Анастасия Поверенная

                                                            Крутые берега

                                                       Часть III.  Девяностые годы                                           

(Репортажи и интервью, опубликованные Анастасией Поверенной в разных немецких СМИ).

                                                              Из венгерской глубинки

          Прошедшую жизнь можно измерить годами, можно потерянными или ушедшими навсегда друзьями, а можно географически: училась на Москве-реке, работала и растила детей на Неве в Ленинграде, потом был Западный Берлин на реке Шпрее. С конца 80-х и все 90-е делила свою жизнь между Мюнхеном на Изаре и венгерской глубинкой на самом голубом Дунае.

         Мне, прожившей на Востоке сорок лет при самом развитом социализме, очень было интересно наблюдать жизнь моей новой страны, где столкнулись, как говорилось на партийном пропагандистском языке, два мира, две системы.

         И действительно, Венгрия напоминала в те времена живой человеческий организм, где голова и сердце рвутся на Запад, а руки и ноги не пускают, увязли в социализме. И жизнь в разных районах страны – не одинаковая. Я жила в пограничном с Австрией богатом и дорогом районе: курортная зона, горячие источники, иностранных туристов больше, чем местных жителей, а такое количество зубопротезных кабинетов и магазинов оптики, пожалуй, не встретишь ни в одной стране мира! На юге страны жизнь намного дешевле, но настолько же и беднее.

         Будапешт среди венгерских городов стоит особняком. Он, как и Москва, «государство в государстве». Чего здесь только нет (как пелось в советских шлягерах)! Именно в Будапеште производится почти половина промышленной продукции всей страны; это богатейший и красивейший город с музеями, театрами, со знаменитыми на весь мир банями. Тут хватает места и высокой моде, и роскошным отелям, и фешенебельным ресторанам. В Будапеште кипит и ночная жизнь: бары, дискотеки, казино. Здесь процветает «интеллектуальная» преступность, зачастую связанная с русскими и украинскими гражданами, пытающимися в легальных и нелегальных сделках «отмыть» завезенные из-за границы деньги. Отмывание денег, секс-бизнес (в моё время в столице Венгрии было около 4-5 тысяч проституток, и все они находились под контролем преступных группировок), наркотики, 40-50% нефтяного рынка Венгрии — всё это было сосредоточено в руках преступного мира.

         Оживилась в эти же годы торговля оружием и взрывчаткой. Так что начальнику полиции Будапешта генералу Оттиле Берту и его подчинённым приходилось много работать, чтобы «любимый город мог спать спокойно».

          Кроме Будапешта, в Венгрии есть ещё пять не очень крупных городов, а вся остальная страна — провинция и глубинка.

       Я не политик и не эксперт в области экономики, но если сравнить два бывших социалистических государства — Чехословакию и Венгрию конца 80-х и начала 90-х, то сразу бросалось в глаза, какими разными путями шли эти страны после распада Варшавского пакта и структур экономического сотрудничества в рамках бывшего СЭВа.   

         Чехи, как мне тогда казалось, сразу захотели жить хорошо. Прага высоко подняла шкалу чешской кроны, распродала свои лучшие предприятия западным инвесторам, удвоила зарплату рабочим и служащим. И потекли на Запад чешские кроны из карманов местных туристов, искусственно поднялся жизненный уровень населения, увеличилась покупательская способность. Люди на Западе, имеющие капитал, стали покупать чешские акции и ценные бумаги, но всего через несколько лет специалисты, бизнесмены и особенно держатели акций вдруг почувствовали, что с кроной творится что-то неладное. И случилось то, что и должно было случиться: Национальный банк Чехии девальвировал крону по отношению к иностранной валюте, и премьер-министр страны Вацлав Клаус в те тяжёлые дни заявил, что против Чехии «играет» международный финансовый рынок. По его словам, борьба с этим рынком стоила бы слишком дорого, и посему Прага вынуждена была пойти на этот крайний шаг. И лишь значительно позже многие поняли, что всему виной была неудачная экономическая политика, и что долго жить в долг нельзя.

          Венгрия пошла по противоположному пути — по сознательному сокращению жизненного уровня. Многие венгры недобрым словом поминают министра финансов тех лет господина Бокроша и его «НЭП» — жёсткую, строгую, как писали американские эксперты, «Аusterity program», которая, в первую очередь, предусматривает сокращение расходов, во-вторых, — сокращение социальных льгот и пособий, что негативно сказалось на каждой венгерской семье. Главное, болеть стало дорого, так как на больничное страхование стало теперь уходить до 40 % зарплаты, а многие другие формы медицинского обслуживания стали платными.

         В результате многие семьи лишились специальных доплат (типа немецких Kindergeld). Кстати, в те трудные времена минимальная пенсия в Венгрии была 12500-14000 форинтов (примерно 120-140 дойч-марок). Такую пенсию получала, например, моя цветочница. Не займись она разведением и продажей цветов, жить ей было бы очень нелегко. Не знаю точно, связана ли напрямую с программой Бокшича проблема отпусков, но моим соседям проводить отпуск в родном Отечестве стало дороже, чем в соседней Словакии или Греции, так как озеро Балатон полностью оккупировали туристы с Запада.

           Но это, правда, не для всех. Как есть «новые русские», так быстро появились здесь и «новые венгры», которым по карману стало всё: и Балатон, и Лас-Вегас. Они стали скупать шикарные дачи и виллы. Они справляли пышные свадьбы. Часто в Будапеште можно было встретить их торжественные эскорты — на белых «линкольнах», украшенных живыми цветами и воздушными шарами. Необязательным делом стало учить своих детей за границей. Появилась возможность, не покидая столицу, получить дипломы иностранных специалистов. Например, Британская международная школа стала готовить венгерских старшеклассников по программе GCSE и выдавать аттестаты International Вaccаlaureate (международных бакалавров). Также можно было получить, имея деньги, и высшее европейское образование. К их услугам – «Western Maryland College», где образование велось на английском языке на факультетах бизнеса — ведения коммерческих дел, экономики, политики и т. д. Но таких людей в процентном отношении в Венгрии было немного. Taк как же всё-таки умудрялись нормально жить, несмотря на массивное налогообложение, мои новые земляки?

          Сужу по своей деревне. Всё работоспособное население, особенно квалифицированные специалисты, уходят из села, направляясь на промыслы в Австрию, Германию, Швейцарию и даже в страны севера Европы. Дома они — гости, но зато семья имеет валюту. Другая часть населения пытается найти работу в новых, только что созданных на территории Венгрии западных фирмах — заработки здесь значительно выше, чем на государственных предприятиях. Многие обрабатывают собственные земельные участки. Наш сосед и бургомистр г-н Франк, к примеру, имеет семь гектаров пахоты, которую ежегодно засевает кукурузой — отличный корм для его частной свинофермы. Выращивание свиней (а их в каждом доме от пяти до двадцати) и их продажа государству — тоже один из источников семейного дохода. Развито и не забыто традиционное ремесло — работа на дому, особенно у женщин: шьют, вышивают, вяжут, передают из поколения в поколение искусство венгерских мастериц. И, конечно, очень много времени и труда отдают работе в саду и на огороде.

           Мне кажется, что живут они пока беднее, чем, скажем, баварцы. Медленно обновляется их личный автомобильный парк, и поэтому местный люд с уважением относится к велосипеду: на нём мои сельчане перевозят огромные мешки с кормом для скота и баллоны с нефтью и газом, на велосипеде едут они за покупками, а многие – и на работу. Здесь женщины не носят натуральные меха и ходят в дешёвой обуви. Но зайдите в любой дом, точнее, в их подвальное помещение, и вас поразят запасы крестьян: соленья, варенья, домашние колбасы, окорока, целые морозильные камеры умело разделанного мяса. И, конечно, почти в каждом доме — вино собственного изготовления. Венгры не только умеют делать вино, но и умеют его пить. Пьяных здесь не увидите, пьют для здоровья, отдыха и в меру: или у себя дома, или в так называемых «буфетах», открытых до самой полуночи.

           Мне нравится там бывать. Пьют в «буфетах» не только вино и пиво, но и минеральную воду, соки, конечно, кока-колу и пепси и невозможно крепкий кофе, который даже итальянцы не пьют. Главное на этих посиделках — общение и общее времяпрепровождение за игрой в шахматы, шашки, карты, нарды. И гости, и хозяева всегда рады новым посетителям. Их гостеприимство я ценю очень высоко, потому что оно для меня означает многое — мою адаптацию. Мне кажется, что это слово было придумано только для животного мира и для бывших советских людей.

           На моей улице живут швейцарец, австриец, рядом со мной живет мой новый друг — немец, который продал свою фирму в Германии и строит завод пневматики в нашей деревне. Кто-то, как швейцарец и австриец, отдыхает на пенсии, кто-то работает, т.е. нормально живут. Я же адаптируюсь, ищу гармонию своих отношений с новым для меня окружением: для меня важно, как я привыкаю к людям и как они – ко мне. Видимо, моего эмигрантского опыта в Германии для Венгрии было недостаточно, потому и началось всё с недопонимания: «А зачем русская такой высокий забор вокруг дома построила? Зачем такой огромный земельный участок травой и цветами засеяла — на нём для половины деревни можно было бы овощей вырастить?...»

         И я учусь. Забор не переделаешь, но ворота его и двери моего дома всегда открыты. Ко мне заходят соседи, как и принято в деревне, без «термина». А в саду уже не только цветы — растут фруктовые деревья, заложен виноградник, растут помидоры, салат, паприка и травы для кухни. Теперь и я – своя для односельчан, в любой сад и огород могу зайти за овощами и фруктами даже в отсутствие хозяина. Подкупает меня в этих людях удивительная общность с российской провинцией. Люди, работающие на земле, мало ценят свой труд: «Бери, это же всё своё, не покупное, это ничего не стоит!». И так трудно порой бывало оставить им деньги!

         Сельская интеллигенция живёт, как и везде, трудно. Что отличает её в первую очередь от российской? Знание иностранных языков: немецкого, французского, английского, итальянского и даже русского.

         Что объединяет? Отношение к воспитанию детей, забота об их будущем. С самого раннего детства родители ведут детей в музыкальную, балетную, спортивную, художественную и другие школы. На изучение иностранных языков тратится больше всего денег и внимания: ежегодно отдел народного образования проводит специальный экзамен (вне школьной программы) среди старшеклассников на знание иностранных языков. Успешно сдавший этот экзамен школьник получает шанс поступить в престижный ВУЗ.

          Венгерскую деревню нельзя представить себе без церкви и священника. Именно духовный пастырь во многом определяет духовную жизнь местного общества. Честно говоря, венгерская деревенская церковь, где я жила, чем-то напоминает сельский российский клуб: там всегда полно людей, ведутся оживленные дискуссии, обсуждаются последние события местного и мирового масштаба. Интересно, что во время проповеди и обрядов священнику прислуживают как мальчики, так и юные представительницы «слабого» пола.

           Кстати, священник учит детей не только протоколу богослужения, но и в первую очередь прививает им высокую общественную мораль, учит глубокому уважению и почитанию старших, умению заботиться о больных и слабых. Готовит батюшка детей и к обряду конфирмации (первому причастию), и к рождественским «колядкам» — самому весёлому в венгерской деревне празднику.

         Но больше всего школа и церковь заботятся о том, чтобы привить подрастающему поколению чувства любви и уважения к истории и культуре венгров. Достаточно посетить любой из бесчисленных деревенских музеев, чтобы убедиться в неподдельном патриотизме моих односельчан.

