Литературный Рейн. Александр Крамер

Александр Крамер, бывший харьковчанин, с 1998 года живет в Любеке. Мы уже представляли его прозу и стихи в одном из выпусков "Литературного Рейна". Два десятка лет он, работавший инженером, публиковал свои произведения в периодических изданиях на Украине, в России, Германии, Израиле, США. Грустным поводом для публикации давно написанного эссе "Черно(быль)" стало двадцатилетие со времени событий, к которым он, как участник ликвидации аварии на ЧАЭС, имел прямое отношение. К сожалению для чиновников, некоторые из ликвидаторов, как пишет Крамер, "живы, живы, живы", мешая им, чиновникам, быть счастливыми. Это эссе написано сдержанно, но предельно сурово, потому что автору, писателю, важны не статистика, не цифры, даты или номера частей и приказов, а свидетельство человеческой драмы в бесчеловечной системе.

Даниил Чкония

Александр Крамер

Черно(быль)

Все мы и жертвы,
и участники, и свидетели.
Валентин Гафт

1.

Время действия апрель-июль 1988 года. Место действия жилая (окрестности села Оранное) и рабочая (30-ти километровая) зоны ВЧ 34003 КВО.

Но сначала повестка. Обнаружилась вечером в почтовом ящике: явиться на следующий день к 9.00 в комнату N... Дальше все происходит в темпе чаплинских фильмов. Убыть немедленно. Медкомиссия тут же, в подвале. "Челюсти есть?.. Нет?.. Годен!.." "Падучей страдаете?.. Нет?.. Годен!.."

Вопросы - не плод больной фантазии. Не формальным был только анализ крови, а он, как вы знаете, нормальный практически у всех. И потому годны были все. Уже потом, в части, я столкнулся с солдатом-сердечником, которого так и не отпустили, несмотря на приступы. Уже потом, в части, от шахтеров из Донбасса я узнал, что им вообще не понадобились никакие медкомиссии и прочая ерунда: за ними ночью приезжала милиция и отправляла, как арестантов.

Итак, годен! Проездные документы в зубы, вечером - на поезд.

Утро. Киев. Вокзал. Нас собирают, сажают в кузов тентованного грузовика и везут в Белую Церковь на вещевой склад - обмундировываться. Обмундированных сажают в "Икарус" и долго везут в Иванковский район, в окрестности села Оранное, на "сортировку".

Двадцать ноль-ноль. "Сортировка" - т.е. пункт распределения. Выкрикивают мою фамилию, и мы (нас человек 8-10) идем за провожатым в жилую зону. Молчим. Все: свершилось.

Девять вечера. Темно. В штабе горит свет, и перед штабом небольшая кучка офицеров в ВэСэО - так называлась форма, которую нам выдавали. "Офицеры есть?" - спрашивают они нервной скороговоркой. "Есть!" - говорю я (на мне уже ВСО, но погоны еще в чемодане). "Есть, - возвращается ко мне радостно тревожное эхо. - К кому?" "К Калгину." Я называю фамилию, вписанную в мобпредписание и вхожу в штаб, куда за мной врывается несколько офицеров в ВСО. Оказывается, что этот самый Калгин, на чью замену я прибыл, уже убыл каким-то чудом. И теперь у тех, кто набрал свою "дозу" (что это такое потом объясню), есть возможность уехать, не дожидаясь замены. Возникает недолгий спор; наконец, все решено. Счастливчик, которому меня отдали, чуть не на руках несет меня в офицерский вагончик моей будущей роты. "Спать будешь здесь", - он показывает койку на втором этаже. "С нее все сменяются вовремя!" - чуть не подпрыгивает старлей и улыбается улыбкой нобелевского лауреата. Мне всего этого не понять. Пока просто любопытно, и я радуюсь вместе с незнакомым старлеем. Страха нет. Просто немного тревожно.

А потом мы сидим впятером (я и четверо жителей вагончика), пьем запрещенную водку и закусываем моим сухим пайком - сосисочным фаршем. Пьем за здоровье и за отъезд. За быстрый отъезд.

2.

