Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Анатолий Марголиус

 

Мои воспоминания 

(продолжение)

 

Научная  работа. Диссертация. Академик Кикоин.   

 

Моя работа в ПКТИ, описанная в предыдущем разделе, была по сути первым этапом научно-технических разработок. Меня привлекали не только измерение параметров различных агрегатов, но и теоретические исследования, позволяющие разработать новые процессы и принципы действия технических устройств. Кроме того, научные работники получали зарплату большую, чем рядовые инженеры. В ПКТИ я зарабатывал мало. Я знал, что пробиться в науку будет трудно, на этом пути у меня будет препятствие.  Однажды в 1965 году я встретил школьного соученика Юру Брудного. Он к тому времени уже был кандидатом математических наук. Юра убедил меня, что нравы уже стали более демократичными и можно  попытаться поступить в аспирантуру. Эта беседа как бы сняла  у меня в голове некий запрет. К этому времени мне стало известно, что есть возможность поступить в аспирантуру  на кафедру обработки металлов давлением  Тульского политехнического института. Я поехал в Тулу и обратился к заведующему этой кафедрой  Игорю Пантелеймоновичу  Ренне. (Мне рассказали, что Ренне француз, его предок участвовал в походе Наполеона на Россию и после поражения Наполеона остался в России). Ренне не возражал принять меня в аспирантуру, но до этого предлагал мне поработать 2 -3 года лаборантом с мизерной зарплатой. Это меня не устраивало, и я подумал о возможности попытаться  поступить в аспирантуру научно-исследовательского трубного института (ВНИТИ). Будучи сотрудником УКРГИПРОМЕЗА, я однажды был во ВНИТИ и беседовал по какому-то вопросу с его директором Яковом Ефимовичем Осадой, который был известен всем металлургам. Он произвёл на меня очень хорошее впечатление. В 1967 году Яков Ефимович уже работал в Москве, а директором ВНИТИ был  О.А.Семёнов. По существующему положению до защиты диссертации соискатель должен был сдать кандидатский минимум: экзамены по специальности и по иностранному языку. А для поступления в аспирантуру нужно было сдать вступительные экзамены, почти те же, но несколько облегчённые. Я решил сразу сдать экзамены кандидатского минимума. Мой родной ДметИ имеет право принимать кандидатские экзамены по техническим дисциплинам. Я подал заявление учёному секретарю Металлургического института и через некоторое время мне сообщили примерные даты экзаменов и состав  экзаменационной комиссии. Председатель комиссии – доктор наук, два члена комиссии – доктора или кандидаты наук. Предварительно сданные  кандидатские экзамены обычно  засчитывали  как вступительные экзамены в аспирантуру. Я успешно сдал экзамены по английскому языку,  по теории пластичности и по прокатному производству. Когда я писал эти строки,  мне вспомнились все многочисленные экзамены, которые мне пришлось сдавать во время учёбы. В школе я сдал 54 экзамена, в двух институтах – 55, кандидатские экзамены – 3. Всего получается 112 экзаменов. К этому нужно ещё прибавить экзамены на курсах повышения квалификации, экзамены на водительские права, на курсах киномехаников, на курсах по подводному спорту. Хочу отметить, что в аттестате зрелости и в приложениях к двум моим институтским дипломам имееется всего одна оценка «хорошо». Все остальные – «отлично».

В 1967 году  ВНИТИ  объявил о наборе в аспирантуру  по специальности «Трубопрокатное производство». Научным руководителем был назначен кандидат технических наук  Виталий Сергеевич Рудой. Впоследствии добавился ещё один руководитель -  доктор технических наук  Шевченко. Я подал заявление учёному секретарю ВНИТИ  и оказался единственным претендентом на это место. Мне сообщили, что  ранее сданные кандидатские экзамены засчитывают, но нужно сдать ещё экзамен по трубопрокатному производству в соответствии со специализацией института. Этот экзамен принимало 5 человек, в том числе будущий научный руководитель. Беседовали со мной около часа. Один из экзаменаторов, как я впоследствии узнал – Павел Иванович Орро, к.т.н., зав. отделом холодной прокатки, задал мне чисто практический вопрос, о котором ничего не сказано в учебниках. (Как вальцовщики контролируют толщину стенки горячих труб после автоматстана, не пользуясь при этом  измерительными приборами?)  Я знал на него ответ, так как сталкивался с этой проблемой во время работы  на Южнотрубном  заводе. После моего зачисления в аспирантуру Рудой мне рассказал, что именно  Орро требовал поставить мне оценку 3, а остальные оценили мои знания, как отличные. Оценка 3 закрыла  бы  мне путь в аспирантуру.

Меня зачислили аспирантом  в отдел горячей  деформации, назначили стипендию  в размере 100 рублей в месяц, и я три года мог заниматься подготовкой диссертации.

В этом же 1967 году  нашу семью постигло горе – скоропостижно скончалась мама Бэлы  Елизавета Борисовна . Она рано потеряла мужа, который погиб во время войны и всю жизнь посвятила Бэле и внукам. Бэла  тяжело перенесла смерть матери.

Как я в дальнейшем выяснил, мой  научный руководитель Виталий Сергеевич Рудой  был нашим очень дальним родственником. Он рано остался сиротой и его воспитывали 2 тёти, которые были также двоюродными сёстрами моей бабушки. Виталий Сергеевич об нашем  родстве не знал, я с ним на эту тему не разговаривал.

Рудой был заведующий лабораторией №205 по производству горячекатаных труб из высоколегированных сталей и сплавов. Руководителем нашего отдела был доктор технических наук  Виктор Яковлевич Остренко. После зачисления в аспирантуру я пошёл представляться Остренко, но он не захотел со мной разговаривать, т.к. я не беседовал с ним до поступления. Однако руководителями аспирантуры были директор института  и учёный секретарь, которые подписывали мои документы, а согласования с руководителем отдела не требовалось. Вскоре отношения с Виктором Яковлевичем нормализовались. Моя аспирантская стипендия – 100 рублей – была очень небольшой для семейного человека.  Для сравнения  - зарплата квалифицированного рабочего в то время была в два раза больше. Мне удалось найти дополнительный заработок. Я работал руководителем дипломных проектов в Индустриальном техникуме: подбирал темы дипломных проектов, согласовывал их с учебной частью и на протяжении нескольких месяцев консультировал студентов, подготавливал студентов к защите проекта. Чаще всего они приходили ко мне домой в воскресные дни.

Когда я поступил в аспирантуру, в нашем отделе было два доктора наук: Остренко и Пляцковский. Оскар Александрович Пляцковский был заведующим одной из наших  лабораторий и эрудированным специалистом. При этом он не страдал излишней скромностью. Во время научных дискуссий на семинарах Оскар Александрович часто завершал своё выступление словами: «Читайте наши труды. Там всё это описано и обьяснено».

