Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Журнал «ПАРТНЕР»

Журнал «ПАРТНЕР»
Культура >> Литература
«Партнер» №12 (207) 2014г.

Несколько мгновений из жизни Надежды Мандельштам

Павел Нерлер (Фрайбург)

 

 

Наденька Хазина родилась 18 (30) октября 1899 года в Саратове… Надежда Яковлевна Мандельштам умерла 29 декабря 1980 года в Москве… Долгая, отчаянно трудная и неслыханно счастливая жизнь!..

 

Табунок из детства

…В детстве Надя много болела, и в 1905-1914 гг. родители не раз вывозили ее лечиться в Европу – Швейцарию, Германию, Францию, Италию, Швецию. В Швейцарии она прожила два года. Благодаря этим поездкам и гувернанткам она освоилась с французским, немецким, а заодно и с английским языками.

 

В Киеве она окончила Киевскую женскую гимназию Аделаиды Владимировны Жекулиной – лучшую в городе. Занятия шли по программе, разработанной для мужских гимназий, преподавали отличные педагоги – своих питомиц Жекулина приуготовляла к взрослой самостоятельной жизни.

 

Сохранился листок с записью о поступлении Н. Хазиной в гимназию: пятерки по Закону Божьему, по русскому и немецкому языкам, четверка по математике. Успеваемость в старших классах была скромней: по одной только истории неизменные пятерки.

 

Гимназисткой она однажды видела царский проезд. Глядя на царевича и четырех царевен (средняя, Мария, была ее ровесницей), она вдруг осознала, что сама – «гораздо счастливее этих несчастных девчонок: ведь я могу бегать с собаками по улице, дружить с мальчишками, не учить уроков, озорничать, поздно спать, читать всякую дрянь и драться – с братьями, со всеми, с кем захочу… С боннами у меня были очень простые отношения: мы чинно выходили из дому вместе, а затем разбегались в разные стороны – она на свидание, а я к своим мальчишкам, с девочками я не дружила – с ними разве подерешься как следует! А эти бедные царевны во всем связаны: вежливы, ласковы, приветливы, внимательны… Даже подраться нельзя… Бедные девочки!» («Девочки и мальчик»).

 

В 1918-1919 гг. она входила в круг (по ее выражению – «табунок») киевской богемно-артистической молодежи, по определению революционной и экстремально левой. Всё же заметим, что «табунок» этот в воспоминаниях Н.Мандельштам – из того же словесно-смыслового ряда, что и «потрава»: леваки в искусстве делали примерно то же, что большевики в политике и общественном устройстве. Членами «табунка» были А.Тышлер, Р.Фальк, Б.Лившиц, А.Дейч, М.Эпштейн и др. Сама Н.М. занималась живописью в студиях Александры Экстер и Александра Мурашко, но училась и у неоклассика М.Л. Бойчука.

На протяжении всей жизни Надя обращалась на ты лишь к друзьям своей киевской молодости, к «жеребцам» и «кобылкам» из этого табунка (да еще к Пастернаку и Эренбургу). Ко всем остальным своим взрослым знакомым и собеседникам (а их было превеликое множество за ее долгую жизнь, в том числе и куда более близкие, например, с Борисом Кузиным) она обращалась исключительно на Вы, точнее на вы, ибо «Вы» с большой буквы она категорически не писала.

 

Так же поначалу обращалась она и к Мандельштаму – своему «братику» и «дружку», но все-таки не-киевлянину…

 

Первомай девятнадцатого. Встреча с Мандельштамом

Автор «Камня» приехал в Киев в середине апреля 1919 года – в несколько неожиданной для себя официозной роли наркомпросовского комиссара, или эмиссара. Он был откомандирован из Москвы, где работал в Отделе реформы высшей школы в Наркомпросе, для работы в Театральном отделе Киевского Губнаробраза. Вместе со своим средним братом (Шурой) и другим откомандированным – Рюриком Ивневым, он остановился в гостинице «Континенталь», раз или два читал свои стихи на вечерах.