            Именно этим чувством и руководствуются венгры, решая важнейший для общества вопрос о возможном вступлении Венгрии в НАТО. С радостью в то время я читала заявление Генерального секретаря НАТО Хавьера Соланы о том, что Чехия, Польша и Венгрия получат приглашение в Североатлантический оборонительный союз. По словам госсекретаря МИДа Венгрии Матяша Эрша, все представленные в парламенте партии поддержали будущее членство Венгрии в НАТО. Последнее слово будет за референдумом. И только после того как венгерский народ скажет «да», правительство сможет материализовать идею, вызывающую скрежет зубов у некоторых бывших собратьев Венгрии по Варшавскому договору. Определенные разногласия по этому поводу существовали в те годы и внутри венгерского общества. Выразительницей негативных взглядов стала, например, «Общественная коалиция за человекоцентристскую политику», которая проводила в центре Будапешта несколько демонстраций и манифестаций протеста и направляла президенту России обращение со словами о том, что не все венгры выступают, как подчеркивалось в документе, «за отказ от полного суверенитета страны».

          С просьбой прокомментировать эти выступления я обратилась к господину Борису Эгри, профессору Аграрного университета города Мошонмодеровар:

«И прошлое, и история венгерского народа учат, что такой стране как Венгрия жизненно необходимо иметь постоянных союзников, — сказал господин Эгри. — Сто пятьдесят лет мы жили под пятой Османской империи. Затем двести пятьдесят лет венгры кормили династию Габсбургов. Спорить не буду, эта династия многое сделала для моей страны в области культуры, образования, в экономике, не дав нам, однако, главного — независимости. Не дала нам этой самой независимости и Венгерская Советская республика, просуществовавшая в 1919 году 133 дня.

          А потом была бесконечная смена политических «декораций», когда правительства приходили и уходили, словно курьерские поезда. Венгрия попадала в политическую и экономическую зависимость от США и Франции, от Англии и Германии. Особенно сильно мы почувствовали, что такое кабала, после прихода к власти в Германии Адольфа Гитлера. Хорошо известно, что моей стране принесла политика германского фюрера... Ну, а после Второй мировой войны к нам пришли «великие братья», принеся на штыках строй, сломавший души и жизни нескольких поколений венгров.

         И самое для меня непонятное, как за такой сравнительно короткий исторический срок советская система сумела привить венграм то, чего не удалось за столетия сделать ни туркам, ни Габсбургам — особую, не понятную остальному миру советскую ментальность. В результате, освободившись, наконец, от объятий социалистического «братства», мы всё ещё остаемся внутренне несвободными.

         Тем не менее мы получили свободу. А вместе с ней — и право выбора. Сегодня Венгрия должна решить: оставаться ей нейтральной страной или вступить в НАТО. Я говорю от своего имени, но убеждён, что меня поддержат и другие мои соотечественники: наша страна должна решиться на вступление в НАТО на правах равного партнёрства, хотя этот шаг наверняка очень дорого обойдётся Венгрии. Но рядом с сильными партнёрами и мы станем сильнее, обретём большую веру в свои способности и станем более уверенными.»

          Не могу не согласиться с мнением ученого человека, который работает в том самом университете, который 150 лет тому назад основали Габсбурги. Ведь и мне, и миллионам жителей это страны хочется верить, что самое тяжёлое уже позади. И что моему соседу господину Франку не надо будет искать дополнительный заработок для того, чтобы прокормить семью. И что мои соседи в венгерской глубинке обретут, наконец, самое главное — внутреннюю свободу и уверенность в завтрашнем дне.

                                             О славе, деньгах и чужой земле,

               или интервью на мюнхенской кухне с эмигрантами из бывшего СССР

          Русская эмиграция вливалась в чужой мир мощными, абсолютно непохожими друг на друга волнами. Тревожная, неспокойная, но глубоко духовная и деятельная — первая, послереволюционная, бежавшая от ужасов большевизма и надеявшаяся найти в далёких краях относительный покой и хотя бы кусочек своей, навсегда потерянной России.

         Вторая, послевоенная волна «бывших» вобрала в себя тех, кому удалось пережить мясорубку Второй мировой. Это были разнородные по своей судьбе, но готовые на любые трудности, работоспособные и много видевшие люди.

         Трудная, сложная, не сразу понятая в своей стране, третья — политическая, диссидентская эмиграция. И, наконец, четвёртая, пятая, шестая волны, накатывавшиеся на «дальнее» зарубежье без особых для себя риска и потрясений.

         Я — из третьей. Многие из нас за выезд на Запад заплатили: кто домашним арестом, кто годами отказа, а кто и тюремной камерой. Почти для всех нас эмиграция началась ещё дома, в родной стране: от нас отказались родные, отвернулись, предав нас, ещё недавно верные друзья, перестали здороваться соседи. И никто из нас не знал, как сложится его судьба там, «за бугром».

          В отличие от своих предшественников, нынешние эмигранты знают, куда едут и что их ждёт на месте будущего проживания. Они могут посетить Германию и, что называется, «примериться» к будущей жизни. И только взвесив все «за» и «против», наш земляк примет это радикальное и далеко не самое лёгкое решение. Нас, старых эмигрантов, Германия встречала с холодной вежливостью. Нынешних — ласково и щедро. Оплачивается каждый шаг, сравнительно быстро и без особой бюрократической канители предоставляются курсы немецкого языка и квартиры. Но это не всё. Эмигранты моей поры и мечтать не могли о том, что за ними будут сохраняться в России квартиры, дома, дачи, право на получение пенсии. Мы покидали свою родину навсегда, отрезав все концы и оставив все надежды на возвращение. Нынешняя эмиграция находится в иной «весовой категории», у неё иные приоритеты.

          И тем не менее у русских эмигрантов есть черта, объединяющая представителей всех волн и эпох: от нас отказалось родное Отечество. О родных напоминают только наши эмигрантские кухни — эти своеобразные островки ушедшей в прошлое жизни.

Обложка книги "Крутые берега" на русском и немецком языках. Дизайн обложки разработала моя внучка Эми

 Именно на кухне в моей мюнхенской квартире я и беру интервью у трёх «свежих» эмигрантов, моих новых друзей, для которых Германия стала новой родиной. Они очень разные, мои собеседники из бывшего СССР. Впрочем, судите сами...

Ирена Лейна:

«Идеи — это уже капитал!»

И.Л.: Судьба, как мне кажется, – вещь, заданная изначально и цельная, как шар. Поэтому к ней и относиться надо как к таковой. И это отношение к судьбе всё время держит меня в тонусе, не позволяет ныть. В моих ощущениях прошлого нет, оно включено в сегодняшний день. Между прочим, недавно я с удивлением узнала, что это — часть буддийской философии. Для меня, видимо, всё это ещё и семейное: мой отец, пройдя Освенцим, выжил наперекор всем испытаниям.

А.П.: Однако давай вернёмся в прошлое. Как случилось, что у тебя, человека с определённым положением в обществе, уважаемого, знающего себе цену, не было самого элементарного — жилья?

И.Л.: Я выросла в «аристократической» рижской семье. Но в Риге не осталась, решив поехать учиться в Москву. При этом, наверное, в знак протеста выбрала, как мне тогда казалось, самый «плебейский» институт — геологический. После распределения попала в Среднюю Азию. Там прожила восемнадцать лет — чем не эмиграция? Война в Таджикистане поставила на той жизни точку. Как следствие – возвращение в Москву. Что уготовила нам любимая столица?

           В Кремле тогда сидел Горбачёв. Законы пеклись ежедневно, словно блины. Всё было дозволено, и всем было весело. Тем не менее жить официально в Москве мы не могли: не было денег на покупку квартиры или коттеджа. Так что мы так и не сумели поменять статус «интеллигентного клошара» на положение «нового русского». Магическое слово «прописка» продолжало главенствовать над правами, гарантированными Конституцией. Объяснять всё это немцам, поверьте, очень нелегко...

А.П.: А что с работой? Неужели так и не удалось подыскать в столице что-нибудь приличное?

И.Л.: Да нет, работа была. Да и трудились мы много и с удовольствием. И не без успеха, как мне тогда казалось. Мои друзья задумали создать собственный, свободный от министерских комиссий театр и пригласили меня.

А.П.: Не поняла... Геолога пригласили работать на театральной сцене?

И.Л.: Судьба! На самом деле я давно уже не была геологом, хотя горы — это восхитительное зрелище и я их никогда не разлюблю. Но к 1989 году я уже была достаточно известной в Таджикистане журналисткой: много писала, вела передачи на телевидении. Да ещё занималась организацией концертов, фестивалей, дружила с известными московскими бардами. Так что Москва была для меня родным домом. Вот только приткнуться там было негде: за пять лет сменила десять «койко-мест».

А.П.: Получается, что эмиграция стала для тебя осознанной жизненной необходимостью?

И.Л.: Да. Но особенно меня подтолкнула к этому шагу возможность дать детям качественное образование и нормальную жизнь.

А.П.: А как же ощущения, с которых мы начинали наш разговор? Ведь Германия — страна непростая. Но самое трудное в этой стране для нас, эмигрантов, – безработица. Людям, которые приехали сюда пятидесятилетними и постарше, да ещё с определёнными претензиями в сочетании с незнанием немецкого языка, уже не грозят «руководящие посты», карьера и власть. Прости за прозу, но согласна ли ты, например, мыть полы?

И.Л.: Согласна, но не буду. Потому что горбачёвское время в Москве, каким бы разрушительным оно ни было для нашей страны в целом, дало каждому из нас потрясающую школу. Мне теперь ясно, что, если у человека есть идеи, голод ему не угрожает. Их только надо подогреть энергией, добавить терпения и щепотку связей. Этот рецепт я получила от своей бабушки. Вот этим я сейчас и занимаюсь. Дело, которое я задумала, просто обязано здесь «пойти», потому что идеи — это «вечный двигатель», связывающий представителей разных культур и разных народов. Фестиваль «Русский сезон», прошедший в Мюнхене зимой 1997-го, был нашей первой попыткой.

А.П.: И, наконец, последний и самый «избитый» вопрос: твои планы на будущее?

И.Л.: Смешно признаться, но, набросав на бумаге проект будущего фестиваля, я поняла, что получилась мюнхенская областная филармония. С одной только разницей, что уровень профессионализма наших будущих партнёров — ансамблей, оркестров, театров — будем задавать мы, зрители и организаторы. И никто другой! Настоящим открытием для нас стал интерес немецких коллективов к возможности быть приглашёнными в Россию. Так что, глядишь, и мы станем работодателями!

                                                «В поисках здравого смысла»

                                 Ещё одно интервью, взятое на мюнхенской кухне

 Мой собеседник — Лев Шахов, бывший москвич, ныне — житель баварской столицы.

А.П.: Я верю в философскую мудрость Востока. Известная китайская истина гласит: «Как бы ни длинна была дорога, всё начинается с первого шага». Лев, Ваша дорога в Германию была не совсем обычной — сюда, в Мюнхен, Вы попали из Южной Америки, где занимали престижный пост сотрудника российского посольства в Перу. И вот сейчас Вы — самый обычный иммигрант, проживающий в ФРГ в статусе беженца...

Л.Ш.: Вы — поклонница восточных мудростей, а я, например, обожаю одесский юмор. К эмиграции меня, как в том одесском анекдоте, подтолкнуло элементарное любопытство, интерес к неведомому будущему. На жаргоне «зеков» и «зоны» переезд в Германию был моей четвёртой «ходкой». До эмиграции мне пришлось пожить в качестве советского загранработника в Румынии, Аргентине и, наконец, в Перу, где я работал в российском посольстве. Надеюсь, что Германия — последний пункт моего маршрута, хотя на первый взгляд и может показаться, что, променяв социальный статус чиновника на положение беженца, я здорово проиграл. Честно говоря, меня этот поворот в судьбе ничуть не огорчает. И не собираюсь я тут, в Германии, сидеть сиднем словно былинный богатырь Илья Муромец, тем более, что мне давно уже не тридцать три...

А.П.: И всё-таки, как и почему работник российского посольства решился на эмиграцию?