В то время  в Трубном институте  было больше 1500 сотрудников, институт также имел свой опытный завод, на котором работало около 600 человек. В нашей лаборатории было 20 человек, в том числе  5 лаборантов. У меня  установились хорошие отношения со всеми сотрудниками , но особенно близко я сотрудничал с Изей Суконником  и с Костей Тарасовым. С Изей я написал несколько совместных научных статей. После окончания научно-исследовательской работы  авторы как правило пишут и публикуют научные статьи. О чём нужно писать, всегда ясно. Но мне всегда трудно давались несколько первых фраз. Следующие  предложения писались уже легко. Сотрудничая с Изей нужно было приспособиться к его манере поведения. Так, например, когда он говорил и кто-то пытался вставить хоть одно слово, то Изя продолжал говорить, только громче, не давая перебить себя. Когда он с кем-то шёл, то всегда держался на шаг впереди. Если спутник пытался идти рядом, то Изя шёл быстрее, чтобы сохранить дистанцию. Эти два момента дают небольшое представление о его натуре. У меня с Изей были хорошие отношения, мы бывали друг у друга дома, но после его отъезда в США  связь прервалась. Но об этом я напишу ниже. Костя Тарасов имеет отчество Константинович, и всех мужчин в его роду зовут Константин Константиновичами. Хорошие отношения у меня  сложились с Игорем Чекмарёвым, сыном академика Чекмарёва, заведующего кафедрой прокатки в металлургическом институте. Любимое выражение Игоря – „тучи сгущаются“. Он так говорил в случае любых осложнений. Игоря я заочно знал раньше, так как мой брат Юра учился в металлургическом  институте вместе с ним.

Совместные командировки способствовали установлению хороших отношений и дружбы с коллегами. Я бывал в командировках вместе с заместителем директора института Геннадием Ивановичем Гуляевым,  с нашими сотрудниками Борей Мандзюком, Борисом Алексеевичем Млинаричем, Гришей Блощинским, Татьяной Владимировной Сениной, Рудиком Косульниковым, Виталиной Носко, Виталием Богомазовым, Адиком  Малкиным, с Геннадием Александровичем Легавцом, с Витей Пастушкиным, с Колей Черкасовым.

К Татьяне Сениной я отношусь с глубоким уважением как к человеку и великолепному специалисту. Нас связывает десятилетняя работа по общей тематике, совместные участия в научных конференциях. Я до сих пор переписываюсь с Татьяной Владимировной Сениной, причём мы пишем письма на украинском языке (чтоб не забывать язык!).

С Виктором Филипповичем Фроловым, лауреатом Сталинской премии, сотрудником отдела холодной прокатки труб, всегда интересно поговорить не только на технические темы. Виктор Филиппович широко эрудированый специалист.

С Григорием Павловичем Блощинским, ныне заместителем директора института, я работал более 20 лет.Я хорошо знаю всю его семью.

Мне всегда было интересно беседовать с хорошо образованным и слегка ироничным Борей Мандзюком. Мы с Бэлой с удовольствием бывали у Бори дома, где нас приветливо встречала его жена Лена, очень красивая и умная женщина.

С Адиком Малкиным нас связывают общие интересы: мы любим повозиться с техникой. Адик  теперь живёт недалеко от меня в Дюссельдорфе.

Об одном периоде из жизни Геннадия Александровича Легавца я хочу кратко рассказать. В 1937 году его отец, как миллионы других граждан СССР, был несправедливо осуждён и расстрелян. Во время войны Гена оказался на территории, оккупированной гитлеровскими   войсками. Подростков 15- 16 лет  вывозили в Германию, где они должны были, как рабы, бесплатно трудиться. Гена попал на небольшой заводик, хозяин которого относился к нему терпимо. Его обучили  электросварочным работам, и в дальнейшем Гена работал электросварщиком. Город, в котором он работал, освободили американские войска, и ему предложили выехать в США. Но Гена от этого предложения отказался, вернулся в СССР и потом очень жалел об этом.  Геннадий Александрович имеет  со мной много общего: он также любит и умеет работать руками, любит что-то мастерить.

Наш сотрудник Витя Пастушкин отличался крепким телосложением, он весил больше 100 кг, при этом у него не было ни капли жира. Как все сильные люди он был очень добрым. О его силе можно судить по такому факту: он некоторое время был рабочим в колёсопрокатном цеху и легко поднимал заготовки весом около 100 кг. Витя был толковым специалистом, собирался защитить диссертацию, но сам себе всё испортил. Он начал пить и на диссертацию  у него уже не хватило энтузиазма. Витя никогда ничем не болел. Однажды Витя нас  удивил : он  поинтересовался, где  находится поликлиника. Он никогда не обращался к врачам. В данном случае «болезнь» оказалась не очень тяжёлой: в ухе у Вити скопилась сера. И вот такой здоровяк внезапно умер. По словам его знакомых у него остановилось сердце. Я несколько лет сотрудничал с Витиной женой Еленой Шембель. Она - заведующая лабораторией химических источников тока Днепропетровского химико-технологического института. Елена Моисеевна - известный специалист, она несколько раз участвовала в международых конференциях. Я занимался наладкой и обслуживанием лазерной установки в её лаборатории.

Один из наших сотрудников - Константин Андреевич  Токарев -  любил рассказывать о своих исключительных достижениях во время работы на металлургическом заводе им. К.Либкнехта. По его словам он был единственным специалистом, который мог рассчитывать калибровку валков колёсопрокатного стана. Когда однажды потребовалось разработать новую калибровку, то якобы лично директор завода приехал за Костей на машине и попросил срочно заняться этой работой. О подлинной роли Токарева на заводе, которая не совпадает с Костиными словами, мне рассказал мой родственник Гриша Корсунский, который с ним учился и работал. Токарев отличался также невероятной настойчивостью, я бы сказал -  назойливостью в достижении своих целей. Если его выпроваживали в одну дверь, то он тут же входил в другую. На заводах, с которыми наш институт сотрудничал, от Кости старались как можно скорее избавиться, иногда даже подписав документы, чуть-чуть менее им  выгодные. Главное свойство Токарева – самовосхваление.

Очень своеобразным был Олег Николаевич Спиридонов. Я бывал в его собственном доме, так как там некоторое время жил Гриша Блощинский, с которым у меня установились хорошие дружеские отношения. Отец Олега, Н.П.Спиридонов, был доцентом в ДметИ и принимал у меня кандидатский экзамен по теории пластичности. Дома у него была большая техническая библиотека по самым различным областям техники. Олег читал всё подряд и мог, например, подробно (с точным указанием параметров) рассказать технологию изготовления спирта и водки. Водку он не пил, зато каждый день употреблял вино – преимущественно самое дешёвое. Пустые бутылки он аккуратными рядами выстраивал на своей обширной веранде и, когда деньги кончались, сдавал в приёмные пункты стеклотары по 20 – 30 штук (по 12 копеек за бутылку),  чтобы хватило денег на вино. Однажды на этой веранде я видел около 150 пустых бутылок. После смерти родителей он жил сам. В быту Олег был невероятно ленив. Постельное бельё он, по-моему, вообще не менял. Стирку он устраивал в ванной. Там бельё могло лежать в мыльном растворе неделями (или больше). У отца был автомобиль «Запорожец». Олег решил его отремонтировать сам и для начала разобрал. Так в разобранном виде автомобиль и остался в гараже.

