Свидание с Идой Рубинштейн

История одной картины

Мария Плисс (Дюссельдорф)

Каждый посетитель великолепной выставки «Bonjour Russland» в Дюссельдорфе увидел что-то свое. Для меня это было радостное свидание с Валентином Серовым, с его полотном «Ида Рубинштейн». У многих восторженных почитателей живописи Серова этот портрет при его первом появлении вызвал шок. Впервые у художника показана полностью обнаженная натура, хищная надменная поза, угловатая грация тела, неестественно прямая спина, огромная шапка волос на маленькой головке, большие вопрошающие, нет, вернее, влекущие к себе глаза и на фоне холодного, притушенного цвета тела — яркие, сверкающие, переливающиеся украшения на пальцах рук и ног. Знаток и собиратель живописи Савва Мамонтов очарованно восклицал: «Пламенем дышит на вас точеная, как у арабского коня, головка уверенной в своем обаянии блудницы». Валентин Серов называл свою модель «раненой львицей».

Серов и Скрябин

Думаю, какой музыкальный ряд может соответствовать портрету? Мусоргский, понятно, это исторические полотна Сурикова. А здесь? Скрябин! Конечно, Александр Скрябин!

Его «Поэма экстаза» — это великий музыкальный эротический акт, но где совершенно нет ничего грубого, сексуального, как сказали бы сегодня. Наоборот, какое-то особое возвышенное блаженство. Помните последние такты «Поэмы экстаза»? Сильные громогласные аккорды, затем пианиссимо и оглушительная тишина… Такое и мое восприятие этой картины Серова, еще с молодых лет при встрече там, в Петербурге, в Русском музее. Это ощущение закрепилось, когда я узнала подробности жизни и судьбы этой женщины.

Вместо салонов — сцена

Дочь богатейших харьковских банкиров, к слову сказать, меценатов, основателей харьковского отделения Русского императорского музыкального общества, она скрывала свой год рождения, то ли 1880, то ли 1885 год.

Ида рано осиротела, родители умерли во время эпидемии. Ее воспитывали родственники, жившие в Петербурге, в самом аристократическом районе, на Английской набережной, рядом со знаменитым домом Лаваля. Девочку обучали языкам, музыке. Историю Греции читал ученый-эллинист, и она заговорила на языке Гомера, русскую литературу преподавал профессор университета. Рано пришло увлечение театром, и она берет уроки драматического искусства у самого Давыдова, актера императорского театра, а потом у знаменитого Ленского, актера Малого театра.

Появление в свете совсем еще юной Иды вызвало восторг. Природный вкус, удивительные, придуманные ею самой туалеты, утонченная грация и пленительная улыбка. Восхищало ее умение вести беседу на самые разные темы. Поклонников было множество, но она выбрала свой путь в жизни — Театр.

И потому: «Я не могу идти рядом с кем бы то ни было. Я могу идти только одна», — такими словами отказывает она очередному претенденту на ее руку знаменитому красавцу, театральному критику Акиму Волынскому.

Ее необычная внешность воспринималась по-разному. Кого-то отталкивала худоба, большой рот, тело из сплошных острых углов.

«Лицо Иды было такой изумительной красоты, что кругом все лица вмиг становились кривыми, расплывшимися», — восторгался другой современник.

«Это существо мифическое… похожа на тюльпан, дерзкий и ослепительный. Сама гордыня, и сеет вокруг себя гордыню» — такой

увидел Иду Лев Бакст, известный уже тогда театральный художник и декоратор, и на всю жизнь отдает ей свои лучшие художественные порывы, талант и сердце.

Представьте ужас, растерянность семьи, принадлежавшей к кругу богатых евреев, когда стало ясно, что их сумасбродная Ида выбрала-таки в жизни театр. Попробовали обуздать — выдали замуж за Владимира Горовца, дальнего родственника (дядю знаменитого музыканта). Но муж скоро с обоюдного согласия расстался с супругой, отвергавшей семейные устои. Ида обрела свободу, обладая при этом большим богатством.

Сначала Петербург…

Умная, независимая, обуреваемая мечтами о сцене, Ида приступает к их осуществлению. В основу берет скандальное произведение Оскара Уайльда «Саломея», перенесенное в хореографию. Привлекает  В. Э. Мейерхольда как постановщика, А. К. Глазунова как композитора, Л. С. Бакста как создателя костюмов. А в качестве балетмейстера — самого Михаила Фокина.

Фокину пришлось трудно: Иде уже 25 лет, полное отсутствие хореографических данных — высокая, узкокостная, да еще плоские ступни. Но Ида готова всё преодолевать и еще очень щедро платить. Она работает исступленно, до изнеможения, подчиняясь всем требованиям Фокина, нашедшего в ней всё же жемчужину, увидевшего, что эта голова, руки, тело могут так преломляться, принимать такие позы, что несвойственно даже многим профессиональным балеринам.

Строгие нравы, царившие в Михайловском Петербургском театре, где готовился спектакль «Саломея», не дали осуществить постановку на этой сцене. Тогда Ида снимает зал Петербургской консерватории и добивается права показать если не весь спектакль, то придуманный ею и поставленный Фокиным «Танец семи покрывал». В декабре 1908 года это свершилось.

