставлял его без внимания до тех пор, пока не добивался положительного решения или, в крайнем случае, мотивированного отказа.

При необходимости он приезжал домой к нуждающемуся в его помощи невзирая на то, что сам уже был почти в нашем возрасте. У меня лично были даже обстоятельства, когда он возил на своей машине меня с сыном в социальное ведомство в Хомберг для того, чтобы отрегулировать пенсионный вопрос. Мы очень ему благодарны.

Культурная программа AWO была довольно обширной, и мы с Катей примерно всё первое десятилетие нашего пребывания в Германии постоянно участвовали во всех мероприятиях. Особенно нас привлекали познавательные экскурсии. Раньше всего мы побывали в Амстердаме. Позже мы побывали на родине Баха в городе Эйзенах в Тюрингии, на родине Моцарта в Зальцбурге в Австрии, на родине Бетховена в Бонне, неоднократно бывали во Франкфурте-на-Майне, где не могли не посетить дом-музей Гёте. Раза три мы участвовали в экскурсиях в Висбаден, где, естественно, побывали на русском кладбище, в казино и даже в парламенте земли Гессен. Очень интересная поездка была в Страсбург с заездом в известный курорт Баден-Баден. Были пару дней и в Париже. Большое удовольствие доставил нам отдых в альпийском национальном парке Берхтесгаден с прогулками по озеру и по окрестностям.

Была также ещё одна интересная поездка на остров Силт с довольно продолжительным пребыванием на Северном море.

Были и другие не менее интересные поездки, но, к сожалению, наша участие в них затруднялось и сокращалось из-за болезни моей Кати.

Время летит

Уже пять лет в Германии я живу один. Последний раз я был в Санкт-Петербурге в декабре 2018 года. Состоялось повторное прощание с моей Катей. Мы захоронили урну, которую похоронное бюро в Швальмштадте переслало почтой прямо на Южное кладбище, находящееся на Пулковских высотах. Здесь ровно 50 лет тому назад мы с братом похоронили нашу маму. Теперь здесь, в одной могиле два родных и самых близких мне человека. Подготовлено место и для меня…

Невольно всплывает в памяти далёкое прошлое.

Автобусный маршрут от станции метро «Московская» до Южного кладбища, минуя поворот в аэропорт «Пулково», поворот на Пушкин и подъём у Пулковской обсерватории проходит мимо мемориала «Пулковский рубеж» и поворачивает направо по Волхонскому шоссе к Южному кладбищу. В этих местах в период блокады Ленинграда проходила линия фронта. На склоне Пулковских высот, обращённом в сторону городской черты, находится кладбище, где захоронена без малого тысяча воинов, оборонявших этот рубеж.

Кто побывал на этом кладбище, не мог не видеть памятный мемориал с необычной скульптурой и наклонной плитой с надписью:

ЛЮДИ! ПОКА СЕРДЦА СТУЧАТСЯ – ПОМНИТЕ! КАКОЙ ЦЕНОЙ ЗАВОЁВАНО СЧАСТЬЕ – ПОЖАЛУЙСТА, ПОМНИТЕ!

Этот призыв обращён к потомкам, в том числе и к людям ХХI столетия.

Но! Что могут помнить люди спустя восемьдесят лет? Да и много ли осталось таких людей, которые ещё могут что-то помнить? Даже если они родились восемьдесят лет тому назад и если даже они и «понюхали порох» на войне в Афганистане, то о событиях второй мировой войны они могли узнать только из рассказов очевидцев предыдущего поколения, кое-кого из родителей или из кинофильмов и литературных источников.

По-настоящему помнить могут только очевидцы. Но это не означает, что потомки в любом поколении могут оправдывать и, тем более, героизировать любые формы военных столкновений, не зная и не понимая мотивов и того, к каким последствиям они приводят. Для этого важнейшим фактором является историческая достоверность событий, предшествующих большим и малым войнам.

Тупиковая ситуация

В свете этого беру на себя смелость высказаться о событиях сегодняшнего дня, которые волнуют меня, да и не только меня, а миллионы людей, тем более, что над миром нависла зловещая угроза гибели.

Сердца не прекращали «стучаться», но с памятью уже давно плохо...

Началось это больше тридцати лет тому назад, когда в спешном порядке войска СССР (Позже и России) покидали Европу, освобождая место для войск НАТО. Спохватились же только тогда, когда Североатлантический Альянс оказался уже у границ России. Ориентируясь на его поддержку, подняли голову радикальные националистические части украинского общества.

А ведь могли же ещё при советской власти пресечь очаги националистических настроений на Украине, ликвидировать их так, как сумели это сделать в странах бывшего Третьего Рейха! Правда, на это ушло там не менее 15 лет. Национализм ведь в Союзе жил и местами даже развивался. Жив он и по сей день, но принято считать, что его нет... Но кого это сейчас интересует? Закрывали глаза. Забыли. А теперь вспомнили...