Основная деятельность  нашего института  заключалась в выполнении научно-исследовательских работ по разработке технологии производства новых видов труб или усовершенствовании существующей технологии. Трубы занимают особое место в народном хозяйстве. Они необходимы в любой отрасли: в сельском хозяйстве, транспорте, строительстве, добыче полезных ископаемых, медицине, обороне, энергетике, тяжёлой и лёгкой индустрии. Например, тепловые и атомные электростанции на 80 – 85% состоят из труб. Диаметры  труб, изготовляемых промышленностью – от 0,3мм до 2 метров. В течение года институт выполнял от 300 до 600 научно-исследовательских работ (НИР). Заказчиками работ были организации  министерства чёрной металлургии или других министерств. Много заказов было от министерства обороны. По мере развития техники появляется потребность в новых конструктивных элементах, в частности, в трубах  с новой геометрией – с новыми размерами или с новой формой (например, с ребристой поверхностью) или с новыми свойствами (например, с повышенной или пониженной электропроводностью, магнитной проницаемостью,  пластичностью  или коррозионной  стойкостью). Как правило, трубы с новыми свойствами требуют разработки технологии их изготовления, чем мы и занимались. Так, например, сотрудники нашего института разработали технологию изготовления труб для тепловыделяющих элементов (ТВЭЛ)  атомных электростанций, а наш опытно-экспериментальный завод (ОЭЗ ВНИТИ) их изготавливал. Такая трубочка имеет диаметр 7 мм и три наружных винтовых ребра. Внутри ТВЭЛ размещается ядерное горючее – обогащённый уран 235 – а снаружи циркулирует теплоноситель первого контура – вода или расплавленый натрий. Такие трубочки идеально подходили для изготовления корпусов шариковых авторучек, которые тогда были дефицитом. Все сотрудники ВНИТИ  писали такими ручками, и, кроме того, это был великолепный сувенир для знакомых.

 

 Нашим сотрудникам  очень   много времени приходилось проводить в командировках. Такая  специфика  работы  была обусловлена тем, что  наш институт  сотрудничал со множеством организаций. У меня бывало в год больше 10 командировок  общей продолжительностью больше 100 дней, а у некоторых сотрудников общая  продолжительность командировок доходила до 250 дней в год. За 32 года работы  во ВНИТИ я находился в командировках в общей сложности больше 2000 дней.

Говоря о командировках сотрудников ВНИТИ  нельзя не вспомнить  Дору Самсоновну Китайгородскую, главного бухгалтера института в течение почти полувека. За время её работы сменилось несколько директоров института, и все считали её компетентным специалистом и добросовестным человеком. Несмотря на то, что в бухгалтерии работало больше 10 человек, все документы, связанные с расходованием наличных денег контролировала и подписывала лично Дора Самсоновна. В конце каждого рабочего дня возле её кабинета выстраивалось 15 – 20 человек для оформления командировочных денег. Причём некоторые сотрудники  оформляли командировку, не отчитавшись за предыдущую. Дора Самсоновна знала всех сотрудников института, говорила всем «ты» и помнила тех, кто своевременно  не оформил отчёт по командировке. Нарушители  порядка не могли рассчитывать на снисхождение, так как Дора  могла не подписать новую командировку и не выдать деньги. Я запомнил интересный штрих. В кабинете главного бухгалтера стоял большой письменный стол с полукруглым вырезом. Когда Дора сидела за столом, то её живот как раз помещался в этом вырезе.  В связи с частыми командировками у нас  широко практиковалась такая шутка. Иногда  сотрудник после прихода на работу получал указание срочно ехать в командировку. Ему быстро оформляли документы, выдавали командировочные деньги, и он уходил на вокзал. Пока он ходил в бухгалтерию и в кассу,  ему в портфель подкладывали какую-нибудь тяжёлую деталь, которую он обнаруживал уже в поезде или в автобусе. Выбросить  её он не мог, так как мы подкладывали  нужную ему деталь. Эту тяжесть он вынужден был везти в командировку и обратно.

Чаще всего наши сотрудники ездили в Никополь на Южнотрубный завод – ЮТЗ. Это один из двух самых больших трубных заводов в СССР. В Никопольской гостинице  «Родина» наш институт арендовал  почти целый этаж, каждый день здесь было 10 – 20 наших сотрдников. Вечером  все собирались в коридоре или в большом номере, обсуждали насущные проблемы и долго не расходились. Любители карточной игры могли  играть до утра. Чаще других ездил в Никополь наш сотрудник Коля Черкасов. В нерабочее время он занимался тремя делами: пил, курил и читал книги. Коля был самым частым посетителем Никопольской библиотеки. Пил он обычно не в компании, а один. У меня с ним были хорошие отношения, один раз он даже пригласил меня за свой столик в ресторане гостиницы. Это было уникальное событие, т.к. он обычно никого не приглашал. Однажды я жил с Колей в одном номере гостиницы. Вечером он обычно лежал на кровати, на груди стояла пепельница, во рту торчала сигарета, в руках книга. Когда сигарета заканчивалась, он от неё прикуривал новую. Я не выношу папиросный дым, но  там была вторая комната, дверь в которую я плотно закрывал. Как-то вечером, когда все трепались  в коридоре, на наш этаж поднялся Коля. Было видно, что он хорошо «поддатый». У нетрезвого Коли была специфическая походка—у него не сгибались при ходьбе колени—и изъясняться он мог только междометиями. Коля подошёл к столику дежурной, безошибочно нашёл ключ от своей комнаты, подошёл к двери и попытался её открыть. Мы все с интересом за ним наблюдали. Замочная скважина находилась с левой стороны двери, а Коля упорно пытался вставить ключ справа.  Мы попытались помочь ему, но Коля сказал: «М-м-м-м» и сделал отстраняющий жест рукой. В конце концов дверь ему открыла дежурная. Интересно, что за более чем 30-летнее знакомство я ни разу не видел его больным, даже во время эпидемий. В разговоре со мной Коля сказал: « Я  так проспиртован, что до меня не доберутся никакие микробы». Со своей профессиональной работой Коля успешно справляся.

Хочу рассказать, как Коля проведал меня во время болезни. Я лежал с высокой температурой. Коля решил навестить меня и заодно передать мне какие-то  бумаги, которые я должен был подписать. Мы с Колей поговорили, причём я обратил внимание, что он несколько раз с удивлением оглядывался на сервант, стоящий за его спиной. Наконец Коля не выдержал и спросил, указывая пальцем на наполовину пустую бутылку водки, стоящую в серванте: «Что это такое?». Я ответил, что это водка, оставшаяся после Нового года. Дело было 20 января, и изумление Коли невозможно было описать. 20 дней стоит начатая бутылка водки и никто её не допил??!!

Трубный завод имел  свою небольшую элитную гостиницу, расположенную в парке недалеко от завода.  В 1960 году президент США Эйзенхауэр должен был нанести визит в СССР, и в том числе посетить  ЮТЗ. Специально для приёма президента и была построена эта гостиница. После известного неудачного полёта американского самолёта-шпиона U2 с пилотом  Пауэрсом визит Эйзенхауэра не состоялся, и наши сотрудники иногда жили в президентских условиях. Кстати, я там пару раз был и ничего особенно шикарного не видел.  Президентскую  обстановку  оттуда вывезли и  заменили стандартной  дешёвой мебелью.

В Советском Союзе все организации помимо своей основной деятельности по указанию партийных комитетов занимались также другими делами  Все сотрудники ездили в колхоз помогать убирать урожай; все мужчины и молодые женщины участвовали в работе добровольной народной дружины (об этом я напишу дальше); научные сотрудники и лаборанты в качестве подсобных рабочих  помогали строить наш новый корпус; два раза в год, 1 мая и 7 ноября мы дружно ходили на демонстрацию. После Горбачёвской перестройки демонстрации посчитали принудительным мероприятием и отменили, но раньше молодёжь в большинстве своём ходила на них с удовольствием. Как правило, в эти дни была хорошая погода, нарядно одетые люди утром приходили на работу и часто приводили с собой детей. Тут им раздавали так называемую наглядную агитацию, которую нужно было нести на демонстрации. Это были  большие портреты партийных деятелей, плакаты, отражающие  производственные успехи, стандартные лозунги непонятного содержания. Я никогда не мог догадаться, к чему призывал такой лозунг: »Выше знамя социалистического соревнования!», то есть призывал установить знамя на какой-нибудь башне. Другой похожий лозунг «Выше знамя советского спорта» вероятно был адресован чемпионам по прыжкам в высоту, но при этом непонятно, как спортсмен будет прыгать , если в руках у него знамя. Это были словесные штампы, разработаные не очень грамотным партийным деятелем. Но никого не  интересовало, что они несут. Все понимали, что это просто такой ритуал. У людей было праздничное настроение, часто подогретое спиртными напитками, они общались с сотрудниками, встречались с приятелями из других организаций, угощали детей заранее припасёнными сладостями и часто имели с собой выпивку.