Ну, раз уж зашла речь о замене, дозе и сроках, то давайте я с этого и начну. Я надеюсь, никому не нужно объяснять, почему срок службы ликвидатора измерялся дозой облучения. Но, к сожалению, мне придется вас просветить в вопросе о том, чем производились измерения. Это вы по наивности полагаете, что доза облучения, а в просторечьи доза, измеряется дозиметром. В реальных условиях она измерялась инструкцией. Все дело в том, что по замыслу организаторов, каждый человек, призванный для ликвидации последствий аварии на ЧАЭС должен был отслужить определенный срок (именно отслужить определенный срок, а не проделать определенную работу) и получить за этот срок не более определенной, установленной на данный отрезок времени, дозы. В 86 году это было, кажется, 25 бэр, год спустя - 10 бэр, к моему приезду - 5 бэр (БЭР - биологический эквивалент рентгена). И никто, ни при каких условиях не смел перешагнуть через установленный рубеж. С дозой понятно. А вот как ее, определенную, увязать с определенным сроком? Ну, поскольку вы были советскими людьми, то я думаю, вы уже догадались. Конечно, нужно разделить предельную дозу на желаемый срок и вывести предельную суточную дозу; и ни при каких условиях, выше этого предела не писать. И не писали! Да, нам выдавали дозиметры и доза облучения должна была измеряться ими. Но не измерялась. На самом деле происходило это так. Каждый раз, уезжая в зону, мы брали с собой слепопоказывающий дозиметр типа ДП-5. Каждый день вечером все, кто ездил и кто не ездил в зону, должны были зайти в штаб к "секретчику" и сдать свой дозиметр для снятия показаний суточной дозы на специальном приборе. Эти показания затем должны были бы быть вписаны в книгу регистрации. В действительности, никому показания вашего дозиметра не были нужны. Все знали, что за поездку в определенную часть зоны запишут столько-то, и что никто на показания дозиметра внимание обращать не будет. Поэтому ровно через две недели по приезде я вообще перестал сдавать свой дозиметр на контроль. Но дозу мне продолжали писать регулярно. Как и всем остальным.

Мало того, суточную дозу могли неожиданно урезать, как было через две недели после моего приезда. Означало это, что с завтрашнего дня на той же самой промплощадке будут писать, допустим, на треть меньше, хотя со вчерашнего дня на этом месте ровно ничего не изменилось. А это грозило либо удлинением срока, либо необходимостью более плотно ездить в зону (о чем ниже).

Наверное, теперь вы поймете, почему самым популярным вопросом при встрече ликвидаторов разных частей был: сколько набрал, т.е. когда на свободу. А писали разное в разных частях зоны и все роты, конечно, стремились захватить промплощадку, где пишут побольше, потому что разницы истинной не знал из нас никто, а уехать домой поскорее хотелось всем. Я не стану писать о радиологическом контроле. Скажу только одно, что при мне у двух новоиспеченных радиологов два прибора давали совершенно разные показания. Оставляю это без комментария.

3.

Вы можете сказать, что кое-что в моем изложении кажется вам не вполне логичным: вот срок, вот доза: набрал свое - езжай домой. Да не тут то было. На что того боле, коли дана дураку воля. Это не я, это народ сказал. А я расскажу вам, как это в жизни выглядит.

Батальон - это войсковое подразделение определенной численности; и поскольку организация работ была возложена на армию, то количество людей, призванных на ликвидацию аварии, определялось не количеством работы, а укомплектованностью подразделения. А что значит, когда работа на двоих, а есть трое, знаете? Правильно!!! Поэтому на работу в зону ездили не все. А в тот день, что ты не ездил в зону, тебе писали фон, т.е. практически ничего, на фоне ты мог набирать дозу до конца жизни, точнее все шесть месяцев переподготовки. Из вышесказанного вытекает два вывода: а) нужно правдами и неправдами стараться попасть на работы, где пишут больше; б) фон можно превратить в наказание, какого еще свет не видывал. Не спешите, я все сейчас расшифрую.