Л.Ш.: В Москве я выписывал «Иностранец» — издание, имевшее удивительный подзаголовок: «Газета для тех, кто хочет уехать навсегда, для тех, кто хочет уехать на время, и для тех, кто не хочет уезжать вообще». В начале 1994 года в «Иностранце» промелькнуло сообщение, что Германия продолжает принимать евреев. Я уже давно подумывал об эмиграции и решил этот случай не упускать. И вот мы с женой подаём в немецкое посольство заявление, после чего уезжаем на работу в Перу, не очень веря в положительный результат. Приехав в Лиму, я понял: работать дальше не было смысла ни в плане карьеры, ни в смысле заработка. Посольство практически не финансировалось, зарплату часто выплачивали только в половинном объёме. Налаженная когда-то инфраструктура советских посольств стала рассыпаться на глазах. Денег не было даже на элементарное: на оплату ремонта, охраны и обслуживания жилого и административного фонда. Часто доходило до того, что нечем было оплачивать счета за свет и воду.

         В бывшем Советском Союзе считалось, что все служащие за рубежом по крайней мере хорошо зарабатывают. Если в 70-80-х годах зарплата в 500 долларов в месяц при шестнадцати- и восемнадцатичасовом рабочем дне и часто без выходных ещё представляла какой-то интерес, то в начале 90-х это была уже смешная сумма. Но что о себе говорить — нам за посла было стыдно: полновластный представитель России в Перу получает в месяц 1200 долларов, тогда как его германский коллега — 12.000 марок! Что тогда говорить о жизни в самой России, хотя мы с женой материально жили там совсем не плохо..! Уверен, что здесь я не буду висеть на шее у немецкого государства и смогу зарабатывать и жить самостоятельно.

         В Мюнхене мы живём всего девять месяцев, но уже успели окончить языковые курсы и получить отличную двухкомнатную квартиру в новом доме. Фантастика какая-то! Впрочем, иногда мне кажется, что я заново родился. Преклоняюсь перед Германией: проиграв войну, она выиграла мир. И дело, как мне кажется, не в американской помощи, а в самом немецком народе, в его дисциплине, в умении гармонично жить, в уважении к закону, в понимании и восприятии государственной политики.

А.П.: А нам, россиянам, стало быть, всего этого не хватает?

Л.Ш.: Мы, бывшие советские, всегда стремились жить наоборот: уйти от политики, обойти законы, пропить, разграбить даже землю, на которой живём — именно так мы понимаем свободу. Мне кажется, что система адаптации иностранцев в Германии — одна из лучших в мире. Создав для себя нормальную и в духовном, и в материальном плане жизнь, немецкое государство и правительство позаботились и о нас, эмигрантах. Не будем ворошить прошлое, не будем вспоминать, кто, кому и что должен.

А.П.: Разделяю Ваше мнение: Германия уже не та, да и мы — другие. И давайте чувствовать себя уютно в новом для нас общем европейском доме!

                                            «Заслужить Нобелевскую»

А.П.: Для «затравки» – не слишком корректный вопрос: «Почему Вы, еврей, эмигрировали не в Израиль, а в Германию?»

Маркс Тартаковский: Вопрос естественный. Так вот, сын, ещё юнцом прибывший на «историческую родину», писал нам: «В Израиле я русский. Мне наплевать на эти проблемы, но Оле здесь точно не светит!»

         Вот ведь какое дело: жена русская, и дети наши по установлению раввинов — тоже русские. Хотя ещё в Москве, получая друг за дружкой паспорта, дети настояли, чтобы их записали евреями. Представляете недоумение доброхоток-паспортисток, советовавших брать мамину — удобную — национальность! Так неужели эти партдамы в конечном счёте правы? Как раз сейчас, накануне призыва в израильскую армию, сын и его еврейская невеста летят в другую страну, чтобы зарегистрировать брак — на Кипр. Я уже и в израильской прессе не раз писал о том, что огромное количество полноценнейших граждан потеряла страна из-за политиканского угодничества перед ортодоксами! Стремился же я не в Германию, а в Европу. Но эта страна оказалась единственной, принявшей мою еврейскую — уже по здешним меркам — семью.

А.П.: Европа мила всем, это понятно. Но, извините, нужны ли ей Вы, еврей? Вы не «сделали себе имени» в России, ваши повести, выходившие лет сорок назад, напрочь забыты... Что Вы делали все эти годы?

М.Т.: Отвечаю известными словами: «Я жил». Вначале благополучно писал и печатался. Расхваливали молодёжные «толстые» журналы, из чего следует, что забыт был затем не понапрасну. Всё переменилось в 1967 году. Гнусная роль Советского Союза в Шестидневной арабо-израильской войне как бы потребовала лично от меня ответных действий. Сравняться с мужеством некоторых моих друзей было не дано, но жена и я с того момента отказались ходить на какие бы то ни было «выборы» голосовать за ненавистную власть.

     Упомянутые друзья наказаны были, само собой, куда жёстче, чем я. Но и мои новые повести «Карьера» и «Моё дело» были исключены из издательских планов. Мосфильм по оплошности, видимо, купивший одну из них и оплативший режиссёра Бориса Яшина и его актёрские пробы, «опомнился» и расторг договор... Я извлёк свой старый «красный» диплом Высшей школы тренеров и стал вести занятия со студентами МХТИ, детскими оздоровительными группами для пожилых — целыми днями пропадал в бассейне.

А.П.: Но передо мной Ваша книга, вышедшая в 1993 году, как раз накануне Вашего отъезда из России и не имеющая никакого отношения к спорту: «Историософия. Мировая история как эксперимент и загадка».

М.Т.: Горжусь, признаться, строчкой на титульном листе: «Рекомендована Государственным комитетом Российской Федерации по высшему образованию». Эта книга вышла вдогонку предыдущей, схожей: «В поисках здравого смысла. Роль глупости в мировой истории». Судьба приоткрыла мне форточку (за 3-4 года перед отъездом), в которую и выпорхнули главные мои книги.

А.П.: Тогда я в другой форме повторю свой вопрос: «Нужны ли здесь Ваши книги?»

М.Т.: Названные, к глубокому моему сожалению, вряд ли. Немцы, некогда народ музыкантов и философов, сегодня озабочены лишь тем, как бы побыстрее переварить обильную пищу, запив её пивом, и приняться за очередную порцию. Но тем из них, кто ест, чтобы жить, а не наоборот, кто хочет ощущать полноценное бытие, я могу быть весьма полезен.

А.П.: Любопытно...

М.Т.: Некоторые обстоятельства личной жизни, многолетняя тренерская практика позволили мне выработать оригинальную систему оздоровления, которую я назвал акмеологией.

А.П.: Что-то знакомое...

М.Т.: Вам знаком, надо думать, термин «акмеизм» — от того же древнегреческого корня. «Акмэ» в понятии эллинов — зенит жизни, время расцвета физических сил, творческих потенций личности. Акмэ совпадает с пиком сексуальной активности, взаимосвязь здесь очевидна. Так вот, как максимально продлить это состояние?

А.П.: «На ярмарку» и с «ярмарки» — так, кажется, у Шолом-Алейхема?

М.Т.: Удачная метафора. Ну кто откажется от того, чтобы задержаться на этой яркой высоте, на этой «ярмарке жизни»! Тогда же, в предотъездные годы появились ещё две мои книги: «Homo eroticus. Роман с комментариями» и «Акмеология и личность». Вот они. Тираж, как видите, немалый. Есть и переиздания.

А.П.: Вот в этом, под названием «Жить не старея!», я вижу рисунки упражнений, чётко выделенные методики. Сама же «Акмеология» иллюстрирована лишь модернистской графикой Бердслея...

М.Т.: Я вообще далеко не удовлетворён этой своей книгой – уже, что называется, «сидел на чемоданах», спешил. Тем более поражён поднятой этой книгой «волной». В некоторых российских вузах, например в Академии управления, даже возникли кафедры акмеологии, проводятся семинары по этой дисциплине, возникают группы энтузиастов новой системы. Этот термин вошёл в каталог библиотек. Конечно, далеко ещё до бешеной популярности движения «Бег ради жизни», аэробики или новомодной дианетики...

А.П.: Всё это создано Вами, пусть «на чемоданах», но в другом мире...

М.Т.: Живя в Германии, я опубликовал в Израиле и в Москве большие работы «Откровение Торы», «Шестидневная война. Взгляд из Москвы», «Зазеркалье истории», «Геополитика — искусство компромисса» и некоторые другие.

А.П.: Философия истории, художественная проза, оздоровительная система, геополитика... Как бы Вы сами определили своё главное предназначение?

М.Т.: Человек Возрождения. Поясню, чтобы не прозвучало странно. Такое уже не раз случалось в истории: распалась связь времён. И мир впадает в очередное варварство, если не наступит новая светлая эра Возрождения.

А.П.: В двух-трёх словах: в чём цель Вашей жизни?

М.Т.: Заслужить Нобелевскую премию!

                                         Чтобы живой воды напиться...

        Есть люди, которые, терпеливо ожидая чуда на протяжении всей жизни, разочарованно подводят итог: чудес на свете не бывает! Совсем как в древней притче: мать, держащая на руках своё дитя, спрашивает: что такое чудо? Почему не встречается оно в нашей жизни? Мечтая о чуде, она и не подозревает, что оно — у неё на руках...

          К счастью, есть и такие, кто, полагаясь на силы собственные, своими руками украшают нашу жизнь. Наверное, именно о таких говорил античный философ: «Жизнь его не назовёшь лёгкой, но не назовёшь её и бедной. Она была особенной...»

        Очевидно, такой особенной была и жизнь геолога Емельяна Стоцкого. Ещё мальчиком слышал он легенды о «живой воде» Золотой Бани (ныне Сходница). Почему Золотая Баня? Видимо, знали предки нынешних крестьян, что живут на благословенной Богом земле, в недрах которой таится богатство, дарующее человеку самое дорогое — здоровье.

         Нынешнее название села имеет уже иную истории. После бегства татаро-монгол из Карпат в родные места стали возвращаться, «сходиться» все, кто уцелел: даже пепелище благословенного места — благословенно. Прошли века, и в 1975 году благодаря многолетнему упорному труду геолога, одержимого идеей подарить людям «живую воду» Золотой Бани, забил первый фонтан «нафтуси», а уже через год Сходница приобрела популярность всесоюзную. И неудивительно: на территории в 26 квадратных километров было пробурено 17 скважин и открыто 38 источников, дарующих в сутки до 250 кубических метров целебной минеральной воды. И хотя в 90-е годы число это сократилось больше чем в три раза, всё равно это – бесценное богатство. Но в нашем богато одаренном природой Отечестве привычная формула «с нас не убудет», как водится, привела к тому, что тоннами бумаги, исписанной на разных уровнях бюрократического аппарата, дело ограничилось. И ничего не сделано для превращения бедной деревни в оздоровительный оазис, статуса которого Сходница, безусловно, заслуживает.

          А попала я сюда случайно. Ехала в санаторий «Женева», сооружённый недавно швейцарцами в Трускавце. Но добрые люди посоветовали: хочешь комфортно отдыхать – оставайся здесь, а если нуждаешься в лечении настоящем – поезжай в горы!

          И не обманули. Поверьте на слово: побывав здесь однажды, обязательно приедете ещё. Начальник местного месторождения Евгений Журавчик рассказывает, что вода эта — уникальна. Она аналог «Боржоми», имеющая четыре типа: «нафтуся», содовая, железистая и йодо-бромная (есть и сульфатная — пятая, не используемый пока тип минеральной воды). В Трускавце, например, содовой воды нет вообще, её, как и рассолы «нафтуси», привозят из Сходницы и подают в бюветы. Но проблема состоит в том, что вода эта быстро теряет свои лечебные свойства: через два часа — 5%, а через четыре уже все 50 %. Поэтому, конечно, лечиться стоит у источника.