Я не политик и не специалист в области дипломатии, но убеждён, что здравомыслящие и добросовестные люди не должны доводить разногласия до вооружённого конфликта, как бы это ни было сложно. Дипломаты обязаны находить компромиссы в решении самых сложных вопросов, особенно в делах, где решающей предпосылкой должны быть интересы «простых смертных», которых это касается, а не руководителей, провозгласивших себя вождями.

Напомню, что ещё в 2019 году участники Минских соглашений согласовали «формулу Штайнмайера» с учетом того, что Верховная рада ещё в 2015 году приняла закон о признании особого статуса Донбасса. Согласно формуле, закон об особом статусе регионов вступает в силу после проведения местных выборов по стандартам ОБСЕ и признания их результатов. При этом был оговорен вопрос об отводе вооружённых сил на безопасное расстояние.

Но, к сожалению, проведение выборов не было по-настоящему согласовано из-за бурного протеста радикально настроенной оппозиции, посчитавшей формулу Штайнмайера «первым шагом к капитуляции». Так считалось.

После всего этого власти Украины организовали блокаду территории ЛНР и ДНР, отключили их от банковской системы, продовольственного снабжения, социальных выплат, отказывались вести прямые переговоры с представителями этих республик, хотя изначально конфликт начался внутри страны (а ведь это своего рода геноцид!).

Украинские власти активизировали силовое воздействие на самопровозглашённые республики Донбасса, а европейские лидеры (с оглядкой на США) сплотились в поддержке властей Украины и практически отошли от роли миротворцев.

Минские соглашения были путём к урегулированию конфликта в Донбассе. Но! Из-за некоторой неопределённости в последовательности действий, предлагаемых соглашениями, и влияния на правительство Украины националистически настроенной оппозиции эти соглашения без уточнения деталей не вели, на мой взгляд, к урегулированию ситуации. Стороны не сумели найти пути для развития договорённости, а правительства европейских стран-участников переговорного процесса поддались провокационным действиям США и НАТО, проводивших свою политику глобализации, которая похожа на мировой коммунизм, только с одной разницей — при стремлении к построению коммунизма были видны хотя бы «горизонты»...

Испокон веков принято, что в любых разногласиях наиболее убедительным аргументом считается... просто «дать в морду». Но это не всегда действовало, а чаще приводило к очень серьёзному расширению конфликта («ну погоди, я сейчас за ребятами сбегаю!»).

Началось

Вечером 21 февраля 2022 года президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин подписал два указа о признании независимости самопровозглашённых Донецкой и Луганской народных республик и два договора — о дружбе и взаимопомощи.

Через три дня, 24 февраля 2022 года, Россия начала крупномасштабное вторжение на Украину, названное «Специальная военная операция (СВО) по демилитаризации и денацификации на Украине», которое преследовало цель не только ликвидировать националистические группировки, но и пресечь распространение НАТО в «подбрюшье» России.

И вот уже пошёл второй год этой спецоперации, и теперь уже совсем не понятно, как и за что воюем.

Российские войска окружили Киев, были уже в Харькове и вдруг в срочном порядке отошли до границы и были переброшены на юго-восточное направление. Взяли Мелитополь, вышли на подступы к Херсону, остановились и ввязались в затяжные сражения почти местного характера.

А пока суть да дело, мир раскололся, и склеить его уже невозможно. Разрушены тысячи семей, оказавшиеся по разные стороны конфликта, созданы непреодолимые барьеры для деловых и личных контактов, для туризма... У меня, в частности, уже нет никакой надежды встретиться и обняться со своими детьми и внучками (консульство в Германии не реагирует на просьбы о выдаче им гостевой визы, да и транспортное сообщение прервано). У меня нет никакой уверенности, что они смогут посетить меня до самой моей смерти. И в этом я далеко не единственный.

Люди гибнут с той и другой стороны сотнями в день, и теперь уже совсем нельзя понять, как и куда идёт процесс «демилитаризации и денацификации». Украину вооружают Соединенные Штаты и ряд стран Европы, а в то же самое время в России ведётся борьба с антивоенной пропагандой и ужесточаются уголовные преследования за осуждение военной операции и дискредитацию армии.

Когда и чем всё это закончится?

... Сменились поколения. Люди всё забыли. О какой памяти сейчас можно говорить..? Для чего и кому нужна эта война? Тысячи людей гибнут и миллионы страдают… ТУПИК!?

ПРИЛОЖЕНИЕ: Ivan Gusew. „Das Tagebuch“ (25.10.44 – 25.03.45)

февраль — март 2023

На стр. автора

<< Назад | Прочтено: 123 | Автор: Якобсон Э. |

Мне понравилось?

(Проголосовало: 11)

Комментарии (0)

Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>