Темы
Анна Шаф
ЕСЛИ ОГЛЯНУСЬ
(моя биография)
Я родилась в начале пятидесятых годов вторым ребенком в крепкой немецкой семье на Урале. 
В связи с незабытыми страхами, и поскольку мама говорила «фенштер» вместо «фенстер» на потеху всей многочисленной папиной родне, мои родители обходились русским. Отец построил землянку, засыпной маленький домик, где и прошло мое раннее детство. От этих дошкольных лет у меня остались самые отрадные воспоминания, у мамы же – связанные с трудармией и со всем, что стоит за этим словом. Место моего рождения замечательно во многих отношениях.
Челябинский металлургический завод, – один из крупнейших промышленных гигантов в мире, – насчитывал в то время немного более шестидесяти тысяч рабочих мест. Ритм жизни в районе ЧМЗ зависел от работы этого завода. В районе было еще несколько небольших предприятий – тысяч по пять-десять. Жителями района были в основном пролетарии и техническая интеллигенция в первом поколении. В нескольких киломерах от нас располагался всем известный в городе (и не только в городе) секретный центр под кодовым названием «Челябинск - 65» или «Снежинск» по разработке, развитию и выпуску атомного оружия. В 1957 году там произошла авария, по мощности в четыре раза превышающая Чернобыльскую катастрофу, а значит, и ее последствия. Но эту подробность можно опустить, так как в те далекие времена о гласности и не слыхали, да и сейчас далеко не все представляют глобальность Челябинской катастрофы.
Итак, обо мне. С детства я любила природу. За забором завода, где выпускался чугун и металл различных плавок, освободившиеся от трудармии под надзор русские немцы заложили сады. На нашем участке в четыре сотки, добираться к которому приходилось больше часа, копая и поливая, мы с сестренками проводили свое счастливое детство. Успешно работая, я заодно развивала в себе чувство прекрасного. Например, любовалась металлическими блестками на земле, на листьях, на яблоках и помидорах уральских сортов. Особенно красивыми в блестящих крапинках были ягоды виктории сорта «Победа». О пользе их для здоровья и речи не было, считалось нормальным употреблять их в пищу.
Я люблю свой город, в котором родилась и выросла, горжусь его индустриальной мощью. Меня всё с ним кровно связывает. Например, поля, что вокруг нашего завода. Раньше на этом месте стояли бараки трудамейцев, а теперь за гористыми просторными шлакотвалами – поля, поля... Поля засажены картошкой и капустой, а под ними – траншеи. В этих траншеях вповалку лежат убитые, замученные, погибшие от холода и голода трудармейцы. Теперь мы знаем, что, по статистике, в годы сталинских репрессий был уничтожен каждый второй русский немец. Во время перестройки русско-немецкое общество «Возрождение» установило там в виде памятника большой валун с надписью и крестом... Зарастает сейчас тропинка к нему…
Но, дорогой читатель, мы еще в самом начале.
Мне исполнилось девять лет. Мой отец, умелец на все руки, добрейшая душа, трагически погиб. У мамы нас осталось трое сопливых девчонок. В городском многодетном дворе у нас было всё общее, жизнь была открытой. Пионеры объединялись в тимуровские команды, помогали больным и старым людям. Общественная жизнь кипела, у нас был даже свой дворовый драматический театр. За мной на многие годы закрепилось прозвище «Тимуровка». Я с энузиазмом участвовала во всех массовых и не массовых мероприятиях и мечтала стать учительницей, как моя бабушка. В это время я узнала и полюбила музыку и русскую народную песню с ее открытостью, сердечностью и широтой. Хорошо помню, как стояла в хрущевских очередях за хлебом, как голодно было всем нам. Еще помню радость и гордость людей за первый космический полет спутника на борту с милым и мужественным парнем Юрием Гагариным. Помню еще не формальную обязаловку, а искреннюю радость простого народа во время первомайских и окябрьских демонстраций. Со временем всё это видоизменилось, так как суть жизни стала иной.
