Вечера с Владимиром Войновичем. Вечер первый

Майя Беленькая (Мюнхен) 

Дорогие читатели! Многие журналы завлекают своих подписчиков романами с продолжением. Детективными историями. Любовными страстями. Мы же предлагаем вам нечто новое в подобном жанре: интервью с продолжением. Причем в качестве интервьюируемого – знаменитый писатель Владимир Войнович. Не один вечер беседовала с ним наш корреспондент Майя Беленькая, и сокращенную запись этих бесед мы предлагаем вашему вниманию.

Редакция

О правде и сопротивлении, о государстве и обществе и, конечно же, о политике и политиках

– Владимир Николаевич, когда-то Вы говорили, что в принципе на выборы не ходите. Но на выборах президента сделали исключение. А сейчас не жалеете об этом?

 – Жалею. Я жалею каждый раз, когда хожу. Я заранее знаю, что это игра в наперстки, а в моей юности играли в три листика. В том и другом случае я знаю, что ни малейшего шанса на выигрыш нет, но иногда все-таки поддаюсь на уговоры политически активных людей, которые говорят, что у нас хоть и хромая, но все-таки демократия и от нашего голосования все-таки что-то зависит. Я иногда уступаю их призывам, иду на выборы, поднимаю наперсток, и он, конечно, пуст. И тогда я сам себя ругаю за то, что позволил наперсточникам еще раз оставить меня в дураках.

– Получается, что сейчас ситуация в какой-то степени похожая. Власть побеждает с большим перевесом. Во всех слоях общества. И ей не о чем беспокоиться.

 – Пожалуй, власть боится только появления такой фигуры как Навальный; может быть, даже еще более мощной и харизматичной. Которая может вывести на площадь миллионы. Вот за этим власть следит. Навального держит на привязи, а других потенциальных харизматиков пытается вычислить и задушить в зародыше.

 ­– И что тогда делать? Вы-то сами сопротивлялись в свое время.

– Сопротивление власти может иметь разные формы. И не обязательно коллективные. И не обязательно видимые. Вот учитель учит детей тому, что он считает нужным. Например, говорит детям, что Сталин был не эффективный менеджер, а кровавый диктатор и параноик. Кто-то отказывается совершать какие-то мерзости, допустим, участвовать в приписках на выборах. Кто-то уклоняется от того, чтобы воевать в Донбассе или Сирии. Писатель сопротивляется, когда пишет то, что считает правдой. И правда, в конце концов, побеждает. Но не сразу. Об этом точно написал Александр Володин: «Правда почему-то потом торжествует. Почему-то торжествует. Почему-то потом. Почему-то торжествует правда. Правда, потом. Но обязательно торжествует. Людям она почему-то нужна. Хотя бы потом. Почему-то потом. Но почему-то обязательно».

Общество все равно сопротивляется. Даже люди, которые сидят на кухне, сопротивляются, и правда в конце концов торжествует, но по Володину. Дело в том, что если власть теряет внутреннее уважение народа, не выражаемое никак, и возникает такое молчаливое неуважение, – это приводит к тому, что общество становится нетворческим, оно неэффективно работает, оно плохо воюет за чуждые ему цели. Все это ослабляет существующий режим, а лживая пропаганда, на которую государство возлагает большие надежды, в конце концов способствует подрыву престижа государства и его жизнеспособности.

 – В нашем первом интервью Вы говорили, что власть создает себе иллюзию, что у нее большинство, что у нее все в порядке. А сейчас Вам не кажется, что это больше не иллюзия, что у власти, правда, большинство?

– Мне еще больше кажется, что это иллюзия. И вообще вот говорят: либералы составляют незначительное меньшинство. Я бы назвал этих людей не либералами, а инакомыслящими, думающим меньшинством. Оно может быть незначительное, но значимое. Государство, которое с ним не считается, совершает роковую для себя ошибку. Именно это меньшинство рано или поздно побеждает.

 Парадокс, но, как я сказал, государство может быть сильным только тогда, когда сильной власти противостоит сильная оппозиция. А наше государство, образно говоря, представляет собой птицу с двумя головами и одним крылом. Вернее, с двумя крыльями, но одно из них державно-орлиное, а другое вроде цыплячьего. Птица с такой анатомией нормально летать не может. У нас многие умники вздыхают: ах, у нас такая слабая оппозиция! А с чего бы ей быть сильной? Быть оппозиционером в наших условиях – значит проявлять особое мужество, подвергать риску себя и свою семью. На это способен далеко не каждый. При том, что большинство людей уверены в бесполезности всякой борьбы с государственным монстром.