В те годы существовал порядок, согласно которому  в праздничные дни было организовано круглосуточное дежурство по институту. Ответственных дежурных назначали из числа  старших научных сотрудников. Дежурный должен был сидеть в кабинете директора, отвечать на возможные звонки начальства, следить за порядком  и предотвращать возможные аварии. В институте существовали круглосуточно работающие лаборатории. В частности, в лаборатории механических испытаний  образцы сталей, применяемых в теплоэнергетике, постоянно находились под нагрузкой в течение года.  Я несколько раз был дежурным по институту. Ночью можно было воспользоваться  комнатой отдыха, которая имелась у каждого директора. В остальное время я сидел за директорским столом и занимался своими делами. Никаких чрезвычайных происшествий в институте не произошло, никакое начальство не звонило. Ситуация, описанная в известной пьесе «Дни Журбиных», где дежурному ночью звонил министр, не повторилась.

Примерно в 1963 году в СССР  было решено  для поддержания общественного порядка и для борьбы с правонарушениями наряду с милицией привлекать общественность. В соответствии с этим были созданы  добровольные народные дружины (ДНД). Добровольными они были только по названию, в дружину записывали добровольно- принудительно. Такие дружины были созданы на всех предприятиях . Во всех районах города были выделены помещения, где дружинники собирались, где вёлся журнал учёта мероприятий и где был телефон.  Телефон в то время был дефицитом, чтобы иметь дома телефон, люди годами  ждали своей очереди. (Кстати, мой сотрудник Яша Сосницкий ждал телефон 17 лет). Дружинники группами по 5 – 8 человек ходили по выделенному участку  с 7 часов вечера и до полуночи и смотрели, нет ли драк, нет ли пьяных. Часто вместе с нами дежурил один милиционер. Иногда дружинники наводили порядок в квартирах, если поступали жалобы от жильцов. У дружинников были специальные удостоверения, значок и красная  нарукавная повязка с надписью ДНД.  Дежурить приходилось примерно один раз в месяц

Работая в Трубном институте я регулярно ходил на дежурства. Бэла была в дружине своего завода. Если во время её дежурства у меня было свободное время, то я дежурил вместе с Бэлой.

Как я уже писал, в СССР  существовала система  помощи  города селу. Летом и осенью все городские организации должны были для этой цели выделять людей, отвозить их своим транспортом в колхозы и снабжать необходимым инструментом. Колхозы за эту работу ничего не платили  горожанам,  а зарплата  по основному месту работы у людей сохранялась.

Из Трубного института нас всегда возили в один и тот же пригородный колхоз, расположенный недалеко от нашего аэропорта. Летом мы выполняли самую тяжёлую работу – прополку. Работали обычно с 8 часов утра и примерно до 14. За каждым отделом института был закреплён определённый участок, который мы должны были поддерживать чистым, без сорняков. К концу лета и осенью на этих же участках мы  собирали  урожай помидоров.  У нас была обычная дневная норма – собрать 30 ящиков .  Иногда мы прямо ставили ящики с  помидорами в  грузовики или в тракторные прицепы, а иногда  составляли в штабеля  прямо на земле.  Таким образом, на этих  полях  мы выполняли почти всю работу. Изредка нам разрешали взять с собой 5-10 кг помидоров с оплатой по очень низкой цене. При такой системе помощи селу производительность труда привлечённых  работников по основному месту их работы уменьшалась. Знакомые врачи, которых тоже посылали помогать селу, жаловались, что в это время больные остаются без медицинской помощи, а врачи  портят себе руки, набивают  мозоли, могут получить травму. А ведь этими руками они делают операции.Так что истинная себестоимость выращенных с такими затратами продуктов  сельского хозяйства была намного выше их цены. При этом также наносился ущерб другим отраслям  народного хозяйства. Этот ущерб  никто  никогда не   подсчитывал.

Автобус, который должен был отвозить нас обратно,  нередко запаздывал. В этом случае некоторые сотрудники пешком шли на стоянку городского автобуса возле аэродрома. При этом нужно было пересечь всю территорию аэродрома. Со стороны колхозных полей аэродром     не имел ни ограды, ни охраны – такие тогда были патриархальные нравы. .

Иногда вместо колхозных полей нас везли на овощную базу. На этих базах  хранились городские запасы овощей и фруктов. Из-за плохих условий хранения продукты гнили. Через 2 – 3 месяца после загрузки половина овощей и фруктов приходила в негодность. Вся городская интеллигенция  перебирала овощи и выбрасывала гнильё, чтобы остальная часть продуктов не испортилась. Партийные и городские власти считали возможным такое использование людей умственного труда.

Виталий Сергеевич Рудой был толковым специалистом и идеальным научным  руководителем. Он всегда поддерживал мои предложения и помогал их осуществлять, договаривался с нужными людьми. Но в существе моей работы ему всегда не хватало времени разобраться. Рудой всегда мне говорил:»Вот я раскручусь и мы с вами сядем за стол с бумагами». Но это время так и не наступило, он так и не смог « раскрутиться». У него был единственный недостаток:  любил выпить. Он часто ездил в Никополь на своей машине, В такие поездки он всегда брал с собой своего заместителя Бориса Алексеевича Млинарича. Часто я тоже ехал с ними. Рудой на заводе встречался с нужными людьми, вёл переговоры, затем мы заезжали в ресторан, обедали,  а Рудой при этом немного выпивал. Обратно в Днепропетровск машину вёл уже Млинарич. Несколько раз после каких-то банкетов мне приходилось отводить его домой, так как сам он сделать это был не в состоянии. Сотрудники института были уверены, что если бы Рудой не выпивал, то его  давно бы назначили заместителем директора. Я получал  аспирантскую стипендию – 100 рублей, Рудой – оклад  заведующего лабораторией – 400 рублей; тем не менее он частенько одалживал у меня 1 рубль. Виталий Сергеевич  серьёзно говорил, что пока я получаю 100 рублей – мне хватает денег, а когда я буду получать 400, то денег хватать не будет, т.к. потребности будут другие.

Виталий Сергеевич понимал, что моя диссертация  имела бы больший научный вес, если бы моим руководителем был доктор наук. Поэтому он предложил, чтобы ещё одним моим руководителем был заместитель директора института доктор технических наук Александр Андреевич Шевченко и сам с ним  договорился.

Александр Андреевич был одним из старейших сотрудников института. Он был известен своей предельной честностью, что подтверждается таким поступком. В 1947 или в 1948 году в СССР появился в продаже очень хороший по тем временам автомобиль  «Победа», причём  цена  была фантастически низкой.  Шевченко купил себе  машину один из первых. Машина  много лет простояла в тёплом гараже, т.к. Александр Андреевич её не водил. На старости лет он решил от неё избавиться  и продал институтскому водителю за ту же сумму, хотя она уже стоила раз в 10 дороже и, главное,  в свободной продаже машин не было. Александр Андреевич по поводу цены сказал, что он  может продать машину только за ту же сумму, за которую купил. При этом машина была совершенно новенькой.