В семнадцать прекрасных лет я заболела туберкулезом по вине участкового врача-терапевта: толстой бестолковой тетки Шашковой, которая наделала много разных бед в нашем дворе. Полтора года пролежала я в больнице и только после операции на легкое выздоровела. Практически самостоятельно освоив программу десятого класса, я поступила в Челябинский педагогический институт на филологический факультет. К этому времени у меня уже был опыт начинающего поэта. Я носила свою тетрадку стихов в районное заводское литературное объединение. Уж эти мне измочаленные талмуды начинающих поэтов! Экспансивные графоманы носятся с ними, как с писаной торбой! Вот и я впервые, замирая, читала свои стихи перед маститыми поэтами рабочего класса. Какие умные глаза у тогдашнего председателя литобщества Вячелава Богданова! Пухом ему земля... Приняли меня хорошо, стихи похвалили. А вот поэзия металлургов, с ее флаговостью и относительной простотой, не пришлась мне по душе. Походила я туда, послушала... Да и бросила писать. Правда, иногда что-то печаталось, кое-что кропала... Но мечта, без которой нет поэта, мечта о своей собственной, своей выстраданной дорогой милой книжке, мечта эта пропала.
Я закончила институт, пошла работать. Общение с детьми приносило много радости и переживаний. Ставя двойку в журнал здоровому остолопу, я страдала: «Не научила!» Во мне всегда присутствовало чувство вины перед людьми и жизнью. Видимо, поэтому я, словно магнит, притягивала к себе всякого рода прохвостов. В жизни меня очень много обманывали, у меня воровали, мною пользовались, меня не ценили, и даже порядочные люди со мною вдруг могли проявить такие качества, которые они и сами в себе не подозревали. Наверное, подсознательное оправдывание мною любого человеческого проступка, понимание его как естесственного явления толкало людей на это. Не стану углубляться, всё это и печально и страшно, просто приведу самый невинный пример. Одна интеллигентная и «во всех отношениях приятная дама» была как-то у меня в гостях со своим мужем-профессором экономических наук. В то застойное время при закрытых границах он почти не бывал в Союзе, читая лекции в дальних университетах. Когда ученая пара отбыла, я обнаружила отсутствие первого тома Шукшина. Впрочем, пример, кажется, вовсе не убедительный: ведь тащить книги из личных и публичных библиотек – просто как бы традиция некоторой части нашей любознательной, но нищей интеллигенции.
* * *
Бодрая юность ходила в походы. В семидесятых годах очень популярны были туристические тусовки, говоря сегодняшним языком. Невыразимо прекрасная уральская природа открывала мне свои тайны. С друзьями и старшеклассниками я оглядывала просторы с вершин уральских гор, вдыхала густые запахи лесов, лазила по скалам, надрывалась под рюкзаком, спала в палатках, слушала бардовские песни на фестивалях, купалась в чистейших озерах, любовалась белыми водяными лилиями, пела песни у костров. Природа дарила чувство новизны и свежести жизни, ее романтику и поэтичность.
Я ждала любви, а пока с усердием скребла и мыла, нянчилась и вовсю старалась в доме старшей сестры, где жили дружно и счастливо, домашнюю работу однако же не любили. Я находила глубокий смысл быть полезной другим, но каким-то удивительным образом не осознавала собственной важности для себя. Люди чувствовали это, особенно же – дети. Я работала учителем, воспитателем, и дома часто бывали чужие дети. У меня пропадали деньги и вещи, хотя я жила очень скромно. Все дети чувствовали себя в квартире свободно, многие были из «трудных» семей, и представляло сложность определить, кто же стащил в конкретном случае. Как-то раз я всё же поймала десятилетнего Сережу за руку. И за руку привела его к матери. Мать, не дослушав толком, в чем дело, наотмашь ударила сына по лицу. Из носа и губ брызнула алая кровь... Когда мы с ним скатывались по лестницам вниз, нам вдогонку еще долго неслись маты и угрозы заняться и разобраться, не допустить, чтоб ее честное имя... Но Сережа не перестал воровать. Мои душеспасительные беседы о нравственности не помогали. Если я не приглашала его домой, он воровал у меня на работе. Тогда я вложила в кошелек записку: «Сереженька, половину денег оставь на суп в столовой!» Обычно половина оставалась. Голодный обморок был только однажды. Сережа был добрым мальчиком, но жилось ему плохо. Он не воровал у других людей, только у меня. Воровство вошло в мою повседневную жизнь, и я принимала его, как позорную, но неотъемлемую часть жизни. «Виноват тот, у кого воруют», – верность этой поговорки я чувствовала даже кожей.