 

Кульминацией его «эмиссарства», как, возможно, и всего большевистского присутствия в Киеве в 1919 году, стало карнавально яркое празднование Первомая. Этот день, – быть может, самый важный в его жизни, – сложился из трех разрозненных составляющих.

 

Утром – поход в Киево-Печерскую Лавру, впечатление – самое удручающее: «…Здесь та же «чрезвычайка», только «навыворот». Здесь нет «святости»».

Днем – собственно первомайские торжества и демонстрация на Софийской площади, где разместились не только собор и памятник Хмельницкому, но и цитадель советского правительства. Площадь, да и весь город, стараниями добровольцев-авангардистов, художников, литераторов, артистов и музыкантов – изменились до неузнаваемости.

Через улицы тянулись полотнища с подобающими случаю лозунгами, наспех разрисованными студийцами и студийками Экстер (их развешивали и натягивали накануне ночью сами художники, врываясь – не хуже чекистов и в сопровождении тех же управдомов – в квартиры и со смехом будя спящих и трясущихся от страха жильцов). На той же Софийской, рядом с конным, но всё еще бронзовым гетманом поставили гипсовый обелиск в честь Октябрьской революции. Тут же, рядом, такие же гипсовые Ленин и Троцкий и еще узенькая фанерная «триумфальная арка», сквозь которую браво прогарцевали конные красноармейцы и опасливо продефилировали пешие силы и все сознательные граждане. Арку огибала колонна открытых грузовиков, на которых артисты разыгрывали подходящие к случаю агитки – своего рода первый лав-парад в честь революции и солидарности трудящихся.

 

Гипс – этот податливый, но хрупкий и недолговечный материал – вобрал в себя всю хирургию и всю символику момента. На Крещатике – гипсовый же Карл Маркс, на Красноармейской – такой же Фридрих Энгельс, на Европейской площади – Тарас Шевченко (ну чем не «вождь революции»?), перед Оперой – Карл Либкнехт, на Контрактовой – Роза Люксембург, а возле завода «Арсенал» – Яков Свердлов, сраженный буржуазной «испанкой».

 

Но Мандельштама, стоявшего скорее всего на начальственной трибуне на Софийской, впечатлили не аляповатые фигуры-однодневки, а монументальные стены прекрасного собора. Он сказал тогда Ивневу, показывая на них: «Поверьте, что всё это переживет всё».

 

Завершением этого бесконечного дня стало празднование 26-летия Александра Дейча, критика и переводчика все из того же киевского «табунка». Отмечалось оно в кафе «ХЛАМ» («Художники – Литераторы – Артисты – Музыканты»), находившемся в подвале той самой гостиницы «Континенталь», где жил Мандельштам. Он спустился вниз и был немедленно приглашен присоединиться к компании, дружно шумевшей за составленными столиками. За одним из столиков сидела и Надя Хазина, та самая юная художница из театра, вскидывавшая иногда в его сторону прекрасные и полные насмешливого любопытства карие глаза.

 

Мандельштама попросили почитать стихи, и поэт, обычно на публике капризный и заставляющий себя уговаривать, тут же и охотно согласился: «Читал с закрытыми глазами, плыл по ритмам… Открывая глаза, смотрел только на Надю Х.» Смотрела на него и она – зрачки в зрачки, дерзко и загадочно улыбаясь…

 

Разгоряченные, они вышли на улицу (оба курили) и за столики уже не вернулись. Всю ночь гуляли по притихшему после праздника городу, вышли по Крещатику на Владимирскую горку и, забыв о гипсовых идолах и о вполне осязаемых бандитах и страхах, кружили аллеями по-над Днепром, встречали рассвет над Трухановым островом. И, не умолкая, говорили – обо всём на свете.