Во время работы над диссертацией я ездил в Москву и в библиотеке им. Ленина знакомился с литературой, связанной с темой диссертации.  Чтобы пройти в библиотеку  нужно было предъявить в бюро пропусков направление из ВНИТИ, удостоверение сотрудника ВНИТИ и паспорт. Мне выписали пропуск, дали прочитать правила пользования библиотекой и расписаться под ними, потребовали сдать портфель в камеру хранения. Вход в библиотеку охраняла милиция.  Ленинская библиотека—одна из наибольших библиотек мира, и там я нашёл много интересующих меня  книг, статей и диссертаций. В учебнике «Сопротивление материалов»  Тимошенко, о котором я уже писал, я нашёл ссылку на статью автора о сжатии толстостенного эксцентричного цилиндра. Работая в Ленинской библиотеке я нашёл саму эту статью  в научных трудах Киевского политехнического института за 1910 год, которую в Днепропетровске я найти не смог. Меня заинтересовала судьба автора. Школьное образование Степан Прокофьевич Тимошенко получил в реальном училище городка Ромны Полтавской губернии. Там он сидел за одной партой  с будущим патриархом советских физиков Абрамом Фёдоровичем Иоффе. Оба учёных много лет поддерживали связь друг с другом. Профессор Киевского политехнического института Тимошенко в 1911 году подписал протест против исключения  из КПИ студентов-евреев, принятых сверх процентной нормы, существующей в царской России,  и в знак протеста против решения министерства просвещения вместе с большой группой преподавателей (около трети всего состава) уволился  из института. Он уехал в США и до глубокой старости работал научным консультантом в крупнейших фирмах. Его учебники по сопромату и теории упругости считаются лучшими в мире. Последние 4 года (1968 – 1972) он жил в Германии в городе Вупперталь у своей дочери. Я прочитал репринтное издание воспоминаний С.П.Тимошенко.

Весь первый день я работал в зале каталогов, искал нужную мне литературу и составлял список. В  следующие дни мне приносили заказанную литературу,  я мог её изучать, делать выписки или снимать ксерокопии, что было для того времени новинкой.

В  «Ленинке» книги на дом не выдают. Я целыми днями сидел в зале для научных  работников. Стены этого зала представляют собой книжные полки, на которых стоят всевозможные технические справочники и энциклопедии. Недалеко от стола, за которым сидел я, на полке стояло 60 томов русского дореволюционного  издания энциклопедии Брокгауза и Евфрона. Как всякий книголюб, я начал её просматривать и обнаружил, что один из томов на букву «Е» почти целиком посвящён евреям. Я быстро пролистал этот том (время у меня было очень ограничено). Многие сведения из этого тома я больше нигде не встречал. После просмотра нескольких томов я сделал вывод, что по широте охватываемых  явлений и по подробности изложения эта энциклопедия лучшая.

Чтение диссертаций мне было полезно для понимания требований, предъявляемых Высшей аттестационной комиссией к таким работам. Должен заметить, что научный уровень диссертаций москвичей мне показался не очень высоким.

Я интенсивно изучал литературу, подобранную по каталогу, делал выписки и заказывал копии. При написании  диссертации я использовал 103 литературных источника и около 20 из них были найдены в Ленинской библиотеке.

Работа в Ленинской библиотеке активизировала поиск решения поставленных задач. Я неоднократно читал, что научная работа поглощает человека целиком. На собственном  примере могу подтвердить: когда передо мной стоит сложная проблема, то мозг круглосуточно рассматривает её с разных сторон и ищет пути решения. Заниматься наукой нельзя  с 8 до 17 часов. Даже помимо воли человека  сознание (или подсознание) «обсасывает» проблему всё время. Некоторые толковые мысли приходили  в голову ночью; очень продуктивным у меня было время, когда я утром шёл пешком  на работу.

Хочу отметить, что поиск решения поставленных задач – очень важный этап научной работы. Но ещё более важной частью работы является постановка задач, их правильная формулировка.

Указанная статья Тимошенко подсказала мне путь аналитического решения  задачи, за которую я взялся. Но попытка решения задачи  в общем виде привела к огромным сложностям. В частности, у меня получилась система нелинейных уравнений, каждое из которых занимало несколько страниц. В дальнейшем я значительно упростил  задачу и применил численное решение., точность которого значительно превышала требования практики. Для решения  я воспользовался первой в нашем институте ЭВМ  «Проминь». Чтобы оценить степень «совершенства» этой ЭВМ, можно указать , что в неё можно было ввести всего 100 команд. Каждой команде соответствовал штырь определённой формы, который нужно было вставить в соответствующее гнездо. Свою задачу я решал методом последовательных  приближений. Для первого приближения я отбрасывал нелинейную часть и решал систему линейных уравнений, а при втором приближении вычислял величину нелинейной части, вводил поправку и снова решал систему, и так далее до получения необходимой точности. ЭВМ  выдавала решение по каждой точке за несколько минут. Дисплея на этой ЭВМ не было. Результаты печатались на узкой бумажной ленте специальным принтером. Кстати, хочу отметить, что первый опыт работы на электронных вычислительных машинах я получил в 1965 году. Работая в ПКТИ, я выполнял какие-то расчёты на ЭВМ «МИР».Эта ЭВМ имела электрическую пишущую машинку, печатающую не только цифры, но и буквы. Однажды я ввёл неполные исходные данные, и машина мне напечатала: »Нет памяти».  Тогда это меня поразило – машина со мной разговаривала! В ПКТИ имелась также аналоговая вычислительная машина, позволяющая моделировать многие явления, описываемые дифференциальными уравнениями. Я воспользовался этой машиной при выполнении дипломного проекта во втором институте. Хочу отметить, что аналоговые ЭВМ сейчас незаслуженно забыты. А ведь они намного проще цифровых и позволяют получать решение с достаточной для практических нужд точностью. Причём это решение показывает нужный параметр в динамике, то есть в процессе любого изменения исходных данных.

Полученное на «Промине» решение было стержнем теоретической части диссертации. Но всякая диссертация  должна иметь практическое воплощение идей автора. Таким практическим приложением  моих идей была разработка нового инструмента и улучшенной технологии прокатки, обеспечивающие производство труб повышенной точности. Практическая реализация идеи заняла гораздо больше времени, чем разработка теории. Защита диссертации состоялась только в 1972 году.

Параллельно с теоретическим решением  поставленной задачи я задумал экспериментально  проверить  распределение  удельных давлений в очаге деформации  при горячей  поперечновинтовой  прокатке труб, т.е. то, что положено в основу  уравнений, которые я решал в теоретическом разделе. В технической литературе имелись экспериментальные  данные по некоторым  видам листовой прокатки. В литературе не было данных по давлениям при поперечновинтовой  прокатке. К тому же горячая деформация (температура металла 1200 градусов) служит почти непреодолимым  препятствием для таких экспериментов. Я придумал, как можно преодолеть эту трудность. Во-первых, я смог достать провода, покрытые  термостойкой изоляцией. В Днепропетровске имеется  режимный  завод  «Южмаш», на котором  были самые современные материалы и оборудование. На рынке  в городе  можно было купить почти любые детали с этого завода. Рассказывали, что там можно было по частям купить  ракету, главное, чтобы дома  было  место, где её собрать. Там я купил провода, необходимые  для  термостойких выводов  от датчиков давления. Во-вторых, я прокатывал короткие заготовки, в связи с чем контакт датчиков давления  с горячим металлом продолжался  всего несколько секунд, и датчик не успевал сильно нагреться и выйти из строя.  Расшифровка сигналов датчиков удельного давления  показала, что закон изменения давления  в очаге деформации, заложенный в уравнения, которые я решал - правильный. Для иллюстрации я привожу в приложении фотографию  моей экспериментальной установки. На ней виден наш небольшой  стан поперечновинтовой прокатки, два тензометрических усилителя и три шлейфовых осциллографа.

