Юрий Любимов: Если что-то болит, я себя превозмогаю и иду, потому что так воспитан. Сдаюсь на милость врачей, только когда уложат сурово, да с приговором: дескать, иначе лечить не будем
Фото: Александр Лазаренко / Gordonua.com

Дмитрий ГОРДОН
Руководитель проекта

Даже обладая богатой фантазией, сегодня трудно представить, чем был Театр на Таганке для всех читающих и думающих людей в СССР: символом эпохи, театральной Меккой, эстетским вызовом системе, хулиганской фигой в кармане... Не зря же продвинутые граждане мечтали в него попасть и очередь в театральную кассу занимали с вечера, прихватив раскладушки и термосы. Физически развитые студенты проникали внутрь через крышу: оставив одежду на колосниках, просачивались в зрительный зал (иногда их примеру следовали маститые критики, теряя в чердачном окне очки и ортопедические ботинки), счастливчикам удавалось устроиться в театр пожарниками или напроситься туда в дружинники... Это о том времени Леонид Филатов писал:

Таганка, девочка, пижонка, дрянь!..
Что ты наделала, ты только глянь!
О, Апокалипсис всея Москвы...
Толпа, оскалившись, крушит замки!
Даешь билетики!.. А им в ответ:
Билетов нетути! Физкультпривет!..

Создатель культового театра Юрий Петрович Любимов заточил себя в рамках таганского красного квадрата, как схимник в келье, и сутками напролет репетировал. Позднее он признавался, что 15 лет не видел неба, и казалось, режиссер чуть ли не намертво врос в свое привычное место – 13-е в девятом ряду. Фонарик в его руках – сначала фронтовой, потом трехцветный военный и, наконец, мощный, для подводной охоты – дирижировал действом: этот юркий лучик подхлестывал, заставлял стряхнуть оцепенение, звал за собой, освещал путь...

Ах, как пугало это партноменклатуру, уверявшую, что единственно верное направление нам указывает протянутая рука бронзового вождя! Каждый спектакль Любимову приходилось сдавать по шесть-семь раз, многие его детища погибали, а иные на бюрократическом минном поле становились калеками. Чиновники умудрялись выявить антисоветчину даже в пьесах Шекспира и Пушкина, написанных задолго до сочинений классиков марксизма-ленинизма, а как чесались у них руки! Театр пытались задавить, разрушить, даже присылали машину со специальным шаром, чтобы разнести Таганку в щебень. Артисты не покидали зал: "Ломайте вместе с нами!". Спасла их от неминуемого сноса лишь мемориальная доска – когда-то в этом здании выступал Ленин.

Флер полузапретности щекотал нервы публики, и Юрий Петрович, который никогда кротким нравом не отличался, весьма этому способствовал. Говорят, когда утомленный многочасовой проработкой вызвавший его на ковер министр культуры СССР Демичев начал вкушать клубнику, Любимов спокойно достал из сумки бутерброд – ну какая власть это потерпит? 11 июля 1984 года режиссера лишили советского гражданства, его квартиру национализировали, а имя вычеркнули из афиши, программок – любое упоминание о нем было запрещено. Западная пресса тогда писала: "Мир облагодетельствован его изгнанием".

...Врагам убить Таганку не удалось, но в 92-м чудовищный удар под дых ей нанесли "друзья". Самое обидное, что бунт, стремительный и беспощадный, подняли ученики, чьи имена Любимов зажег на театральном небосклоне, с кем нянчился, за кого грудью вставал... Когда главрежа отчитывали за чрезмерное пристрастие его актеров к алкоголю, он напускал на себя вид закоренелого бюрократа: "Что вы, у нас все в порядке – они давно лечатся!". Более того, в свой отпуск Юрий Петрович ездил за границу ставить спектакли, а из заработанного артистам доплачивал...

Молодого провинциала Николая Губенко он не только взял в театр, но и приблизил – будущий министр культуры разваливающегося Союза немало времени провел в доме мамы Юрия Петровича на Фрунзенской набережной. Это уже потом Губенко оперился, приобрел чиновничью мертвую хватку и однажды, ухмыляясь, заявил со сцены 75-летнему мэтру: "Мы вас очень любили... раньше, а теперь, извините, ненавидим!". За этим последовал раздел недвижимости, уход части труппы...

Любимов все пережил и свое детище возродил. Набрал новых учеников, репетировал с ними по 10 часов кряду и выдавал по две-три премьеры в сезон. Что им движет? Отнюдь не желание что-то кому-нибудь доказать. Мир давно признал в нем великого реформатора, хотя сам Юрий Петрович иронично называет себя диктатором, оперуполномоченным (поскольку поставил три десятка опер) и просто пещерным человеком. Он осыпан самыми престижными наградами и по горло сыт лицемерными комплиментами: не случайно же, когда в прошлом году его спектакль "Антигона" – впервые за 13 лет существования российской театральной премии "Золотая маска"! – попытались на нее номинировать, мэтр прислал в оргкомитет убийственно вежливый самоотвод: мол, поздно мне с кем-то соревноваться...

В 90 лет у него остался лишь один равный по силам соперник – время.

– Ну, Юрий Петрович, я вам завидую: 93-й пошел год, а глаза совершенно молодые, задорные. Как это вам удается – тут по улицам с тухлым взглядом 30-40-летние ходят...