 

Словно предупреждая о возможных связанных с ним осложнениях, Мандельштам рассказывал Наде о Леониде Канегисере, своем родственнике, убийце Урицкого, и о «гекатомбе трупов», которой на его теракт ответили большевики.

 

Пробирал холод, и мандельштамовский пиджак перекочевал на Надины плечи. Но со своей задачей не справлялся и как надо не грел. Не беда: через каждые сто метров парочка останавливалась – они обнимались, целовались, перешептывались…

 

Надежда Мандельштам вспоминала об этом так: «В первый же вечер он появился в «Хламе», и мы легко и бездумно сошлись…»

 

Второго мая в греческой кофейне их «благословил» Владимир Маккавейский, ближайший Надин друг и поэт из семьи богослова: большего для освящения таинства любви между евреем, окрещенным методистом, и еврейкой, крещенной православной, явно не требовалось.

 

Сама дата 1 мая стала для Осипа и Надежды как бы сакральной и совершенно свободной от пролетарских коннотаций. Осип вспоминал о ней, например, 23 февраля 1926 года, когда писал: «Надюшок, 1 мая мы опять будем вместе в Киеве и пойдем на ту днепровскую гору тогдашнюю…».

 

Жена гениального поэта

Вспоминали ее и в 38-м, в снежной западне в Саматихе, когда под самое утро 2 мая, ровно в 19-ю годовщину киевской «помолвки», их разбудили энкавэдэшники и разлучили уже навсегда. «Ночью в часы любви я ловила себя на мысли, а вдруг сейчас войдут и прервут? Так и случилось первого мая 1938 года, оставив после себя своеобразный след – смесь двух воспоминаний». Мандельштама, подталкивая в спину, увели, а все его бумаги покидали в мешок: «Мы не успели ничего сказать друг другу – нас оборвали на полуслове и нам не дали проститься».

…Тогда, в Киеве Мандельштам провел еще три с лишним недели. Вечером 10 мая – еще один подарок искусства революции: премьера спектакля по пьесе Лопе де Вега «Фуэнте Овехуна» («Овечий источник»), поставленного в Соловцовском театре Константином Марджановым. Исаак Рабинович, один из лучших учеников Экстер, был сценографом спектакля, а Надя Хазина одной из двух его ассистенток. После представления на поклоны выходили и они, вкушая свою толику успеха – оглушительные аплодисменты и вороха дешевых киевских роз.

 

Тогда же, 10 мая, была завершена «Черепаха» – стихи ничем еще не потревоженного счастья, где «холодком повеяло высоким от выпукло-девического лба» и где только «мед, вино и молоко».

 

Но «Н.Х.», то есть Наде Хазиной, посвящена не только «Черепаха», а и вся «Вторая книга» (1923), а также несколько более поздних стихотворений Мандельштама.

 

С самого начала Надежда Яковлевна стала как бы живым продолжением пера или голоса своего мужа: записывала под его диктовку и стихи, и прозу или же переписывала их набело. В результате немалая часть сохранившегося рукописного наследия Мандельштама дошла до нас в ее списках, как авторизованных, так и неавторизованных. Помогала она мужу и в переводной работе (особенно при переводах с английского), нередко переводила и сама.

 

Мемуары

Мемуарные книги Надежды Мандельштам относятся к числу самых известных и значительных русских мемуаров столетия: «Воспоминания», «Вторая книга» и всплывшая уже после ее смерти книга «Об Ахматовой».

 

Английское издание «Воспоминаний» вышло под рыночным названием, обыгрывавшим то состояние, в котором Н.М. тогда пребывала: «Hope against hope», или что-то вроде «Надежде вопреки». Переводчиком выступил Макс Хэйворд, до этого завоевавший себе имя переводами романов Пастернака и Солженицына.