Таким образом,  в диссертационной работе я предложил и теоретически обосновал  новую калибровку валков трубопрокатного стана, обеспечивающую повышенную точность бесшовных труб, а также выполнил эксперименты, подтвердившие  теоретические  основы  предложенной калибровки.

Одновременно с работой над диссертацией мне необходимо было публиковать статьи, в которых  была бы изложена суть моей работы. Это представляло собой важную и сложную задачу. По моей специальности журналов было мало и они старались публиковать статьи известных авторов. Для публикации каждой статьи  нужно было найти способ воздействия на редакцию. Редакция одного из таких журналов – «Металлургическая и горнорудная промышленность» - находилась в Днепропетровске и, самое главное, редактором журнала был бывший заместитель директора нашего института  доктор наук С.И.Борисов. Мой руководитель договорился с ним о публикации нашей статьи. Я пишу «нашей», а не «моей», хотя все статьи я большей частью писал сам. По существующей традиции первым автором статьи числился научный руководитель, а затем  шли фамилии нужных сейчас или в будущем  сотрудников института, министерства или завода. Автор часто оказывался на последнем месте.  Фамилии нужных людей  указывал  Рудой. Благодаря этой традиции некоторые не очень принципиальные руководители имели несколько десятков публикаций в год. Необходимо отметить, что количество публикаций часто служило мерилом успешной научной деятельности. Я помню, что в те годы в прессе прошла дискуссия на тему соавторства и количества публикаций. Один из крупных учёных тогда написал, что если ему удаётся в год опубликовать 2-3 статьи, то он считает этот год очень плодотворным. Известно, что один из крупнейших физиков Лео Сциллард за 40 лет научной деятельности опубликовал 29 статей. В монографии В.В.Налимова и З.М.Мульченко «Наукометрия», имеющей подзаголовок «Изучение развития науки как информационного процесса», приводится другой критерий успешной деятельности учёного: количество ссылок на его публикации в трудах других авторов, так называемый индекс цитируемости. Этот критерий принят во всём мире. Одну из первых  написанных мной статей я отнёс в редакцию  журнала «Металлургическая и горнорудная промышленность» и отдал Борисову. Через несколько дней Сергей Иванович позвонил мне и пригласил к себе домой. Он в целом одобрил статью и сказал, что она будет опубликована, но у него вызывает сомнение авторский коллектив. Это сомнение было вызвано хорошим знанием обстановки в институте. Сергей Иванович преподал мне урок принципиального отношения к этому вопросу. Он зачитывал фамилию каждого из соавторов и просил меня  рассказать, какое  конкретно  творческое участие  его в данной статье. После такого откровенного разговора в числе авторов  остались я  и Рудой (только потому, что он мой руководитель). После того, как я подробно пересказал этот разговор Виталию Сергеевичу, он  согласился с таким решением. Впоследствии  вопрос с авторами я решал сам.

После того, как диссертация была написана, мне нужно было разослать заинтересованным организациям автореферат, представляющий собой краткое изложение  основных положений диссертации, а затем  получить от них отзывы и, в необходимых случаях,  ехать в эти организации с экземпляром самой диссертации. Во избежание задержки получения отзывов мне пришлось ехать в Москву в несколько институтов и добиваться ускорения рассмотрения моей работы. Наш сотрудник Костя Тарасов посоветовал обратиться за помощью к профессору Московского института стали Александру Коликову, который смог ускорить получение отзывов. На диссертацию пришло более 10 отзывов, что считалось нормальным. Кроме того учёный совет института должен был утвердить двух оппонентов. Договаривался с ними Виталий Сергеевич, но большую часть переговоров вёл я. Один из оппонентов, профессор В.Я.Осадчий, жил в Москве. В Днепропетровске его нужно было поселить в гостинице, а это было очень сложно. В гостиницу поселялись или по знакомству, или за большие деньги. Я нашёл каких-то знакомых, которые организовали проживание профессора в очень престижной гостинице обкома партии. Оппоненты должны подробно ознакомиться с диссертацией и сообщить своё мнение учёному совету института, который присуждает учёную степень. Я выяснил, что слово оппонент впервые появилось в древнем Риме. Когда римский император после очередного победоносного похода возвращался в Рим и торжественно  проезжал по улицам мимо ликующих толп народа, то специальный человек, называемый оппонентом, бежал за колесницей императора, ругал, всячески поносил императора и припоминал все его прошлые промахи для того, чтобы император не очень возгордился. Так и в наше время после доклада соискателя учёной степени выступают оппоненты и сообщают учёному совету и всем присутствующим  положительные и отрицательные стороны диссертации.  Соискатель должен ответить на замечания оппонентов, а затем выступают все желающие. Двухступенчатая система  аттестации  научных сотрудников – кандидат наук и доктор наук –принятая только в СССР и действующая до сих пор в странах СНГ, не совпадает с положением во всех других странах. До недавних пор в Германии каждый учёный, защитивший диссертацию в СССР, считался доктором наук. Теперь это положение отменено, кандидат наук так и считается кандидатом, но в Германии кандидат – это человек, только намеревающийся защищать диссертацию. Необходимо как-то изменить эту ситуацию, тем более, что уровень большинства наших  серьёзных  кандидатских диссертаций соответствует уровню докторских диссертаций в других странах. Кстати, слово кадидат также итальянского происхождения. В древнем Риме соискатель какой-либо должности должен был явиться  в Сенат, одетый в белую тогу. Таких людей называли кадидатами – одетый в белое. В современном итальянском языке слово CANDIDAT означает соискатель.

После всестороннего обсуждения моей диссертации  учёный совет ВНИТИ принял решение о присуждении мне учёной степени кандидата технических наук. После защиты решение Совета  должна  утвердить  Высшая Аттестационная  Комиссия  (ВАК) в Москве. В один день со мной  защитил диссертацию начальник цеха  на нашем опытном заводе Радион Ковалёв. После окончания работы учёного совета  Ковалёв и я в соответствии с многолетней традицией  пригласили присутствующих в ресторан на банкет. Персональные приглашения получили члены учёного совета и  оппоненты. Отказаться от приглашения считалось неприличным. Отдельный зал в ресторане заказывали за несколько дней до защиты. Обычно каждый год в институте  происходило  2 – 3 защиты. Эти банкеты были важным мероприятием для новоиспеченых кандидатов наук с точки зрения установления дружеских отношений со старшими коллегами. На  банкетах люди сближаются гораздо быстрее, чем во время деловых встреч. Я уже писал, что руководитель моего отдела Остренко поначалу отнёсся ко мне не очень приветливо. Однако с течением времени, особенно после совместного участия в нескольких «сабантуях», наши отношения наладились. Во время застолья Виктор Яковлевич обычно произносил одну и ту же фразу о том, как правильно вести себя за столом: «Курицу, рыбицу и девицу нужно брать руками».                                                    

По поводу процедуры защиты диссертации существует множество анекдотов. Я приведу один из них. «Диссертация  привлекла внимание членов учёного совета своим небольшим объёмом, чёткой нумерацией страниц и отсутствием орфографических ошибок». Надеюсь, что моя диссертация привлекала своим содержанием. В связи с традиционным банкетом рассказывают такой случай. Во время выступления  второго оппонента открывается  дверь зала и раздаётся театральный шёпот, который слышен всем присутствующим: «Скорее кончайте, цыплята  остывают!»