Начну с пункта "б". Знаете ли вы, что хотя срок службы ликвидатора, в основном, не превышал 3-3,5 месяца, мобпредписание выдавалось сроком на полгода? Вот здесь-то и была собака зарыта, этим-то и подавлялись любые попытки возмущения и неповиновения. Жить приходилось в условиях, далеких от комфорта. Офицеры, те, хотя бы, жили в вагончиках на четверых. Солдаты жили в армейских палатках на умопомрачительное количество человек. Лагерь располагался в лесу, вблизи болотца. Летом душили комары, весной и осенью было сыро, зимой холодно, т.к. дракон (печка на солярке) не при любом морозе обогревал одинаково. Кроме того, я должен вам напомнить, что солдатам и офицерам, призванным на ликвидацию, было от 30 до 45 лет, - не мальчики уже. Что же можно предпринять, чтобы держать в узде большое количество людей, самой системой организации аварийных работ обреченных на безделье и бездеятельность? Их нужно наказывать! А как? Не пускать в зону! Писать фон! А на фоне заставлять через день ходить в идиотские наряды, например, собирать дерн в лесу и обкладывать им дорожки в жилой зоне! Кроме того, нас никуда не выпускали - словно зэков. Рядом было село Ораное, городок Иванков, но увольнения не полагались. Через месяц люди, лишенные дома, работы, свободы действий, изнывающие от вынужденного безделья готовы были ехать куда угодно, лишь бы вырваться отсюда. Попробуйте рассказать кому-нибудь, что вы просто так, без всякой пользы для окружающих рвались получить побольше рентген под шкуру. Посмотрим, сочтут ли вас при этом нормальным. Но так было здесь! И это чистая правда.

Теперь про пункт "а". Батальон наш назывался ремонтным. Мы должны были ремонтировать технику, которая обслуживала зону: автомобили, бульдозеры, военно-инженерную технику и т.д. Должны были, но... Но об этом потом. Так вот, у нас в батальоне было несколько передвижных мастерских, где стояли станочки: токарный, сверлильный, точильце... На этих станочках умельцы лихо делали ножички, которые, как в ножны, ввинчивались в футляр от дозиметра. Ножички делали из износившихся клапанов автомобильных двигателей. Ничего, что некоторые из них слегка "светились", т.е. излучали, зато это была шикарная чернобыльская валюта, ходившая по всей зоне и имевшая стабильный спрос. С этой валютой можно было подкатиться к ротному и плотненько поездить в зону, к начвещу - сменить сапоги на ботинки, получить новое ВСО, ну и мало ли еще чего... Правда, потом эти ножички уезжали на гражданку, но кому до этого было дело, если дяди с большими звездами на погонах сами были не равнодушны к этим игрушкам, и сами использовали их как валюту для своих нужд.

Был еще один (официальный) путь уменьшения срока службы командировка. В такую командировку и попал ваш покорный слуга, чему и обязан своевременным выходом на волю. Командировки были в зону, где жили некоторые части. Например, прибалты, к которым послали нас. Мы изумительно отбездельничали полторы-две недельки: ни работы, ни нарядов, ни построений - и вернулись назад. Смысл командировки заключался в том, что в чужой части до нас никому не было дела и тетрадь учета дозы вел не подконтрольный части секретчик, а мы сами, и писали ее, сообразуясь со здравым смыслом, а не с инструкцией. Правда, потом местные власти ставили на нашу тетрадь печать и подпись, но они как-то не очень смотрели, что подписывают, тем более, что для частей, живших в зоне, не было понятия фон. О том, что наша командировка никому не нужна, знали, кажется, все, кто нас туда посылал. Знали и то, что пишем мы там, что хотим. Но не держать же нас действительно по полгода.

Уже после нашей командировки нашелся умник, который за две недели написал себе все недостающие для отъезда бэры, а прослужил он к тому времени около двух месяцев. Был страшный скандал. Его обещали вывести на чистую воду. Но все так ничем и закончилось: один комбат другого подставить не захотел: пахло прокуратурой. Так этого наглеца и отпустили. Правда, командировки после этого надолго прекратились, к большому сожалению всех оставшихся невольников.

4.