 

Затем – целый вал переводов едва ли не на все европейские языки. Образовалась неожиданная инверсия: известность и слава мемуаров Н.Мандельштам быстро превзошла известность стихов Осипа Мандельштама, переводившихся во второй половине 1960-х годов (благодаря успеху его американского издания по-русски), но не столь интенсивно, как книга Н.Мандельштам.

 

Впрочем, и русский оригинал «Воспоминаний» выдержал впоследствии еще три зарубежных переиздания.

Мемуары Н.Мандельштам прочла вся Америка, узнал весь мир. Несмотря на свою исключительную дискурсивность и полемичность (последнее качество на Западе, кажется, недопонималось), они поразили читателей своей жесткой и нелицеприятной правдой и надолго стали основным источником для исследователей творчества Осипа Мандельштама – от биографов до текстологов.

 

Если в центре «Воспоминаний» стоял гениальный поэт на фоне страшной эпохи, то содержанием «Второй книги» стала сама эта эпоха на фоне своих современников. Этот портрет эпохи, составленный из сотен мазков и ликов, – убийственен и для советской действительности и системы в целом, и для каждого его элемента.

 

Насколько глубокой и острой была эта книга, можно судить и по той серии протестов, заступничеств, оправданий и отповедей , которые она вызвала. Особенно выделяются голоса Э.Г. Герштейн, В.А. Каверина и Л.К. Чуковской, написавшей уже в 1973 году целую книгу-отповедь: «Дом поэта». Она называет Надежду Мандельштам «мастерицей всевозможных сплетен» и решительно отказывает ей в претензии на тройственное и совместное с О.М. и Ахматовой «мы». Быть может, четче и жестче других настроения всех задетых и возмущенных «Второй книгой» просуммировал и выразил В.А. Каверин, написавший Н.Мандельштам в том же 1973 году резкое и фактически открытое письмо: «Вы не вдова, Вы – тень Мандельштама. В знаменитой пьесе Шварца тень пытается заменить своего обладателя – искреннего, доброго, великодушного человека. Но находятся слова, против которых она бессильна. Вот они: Тень, знай свое место».

 

В то же время большинство читателей были свободны от груза личных обид и восприняли «Вторую книгу» как органическое продолжение «Воспоминаний». Их позицию подытожил И.А. Бродский в некрологе Н.Мандельштам: «Эти два тома Н.Я. Мандельштам, действительно, могут быть приравнены к Судному дню на земле для ее века и для литературы ее века, тем более ухабном, что именно этот век провозгласил строительство на земле рая. Еще менее удивительно, что эти воспоминания, особенно второй том, вызвали негодование по обе стороны кремлевской стены. Должен сказать, что реакция властей была честнее, чем реакция интеллигенции: власти просто объявили хранение этих книг преступлением против закона. В интеллигентских же кругах, особенно в Москве, поднялся страшный шум по поводу выдвинутых Надеждой Яковлевной обвинений против выдающихся и не столь выдающихся представителей этих кругов в фактическом пособничестве режиму…»

 

Предназначением всей своей остававшейся после смерти Осипа жизни Надежда Яковлевна считала сохранение его поэзии и его архива. В 1973 году усилиями C.Н. Татищева, в то время атташе по культуре посольства Франции в Москве, архив был переправлен в Париж (непосредственным исполнителем явилась его жена Анн Татищев), где находился у Н.А. Струве, причем по материалам архива О.М. был подготовлен 4-й «дополнительный» том Собрания сочинений Мандельштама (вышел в 1981 году). В 1976 году, согласно юридически оформленной воле Н.Мандельштам, архив поступил в качестве дара в Отдел рукописей и редких книг Файерстоунской библиотеки Принстонского университета, где и хранится в настоящее время. Его первым куратором был К.Браун.