Я жалела бедных, несчастных, замученных обстоятельствами людей. Горячо верила, что в жизни всегда есть место подвигам, что подвиг милосердия – наивысший. Стремясь всеми силами показать преимущества нравственной позиции и свято веря в возможность воспитания и перевоспитания личности, я вышла замуж за вора. Поле для педагогической деятельности было обширным, что вдохновляло. К тому же, как это бывает в старинных романах и в непредсказуемых уродливых изгибах современной действительности, пришла Большая Любовь. На ее алтарь было принесено всё: здоровье, силы, годы. Перевоспитываться в замужестве пришлось самой. Муж пьянствовал, не работал, таскался и таскал из дома. Я всё понимала и прощала, как и положено исстари всякой русской бабе. Одного сыночка взяли из детского дома, где вела эстетику, одного, родненького, родила сама. И любила бы я своего пропащего мужа до сих пор, но однажды вместе с его вечной пьянкой студеным январским вечером в дом пришла беда. Не дай Бог тебе, дорогой читатель, испытать потерю своей кровиночки, своей деточки!... И тут уж мне бы не устоять, да в одночастье пришла я к Вере. Глаза мои после несчастья не открывались от слез... Много дней текли они сами, и сердца не было у меня, и не было памяти. И тогда я пришла к Богу, и он обещал мне, что родится у меня другой ребенок, и я буду счастлива с ним. Я смирилась и осталась…
* * *
Я решительно не знала, куда употребить себя. Мысль о новом замужестве была мне нестеприма. Пока мои ровесницы наслаждались льготами профсоюзных комитетов под солнышком болгарских пляжей, я мотала сопли. Когда же я очнулась от того кашмара, что зовется браком по любви, в стране гремели другие песни – разворачивалась перестройка. Она требовала энергичных, напористых, деловых людей. Я по гороскопу – рыба, а рыбам рекомендуют, в основном, мечтать в закрытом помещении, слушать камерную музыку и ни в коем случае не заниматься практической деятельностью. Но я решила заняться именно этим. Я решила разбогатеть! Мое полунищее существование должно было прекратиться. Хватит выкручиватся, шить, вязать, чтобы выглядеть на работе не хуже других! С нуля я начинала свои миллионы. Тут главное – найти свою золотую жилу!.. Кажется, здесь я ухватила птицу за хвост! Успех, неудачи, риск, труд без выходных в любую погоду, редкое, но отчаянное веселье! В жизнь вошли преуспевающие дельцы и веселые торговки. Мои милые, скромные учительницы-подруги остались за бортом. Я копила и приумножала капитал, отказывая себе во всём. Приемный сынок подрос, он превратиля в симпатичного и смышленого подростка. Пахать ему приходилось вовсю. Российские торговые миллионы вертелись в руках, в наличности, в товаре – банкам никто не доверял. И я уже хотела порадоваться и загордиться, но тут случилось то, что непременно должно было со мной случиться, и чего я так боялась. Ну да, правильная догадка: квартиру «почистили».
Общение с милицией по поводу кражи напоминало об экстравагантном поступке унтер-офицерской вдовы. К тому же приходилось править ошибки в отчетах районных следователей, ибо в словесности у них были только определенные навыки. Тому, кто хоть раз коснулся деятельности правоохранительных органов, знакома эта волокита. Впрочем, после того, что я уже перенесла, я не очень сокрушалась: значит, не судьба! Теперь я не хочу быть богатой.
Замуж не хочу, денег не хочу, а жизнь всё продолжается. Что делать? Обычные впросы на Руси: кто виноват и что делать? Стихи приходили и, невостребованные, сворачивались, как желтые листья у ног. Бездомные кошки и собаки любили меня по-прежнему, они всё также находили у меня пристанище и еду. Дворовые ребятишки считали своей.
Однады в трамвае, когда я отрешенно смотрела в окно на раскисшие от дождей, грязные челябинские улицы, кто-то тронул меня за плечо. Передо мной стоял приятель институтских времен. Не здороваясь, он удивленно вскинул брови: «Ты что такая страшная стала? Ты ж была на курсе самая красивая девчонка. И самая смешливая. У тебя случилось что-нибудь?» И забылись медленные струйки дождя на трамвайном стекле. «Послушай, - обрадовалась я, - сегодня седьмое ноября. Всё же мы всю сознательную жизнь праздновали в этот день. Не почтить ли нам сейчас великую революцию?»