         А врачи здесь, поверьте, тоже «от Бога». Главврач Сходницкой здравницы, Дмитрий Синишин, помимо традиционной медицины, увлекается ещё и озоновой терапией, использует в лечебной практике народную медицину. Пациентов, страдающих артрозом, остеохондрозом или радикулитом, лечит пчёлами из «экологически чистой» отцовской пасеки. Рассказывают, например, что больные, прошедшие курс такой «пчелотерапии», надолго забывают о своем недуге. Разбирается доктор Синишин и в народной медицине: пользует пациентов маслами и мазями, приготовленными собственноручно на основе лекарственных растений, собранных в Карпатах. Под стать шефу оказался и мой лечащий врач-ординатор местной больницы Тарас Рубель, человек компетентный, внимательный, терпеливый — настоящий «земский врач» в лучшем значении этого слова. Помните, в мелиховской усадьбе Антона Чехова хранятся вышитые крестьянскими девушками наволочки — подарки благодарных пациенток своему доктору — «Спи, почивай, нас не забывай»? Не знаю, на каких наволочках спят герои моего рассказа, но в одном я уверена твёрдо: спят они спокойно, как люди, честно и добросовестно исполняющие свой нелёгкий долг.

          Здесь чудесные люди живут в гармонии с не менее чудесной природой. Далеко не богатые, избрали они единственный дешёвый способ приобретения душевного покоя: веру в лучшее будущее. Очень хочется поверить вместе с ними и пожелать от всей души: пусть уже завтра за воротами дома ожидает их счастье и благополучие.

         И хотя погода в Карпатах непредсказуема, и прочная обувь и непромокаемый плащ — необходимый атрибут здешнего отдыхающего, но Сходница подарит вам помимо здоровья физического ещё и ощущение душевного покоя, столь необходимого городскому жителю.

                                        «Красный пояс» Смоленщины меняет вехи

         Во многих странах Восточной Европы в последние годы к власти пришли коммунисты, избранные демократическим путем. Похоже, что во многих регионах России намечается похожий процесс. Сегодня мы публикуем два материала, посвященных этой теме.

          Геополитически и географически Смоленщина — центр Евразии, окно и парадный въезд из Европы в Россию. Отсюда понятно пристальное внимание российского руководства к этому региону. Избранный новый губернатор и станет тем руководителем, как надеются жители области, который сумеет работать в тесном контакте с Москвой, не ущемляя интересов своего региона. В упряжке структурной подчиненности будет многое зависеть от управления и управляемости исполнительной власти на местах.

          Корреспондент DRZ Анастасия Поверенная побывала в Смоленске накануне первого тура выборов (1998 год) и побеседовала с Галиной Матвеевной Москалёвой, руководительницей пресс-центра мэрии, и Александром Алексеевичем Королёвым, возглавляющим пресс-службу избирательного штаба.

А.П.: Галина Матвеевна, что Вы можете сказать о ныне действующем губернаторе господине Глушенкове?

Г.М.: Анатолий Егорович — коммунист старой школы. До избрания губернатором он работал директором завода, выпускающего холодильники, и на руководство регионом был выдвинут промышленным корпусом Красных директоров. Став хозяином области, он хорошо себя зарекомендовал и у верховного руководства России — был поддержан Советом Федерации и избран на пост зам. Председателя Парламентского Собрания России с Белоруссией. Пять лет назад он вызывал у нас уважение, потому что способен был на поступок. Представьте себе те времена: партия распущена, Советы ликвидированы, коммунисты потеряли свои посты, власть, рычаги воздействия. И среди общего замешательства было опасно баллотироваться в губернаторы, не будучи двуличным, продолжая исповедовать старую коммунистическую идеологию. «Сначала — авторитет, потом — власть» — был его девиз. Власть осталась, а вот авторитета поубавилось. О своих разочарованиях нашим губернатором заявил и председатель ЦК КПРФ товарищ Зюганов, только что посетивший предвыборный Смоленск.

А.П.: Я всего несколько дней в Смоленске, но хорошо чувствую уровень предвыборной борьбы кандидатов и их обещания лучшей жизни смолянам. Как я понимаю, за господином Прохоровым стоит интеллигенция и все патриотические силы: герои, ветераны, космонавты, партийные объединения «За новый социализм», Народно-патриотический Союз России и так далее. Но у нас, живущих за пределами бывшего Советского Союза, слово «патриотизм» в нынешней ситуации вызывает нездоровое чувство — ассоциацию с «Памятью» и русскими неофашистами.

А.К.: Глубокая ошибка. Махрового национализма нет на смоленщине. Мы — народные патриоты. Новые фашисты ничего общего не имеют с традиционно русским патриотизмом и глубокой любовью к Родине и своему народу — это современные политические партии, жаждущие власти. Что касается ситуации в области, то в нашем «Красном поясе» произошёл раскол политических сил. Народ, который пять лет назад голосовал за тех, кто под Красным знаменем, сейчас в недоумении — за кого отдать свой голос, что произошло?

А.П.: После второго тура выборов я смогла, наконец, задать вопрос новому губернатору А. Прохорову.

   — Александр Дмитриевич, я познакомилась с Вашей предвыборной программой. Структуры администрации Президента Вас поддержали, но что стоит за этим шагом? Смоленск и «Красный пояс» часто выступали против Ельцина: Вы дважды «прокатили» его на выборах, Вы не были ни за его конституцию, ни за его реформы.

Смоленщина — глубоко дотационный район, и у вас столько проблем и в сельском хозяйстве, и в промышленности, и в коммунальном хозяйстве... А социальный уровень населения до того низок, что невозможно его даже сравнить с уровнем западного человека, живущего на социальное пособие...

А.Прохоров: Буду краток. В Ваших вопросах есть сразу и ответ. Да, мы видим свою цель в выходе из агонии к прорыву. Мои единомышленники — люди разного склада и по возрасту, и по социальным позициям. Это в первую очередь люди на местах, в районах и деревнях, есть эти люди и в администрации области. Однако небольшие изменения в составе аппарата администрации будут. Нам нужны молодые экономисты и люди-реформаторы, хорошо знающие рыночную экономику. Тут я полностью за Ельцина и его решение омолаживания руководящей команды. Пусть политики начнут примерять себя к этому возрасту, к возрасту руководителей, которые способны ускоренными темпами проводить новые реформы в жизнь.

          Отношения с Москвой — чисто государственные, мы не собираемся ей объявлять войну, и я против лозунга «Ельцина на рельсы». Нам необходимо взаимопонимание, и Москва уже ставит нам условия по-другому, скажем, нежели это было в 91-м или 93-м годах. Сейчас политическая окраска хозяина региона уже никого в Москве не интересует. Лично меня хорошо там встречают в Управлениях и Комитетах, и их интересует только, как я настроен в отношении тех или иных инвестиционных программ и как я конкретно собираюсь решать проблемы моего региона.

            А проблемы эти лежат на поверхности: в сельском хозяйстве — поднять льняное поле, увеличить молочное производство и перестать население области кормить мясом из Бельгии и Голландии. В промышленности — организовать по-новому работу заводов, фабрик и предприятий, которые раньше относились к военно-промышленному комплексу. Поле деятельности есть, и нужно только проявить активность самим и помочь поддержать тех, кто заботится не просто о будущем, а о хорошем будущем для тех, кто нам поверил и связал с нами свои надежды.

А.П.: Вы — крестьянский сын: родились на Смоленщине, сельский труд знаком Вам с детства. Понятны Вам и любовь крестьянина к земле, его вековая мечта пахать собственную землю. Так почему, став хозяином региона, Вы не хотите последовать примеру саратовцев «отдать пахарю пахарево» — землю?

А.Прохоров: Я — не крестьянский сын. Родители мои из сельской местности, но отец у меня лётчик-испытатель, а мать учительница. Но если смотреть через поколения дедов и бабок, согласен: тогда я — крестьянский сын, и мои корни в деревне. О земле: я категорически против продажи земли вообще. Смоленщина географически лежит между двумя столицами, да и Запад от нас не за горами... Только дай команду — и у нас скупят всю землю сразу и подставные организации, и существующие свои фирмы, и чужие западные. А земля у нас экологически чистая. Наша новая Программа дала право свободной продажи земли под дачное и жилое строительство, и теперь частные дома стоят у нас на частной земле.

          Пошли мы и навстречу крестьянину: каждый сельский житель получил по 2 га на своей собственной земле в пожизненную аренду с правом наследования, т. е. правом передать её тому, кто будет её обрабатывать и дальше, а не публичные дома, скажем, на ней строить.

         Что же касается сельскохозяйственных угодий и больших земельных массивов, в нашей Программе записано, что вся коллективная земля — в колхозах, совхозах, товариществах принадлежит пайщикам и разделена на доли. Земля стала ПАЕВАЯ; можно уйти из любого коллектива, сохранив за собой свой пай без права продажи. Только так мы убережём землю нашу от толстосумов, которые мечтают превратить её в разменную монету. Мы за то, что землю должен обрабатывать человек, который имеет на это законное право, опыт работы на земле или человек со специальным образованием, как это, кстати, практикуется у вас в Германии.

А.П.: Александр Дмитриевич, спасибо за интервью. Желаю Вам выполнить политический договор, который Вы заключили с Вашими избирателями и моими земляками!

                                                Забота наша большая...

          На протяжении многих лет редакция газеты «Баварский вестник» поддерживает дружеские связи с Генеральным Консульством Российской Федерации в Мюнхене. Представляем вашему вниманию интервью с российским вице-консулом в Баварии Светланой Равильевной Еникеевой.

А.П.: Светлана Равильевна, я знаю, что, несмотря на молодой возраст, у Вас большой опыт дипломатической работы в Африке, Армении и в Москве. В Мюнхене Вы будете отвечать за вопросы культуры, и поэтому у меня первый вопрос такой: что надо делать, чтобы многие тысячи россиян, живущих ныне на баварской земле, не чувствовали себя одинокими мигрантами?

С.Е.: Я чувствую себя в новой должности как врач, который пропускает диагноз каждого больного через себя. И, если хотите, этот диагноз — моя задача. Понятно, что работу нужно вести в двух направлениях. Первое — помощь нашим людям, особенно подрастающему поколению, не забыть язык и культуру России, её историю и традиции. Второе — помощь в продолжении развития исторически сложившихся двух культур, двух великих держав России и Германии. И я очень рада, что начала работать не в одиночку, а со всеми вами: с обществом «МИР», Толстовским фондом и библиотекой, с научными обществами российских учёных в Мюнхене, с вами — журналистами и редакциями газет. Помогают и мои коллеги, которые работают в консульстве вот уже несколько лет. В плане сотрудничества с немецкими организациями, заинтересованными в обоюдной тесной работе, проблем у нас нет. Например, у нас в планах – проведение в Институте новейшей истории Германии совместного заседания российско-германской комиссии по рассмотрению новейшей истории. И таких мероприятий с нашим участием множество. Хватило бы только времени на все наши задумки! Вы знаете, что последние годы мы работали над программой года «Россия в Германии». Это встречи, поездки, публикации, юбилей Фёдора Тютчева и открытие его памятника в Мюнхене — первому русскому на баварской земле. Немецкие друзья по нашей схеме хорошо поработали над программой «Германия в России». Для нас обоюдно это большая работа и в плане продолжения совместных культурных программ, и в экономическом направлении, и в политическом сотрудничестве, в подготовке визитов, информационных материалов и так далее. При всей нашей загруженности мы ни на минуту не забываем об одной из наших главных задач — работы с соотечественниками: учёт, правовая база, вопросы гражданства. У нашего нового Генерального Консула Александра Павловича Карачевцева большой и многолетний стаж дипломатической работы. Думается, что под его руководством мы сможем так организовать работу консульства, чтобы люди, пришедшие к нам, остались довольны. Мы хотим стать для них доступными, и чтобы, наконец, прекратились очереди у наших служебных окошек.

А.П.: По моей журналистской практике, Светлана Равильевна, мой главный вопрос оставляю на конец нашей беседы. А перед тем, как его задать, приведу два пояснения.   