 – Но неужели народ не видит, что у нас ситуация ухудшается и как-то надо пытаться остановить падение? Или хотя бы замедлить его.
 – Я недавно где-то сказал, что у нас народ глупый. У меня потребовали уточнений: какая-то часть народа или он весь целиком? Совсем что ли в нем нет умных людей? Я отвечаю: есть и довольно много. Но, несмотря на их наличие, страна из всех возможных путей выбирает один – уже проторенный и ложный. Семьдесят с лишним лет мы шли своим путем и очень этим гордились. И своим путем дошли до бесславного рубежа, оставив позади миллионы погубленных жизней и судеб, утраченные иллюзии, разрушенную экономику, технологическое отставание от других стран и полный хаос в головах.

 Сначала вроде бы спохватились. Поняли, что шли не туда. Увидели, что есть не такой воинственный способ существования. Попробовали и у себя создать что-то подобное, Перестройка, гласность, конституция, многопартийность, свобода слова, открытые границы, экономические реформы – и вот магазины наполнились продуктами, карманы деньгами (у кого побольше, у кого поменьше). Надо бы дальше в том же направлении развиваться. Но, едва набив желудки, спохватились: мы же не такие, как все, мы же особенные, и не Западу указывать, как нам жить. И вот демократию нашу еще недостроенную решили немного овертикалить, осуверенить, коней на переправе не менять, а поменять переправу. И соскользнули уже на путь, параллельный прежнему, и кони наши несменяемые тащат нас на дно.

– В ответ на это Вам скажут, что у нас сейчас государство укрепляется...

– Слишком укреплять государство – это значит делать его хрупким, нежизнеспособным. Сталин укреплял государство, и доукреплялся до того что оно стало нежизнеспособным, что оно стало хрупким, что оно стало прокалываться там и сям.

Ленин начал, а Сталин завершил строительство системы, которая вскоре оказалась нежизнеспособной. Система эта была конструкции тридцатых годов, когда мощь армии зависела от количества штыков, сельское хозяйство – от количества крестьян, дороги, каналы и города возводились трудом миллионов заключенных, ручным трудом.

Еще при Сталине началось отставание советской системы от всего цивилизованного мира. Потому что власть держалась за совершенно непродуктивную колхозную систему и неэффективный труд заключенных, копавших каналы лопатами; запрещала генетику, кибернетику и вообще всякую свободную мысль. С мыслящими людьми расправлялась, как с врагами.

 Сколько советская пропаганда ни трубила о достижениях советской науки и техники, но страна, чем дальше, тем больше отставала от стран, где достижения осуществлялись свободными гражданами, и поэтому в Америке люди с тридцатых годов пользовались личными автомобилями, холодильниками, кондиционерами, что для советского человека было абсолютно непредставимым.

Идеологическая скованность всего общества, цензура, боязнь сказать что-то лишнее, страх опоздать на работу, самовластие, запрещение наук, выселение народов, гонения на евреев – всё это делало страну постоянно отстающей и пытавшейся уравнять силы путем ужесточения законов, тюремных сроков за анекдот, за колоски; путем повышения урожаев с помощью выгоняемых на картошку студентов, а в науке и технике – с помощью кражи технологических секретов. Украли секрет атомной бомбы, скопировали бомбардировшик Б-29; автомобили строили по образцу немецкого опеля, итальянского фиата, американского форда. Но крадущему никогда не догнать создающего.

 Благодаря усилиям советской власти, государство превратилось в жесткую конструкцию, не поддающуюся улучшению. Хрущев попытался ее реформировать, и период оттепели ознаменовался многими достижениями в области науки, литературы, всех прочих искусств. Но сменившие Хрущева вожди принялись сталинскую конструкцию восстанавливать и укреплять, чего она и не выдержала: треснула по всем швам и развалилась. Плакальщики по ней обвиняют в развале СССР Горбачева и Ельцина, а на самом деле его развалили Брежнев, Андропов, Черненко и их соратники. Горбачев пытался систему спасти, реформировать, но она уже никакому реформированию не поддавалась.

– А сейчас?

– Теперешняя власть так же, как когда-то советская, действует не только во вред своим гражданам, но и во вред самой себе. Подавляет свободную мысль, не прислушивается к критическим голосам умных людей (представителей игнорируемого меньшинства), совершает глупость за глупостью, влезает в разные авантюры: Крым, Украина, Сирия... И в результате опять кругом враги, санкции, контрсанкции, военный бюджет растет, экономика трещит по швам. Куда ты несешься, Русь? Не дает ответа...

(Продолжение – в следующем номере)