Несерьезный трактат о брани

Давайте ругаться, пока ещё есть время. В раю нам этого не позволят.
Марк Твен

Начнём с положительного. Способность ругаться является одним из признаков, отличающих человека от животного. Ни одно живое существо – на какой бы ступени развития оно ни находилось, – начиная от одноклеточной амёбы и до человекообразной обезьяны, не ругается. Брань – это продукт эволюции человека и человеческого общества. Великий Зигмунд Фрейд подметил: «Первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации».

Как доказывают социологи, психологи и невропатологи, брань – важный антистрессовый фактор в жизни человека. Ругаясь, мы даём выход своим негативным эмоциям, насильственное подавление которых безусловно вредно для здоровья. Один американский юморист выразил эту мысль следующими словами: «Когда я увидел, что этот парень помял крыло моей машины, я пожелал ему, чтобы он плодился и размножался. Но только другими словами». По мнению учёных, словесные формы психической разрядки имеют определённые преимущества перед моторными – такими, как битьё посуды или физическое воздействие на оппонента. Можно считать, что ругань – это компромисс между бегством и дракой. Брань снимает излишнее психическое напряжение, создавая эффект своеобразного морального катарсиса, т.е. очищения. Марк Твен так выразился по этому поводу: «Если ты разгневан, сосчитай до четырёх; если сильно разгневан, выругайся.» По-видимому, великий американский писатель был далеко не чужд ругательствам. Вот ещё одно его высказывание по поводу брани: «Никогда свобода слова не бывает столь драгоценной, как при случайном ударе молотком по пальцу».

В брани проявляется активное отношение человека к жизни, его несогласие с тем, что он считает вредным и отжившим. Можно сказать, что брань – родная сестра критики и сатиры. Нельзя не удивляться образному богатству и фонетической выразительности брани. Веками отбирались, накоплялись и отшлифовывались художественно совершенные, наиболее экспрессивные, исполненные силы и напряжения ругательные слова и выражения. Нет сомнения в том, что ругань дарит человеку немалое эстетическое удовлетворение.

Брань можно условно разделить на две неравные группы: меньшая по объёму группа – это т.н. цензурные выражения и большая – это нецензурные ругательства, в просторечье именуемые матом. Именно об этих ругательствах хорошо сказал польский юморист Станислав Ежи Лец: «В зеркале нашей речи часто отражаются обнажённые детородные органы». Полиглоты утверждают, что далеко не во всех языках неприличие связано с полом или с телесными отправлениями. Что «грязно», а что «чисто», зависит от сложившейся системы условностей. История языка открывает нам, что слова и целые обороты попадают под табу не сразу, а в результате долгого и сложного дрейфа значений, смещений смысла. (Например, ругательство на букву «б» ранее было совершенно рядовым словом.) Кстати, я рассчитываю, что подавляющее большинство читателей не получили чересчур «стерильного» воспитания и не краснеют при одной мысли о слове, совпадающем по звучанию с уменьшительным обозначением попугая.

С тех пор, как исчезла Советская власть и порождённая ею цензура, все выражения стали цензурными, и запрещённые ранее слова и словосочетания грязным потоком хлынули на страницы книг и журналов. Можно сказать, что благодаря свободе слова отпала необходимость в выборе выражений. Многие писатели оказались отменными специалистами по непечатному лексикону. В качестве примера можно назвать в целом хороших писателей Эфраима Севелу и Эдуарда Тополя, считающих, что, оснастив свои произведения отборным матом, они привлекают невзыскательных читателей, которым импонирует этакая – условно скажем – народность. Любимый мною поэт Игорь Губерман тоже грешит определённой «раскованностью». Начиная свои публичные выступления, он первым делом говорит о допустимости т.н. неформальной лексики, а потом щедро делится со слушателями этой самой «лексикой».

Вообще-то сквернословие не причислено к семи смертным грехам, среди которых гордыня (самый тяжкий грех), пьянство и другие. Однако в Библии неоднократно говорится о необходимости избегать сквернословия. Например, в одной из притч Соломона сказано так: «Кроткий ответ отвращает гнев, а бранное слово возбуждает ярость.» Я отнюдь не призываю к пуританскому отрицанию нецензурных слов, но мне кажется, что их печатание или публичное произнесение должно быть совершенно исключительным событием. Человек, который пытается выглядеть интеллигентным, не должен «всуе» употреблять эти слова. И ещё. Я надеюсь, что мою статью не сочтут чрезмерно нравоучительной: ведь нравоучение – это жанр, в котором ещё никто не преуспел.

Все известные нам матерные слова и выражения возникли не вчера и не позавчера. По утверждению лингвистов, они восходят к временам татаро-монгольского нашествия. Следовательно, все великие русские писатели были знакомы с этой страницей родного языка. Однако никто из них не позволял себе никаких «шалостей». Говорят, что литература является отражением жизни, но она – не бездушное зеркало, которое отражает всё, что находится перед ним. Писатель пропускает через себя все явления жизни и трансформирует их в соответствии со своими жизненными и моральными принципами. Возьмём, к примеру, Н.В.Гоголя. В повести «Тарас Бульба» он описывает жизнь и быт запорожских казаков, которые, как известно, стеснялись мало и выражались просто. Но ни в одной строчке Гоголь не переступил границы приличий. А.М.Горький описывает нравы самых низших слоёв общества, т.н. социальное дно, – и тоже никаких «излишеств». Но есть, есть среди классиков одно исключение. Это А.С.Пушкин – краса и гордость русской поэзии. Он мог себе позволить всё. Не часто, но мог. Вот небольшой пример – стихотворение «Телега жизни», написанное молодым Пушкиным в молдавской ссылке. Для тех, кто забыл, напомню два первых четверостишия.