     Первое — мало кто знает, что мюнхенский Kammerspieltheater (один из лучших драмтеатров в Германии) – побратим с нашим МХАТом. С гастролями театр многократно исколесил всю Европу. Увидели его и мои земляки-ленинградцы в театре Ленкома, а ныне – Балтийского Дома. На мой вопрос «А почему не на сцене МХАТа?», моя младшая дочь, много лет работающая режиссёром сцены в Kammerspieltheater, ответила: «Не можем. Москва – очень дорогой город. Наш театр на бюджете города Мюнхена, а МХАТ — на бюджете российского государства. Это они должны к нам приезжать». Я не поленилась и поехала в Москву. В театре побывала на репетициях, отведала пышных пирогов в театральной столовой, поговорила с Олегом Табаковым и режиссёром господином Шапиро. Ответ получила тот же: «Приехать не можем, братство – братством, а денег нет!»

     Второе — за годы жизни в Германии я убедилась, что наша российская (советская) школа искусств (будь то театральное, музыкальное или художественное училище, школа, интернат) намного профессиональнее и выше по уровню немецкой. Нашлись и энтузиасты из профессорско-преподавательского состава и ведущих актёров России, которые согласились периодически приезжать в Мюнхен заниматься со студентами театрального училища. Приехали организаторы этого проекта и уехали ни с чем по той же причине — нет денег! Поэтому я задаю, может, и не корректный, но важный вопрос: есть ли на подобные проекты деньги в Российском консульстве, можете ли Вы быть спонсорами?

С.E.: Надежда есть. Недавно при МИДе России было создано Управление по работе с соотечественниками, которое ведёт мониторинг всех просьб и обращений наших граждан за рубежом. Связи наши с россиянами становятся всё более плотными и тесными и в ближнем, и в дальнем Зарубежье. Экономика России стабилизируется, так что и этот вопрос будет когда-то решён.

                                                       В завтра из вчера

  Интервью с Советником министра России, Председателем совета директоров АСЭ Евгением Александровичем Решетниковым.

А.П.: Евгений Александрович, мы с Вами люди одного поколения. Не знаю, как Вы, но полвека назад я засыпала под жужжание бабушкиной прялки, а самой драгоценной вещью в доме считала керосиновую лампу с десятилинейным стеклом. Годы летят, и мы перестали удивляться стремительным переменам: освоению космоса, кибернетике, новейшим технологиям и атомной энергетике, которую Вы создавали и которой более сорока лет руководите. Напрягая всю Вашу фантазию, можете сказать, что принесёт миру наступивший XXI век?

Е.Р.: Скажу и без фантазии: новое столетие — это приход термоядерной энергии, которая заменит всевозможные виды энергетических ресурсов. Понятие водородной бомбы известно всем. Это — взрыв, мощнейшее выделение энергии из массы объёма вещества. Так вот, сейчас весь мир занимается созданием нового реактора по обузданию этого водородного взрыва для постоянной выработки энергии. С 1957 года существует международный проект ИТЭР, подтверждающий возможность создания такого реактора, правда, пока что в экспериментальном виде.

А.П.: Означает ли это воплощение в действие вечного двигателя, мечту человечества?

Е.Р.: Нет, вечный двигатель создать невозможно. Но задача ИТЭР — получить реактор на базе синтеза атомов. Не надо будет сжигать в топках электростанций углеводородное сырьё, не нужны будут нынешние атомные станции, основанные на делении ядер, а это приведёт к экологическому оздоровлению планеты и уберёт угрозу теплового эффекта. Специалисты считают, что к 2025 году будет, наконец, создана действующая модель этого реактора.

А.П.: По логике вещей тогда придётся закрывать производство по добыче нефти, газа и  каменного угля?

Е.Р.: Этого не надо будет делать. Но производство перечисленных ресурсов будет гораздо ниже по объёму, т. к. сжигать эти продукты в топках всё равно, что топить русскую печку долларами, евро или другими ассигнациями. Об этом говорил ещё Дмитрий Менделеев.

А.П.: Не надо быть техническим специалистом, чтобы не замечать темпы информационного взрыва, будоражащие мир. Насколько это хорошо и насколько плохо?

Е.P.: Ничего плохого в этом не вижу. А насколько хорошо — объясню. Появление совершеннейших вычислительных машин позволяет сегодня в реальном времени предсказать, что может быть в результате внедрения того или иного технологического процесса и как это будет влиять в конечном счёте на жизнь человека и вселенной.

А.П.: Министр атомной промышленности господин Румянцев недавно в своём интервью по возвращении из Финляндии сделал предложение о возможности приватизации атомных электростанций в России. Стоит ли россиянину радоваться этому факту? Получит ли он, наконец, достаточно тепла и света — неотъемлемой части комфортной и уютной жизни?

Е.Р.: Атомная энергетика в общем объёме страны в настоящие время вырабатывает 15% всей электроэнергии. В отдельных регионах, таких, как Северо-Запад и Центрально-Черноземный район, объём этой энергии составляет 45%. Потребителю совершенно всё равно, кому эта станция принадлежит. Главное – она должна быть безопасной и стабильной в работе. Сейчас всю электроэнергию поставляет и продаёт потребителю РАО EC России во главе с А.Чубайсом. Казалось бы, с него и спрос за уют и комфорт в каждом доме и каждой квартире! Но это не совсем так. В регионах, на местах ответственны перед своими потребителями коммунальщики: областные, районные, городские поселковые службы — непосредственные продавцы электроэнергии. Когда эта цепочка взаимных обязательств будет налажена по-европейски, прекратятся сбои в электроснабжении. Все должны выстраивать свою мечту. Я прожил жизнь не мечтателем-фантастом, а созидательным оптимистом, и веру и надежду в «человечества сон золотой» не утратил, не забыл.

                                                      Время примирения

  Наш корреспондент Анастасия Поверенная встретилась в Мюнхене с президентом интерклуба «Друзья Баварии» доктором Валерием Воиновым и задала ему несколько вопросов.

А.П.: Валерий Петрович, в семидесятые годы, во время моей эмиграции самым популярным словом в Советском Союзе было «диссидент». Теперь, приезжая домой, я теряюсь от слова «президент». Такое чувство, что президентов в России стало больше, чем председателей колхозов. Может, этот титул предопределяет и сам процесс демократизации в нашей стране? Так почему Вы – президент, а не председатель, не руководитель вашего клуба?

В.В.: Устав нашего клуба действительно демократичен, и в нём общим собранием учредителей и был определён мой статус. Не вижу никакой разницы: президент — председатель. Время идёт вперед, и мы привыкаем к новому политическому лексикону.

А.П.: Как давно существует интерклуб «Друзья Баварии», кого он объединяет и какие задачи решает?

В.В.: Наш Клуб существует уже более восьми лет (основан в 1989 году) и возник он на базе Gemeinde Denkendorf и Краснопресненского района Москвы. В сентябре прошлого года наша столица проводила шестую встречу городов-партнёров России и Германии, на которой отмечалось двадцатилетие этой дружбы. Клуб объединяет около двухсот человек – людей самых разных возрастов, профессий, интересов и пристрастий. Короче, собрались люди, заинтересованные в дружеских отношениях с Германией и, в частности, с Баварией. Устав клуба предусматривает различные отношения взаимного сотрудничества, но главными до сегодняшнего дня были и остаются детские и школьные контакты и обмены; организация Ferienarbeit и Studium Praktikum московских студентов на баварских предприятиях. Совместно были отмечены исторические даты «50 лет окончания Второй мировой войны», «850-летие Москвы», «дни Баварии в Москве» и другие. Мы помогаем новым поколениям россиян переосмыслить историю отношений между нашими странами и определить достойную роль немцев в истории и развитии России. Вы все, наверное, недавно смотрели по НТВ двенадцать документальных фильмов на эту тему – тему немцев в России.

    Наш интерклуб работает пока не так широкомасштабно, но мы начали регулярно проводить в Москве литературно-музыкальные праздники, посвящённые деятелям культуры России и Баварии. Неплохой резонанс получили наши вечера, посвящённые юбилейным годовщинам со дня рождения Карла Орфа, Бертольда Брехта, Рихарда Штрауса, Василия Кандинского, Габриэлы Мюнтер, Фёдора Тютчева. В Доме Дружбы в декабре прошлого года мы праздновали 750-летие города Ингольштадта.

А.П.: А Вы знаете, что в Мюнхене живёт один из лучших специалистов по творчеству Тютчева — Аркадий Полонский, благодаря которому на улице Herzog-Spital-Strasse 12 и в Salvatorkirche открыли мемориальные доски? Первую — как дань памяти поэту и как напоминание баварцам о доме, в котором находилось первое российское посольство в Баварии, куда летом 1822 года юный Тютчев был принят на службу. Вторую — как христианскую память. В этой церкви он венчался первым браком и здесь же были крещены пятеро его детей, рождённых в Мюнхене.

В.В.: Сто девяностую годовщину поэта мы отмечали в декабре 1993 года, когда ещё не было книги Полонского о Тютчеве. Но мы надеемся, что на празднике, посвящённом двухсотлетию со дня рождения поэта, в 2003 году Аркадий Эмильевич будет одним из наших дорогих гостей. (Этого не случилось: в дни юбилея наш уважаемый автор был очень болен и вскоре умер – А.П.).

А.П.: Какова цель Вашего нынешнего приезда а Мюнхен?

В.В.: Во-первых, встречи деловые и дружеские. Во-вторых, я прилетел сюда с женой русского философа и писателя Александра Зиновьева. До своего возвращения в Москву Зиновьевы около десяти лет прожили в Мюнхене, и Ольга Мироновна как будущий член нашего клуба взяла на себя миссию познакомить меня с российской эмигрантской средой в баварской столице, и встреча с Вами – тому подтверждение.

А.П.: Спасибо. Отрадно, что в России настало время собирать камни, что нас перестают делить на «своих» и «чужих», что появилась возможность обоюдного взаимообщения и доверия. Но вернёмся в Баварию. Можете рассказать, с кем конкретно Вы здесь встречались?

В.В.: И традиционно, и дружески – с Михаилом Аркадьевичем Лонгвиновым, российским консулом в этой федеральной земле Германии. В госканцелярии встречались с господином Бертольдом Флирлем, советником премьер-министра по сотрудничеству с Востоком. В торгово-промышленной палате Мюнхена и Верхней Баварии — с господином Хубером. Был я гостем у депутата Европарламента — госпожи Габриэль Шнаунер и у председателя баварского «Солдатского Союза 1874 года», генерал-майора в отставке господина Райхарда. Встречался также с руководителем экспертного клуба доктором Эрвандом и многими другими людьми, интересными нашему клубу. Но самыми близкими моими друзьями стали пожарные — «Баварский земельный Союз пожарных», возглавляет который Герхард Дибов.

    Цель всех этих встреч — конкретизация планов сотрудничества на текущий год: участие в проведении очередных «Дней Баварии в Москве»; проведение первого детского фестиваля дружбы «Москва — Бавария» в июне этого года (если, конечно, удастся); организация «Второй недели примирения» (встречи ветеранов Второй Мировой войны).

А.П.: Встречи важны, своевременны, но как они будут обеспечены финансово?

В.В.: Это самый сложный вопрос в смысле масштабов нашей деятельности, но не слишком влияющий на нашу дружбу и личные взаимоотношения. Существуем мы за счёт спонсоров, за счёт льгот, предоставляемых нам авиакомпаниями, и за счёт добровольных помощников — семей, принимающих детей на каникулы и отдых и в Баварии, и в Москве.

А.П.: Вы сказали, что ваш клуб объединяет около двухсот человек. А как члены клуба распределяются по партийной принадлежности?

В.В.: Никак. Мы таких вопросов в клубе не задаём, и в наших анкетах эти данные отсутствуют. Главное — люди хотят дружить с Германией и с Баварией в частности.