– Даже моложе (смеется), но это уже вопрос не ко мне – с ним надо туда (показывает пальцем вверх) обращаться и к предкам. 

– Это правда, что ваша мама – цыганка?

– Наполовину: родилась в семье русской учительницы и цыгана, но не кочевого – оседлого. Дед мой не очень богат был, но выезд лошадей имел – а как же иначе, какой ром без лошадей? Дед по отцовской линии был крепостным мужиком из-под Ярославля, на своем горбу хорошее хозяйство поднял, все у него было, но в 86 лет его раскулачили. Когда пришли комбедовцы, он счел их – и, в общем-то, справедливо! – бандитами: схватил коромысло и давай с ними драться, только с такими бугаями в его возрасте разве справишься? Выкинули из дома на снег без зазрения совести – спасибо, соседи на дорогу до Москвы сбросились.

Я мальчишкой совсем – в разгар коллективизации мне было лет 10-11 – на вокзале его встречал (при нем были мешочки какие-то – все, что удалось наскрести). Мы с бабкой – малый и старая – его привезли, потому что все взрослые в семье сидели: отец, мама, тетя... Упекли их не по политической статье – деньги, так сказать, выбивали, но отец не поддавался: видно, характером в деда пошел. Тот был старовер, мужик-кремень – может, оттуда мне гены крепкие и достались.

– Вы о коллективизации заговорили, а ведь сейчас растет поколение, которое ни Ленина уже не знает, ни Сталина...

– И слава Богу, а вот мне, как я с улыбкой всегда говорю, Ленина довелось хоронить.

– Творчеством?

– Нет, Дмитрий, лично: я был на Красной площади в январе 1924 года – в день его похорон. Меня туда приволок старший брат, который давно уже на том свете. Милейшим он был человеком и очень добрым: в войну собирал детей, чтобы как-то их прокормить, не убежал, когда немцы вплотную к Москве приблизились. Потом его даже судить собирались за то, что хотел якобы с врагами остаться.

Брат придерживался передовых убеждений, поэтому папе иногда говорил: "Правильно вас сажают, отсталый вы тип", за что получал крепкую оплеуху и летел под письменный стол. После чего поднимался и гордо уходил, а я за ним. Папа – а он был очень властным – выносил вдогонку вердикт: "Младшего простить, а старший, пока не принесет извинения, чтобы порога не переступил".

– Юрий Петрович, а со Сталиным вы встречались?

– Видел его в 41-м на станции метро "Маяковская", где проходило торжественное собрание по случаю ноябрьского праздника. Присутствовал там в качестве солиста Ансамбля песни и пляски НКВД, и гляньте: вот тут, на стене моего кабинета, кинорежиссер Сергей Юткевич написал: "Не зря мы плясали с тобой восемь лет в органах".

– Потрясающе!

– Эту надпись и президент Путин отметил, когда нанес мне визит.

– Я вижу, он тоже оставил след... "Ни времени, ни пространства, один восторг – это Таганка! В. Путин"...

– Сперва он покосился на автограф Березовского (Борис Абрамович его очень высоко оставил). Путин спросил: "Как же он туда залез?". – "Да вот, – отвечаю, – на спинку скамьи встал". Владимир Владимирович засмеялся: "Ну что тут сказать? Характер такой у человека".

...Год назад я был приглашен Путиным в Грановитую палату.

– На прием?

– На обед в честь моей хорошей знакомой – действующего финского президента, и там прослойка была такая: служивых в штатском. Чувствую: справа, слева посматривают, чтобы все было тихо, спокойно. Посмотрел я на этих ребят и "раскололся": "А знаете, я ведь уже тут обедал – то есть был сюда приглашен...".

– Как артист ансамбля НКВД?

– Да, "...товарищ Сталин вон там сидел", – и показал где. Они сразу прониклись таким уважением...

– К вождю или к вам?

– Ко мне – за одну жизнь умудрился дважды войти в одну реку: и тогда посидеть на обеде а Кремле, и сейчас...

– Кстати, а почему в спектакле по Солженицыну "Шарашка" Сталина вы играете без грима?

– Я сознательно на это пошел, поскольку выхожу на сцену и как Сталин, и как Солженицын – так спектакль задуман.

– Что вообще вы о Сталине думаете?

– Примерно то же, что и Александр Исаевич, даже еще хуже.

– Злым он был человеком?

– Закомплексованным, поэтому невропатолог Бехтерев, который поставил ему диагноз, поплатился за это жизнью. Сталинские прихвостни в порыве страстной любви к Кобе хотели, чтобы его освидетельствовали и подтвердили: вождь абсолютно здоров, а доктор сказал: "Развивается паранойя" – и вечером умер в ложе Большого театра. Ему принесли кофе и сладкое, которые он очень любил, – смерть была сладкой и быстрой.

– Хорошо хоть без пыток...

– Да (соглашается), повезло...

Полный текст

https://gordonua.com/publications/YUriy-Lyubimov-YA-dumayu-o-smerti-Kak-Eto-sekret-Takie-veshchi-nelzya-rasskazyvat-o-nih-kazhdyy-po-svoemu-dumaet-44634.html

dlt_comment?

dlt_comment_hinweis