            Хоть тяжело подчас в ней бремя,
            Телега на ходу легка;
            Ямщик лихой, седое время,
            Везёт, не слезет с облучка.

            С утра садимся мы в телегу;
            Мы рады голову сломать
            И, презирая лень и негу,
            Кричим: пошёл! ..... мать!

Но это, так сказать, цветочки. Были у него вещи покруче, как например, «Царь Никита и сорок дочерей». Были и совсем скабрезные произведения, авторство которых он отрицал. (Якобы они принадлежат перу скандально известного поэта Баркова.) В конце концов, Пушкин – это Пушкин. И ещё древние римляне говорили: «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку». Что может позволить себе Пушкин, то заказано простым смертным. Пушкин, Лермонтов, Герцен, Тургенев, Толстой – это представители дворянской интеллигенции; Белинский, Добролюбов, Чернышевский, Достоевский, Чехов, Куприн – это уже разночинная интеллигенция. Следом за ней шла советская интеллигенция, представители которой, как поётся в известной песне, «вышли все из народа, дети семьи трудовой». И эти «дети» унаследовали всё «богатство и многообразие» народного языка. Почему-то в среде этих «интеллигентов» нередко можно было услышать самые изощрённые ругательства.

Кстати, почему человек ругается матом? Есть люди – их, к счастью, не так много, – для которых мат стал основной составляющей их словарного запаса. Покойному генералу Александру Лебедю приписывают такое высказывание: «Мы матом не ругаемся – мы им разговариваем». Знатоки непечатного лексикона утверждают, что с его помощью можно выразить практически любую мысль. Всех остальных сквернословящих условно можно разделить на две категории. Одна – это те, для которых мат служит по преимуществу выхлопной трубой разного рода негативных чувств. Гнев, злоба, досада, растерянность, смятение. Есть и такие, которые таким способом, за неимением иных, выражают радость, одобрение, восторг, изумление, даже нежность. Другая категория – матерящиеся по той простой причине, что такой стиль общения принят в их среде. Без мысли и даже без чувства. Всего лишь знаки отождествления: мы свои. Своего рода визитные карточки. Я где-то читал, что действительно аморальные люди, развратники, почти никогда не сквернословят. Для большинства сквернословящих мат внутренне не связан с тем, к чему он буквально относится. Даже когда очевидно стремление оскорбить, нецензурные слова используются не в их исконном значении, а в переносном, символическом.

Все «нехорошие» слова человек «осваивает» в детстве. Незабываемо это событие, когда наше невинное чадо приносит со двора или из садика нечто благоуханное. Реакция взрослых простирается в широком диапазоне: от смеха до ремня. Но так или иначе, в бытность детьми мы узнаём, что бывают слова обыкновенные, хорошие и бывают плохие и что говорить плохие слова значит быть плохим. Известно, что во всяком плохом всегда найдётся что-то хорошее. Это аксиома. Хочу её подтвердить таким примером. Большинство людей моего поколения знают немецкий язык слабо или очень слабо. И это, безусловно, плохо. Но в этом плохом хорошо то, что мы никогда не освоим бранных слов, которыми немецкий язык почти так же богат, как «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык». И кроме того мы не будем знать, насколько «прилично» выражаются наши дети и внуки. Лично я не знаю ни одного сколько-нибудь «сильного» немецкого выражения. Мой словарный запас немецких ругательств ограничивается такими совершенно «невинными» словами, как Scheiße, Arschloch, Donnerwetter, которые я ни разу не употребил в общении с моими немецкими знакомыми или соседями. И не потому, что я стесняюсь, а потому, что не чувствую в этом никакой нужды. Из этого можно сделать ясный вывод, что «сильные выражения» всё-таки не являются «предметом первой необходимости».

Однако я полагаю, что безосновательны предположения некоторых футурологов, что с развитием культуры брань как таковая вообще выйдет из употребления. По-видимому, изменится «качество» ругательных выражений. И как положительный пример хочу напомнить замечательный рассказ Михаила Зощенко «Страдания молодого Вертера», в котором автор мечтает о будущем (которое, кстати, так и не наступило). В этом «светлом будущем» вместо ругани происходит такая сценка. Сторож парка журит велосипедиста, который поехал не по той дорожке, следующими словами: «Ну, куда ты заехал, дружочек? Экий ты, милочка, ротозей. А ну, валяй обратно, а то я тебя оштрафую – не дам цветка.И далее автор пишет: «Тут, тихо смеясь, он подаёт мне незабудку. И мы, полюбовавшись друг другом, расстаёмся»... Давайте же и мы, встречаясь и расставаясь, будем дарить друг другу цветы, а если браниться, то только такими словами.

Вместо послесловия.

Появились сообщения о том, что в некоторых регионах России началась решительная кампания по борьбе с сквернословием. Смысл кампания заключается в том, что каждый, кто произнёс матерное слово, должен быть оштрафован. Чудны дела твои, Господи! Однако некоторые политики, например, бывший премьер Виктор Черномырдин и известный широкой публике «борец с казнокрадством» Павел Бородин считают эту борьбу безнадёжной. А уж эти люди знают, что говорят.

Григорий Калихман (Дортмунд)