А.П.: А как Вы относитесь к вопросу о многопартийности в России? Хотите Вы видеть Россию, ограниченную пятью-шестью политическими партиями, как в Германии, или согласны на все двести, ныне существующие?

В.В.: Прежде всего хочу сказать, что двести партий в России — это фикция. Каждый амбициозный деятель, которого даже не назовёшь политиком, делает партию «для и под себя», такие партии, может быть, и имеют структурные подчинения в субъектах Федерации, но, думается мне, только на бумаге по чичиковскому варианту. Новый закон о политических партиях, который обсуждается в Думе, по-видимому, положит конец этой ситуации. Думаю, что в результате мы придём к немецкому варианту пяти-шести партий, которые будут иметь реальное членство, программы и политическое влияние. Да и само по себе количество партий никак не отражает, насколько жёстко организована вертикаль власти.

А.П.: А какова, по Вашему мнению, организация власти сегодня в России?

В.В.: В первую очередь, проблема власти — это проблема местного самоуправления. По сравнению с Германией у нас оно как бы есть и как бы нет. Какое же это самоуправление, если люди у нас не могут ни в какой мере влиять на то, что происходит в их доме, квартале, в деревне или в городе! Да и персональных мнений недостаточно, чтобы что-то реально изменить. Часто, приезжая в Германию, глубоко видишь жизнь и организацию власти: нам надо учиться, учиться и ещё раз учиться демократии.

А.П.: Валерий Петрович, в заключение я хочу от имени нашей редакции извиниться за то, что интервью у Вас мы взяли не первыми — немецкие коллеги нас опередили. Дело не в нашей российской лености, а в разных возможностях: «Süddеutsсhе Zeitung» – газета ежедневная, а наша выходит пока только раз в месяц. Спасибо. Желаем успехов вашему клубу!

Встреча друзей (слева направо): писатель и главный редактор журнала "Континент" в Париже Владимир Максимов, спортивный обозреватель Артур Вернер, поэт и журналист Василий Бетаки, шахматист и журналист, доктор библиографии Эммануил Штейн и я.

                                                         Мода на мораль

       Телевизор смотрят все: кто-то принципиально только немецкие каналы, кто-то беспринципно только русские, но уже по другой причине. А потом обсуждают, что понравилось, а что вызывает просто негодование, как, например, у автора этого письма...

      «Откройте ваше окно в Россию!", — призывает на страницах «Мюнхен плюс» Михаил Шмидт. — Тратьте ваши деньги на российское телевидение, чтобы смотреть передачу «Окна!»

          Я же прошу вас, дорогие читатели, не тратить их именно потому, что эта программа существует. Окно — по-венгерски «облок» — что-то лёгкое, прозрачное и поэтичное. «Окна» Дмитрия Нагиева, ведущего одноимённой программы, — не облака, а грозовые тучи, проливающиеся в души зрителей грязным дождём.

         Люди моего поколения голодали в военное детство, потом недоедали в студенческие годы, но этот голод не идёт ни в какое сравнение с духовным голодом нынешней разнузданной российской демократии. Где же наша исконно русская интеллигенция с её напряжённой традицией поиска сути, где аура чести, благородства и совести, кристаллизующая эту суть? Страшны не пошлые радио- и телепередачи. Настораживает тенденция.

         Плохие телепередачи можно не смотреть. Но как быть с теми, выхода которых ожидаешь, к которым привык, но которые вдруг начинают тебя разочаровывать? Многие телезрители были, наверное, неприятно поражены последними передачами «Культурная революция», которую ведёт уважаемый мною министр культуры Михаил Швыдкой. Его передачу о лжи, без которой рухнул бы мир, передачу о выборе между ложью и цензурой я нахожу опасной для общества не только заявленной темой, но и тем, что в зале почти не было оппонентов.

           Двадцать три минуты эфирного времени «Панорамы недели» редакция «Эхо» постепенно превращает в шоу. Вместо солидного политического обозрения нас, зрителей, господин Ганапольский потчует светскими сплетнями. Кому интересно, как выглядела прима эстрады А.Пугачёва 10 лет тому назад и сегодня после N-ного количества пластических операций! Не украшает «Панораму» и скабрезная «чашечка кофе» Виктора Шендеровича. Что же происходит в России с россиянами? Может, права моя приятельница, которая недавно заявила, что МОДА на мораль прошла...

         Это было страшно слышать, как титулованные политики — Тулиевы и Райковы, лица Думы — требуют публичных казней для террористов! Как объяснить, что правительство обсуждает закон об официальном стукачестве, да ещё с оплатой в две пенсии честного пенсионера в три тысячи рублей?

          Включая телевизор, часто вспоминаю преподавателя политэкономии, который ставил нерадивым студентам на семинарских занятиях вместо двойки значок «минус бесконечность». Но он же ставил и восклицательные знаки, когда был доволен нашими ответами. Пользуясь шкалой ценности старого учителя, радуюсь, что не всё потеряно на российском телевидении. Есть хорошие исторические программы «Кто мы», «Как это было», «Оркестровая яма» и лучшая, на мой взгляд, нравственно-этическая программа «Школа злословия», которую великолепно ведут писательница Татьяна Толстая и журналистка Дуня Смирнова.

         Если вы, дорогие читатели, хотите смотреть эти программы, я буду согласна с господином Шмидтом и его советом приобретать оборудование для просмотра российских телеканалов!

                                                      Профессия будущего

    В семилетнем возрасте я впервые услышала слово «телевизор». Сменилось два поколения, и наши внуки с детского возраста свободно обращаются с телевизором, музыкальной системой, сотовым телефоном и компьютерными играми. И время мы уже считаем не на года, а на тысячелетия. Новым витком развития нашего времени стал «Его Величество Компьютер». С одним из подданных «Компьютера» IT-специалистом (IT-индивидуальные технологии – А.П.) господином Буркхардом Израилем мне удалось побеседовать.

А.П.: Господин Буркхард, я хорошо представляю профессию свободного художника, автора, журналиста, но не очень — свободного юриста, инженера, компьютерщика. С Вашим солидным образованием — банковским и экономическим — хорошо ли Вы устроены профессионально?

Б.И.: Как и во всяком деле, можно сказать: и «да, и нет». Да, потому что люблю мою работу, мне нравится то, что я делаю и чем занимаюсь. Импонирует тот факт, что я абсолютно независим от фирм, в которых приходится работать, и тем более от их руководства. Не последнюю роль играют деньги — пока нам неплохо платят. Но порой в собственной стране я чувствую себя польским или югославским строительным рабочим, которого фирмы приглашают на временную работу. Характер моей работы заключается в том, что я и мои коллеги всегда заменимы. Нас используют как рабочую силу — напрокат. Кончается контракт с фирмой, и ты свободен. Большие деньги мы получаем как бы для равновесия, потому что, закончив программу, можем оказаться безработными. К счастью, контракты, как правило, мы заключаем не напрямую с фирмами или конкретно, скажем, с банком, в котором я сейчас работаю, а через посредническую фирму (Kontrakter). Поскольку эта фирма имеет свой процент от моего заработка, она не заинтересована в моей долгой безработице, ищет и находит следующую работу. Почему, спросите Вы, я сравниваю себя с иностранным рабочим? Да потому, что социально я плохо защищён: не получаю отпускных, сам оплачиваю больничную кассу, меня мало касается специальные государственные страховки, и я сам ответственен за свою старость — не плачу взносы в пенсионную кассу, как все другие служащие. Государство не только мало заботится о нас, но и приняло пакет законов «Gesetz gegen Scheinselbständigkeit», осложняющих нашу жизнь. Не буду пояснять эти законы, скажу только, что появился риск из свободного предпринимателя превратиться в номинально свободного. Представьте 40-50-летнего солидного господина с огромным опытом и служебным стажем, который согласно этому закону вдруг начинает вносить первые взносы в пенсионную кассу наравне со вчерашними школьниками.

А.П.: Богатство и благополучие — вещи относительные. Но жить в Мюнхене, содержать четырёхкомнатную квартиру с двумя гаражами, а работать во Франкфурте-на-Майне и оплачивать гостиницу по моим эмигрантским представлениям – дороговато. Что заставило Вас дома быть гостем?

Б.И.: Столица Баварии для многих перестала быть уютным городом. Приглашаю Вас в любой понедельник на первый утренний поезд «Мюнхен — Франкфурт-на-Майне».  Вы вряд ли найдёте свободное место. Специалисты разных профессий едут на промысел. В Мюнхене давно образовался переизбыток врачей, юристов, архитекторов, а с закрытием фирм «Nixdorf» (производство компьютеров) и «Domier» (оборонное производство), со слиянием «Hypobank» и «Vereinsbank» сломался рынок компьютерщиков, и такие специалисты, как я, вынуждены искать работу на стороне. Франкфурт-на-Майне — это своеобразный немецкий финансовый Уоллстрит, которому требуется много специалистов.

А.П.: И всё это, как я понимаю, приводит к ещё большей конкуренции среди Ваших коллег. Правда, в то же время в стране говорят о нехватке специалистов, и стоит вопрос о приглашении ещё 30 тысяч программистов из третьих стран. Как это можно объяснить?

Б.И.: В целом по стране действительно не хватает специалистов мастер-класса. Нам нужны: новая методика, новая технология и новая динамика, а университеты Германии пока недостаточно готовят специалистов такого уровня.

А.П.: Но я знаю, что в некоторых университетах студенты занимаются даже разработкой искусственного интеллекта компьютеров будущего.

Б.И.: Мой шеф, с которым я сейчас работаю, как раз такой специалист, но его знания пока не востребованы и вряд ли будут востребованы в банковском деле. Я убеждён, что искусственный интеллект этих компьютеров будет полезен в индустрии будущего. Новое время принесёт миру и новое развитие. Что же касается специалистов у развивающихся стран, я не думаю, что их окажется много в Германии: трудный язык, наше недалёкое историческое прошлое и современное отношение к иностранцам станут препятствием для многих. К тому же, например, индийцы традиционно ориентированы на Америку — там очень сильная их инженерная братия. К нам же на заработки всё чаще едут англичане, бельгийцы и голландцы. Благодаря компьютеру мы всё больше становимся интернационалистами.

А.П.: А что Вы знаете о специалистах российской школы? Или Вы всё ещё думаете, что по Москве медведи бродят?

Б.И.: Оставим лес для медведей. Скажу только, что мы были удивлены уровнем подготовки наших российских коллег, т. к. совсем недавно ещё существовал американский запрет на поставку в Россию новых технологий. Со мной над проектом сейчас работает русская дама из Украины. Можете представить уровень её подготовки, если она с минимальными знаниями немецкого языка работает с нами на равных!

А.П.: А как обстоят дела у Вас с новаторством, с инициативой в работе? Как с новыми идеями?

Б.И.: К собственной инициативе я отношусь осторожно. Каждая рабочая программа просчитана заранее и по срокам, и по затратам на её исполнение. На 80% мы полностью зависимы от задания, а на 20% нужны наши идеи и инициативы. Симпатии в бизнесе — не в счёт. Если я буду гениален и смогу годовую программу выполнить за шесть месяцев, то, как говорят русские, я подрублю сук, на котором хорошо сижу. Но если чувствую, что под мои новые идеи можно получить контракт — разработать новую программу, над которой я смогу работать, – то наши симпатии с шефом окажутся взаимными.

А.П.: И последний вопрос к Вам как к банковскому работнику. На территории России сейчас действует много немецких банков. В начале 90-х в моём городе Смоленске я открыла счёт на имя матери и периодически посылала ей деньги. Но насколько невыгодно: на каждые $100 я теряла 60 дойчмарок! Такого грабительского налога нет ни в одной стране мира...

Б.И.: Уверен, что Deutsche Bank берёт с Вас за услуги не многим больше, чем в Германии. Это скорее российская политика — удержать максимум из этих налогов. Вы дважды меняете деньги: марки на доллары, потом доллары на рубли и дважды платите налог за посылку денег и за их получение. Мы с Вами можем только мечтать о цивилизованной политике в России и стабилизации российского рубля.