Танец — воплощение страсти иудейской царевны. Библейская красота Иды, дивные тягучие, барельефные движения, исключительная, прямо филигранная выразительность тела, жесты, мимика. И костюмы Бакста — тончайшие ткани, в благородной красочной гамме обильно украшенные золотом. Последнее сброшенное покрывало, и она предстает обнаженной, умело прикрытой множеством изумительных бус — дело рук Бакста. Всё это вместе с музыкой Глазунова создавало дивное единение.

«Ничего подобного ни русская сцена, да и другие театры мира, не видели», — констатировал А. Н. Бенуа. Публика неистовствовала. Но были и такие, кто кричал: «Позор!»

Затем Европа

Дальше — дягилевские русские сезоны в Париже. Ида — Клеопатра. Сергей Павлович Дягилев — человек живого ума, властного характера, прекрасный организатор. Он показывал Парижу звезд русского балета: Анну Павлову, Карсавину, Нижинского. И вдруг тут — какой-то великовозрастный анекдот. Но увидев Иду-Саломею, Дягилев сразу принимает предложение Фокина.

Фокин и Бакст достигли непостижимого: единства танца, костюма, декораций. Сцена появления Клеопатры: из саркофага извлекают задрапированную в легкие ткани фигуру — кокон. Под томную пронзительную музыку Клеопатра — Ида исполняет ритуальный танец, обнажаются руки-крылья, почти не касающиеся сцены длинные ноги.

Это был триумф, успех, который превосходил выступления других русских звезд.

Потом будет «Шехерезада» на музыку Римского-Корсакова. Успех с Идой разделит Нижинский. Парижский критик Робер де Монтескью писал: «Как дивно красив бледный профиль Иды Рубинштейн среди смуглых восточных типов. Какими воздушными, кошачьими прыжками приближается к ней Нижинский, в каких невиданных позах сплетаются их гибкие тела. Ничего подобного я не видел».

Рождение портрета

Вот на «Шехерезаде» и увидел ее Валентин Серов. И эта женщина восхитила художника, одного из крупнейших портретистов рубежа веков.

В 1910 году Л. Бакст познакомил Серова с Идой Рубинштейн. Художник предложил написать ее портрет, но с условием — совершенно обнаженной. И Ида мгновенно согласилась. Сеансы проходили в Париже в церкви Сен-Шапель, превращенной русскими художниками в мастерскую.

Серов для этой картины выбрал необычную для него технику — уголь и темперу. Работал быстро, много. Взбалмошная Ида полностью подчинялась мастеру. Во время сеансов от нее шли такие страстные импульсы, что, как признавался Серов, он вынужден был одеваться в какие-то хламиды, чтобы заглушить плоть.

Он вспоминал: «Одно могу сказать: рисовал ее с большим удовольствием. Да и как иначе! Не каждый день приходится делать такие находки. Ведь этакое создание… Ну, что перед ней все наши барыни».

Этот портрет мог стать началом нового этапа в творчестве художника, он стоял у истоков русского модерна в живописи, но в 1911 году Серов скоропостижно скончался.

А картину, еще при жизни художника, купил для Русского музея (тогда музей Александра III) его управляющий граф Толстой. Многие портрет посчитали неприличным. Но эта «пламенем дышащая» «Ида Рубинштейн» осталась в Русском музее и пребывает там до сих пор.

Судьба танцовщицы

А сама Ида? Успех ее был ошеломляющим. О ней говорили в Париже не меньше, чем об Анне Павловой. Однако ее сжигало честолюбие и уверенность, что на свои деньги она сама может купить труппу и новых хореографов. Гордая, амбициозная, она вырвалась из круга лиц, ее создавших. Тщеславие и сбросило ее с пьедестала. Правда, удалось еще раз блеснуть.

Знаменитый итальянский драматург Габриеле д?Аннуцио сочинил для нее пятиактную драму о житии святого Себастьяна. И она, еврейка, играла католического мученика. Постановка блестящая, с богатейшими декорациями, костюмами, но Ида здесь не танцевала, она заговорила. Декламация было не ее амплуа, и это стало началом заката.

Она прожила еще долгую жизнь. Ее парижский особняк даже в этом городе выделялся особой экзотической роскошью, коллекциями картин, фарфора, древностей, библиотекой. Окружавший особняк сад — настоящий ботанический дендрарий. Богатство охранялось, помимо слуг и охраны, прирученной пантерой. Хозяйка устраивала балы, поражая гостей изысканной красотой интерьеров и необычайным броским богатством костюмов.

Ида много путешествовала на своей яхте. То она окружала себя интереснейшими людьми, то погружалась в одиночество.

Были еще попытки показаться на сцене — то участие в спектакле «Дама с камелиями», то в постановке «Возлюбленная Шуберта». Но тщетно. Она уже не могла переломить ситуацию. Ни публика, ни критика ее не принимали.

Когда в 1940 году в Париж вошли нацисты, она уже была в Лондоне, открыла там свой госпиталь и сама стала медсестрой, самоотверженно помогая раненым. Никому она не рассказывала о своем блистательном прошлом.

В войну дом ее в Париже был разрушен. Больше всего Ида сожалела о своей погибшей библиотеке. После войны она покупает виллу на Французской Ривьере, где будет жить замкнуто до самой смерти, наступившей 20 сентября 1960 года.

Она, так любившая славу, в завещании запретила давать извещение о своей смерти, распорядилась кремировать тело и похоронить, написав на надгробном камне только две буквы «IR».