Теперь о работе. Собственно, это и должно было быть самым главным, ради чего нас сюда согнали. Так вот, основным занятием большинства ликвидаторов было безделье: безделье откровенное, организованное, спланированное, доводившее людей до идиотизма. Нет, конечно, машины с людьми отправлялись в зону регулярно (кроме выходных и праздников), но организацией работ в зоне не занимался практически никто. Я вообще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в батальоне хоть раз упомянул о работе. Как уже было сказано выше, мы были ремонтным подразделением, призванным ремонтировать автотехнику, обслуживающую зону. Но начнем с того, что ни я, ни абсолютное число моих сослуживцев никакого отношения к автомеханике не имели. Мало того, в один прекрасный момент оказалось, что даже шоферов-профессионалов и то недостаточно, и потому машину, в которой я был старшим, водил солдат, окончивший профессиональные курсы, но до этого, кроме "Запорожца", ничего не водивший. Машины, в которых мы ездили в зону и по зоне, были вконец изношенными, со смертельно лысой резиной. Но ни резины, ни каких-либо других запчастей в рембате не было. Что уже говорить про ремонт чужой техники. Некоторое время мы пытались заниматься ремонтом: снимали детали с одних изношенных машин и ставили на другие. Один солдат за это даже грамоту получил. Страшно понравилось генералу, как он усердно лежит под машиной и пятиминутную работу за три часа делает, т.к. ни о хороших инструментах, ни о приспособлениях никто подумать ни удосужился.

Кстати, о профессиональном составе: я технолог-металлист, со мной в домике жили шахтер и металлург, моими приятелями там были строитель и юрист. А совсем недавно я встретил художника, призванного в тот же рембат в 87-м году. Он так же отбездельничал свои три месяца, как мы в 88-м. Только вот ноги у него теперь плохо ходят, и он собирает документы на инвалидность.

В зону мы попадали следующим образом: сначала подъезжали к границе 30-ти километровой зоны, в село Дитятки, где был расположен пункт санитарной обработки - ПУСО-1. Здесь солдаты переодевались в грязное ВСО и грязные сапоги (на обратном пути купались и переодевались в чистое). Офицерам переодеваться не полагалось, даже сапог не меняли, а ведь земля была одинаковая для всех. Затем ехали на ПУСО-2, где меняли чистые машины на грязные и уже оттуда ехали на рабочее место: промплощадку. Где в 80 случаев из 100 работы нет. Или работа есть, но нет чего-нибудь, что позволило бы ее сделать. Бродим по площадке возле ремонтных боксов до обеда. (Наша промплощадка была в нескольких километрах от 4-го блока, в пяти шагах от знаменитой сосны-обелиска.) Обедаем прямо в зоне, под самой трубой. Часто во время обеда происходит выброс, но внимания на это никто не обращает. Раздается хлопок, над трубой вспыхивает красивое белое облачко и все становится, как прежде.

Однажды (я уже отслужил полсрока) нагрянула на обед в зону какая-то медицинская комиссия. Ну и бушевал же майор-медик по поводу обедов под трубой, грязи и прочих зонных прелестей. С тех пор мы ездили обедать домой, в батальон.

После обеда ехали обратно на промплощадку и (даже если работы не было) дожидались определенного времени, когда можно будет уехать в Лилев, где всех ждала колонна. Еще около часа дожидались, пока съедутся машины со всех промплощадок. Без колонны двигаться по зоне было запрещено. Армия это или не армия!

Но это все про тех, кто попал на работу. Кто остался в жилой зоне - либо утрамбовывали новую площадку для автомашин, либо строили новый забор, а то и просто бездельничали. Зато регулярно выпускались "Боевые листки" - обязательная работа для офицеров, призванная отражать выдающиеся заслуги личного состава.

5.

Да, чуть не забыл, были ведь еще люди, которых писали в списки работающих в зоне (такие списки составлялись на каждый день), но которые в этот день в зону не попадали. Например: повара, банщик. Это ведь тоже были солдаты, но в зоне им делать было нечего. Так не служить же из-за этого по полгода! Ну и писали их в списки, и никто не возражал. Теперь они тоже ликвидаторы. Хотя, если честно, то ведь они действительно работали, а не как мы, извините, груши околачивали. Кроме них, дуриками в списки попадали кадровые офицеры. Не каждый из них мог или хотел ездить в зону ежедневно, а за каждую поездку полагалась дополнительная зарплата. Так не терять же!

6.

Замена. Если б вы знали, какое сладкое и какое изматывающее это слово. Это вам только кажется, что никаких проблем здесь быть не может. Они были даже у солдат, которых меняли партия на партию, баш на баш. Но вы могли проштрафиться или просто не нравиться ротному и вашу замену можно было слегка подзадержать. Ведь выпускать на работу в зону переставали с таким расчетом, чтобы можно было держать вас на фоне месяца полтора-два. Зачем? Для сохранения численности.