                                   Свой среди чужих, чужой среди cвоих

(баварский адвокат Михаэль Витти в поиске награбленных нацистами ценностей)

          В 90-е годы на страницах газеты НЛД (Neues Leben Deutschland) были напечатаны фрагменты из книги белорусской журналистки Галины Айзенштадт, посвящённой современному «модернизированному» антисемитизму. Одной из причин, побудивших её взяться за перо, было, по признанию журналистки, охлаждение Запада к так называемому «еврейскому вопросу», вызванное тем, что сегодня никто не препятствует эмиграции евреев из бывшего СССР.

        Вот почему мне хочется сегодня рассказать вам, уважаемые читатели «НЛД», об удивительном человеке, немце, баварском адвокате Михаэле Витти, для которого этот самый «еврейский вопрос» стал не только главной целью профессиональной деятельности, но и вопросом совести и чести. Его клиентами стали евреи, те, кто прошёл через ужасы нацистских концлагерей и гетто и кто требует справедливого материального возмещения за свои страдания.

          Скажу сразу: мне повезло. Несмотря на свою занятость, адвокат Витти нашёл время для того, чтобы принять вашего специального корреспондента.

 — Господин Витти, Вас невозможно застать в мюнхенском бюро на Possartstrasse. Такое впечатление, что Вы живёте и работаете в самолёте...

— Не совсем так: мне приходится работать в бюро. И чтобы не жить в самолёте, я открыл бюро в Тель-Авиве и нанял корреспондентов в Бруклине и Нью-Йорке. Работы действительно очень много. У меня лежат акты и заявления более чем семи тысяч жертв нацистского террора. И это не считая множества документов, полученных от многочисленных европейских страховых фирм и швейцарских банков.

— Михаэль, в последние несколько лет Вы стали достаточно известным в Германии адвокатом. О Вас пишут газеты, Вам посвящены многочисленные радио- и телепередачи. Но иногда складывается впечатление, что Ваша известность прямо противоположна Вашей популярности. Нет сомнений, что деятельность адвоката из Мюнхена не вызывает особого энтузиазма у некоторых крупнейших фирм и банков. Может, пора уже нанять пару надёжных телохранителей?

— Никакого страха я не испытываю, хотя и знаю, что некоторым не нравится то, что я делаю. Уверен, что у правительств некоторых стран было бы куда меньше головной боли, не будь меня и моей юридической конторы. И меньше всего мне приходится сейчас рассчитывать на любовь моего родного немецкого и соседнего швейцарского правительств.

— Иногда мне кажется, что Ваша деятельность — это продолжение миссии Шиндлера, но только в иное, мирное время...

— Я бы себя с ним не сравнивал. Спасая евреев, Оскар Шиндлер рисковал жизнью. Я же только помогаю своим клиентам получить законно им причитающееся. И не забывайте, что эта деятельность приносит мне определённый доход. Работаю я по двум направлениям. Моя главная задача — «выбить» для клиентов так называемые «Entschädigungsgeld» — материальную компенсацию за потерянное в концлагерях здоровье. Это может быть и единовременное пособие, и небольшая пожизненная пенсия.

       Второе направление — это поиски награбленного нацистами еврейского имущества. Я не могу понять, почему все пятьдесят с лишним послевоенных лет этот вопрос не только не решался, но и не затрагивался на соответствующем уровне. Ведь можно верить в Бога, как можно верить и в высшую справедливость. Хотя и с опозданием, но пришло время, давшее людей, способных встать против «сильных мира сего» — против некоторых банков и правительств. Мы не одиноки. Независимо от нас ищeт пути решения этих вопросов и Всемирный Европейский Конгресс.

       Случай из практики. Однажды я вместе с моим американским коллегой Эдом Фаганом должен был встретиться на заседании в Берлине с высокопоставленным чиновником из «Управления по вопросам общественной собственности». Мы должны были обсудить проблему принадлежности участка земли, расположенного около синагоги в бывшем Восточном Берлине. В 1933 году этот участок приобрёл один из швейцарских банков. До объединения Германии участок являлся собственностью ГДР. Сейчас участок земли, который перешёл в руки «Управления по вопросам общественной собственности», швейцарский банк требует обратно. За пять минут до начала заседания к собравшимся в зале юристам и тележурналистам вышли чиновники «Управления» и объявили, что заседание не состоится. Мотивы этого решения и Эду Фагану, и мне были абсолютно ясны...

      Как мы и предполагали, участок земли около синагоги должен был принадлежать евреям. А это означает, что мы должны теперь заняться поисками архивных документов, подтверждающих наши предположения, и только тогда мы сможем обратиться в суд с иском против вышеназванной организации. Мы очень надеемся на помощь ночного сторожа г-на Кристофа Мейли, спасшего множество предназначавшихся для уничтожения документов.

— На недавней теледискуссии, проводившейся на студии земли Гессен, Вы были вместе с господином Диамантом, поведавшим печальную историю, связанную с минувшей войной. Сразу после войны он получил от «Дойче банка» подтверждение, что его родители имели в этом банке счёт. Тем не менее, банк до сих пор так и не вернул деньги семьи Диамант. Где же логика, и чем можно объяснить позицию, занятую немецким банком?

— Случай с господином Диамантом, увы, далеко не единственный. В нашу адвокатскую контору обращается немало людей, имеющих аналогичные документы. Но ни банки, ни страховые компании явно не хотят расставаться с этими деньгами и, как говорится, «тянут резину». Сегодня они вновь требуют отсрочки выплат, мотивируя свою позицию тем, что, мол, много времени уйдёт на розыски архивных документов. Поэтому мы и принимаем меры, направленные против немецких банков и страховых компаний.

   Сейчас наша первоочередная задача — подготовить для этой нелёгкой борьбы соответствующие материалы. В суд на немецкие банки мы пока на подали — это будет нашим следующим шагом. И всё-таки мы смогли перейти в активное наступление. Началом этого наступления был иск против швейцарского банка в Бруклине, а сейчас в Манхеттене мы повели судебный процесс против немецкой страховой компании «Альянс».

— Почему вы ведёте судебные процессы именно в Соединённых Штатах: из тактических, политических или материальных соображений?

— Из всех сразу. С американским судом шутки плохи. Если он присудит немецким банкам или страховым фирмам Германии заплатить жертвам «Холокоста» конкретную сумму, то банки вынуждены будут это сделать и платить до полного возмещения указанного судом убытка. Ведь местный суд в случае отказа может не только «заморозить» их деятельность на территории США, но и отобрать всю собственность банковских отделений и филиалов, находящихся на американской земле.

— Что Вы можете рассказать о так называемой «Claims Conference», организации, которая занимается помощью жертвам Холокоста?

— Эта организация была создана вскоре после окончания Второй мировой войны. Её сотрудники сразу же занялись поисками невостребованных капиталов и недвижимости жертв нацистского геноцида, чтобы поделить полученные суммы между теми, кому удалось пережить ужасы войны и кто не получил так называемые «Entschädigungsgeld» — материальную компенсацию за перенесённые страдания. До последнего времени связанные с этим законы — а их было принято достаточно — не распространялись на страны бывшего «социалистического лагеря»: Польшу, Венгрию, Чехословакию, Болгарию, Румынию и Советский Союз.

       Вот уже почти двадцать лет «Claims Conference» настаивает на выплате немецкой стороной компенсации жертвам Холокоста. Эти выплаты, по мнению «Claims Conference», должны проводиться по двум направлениям.

    Первое: так называемая «Программа 1980 года» предусматривала выплату каждому пострадавшему единовременного пособия в размере 5.000 дойчмарок при условии если он докажет, что потерял здоровье в результате нацистских преследований.

«Программа 1992 года» значительно расширила «потолок» выплат. Впрочем, из-за недостатка средств пришлось ввести определённые критерии. Так, жертва Холокоста получает право на пособие, если он или она шесть месяцев находились в концлагере или восемнадцать месяцев в гетто.

    Кроме того, предусмотрена выплата пособий тем лицам, которые восемнадцать месяцев вынуждены были прожить в экстремальных условиях, например, были спрятаны в погребе, в шкафу или в бункерах. Последний критерий существует практически лишь на бумаге, так как юридически почти невозможно доказать, где и в каких условиях был спрятан человек.

     Моё бюро занимается сейчас третьей программой — программой расширения масштабов помощи жертвам нацизма на страны Восточной Европы. Готовятся и в скором будут подписаны соглашения между правительством ФРГ и «Claims Conference» о выделении немецкой стороной 200 миллионов марок. В результате уже около восемнадцати тысяч восточноевропейских евреев начали получать ежемесячные пенсии в размере 250 дойчмарок. Как это будет осуществляться на практике, пока не ясно, но рассматриваются две возможности. Первая — открытие бюро «Claims Conference» в странах Восточной Европы, и вторая — широкомасштабная реклама её деятельности для того, чтобы люди сами обращались по указанным адресам.

— А не может случиться так, что получатели этих пенсий где-нибудь в Варшаве или, скажем, украинском Тернополе так и не узнают, что благодарить за эти деньги они должны именно Вас?

— Главное, чтобы восторжествовала справедливость. Лавры и слава для меня в данном случае особой роли не играют. Тем более что я ещё уверен, что эта программа распространится на бывший Советский Союз. Моё бюро делает всё возможное, чтобы деньги получили все жертвы Холокоста, независимо от того, живут ли они в бывшем Советском Союзе или в странах Восточной Европы.

 — И, наконец, последний вопрос. Совсем маленьким ребёнком с июля по сентябрь 1941 года я вместе с родителями находилась в гетто, а с октября 1941-го по сентябрь 1943 годов — в обозе партизанского отряда на Смоленщине. Считаюсь ли я юридически жертвой Холокоста?

— Думаю, что нет. Во-первых, потому, что Вы находились на территории Советского Союза, а этот вопрос, как я отметил выше, пока не получил окончательного решения.

Вторая причина — моральная и эмоциональная: обоз партизанского отряда всё же лучше и легче, нежели сундук или погреб в условиях войны.

— Спасибо, господин Витти, за интересное интервью!

«Дева днесь пресущественного

раждает, и земля вертеп неприступному приносит...»

— Отец Николай, я не из лучших Ваших прихожанок, но меня, как и всех, волнует и интересует жизнь нашей Русской православной Церкви в Мюнхене. Меня радует, что у нас наконец есть собственный храм. Хотя по сравнению с прежним помещением в центре Мюнхена сюда не так легко добираться городским транспортом, но зато кругом зелень, а рядом кладбище. К смерти и к кладбищам у меня всегда было сложное отношение. Сначала долго верила в свое бессмертие, потом очень боялась смерти, а теперь понимаю, что смертна, но живу уже без страха. Что Вы можете рассказать о Ваших прихожанах, о церковной службе, об отношении к Московской патриархии, к Русской Зарубежной Церкви и монастырской жизни в Мюнхене?

— Число прихожан растёт. Ещё быстрее выросло число прибывших в Германию и нуждающихся в Церкви, но ещё не осознавших этого. Многие знают о церковной жизни лишь понаслышке и привносят в свои представления о церкви много чуждого тоже понаслышке. А неверные представления нелегко устранять. Еще труднее исправлять образ мышления: человек переистолковывает видимое и слышимое в Церкви на свой внешний, светский лад. Отсюда суеверия, доходчивые поверхностному мышлению, как реклама кока-колы или сигарет. Созидать — труднее, особенно созидать свою духовную жизнь, что требует всесердечного обращения. Не каждый на это способен. Мы легко отпадаем, входя в область суеты и беспокойства, то есть заботы, но не о сердце своем, а о внешних вещах. И входит в человека или бездумная дерзость, или страх. А когда человек услышит зов Христова и последует ему, то уже совсем иное — благоговейный страх Божий, ведущий к дерзновенной Вере. Какая радость, когда люди врастают в это, когда человек воскликнет: «О, бездна богатства и премудрости видения Божия!... Ибо всё из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки, Аминь» (Рим. 11). В таком всеохватывающем благодарении тайна любви Божией. Это и есть самая суть церковной жизни. Только она тиха, ненавязчива и безмерно подлинна.