Через пару месяцев после защиты и я, и Ковалёв получили очень солидно оформленные дипломы кандидатов технических наук. И тут нас обоих ожидала неприятность:  у Ковалёва было неправильно написано имя, а у меня – фамилия. Исправления в таких документах не допускаются. Мне выписали командировку в Москву, я взял оба испорченных диплома и поехал в ВАК. Там я познакомился с ещё одним неудачником, который   мне сообщил  интересные сведения.  В бланке диплома  имя и фамилия  получателя, а также наименование учёного совета института  вписано тушью идеальным каллиграфическим  почерком  с завитушками. Это много лет  делает один старичок, но только после того, как выпьет стакан водки. Рассказывают, что искусству каллиграфии он обучался ещё до революции 1917 года. Я сдал дипломы, а на следующий день получил новые.

После получения учёной степени изменилось моё материальное положение: меня зачислили на  вакантную  должность  старшего научного сотрудника с окладом  250 рублей (а после пятилетнего научного стажа  - 300 рублей). В те времена это была хорошая зарплата. Бэла у себя на заводе получала 120 рублей. У меня был  большой отпуск - 36  рабочих дней. Я его никогда полностью не использовал. Отпускные дни накапливались, я мог пойти в отпуск в любое время.

Я хочу разьяснить семантический казус, существующий в русском языке. В научно-исследовательских институтах существует должность старшего научного сотрудника и существует учёное звание – старший научный сотрудник (в учебных институтах соответственно должность и звание доцента) Такая двойственность нередко порождает путаницу. Через три года после защиты диссертации и работы в должности старшего научного сотрудника  ВАК по ходатайству учёного совета ВНИТИ присвоил мне учёное звание старшего научного сотрудника. К этому времени у меня был необходимый стаж и достаточное количество публикаций. Таким образом, существует учёная степень кандидат технических наук, учёное звание старший научный сотрудник (доцент), должность старший научный сотрудник (доцент).

Виталий Сергеевич  был хорошим начальником и  предельно честным человеком. В 1974  он начал  болеть и вскоре умер. Заведующим лабораторией назначили  Бориса Алексеевича Млинарича, с которым я успешно проработал до 1985года. Затем была проведена небольшая реорганизация отдела и меня перевели в лабораторию 208, которую возглавлял Алексей Евгеньевич Притоманов. Лаборатория 208  занималась разработкой технологии производства котельных труб и   методами прессования труб. Я всё так же часто ездил в командировки, но изменилось направление поездок: теперь я преимущественно ездил в город Волжский, расположенный рядом с Волгоградом, где при нашем участии был сооружён новейший цех прессования труб. Оборудование этого цеха было закуплено у французско-немецкого консорциума.

В 1991 году  в стране изменились названия должностей научных работников. Кроме должностей  научного сотрудника  и старшего научного сотрудника появились ведущие и главные научные сотрудники. Новый руководитель нашего отдела сообщил мне и заведующему лабораторией, что будет ходатайствовать о назначении меня на должность ведущего научного сотрудника. Притоманов почему-то решительно протестовал. Несмотря  на это меня назначили на новую должность.

Хочу перечислить наиболее интересные научно-исследовательские работы, которые я выполнял, наиболее интересные командировки, а также встречи с интересными людьми при выполнении этих работ.

Во время одной из командировок я побывал в городе Обнинск на первой атомной электростанции. На меня очень хорошее впечатление произвёл сам город. Его построили в лесу и при строительстве старались не срубить ни одного лишнего дерева. Рядом с домами стоят вековые деревья. Рассчитывали, что в городе будут жить преимущественно молодые люди с маленькими детьми. Дома  в основном  девятиэтажные. На первом этаже  большой холл, в котором предусмотрены места для детских колясок. В городе расположена самая большая в Европе метеорологическая мачта примерно такой высоты, как Останкинская телебашня.  Она видна из любой точки города. После приезда в город я, как опытный командировочный, первым делом отправился в гостиницу. И тут я был приятно поражён. Вместо обычного в наших гостиницах объявления «МЕСТ  НЕТ»  я услышал вопрос: « Вы хотите поселиться на первом этаже или на втором? Если на втором, то там только  есть место в двухместном номере, а на первом этаже есть свободный одноместный номер». Я занял одноместный номер, а потом отправился в физико-технический институт, куда у меня была выписана командировка. Справа и слева от здания  института росли густые кусты. За кустами находилась высокая ажурная металлическая ограда. На расстоянии примерно 10 метров от металлической ограды виднелся забор из колючей проволоки. На расстоянии  около 10 метров за этим забором виднелся второй такой же  забор. Между этими заборами  прохаживались солдаты с овчарками. Дальше за заборами виднелись здания атомной электростанции. На здании, которое мне указали, вывески я не увидел. При входе у меня потребовали показать командировочное удостоверение. Я вошёл  в вестибюль и увидел окошко с надписью «БЮРО ПРОПУСКОВ». Там требовалось предъявить командировочное удостоверение, паспорт, мой пропуск в трубный институт, и, самое главное, предписание из секретного  отдела института с указанием уровня секретности, к которой я допущен. Моего уровня секретности хватило только на вход в специальную приёмную физико-технического института. Ко мне вышел сотрудник института, с которым я обсудил и решил интересующие нас проблемы. В то время, как я стоял возле бюро пропусков, на территорию атомной электростанции мимо меня прошла большая группа каких-то иностранцев с несколькими сопровождающими. Меня на саму станцию не пустили.

Во время одной командировки  в Челябинск  мы с моим сотрудником Гришей Блощинским (ныне заместителем директора трубного института) оказались в Москве как раз в то время, когда там была выставка «Сокровища из гробницы Тутанхамона».Выставка была в музее изобразительных искусств им. Пушкина. Там была  длинная очередь, а у нас было в запасе несколько часов до самолёта. Мы решили изобразить из себя иностранцев, зашли в дирекцию и ломаным языком попросили билеты. Нам поверили. Мы сразу же прошли в музей и осмотрели знаменитые сокровища: золотую посмертную маску фараона, которая находилась в ящике из очень толстого стекла под охраной двух милиционеров, а также множество золотых украшений, огромную алебастровую чашу диаметром около 1 метра с очень тонкими стенками (1 – 2 мм), деревянную ладью длиной несколько метров, детский деревянный стульчик фараона и много других предметов.