... Он оказался прекрасным отцом нашей славной дочурки. Старательно кипятил воду и шоркал пеленки, поскольку горячую воду отключали весной и летом. Союз Советских Социалистических республик окончательно распался, в ходу были демократические лозунги. Впереди давно уже не маячил флюоресцирующий призрак коммунизма, а для меня совершенно определенно обрисовывались контуры сытой Германии. Папашкин отец, ветеран войны и коммунист, слег в больницу, узнав, что я по национальности немка. Волна эмиграции на Урале вздымалась всё выше, и мне пришлось постоять у могил, чьи родственники, бросая вещи, квартиры и родных людей, заспешили «за бугор». Значит, еду одна?
Под мышкой – словарь, на руках – двухгодовалая дочка, в кулаке зажат лекарственный цветочек «от всего» – так я переступила трап самолета в аэропорту Челябинска. Самолет принадлежал частной фирме, которые расплодились, как грибы под теплым дождем. Итак, в Германию!
* * *
В Дюссельдорфе, в великолепном допожарном аэропорту, меня встречали родные и знакомые, они обнимали меня, целовали дочку.
Уже стоя в лагере для переселенцев в различных очередях с бумажками в руках, я уяснила, что наряду с обязанностями Германия предоставляет много прав, которые нужно брать самому, никто в рот кашу не положит! Так и в России никто не догонял, чтобы это сделать! Напротив, еще смотреть приходилось, чтобы и ложку-то не отняли!
В общежитии для «русаков» всё было как у русских: вставали поздно, потягивались, переругивались. Соседи пили, иногда дрались, дети плакали. Мне советовали жаловаться на соседей в социаламт, но не хотелось с этого начинать новую жизнь, да и не ясно было, как объяснить немецкому чиновнику крепкий русский мат. Самой же приходилось ходить по всяким амтам, невнятно бормотать и, помогая себе мимикой и жестами, доказывать им свою родственность. Вот бумажки, в них указано, что до десятого колена я – чистых кровей немка, а вот мои глаза и я сама – и не похоже. Правда. Правда, немка…Да только эту правду докажут мои внуки. Может быть.
В разгар благодарности за бесплатную пищу и за то, что никто ничего у меня не ворует, а, к неописуемому удивлению, все что-то дают, опрятный и приветливый врач спокойно сказал: «Ну, что ж, милая, у вас, похоже, крэпс...» И здесь, мой друг читатель, зависла глубокая пауза. Лишь надоедливо вертелась в мозгу послевоенная тоскливая песня: «Каким ты был, таким ты и остался...»
Опухоль разрасталась, я худела, чернела, уже не могла поворачивать голову. Больная, в грязном общежитии, без знания языка, практически одна (моя мама ухаживала за умирающим от рака печени мужем – хорошим, но чужим для меня человеком), с двухлетним ребенком на руках – таким было начало моей германской жизни. Зато вокруг встали братья и сестры христиане. И наши, и местные. Они помогли и поддержали меня, давали силы жить и надеяться. После операции я стала поправляться. Опасения, что опухоль была смертоносной, не подвердились, зато еще раз подвердилась вера в Божие провидение.
Наконец, пришло время спокойному досугу и уютному дому. Застоявшаяся поэзия охватила душу. Как будто последняя улыбка хмурого лета, заторопилась жизнь дать мне счастье позднего материнства, тепло новых друзей и подруг, понимание и любовь своей матери, духовную близость христиан. Остатки прежних стихотворений и недавно найденные строчки оформились в тоненькую книжку. В журналах и газетах стало встречаться мое новое имя – литературный псевдоним – Анна Шаф. Русский композитор Николай Мюллер написал музыку на мои стихи, и она зазвучала по всей Германии. Хозяйка дюссельдорфского объединения «Радуга», артистка Нелли Кунина, придумала нежные мелодии. Меня приглашают на литературные встречи и вечера.
Мой дорогой читатель, не будем гадать, что впереди. Не знаю, во что тебе обходится радость, а мне уж очень накладно. Давай же не спугнем ее...
ОДИНОЧЕСТВО ИНТЕГРИРОВАННОЙ ЖЕНЩИНЫ
Hat mir gefallen?
Bewertet: 0)Kommentare (0)
dlt_comment?
dlt_comment_hinweis
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>