 

Итак, она сберегла или собрала ненапечатанные стихи и прозу, и эти стихи и проза увидели свет! Она собрала или сберегла остатки архива, и архив этот благополучно покинул страну, в которой, будь страна другой, и ему было бы самое место! Она собрала свои собственные горестные заметы, и ее воспоминания – обе книги, одна за другой, уже увидели свет! Ее свидетельства о времени и месте, где творил и погиб Мандельштам, ее суждения о судьбе и мутациях литературы в условиях несвободы и ее оценки современников поэта по-настоящему поразили читателя.

 

Но за всем этим несколько затерялась еще одна, ничуть не менее потрясающая миссия Надежды Мандельштам – миссия свидетельницы поэзии. Жена гениального поэта, делившая с ним стол и ложе, она постоянно сталкивалась с самыми непосредственными проявлениями творческого процесса – с чудом зарождения и рождения стихов. По своей интимности тема эта куда более трепетная, нежели любые влюбленности и измены. Никакой Гёте никаким Эккерманам об этом ничего не рассказывал!

 

Влюбленностям и изменам она, разумеется, тоже отдала свою дань, – это общее и неизбежное место. А вот в постановке темы физиологии поэзии она, кажется, была одной из первых и лучших. Попробовав об этом написать, Н.Мандельштам сделала это так тонко и глубоко, как, кажется, никто из побывавших в сходной биографической ситуации.

 

Оставшиеся годы Надежда Мандельштам провела с ощущением исполненной миссии: бессильной уберечь самого Мандельштама от избранной им самим судьбы, ей достало воли и сил, для того чтобы сохранить его стихи и рукописи и оставить важнейшие из свидетельств о его жизни и поэзии.

 

Вместе с тем ее книгам сразу же стали тесны рамки материалов к чьей бы то ни было биографии. Два тома воспоминаний – это мозаично-эпический рассказ о страшном времени, выпавшем ей и Осипу Мандельштаму на жизнь и на смерть.

А еще это превосходная русская проза!

 

…Надежда Яковлевна Мандельштам умерла 29 декабря 1980 года, а 30 декабря ее тело было насильственно вывезено из квартиры, где собрались друзья почтить ее память, и под милицейским конвоем отправлено в морг. Похороны Н.Мандельштам 2 января 1981 года вылились в демонстрацию оппозиционной интеллигенции.


<< Назад | №12 (207) 2014г. | Прочтено: 560 | Автор: Нерлер П. |

Поделиться:




Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Топ 20

Лекарство от депрессии

Прочтено: 30032
Автор: Бронштейн И.

ЛЕГЕНДА О ДОКТОРЕ ФАУСТЕ

Прочтено: 20723
Автор: Нюренберг О.

Poetry slam. Молодые русские поэты в Дюссельдорфе

Прочтено: 3703
Автор: Кротов Ю.

Смерть поэта Мандельштама

Прочтено: 3641
Автор: Бляхман А.

Русские писатели в Берлине

Прочтено: 3017
Автор: Борисович Р.

Сервантес и «Дон-Кихот»

Прочтено: 2887
Автор: Жердиновская М.

ЛЕГЕНДЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЫ. ТАНГЕЙЗЕР

Прочтено: 2591
Автор: Нюренберг О.

Русский мир Лейпцига

Прочтено: 2264
Автор: Ионкис Г.

Стефан Цвейг и трагедия Европы

Прочтено: 2179
Автор: Калихман Г.

«Жди меня». Стихотворение, песня, гимн…

Прочтено: 1990
Автор: Нахт О.

Литературный Рейн. Вадим Левин

Прочтено: 1971
Автор: Левин В.

Литературный Рейн. Генрих Шмеркин

Прочтено: 1946
Автор: Шмеркин Г.

Мандельштам в Гейдельберге

Прочтено: 1868
Автор: Нерлер П.

«Колыбель моей души»

Прочтено: 1807
Автор: Аграновская М.

Ги де Мопассан. Забвению не подлежит

Прочтено: 1789
Автор: Ионкис Г.

Великие мифы испанской любви

Прочтено: 1736
Автор: Сигалов А.