           Что касается Русской Зарубежной Церкви, то я вырос в ней. Родители и их друзья создали условия, в которых удалось сохранить русский язык, жить в вере. Стараемся передать то же и детям, в частности, детям прибывших сюда из России. Какое богатство они могут здесь потерять! А как сохранить — это тема для отдельной статьи. Приходы, которые десять лет назад уже, казалось, вымирали, сейчас совершенно обновились и растут. И очень-очень много нового, всего, в том числе и печального: теперь и в немецких тюрьмах приходится посещать русских людей. А сколько больных детей из России приезжают на лечение! Посещал я в больнице взрослых, не выдерживающих психологической нагрузки и пытавшихся покончить с собой, а вот привезли из России по ходатайству немецких друзей человека — шесть пуль в животе! Всего не расскажешь. Но это стало уже нормальным для нас: границы России открылись, и Церковь, бывшая «за кордоном», где-то в Германии, Франции, Америке, участвует в российских судьбах – и горестных, и радостных. Скорбеть приходится о непонимающего образа нашего исторического существования со стороны ведущих кругов Московской Патриархии. Я не считаю, что это соответствует внутреннему духу Русской Церкви, а думаю, как и думал прежде, что в разделении ужасающе много наносного и внецерковного, навязанного советским режимом.

          Покоряться этим внецерковным силам мы не имели никакого основания (не имеем и сейчас) и всегда обращали свой взор ко святым Новомученикам российским. Наступили времена, открывшие возможности по-новому взглянуть на пройденные десятилетия. В частности, в Германии был сделан первый серьёзный шаг через встречи возглавителей двух епархий в ФРГ — Московской и Зарубежной церкви и их клириков. Начата была плодотворная работа по осмыслению, но по замыслу она должна была расшириться и углубиться. А выходит наоборот: приходится опасаться, что она будет совсем сорвана иными силами, у которых свои интересы. Начатая теперь пропаганда рассчитана на искажение исторического сознания и на идеологизированность современного человека, в частности, на шовинизм. Всё это чуждо Церкви Христовой. Ну почему бы русскому человеку, тем более христианину, не понять, что вне досягаемости коммунизма жили русские люди своей церковной жизнью, что Православие для них — святыня, и незримые нити тянутся от их сердец ко святой Руси, что их можно и не уничтожать клеветой да церковно и исторически ложными схемами! Можно бы прислушаться и к такому опыту. Но причём тут русский человек и тем более христианин, когда за дело берутся в одной упряжке МИД политический и МИД церковный, так называемый Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС)!

       Запахло суровыми пятидесятыми годами. А ведь люди в России не знают подлинного положения — верят пропаганде. Стремление занять в Германии храмы царского времени, избиение монашествующих и захват монастыря в Хевроне с помощью полицейских сил Арафата и последующая ложь об этих событиях — это разве не заказ власти, а чисто церковные мероприятия? Церковные пути есть, и по ним, как я сказал уже, пошли было два архиерея в Германии, с согласия и других. Но кому-то это нужно. Мы, конечно, будем стараться продолжать и настаивать на духовных решениях. Но не очень вероятно, что к этому голосу будут прислушиваться. Ведь в их правилах осталось: «Если враг не сдаётся — его уничтожают». Когда-то, когда начала сходить на нет старая эмиграция, я думал о слове Христовом: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрёт, то останется одно. А если умрёт, принесёт много плода» (Иоанн. 12); думал, что уйдёт эмиграция и неисповедимыми Божьими судьбами принесёт плод, но не раньше этого. Потом вдруг всё перевернулось, появились надежды, но и открылись новые, неведомые трудности, в частности, в самой России. Поэтому пришлось мне вспомнить эту мысль. Господь же этим словом своим указывал не на тихую, спокойную кончину. Если нашу церковную жизнь решили уничтожать с захватом монастырей и храмов, с убийством священнослужителей, как в сентябре в Санкт-Петербурге отца Александра Жаркова, могут постараться и вовсе покончить с почему-то столь мешающей Русской Зарубежной Церковью. Но если мы будем трудиться о Христе, а не во славу свою, она непременно принесёт плод. Не надо нам смущаться всем этим. Для Церкви Христовой тяжкие обстоятельства — не в диковинку. Больно, конечно, видеть благонамеренных людей, столь заблуждающихся, но ведь и мы не без греха... Хотелось бы, мирно всё выясняя, постепенно срастись в послушании Христовой истине, ведь послушание Ему – единственный путь. Ведь по существу Русская Церковь едина. Однако задача — это единство выявить. А для этого должны в Русской Церкви вырасти силы, способные остановить губительный процесс. Любящий нас Господь вполне может предусмотреть нам для духовной пользы более узкий и тернистый путь. Лишь бы не поскользнуться, не сойти с него!

        А монашеский подвиг для всех православных – как духовный стержень. Поэтому мы счастливы, что есть у нас в Мюнхене мужской монастырь и десяток монашествующих. Богослужения совершаются по афонскому уставу. С четырёх утра до половины девятого. Вечером два богослужения — по часу каждое, или же всенощное бдение без сокращений. Непрестанная молитва Иисусова, известная как «умное делание» у древних пустынников.

         А вместе с тем по традиции преподобного Иова Почаевского (ведь монастырь произошёл от Почаевской Лавры) — печатное дело на самом современном уровне. Календари «Вестник» по-русски и «Bote» — по-немецки.

— По старой русской традиции, сейчас (Интервью взято в 1989 году – А.П.) идёт подготовка к рождественским праздникам. Как наша церковь готовится к этим дням и что бы Вы хотели сказать своим православным христианам?

— К Рождеству готовимся сорокадневным постом. Правда, менее строгим, чем Великий пост перед Пасхой. А канун Рождества — сочельник. До вечера ничего не едят и не пьют, только после богослужения — «сочиво». Конечно, пост без молитвенного подвига — это просто диета. Готовимся и молитвой. А в сочельник утром особое богослужение — царские часы и литургия святого Василия Великого. Наконец, после литургии выносится свеча на середину храма и впервые поётся тропарь Рождества. Но гораздо раньше, со дня Введения во храм Пресвятой Богородицы (отмечается Православной церковью ежегодно 4 декабря – А.П.), уже поётся на каноне «Христос рождается, славите! Христос с небес, срящите...», то есть встречайте. Это и хочется сказать всем: славьте и встречайте Его изо дня в день, ново рождаясь во Христе — благодарением и любовью.

— Отец Николай, спасибо и хорошего Вам Рождества!

                                      Таврели — древние русские шахматы

«Волхвы не боятся могучих владык,

    А княжеский дар им не нужен...

...........................................................

                                                                                       Воителю слава — отрада...»

                                                                                       (А.С. Пушкин. Песнь о вещем Олеге)

            Знал великий поэт, любитель и ценитель шахмат, что за много столетий до его рождения подвиги волхвов и их ратников были воспеты древнерусским народом в игре — одной из предшественниц классических индийских шахмат, которые назывались ТАВРЕЛИ.

        История этой игры связана со временем дохристианской Руси и корнями своими переплетается с мифологией, вероисповеданием и прикладным искусством древних славян.

           Игральные кости с цифрами и знаками на гранях, разноцветный галечник и большие плоские камни, расчерченные в клетку, нашли археологи в древних захоронениях в бассейне реки северный Донец и в более поздних захоронениях — в скифских курганах Приазовья, в Новгородских землях, на Черниговщине и совсем недавно — под старой Рязанью. Возраст русских шахмат-таврелей, по утвержению археологов, более четырёх с половиной тысяч лет. Можно сомневаться, можно, однако, и поверить специалистам и методикам современных технологических изысканий. Любознательных же читателей можно отослать к русским былинам, в первую очередь – к былине о Владимире Красное Солнышко и к Садко, где уже эта игра упоминается.

           Цель игры — это пленение Волхва противника, то есть создание неотвратимой угрозы его взятия. В этом случае считается, что игрок поставил мат Волхву партнёра и выиграл партию. А начальная позиция игры полностью совпадает с классическими шахматами: игральная доска-тавлея состоит из 64 квадратов (8x8), поочерёдно светлых («белые поля») и темных («чёрные поля»). Право первого хода предоставляется игроку, имеющему белые таврели.

            Любопытен и сам принцип игры в таврели — он говорит о характере древнерусского народа, который не отличался разбойничьим и кровожадным нравом: военным набегам наши предки предпочитали мирное хлебопашество и охоту. Если в индийских шахматах каждая фигура убивает друг друга и снимается с доски, то здесь берётся в плен и по ходу игры может освободиться, и все фигуры до конца игры остаются на шахматном поле.

         В правилах игры, в передвижении фигур можно даже проследить и существовавшую иерархию в отношениях древнерусских племён. Вот что по этому поводу говорит Владимир Александрович Ивановский, президент шахматной федерации по русским шахматам:

— Да, эту иерархию подтверждает символика фигур. Например, лучник-офицер или конь-всадник имеют своего ратника, то есть пешку. Если перевернуть ратника обратной стороной, то на ней будет символ коня или всадника. Каждый ратник, стоящий на исходной позиции перед своей таврелью (ратоборец, всадник, лучник, Князь и Волхв), имеет её символ на нижней своей поверхности и, достигнув в ходе игры поля превращения (на последней горизонтали), должен быть превращён только в эту таврель. Ещё отличает таврели от классических шахмат возможность всех таврелей при своём ходе ставиться на другие таврели (свои и партнёра), образуя башни. Исключение сделано только для Волхва — на него не должны ставиться таврели. Мы можем даже Господа Бога представить в трёх лицах, но Волхв — единожд, неделим, поэтому ратник, представший перед ним, превращается в особую фигуру — Хелги, которая соединяет в себе возможность всадника и князя.

          Представьте себе шахматную доску и расставленные на ней таврели: конструкция их именно так и сделана, что их можно ставить одну на другую, и поэтому в народе их часто называли столбовыми шахматами. Если игра индийских шахмат развивается на плоскости, то таврели заставляют игрока мыслить в трёхмерном пространстве (приходится учитывать и положение таврелей в башнях).

          Только один пример. Я встроил столбушку и могу пойти на своего ратоборца всадником и князем. Князь вместе с башней мгновенно проникает, пользуясь своим правом, на поле противника и там размножается, точнее разделяется на две части столбушки, увеличивая свои силы в тылу противника. Вспомните легенды, в которых воины быстро проникали в стан врагов, метко стреляли и откатывались назад — вот вам и аллегория символов. А разве эта военная тактика не сохранилась и до наших дней? В октябре 1996 года в Рязани прошёл первый турнир поклонников этой игры, а в следующем году состоялся 1-й международный турнир «Московские таврели». Проходил он в рамках Программы основных юбилейных мероприятий, посвященных 850-летию основания Москвы.

         На Западе (и в Германии в том числе) живёт много русских шахматистов. Хочется, чтобы их заинтересовали древние таврели, чтобы они стали проводниками этой высокоинтеллектуальной игры и в Европе, и в Америке, чтобы мы с ними встречались и как друзья, и как соперники в будущих международных чемпионатах по таврелям.

КРУТЫЕ БЕРЕГА ЧАСТЬ 1-Я

КРУТЫЕ БЕРЕГА ЧАСТЬ 2-я

КРУТЫЕ БЕРЕГА ЧАСТЬ 3-я

КРУТЫЕ БЕРЕГА ЧАСТЬ 4-я

КРУТЫЕ БЕРЕГА ЧАСТЬ 5-я

• Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
  Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.

  
  Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

  Войти >>