А вот с офицерами было сложнее. После того, как вы набирали определенное число бэр, из части в ваш родной военкомат посылали требование на замену и сменить вас мог только персональный сменщик. Вот почему так радовался тот, кого сменил я. Ведь как повезло! Сменщика ждать не надо! А сменщиков-то воровали! Да, на сортировке. Кто пошустрее, да поудачливее мог увести сменщика - и поминай, как звали. А обворованному - ох, не позавидуешь! В зону он ездить переставал. Уехать не мог. Тынялся целыми днями по жилой зоне. Я прослонялся так в ожидании замены две недели, через день заступая на сутки в наряд на КПП жилой зоны. Тюрьма ни за что. Но две недели это не срок. При мне один прапорщик ходил ругаться в штаб сектора и грозился ехать в округ, в Киев. Ему полтора месяца не шла замена и он от тоски чуть из шкуры не выпрыгивал. Правда, после похода в сектор его отпустили. Но ведь полтора месяца мариновали на фоне. Система.

Кстати, понятие фон тоже было весьма условным. Например, поскольку офицеров не переодевали, они приносили грязь в жилую зону. Периодически "засвечивались" одеяла в вагончиках, сапоги, пилотки... В домиках и палатках стояли телевизоры, нелегально вывезенные из зоны. Дорожка мимо офицерских вагончиков в штаб была выложена из железобетонных плит, железные скобы которых слегка "светились", а мы по ним топали сто раз в день. А так вокруг был, конечно же, фон.

7.

Как ни странно, ликвидаторы стали болеть. Вам кажется нелепой эта фраза? Напрасно. Она кажется совершенно нормальной чиновникам Минздрава, и прочим чиновникам тоже. Иначе чем объяснить, что в 1992 году сняли I категорию, дающую хоть какие-то реальные льготы для заболевших вследствие облучения, но еще не ставших инвалидами? Чем объяснить, что ликвидаторы, имеющие инвалидность, но не имеющие заключения комиссии о связи заболевания с пребыванием в зоне повышенной радиации (а получить заключение при нашей медицинской бюрократии, ой, как не просто), получают обыкновенную пенсию? Как объяснить вообще, что происходит с законами, которые становятся все наглее, и которые даже в таком наглом виде все равно не исполняются?

В прошлом году я столкнулся с врачом, который работал в зоне на скорой помощи. Теперь он, случается, теряет сознание и падает! Только случай помог ему получить инвалидность. Его лечащий врач была на суточном дежурстве и ее позвали больные, когда он поздно вечером упал в коридоре. Иначе он никогда бы не доказал свою болезнь. Правда "связь" (заключение комиссии о связи заболевания с пребыванием в зоне) он так до сих пор и не получил. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Похоже, всех нас считают жуликами. Иначе чем объяснить тот факт, что в 1993 году чиновничий аппарат затеял тотальную проверку чернобыльцев:

- А действительно ли вы были на работах по ликвидации?

- А справочку из военкомата?

- А справочку из бухгалтерии с места работы, откуда были мобилизованы?

- А это какая-то плохая справочка. Пошлите-ка вы запросик через военкомат в архив части, где вы служили.

И обивали пороги ликвидаторы, доказывая, что штамп в военном билете не поддельный, что болезни настоящие, что они, к сожалению чиновников, живы, живы, живы!

Спрашивается, ради чего затеяна была вся эта чехарда? Да, встречаются симулянты, которые вовремя подсуетились, нашли кому дать, и теперь у них все в порядке: и удостоверение ликвидатора, и инвалидность, и связь, и пенсия. Но таких единицы! Ей-Богу, не стоило издеваться и унижать тысячи честных людей!

Мне кажется, я уже понял, что происходит: мы им мешаем, мы афганцы, чернобыльцы, пенсионеры, малоимущие, многодетные... мешаем им быть счастливыми. Если народ мешает счастью своих правителей, надо избавиться от такого народа. Я понимаю, что задача эта непростая, и решается она не вдруг. Но мы, молчаливые и покорные, так усердно помогаем им двигаться к счастью, что, я думаю, у них должно получиться хотя бы это.