Другая командировка в Челябинск запомнилась мне из-за погоды: дело было в январе и стояли морозы больше 40 градусов. Со времени войны, когда я жил на Урале, прошло много лет, и я отвык от такого холода. Одет я был не по – уральски: на мне была короткая куртка и простые ботинки, правда  у меня была меховая шапка- ушанка. Большинство людей носили тёплые пальто или шубы и валенки. Командировка была на  трубопрокатный завод ( ЧТПЗ). В цехах завода от печей и раскалённого металла несло жаром, а от ворот цеха, в которые въезжали железнодорожные составы, дул ледяной ветер. Железнодорожный состав иногда полностью не входил в цех, тогда ворота долго оставались открытыми. От завода до центра города, где была расположена гостиница, нужно было ехать больше 40 минут старым разболтанным трамваем, в котором окна и двери имели большие щели. Никакого подогревателя в вагоне не было. Когда трамвай наконец подъезжал к гостинице, я пулей вылетал из вагона, вбегал в вестибюль гостиницы  и минут 10 приходил в себя. Но никакая простуда ко мне не пристала. В это время на центральной площади города шло новогоднее строительство: скульпторы изготовили несколько огромных ледяных скульптур, для детей был построен настоящий ледяной городок. На площади гуляло много людей. Морозы на Урале держались почти до мая месяца, поэтому ледяные сооружения  стояли долго.

Я принимал участие в реализации довольно экзотической идеи: добыче железа и марганца со дна океанов. Эта идея основана на том, что  значительная часть дна океанов усеяна так называемыми железо-марганцевыми конкрециями. Это камешки, почти целиком состоящие из окислов железа и марганца. Общее их количество – миллиарды тонн. Трудность их добычи заключается в том, что глубина океана в этих местах около одного километра. По мысли конструкторов по дну океана должен ползать некий агрегат, собирающий конкреции и по трубе перекачивающий их на корабль, плывущий над этим местом. Наша задача состояла в том, чтобы разработать трубы для этой транспортировки. Трубы должны быть очень прочные, износостойкие, выдерживающие длительное пребывание в морской воде и одновременно  способные упруго изгибаться при перемещении корабля. Удовлетворить столь разным требованиям одновременно почти невозможно. Для выполнения этой работы  наш институт сотрудничал с институтом  «Океанмаш». Но через некоторое время финансирование  этой разработки  было прекращено.

Я участвовал  также  в разработках, связанных с получением и использованием атомной энергии. В частности, наш институт разрабатывал трубы для атомного опреснителя морской воды в городе Шевченко на берегу залива Кара-Бугаз в Каспийском море. Там трубы находятся  в очень агрессивной среде при высокой температуре. Трубы, изготовленные по нашей технологии, работают там длительное время.  При разработке труб для атомных реакторов мне приходилось бывать в институте  металлургии имени Байкова. В одном крыле этого института везде  размещены знаки радиационной опасности – красный трилистник, а в некоторых местах – мигающие табло красного цвета «ОСТОРОЖНО! РАДИАЦИЯ!». Чуствуешь себя там не очень уютно.

Один из  видов  наших труб установлен  на атомной подводной лодке. Мой сотрудник Гомон ездил в командировку в город Северодвинск на испытания этих труб.

Я довольно долго сотрудничал с Центральным котлотурбинным институтом в Ленинграде. Мы разрабатывали новые виды котельных труб, т.е. труб для тепловых электростанций. Я подружился с сотрудником этого института Валерием Васильевичем Соколовым,  и мы поддерживаем между собой связь до сих пор. Удивительно, но Валера очень похож на моего отца. Он  предложил нам разработать технологию изготовления труб с внутренними винтовыми рёбрами, которые  передовые страны  используют в мощных  энергоблоках. Однако  промышленность в это время  переживала упадок, никто не мог выделить для этой работы деньги. Я договорился с начальником цеха на трубопрокатном заводе имени К.Либкнехта  и без всякой оплаты, как говорится, на голом энтузиазме, разработал технологию и изготовил на заводе несколько труб, но дальше работать без оплаты было невозможно: нужно было купить трубную заготовку. Если такие трубы понадобятся  в России или в Украине, то придётся  их покупать  во Франции по очень дорогой цене.

Примерно такая же судьба постигла другую нашу разработку – котельные трубы из хромомарганцевых сталей. Я был одним из исполнителей этой разработки, а руководителем была Татьяна Владимировна Сенина. Суть нашей работы заключалась в разработке технологии изготовленя труб из стали особого химического состава: никель, обычно присутствующий в составе стали для котельных труб, заменяют марганцем. Исследования показали, что при сжигании в электростанциях топлива, содержащего серу, стойкость предложенных труб при высокой температуре выше стойкости труб с никелем. Кроме того, марганец намного дешевле никеля. В связи с отсутствием финансирования эта разработка до сих пор не окончена.

О многих  наших разработках, окончившихся успешно, но не имеющих «изюминки», способной заинтересовать неспециалиста, я не пишу, так как пришлось бы углубиться в узкоспециальные вопросы.

Как я уже раньше писал, во время многочисленных поездок в командировки мне приходилось встречаться с очень интересными людьми. Чаще всего это были научные работники или инженеры. Я хочу сделать небольшое замечание. Благодаря воздействию телевидения и прессы во всём мире сложился стереотип известного человека: это либо успешный деятель искусства,  крупный политик, либо - спортсмен.  Об учёных или инженерах средства массовой информации пишут редко, а о деятелях искусства – ежедневно, причём значимость деятелей искусства часто создаётся  средствами массовой информации, а не собственно талантом. Между тем  лицо современного мира в значительной степени определяется деятельностью учёных и изобретателей, а не певцами, артистами и художниками. Вспомните радио, автомобиль, авиацию, достижения химии, мобильную связь, Интернет и многое другое.  

В 1982 году мне довелось  познакомиться с двумя известными учёными – академиками  Медоваром и Кикоиным.  Во ВНИТИ   обратился  институт атомной энергии им. Курчатова с предложением разработать технологию изготовления  нескольких новых  видов труб, которые, как мы узнали впоследствии, должны были использоваться  в термоядерном реакторе. О назначении труб  в заявке не было сказано ни слова. Однако, учитывая, кто является заказчиком труб, а также уникальные размеры и специфические требования к свойствам труб, можно было представить, что эти трубы нужны не для водоснабжения. Состав сталей для  этих труб нам не сообщили из-за секретности. Было известно, что выплавка этих сталей осуществляется с помощью электрошлакового переплава, обеспечивающего особую чистоту стали. Однако разрабатывать технологию производства труб, не зная свойств материала этих труб, невозможно. Чиновник, отвечающий за секретность в институте атомной энергии, этого не понимал. Наш институт получил указание из Министерства чёрной металлургии СССР о срочном выполнении этого задания. Я принимал участие в этих работах. Технологию выплавки   сталей разрабатывал институт электросварки им. Патона. В связи с этим  мне нужно было срочно побеседовать с сотрудниками институтов им. Патона и им. Курчатова. .

На следующее утро после вызова заведующий моей лабораторией  Млинарич Б. А. и я уже были в Киеве в институте электросварки им. Патона в кабинете заместителя директора института лауреата государственной премии  академика Бориса Израилевича Медовара, который руководил всеми работами по электрошлаковому переплаву. Академик Медовар  известный специалист по производству особо чистых сталей и сплавов Мы с ним вместе посмеялись над заданием разработать технологию производства труб  без знания состава металла, и решили выйти из этого положения таким  образом. Для разработки технологии производства труб необходимо  знать не собственно химсостав металла, а обусловленные этим составом технологические свойства материала в широком диапазоне скоростей деформации и температур—от комнатной температуры вплоть до 1200 градусов.     Институт электросварки изготовит для нас образцы стали, которые  мы исследуем  при различных температурах и на основании результатов исследования  разработаем  технологию и изготовим трубы.

Воспользовавшись удобным случаем, мы решили обсудить с  академиком Медоваром наши проблемы по получению качественных труб из высоколегированных сталей.  Беседа, как говорится, протекала в обстановке полного взаимопонимания.  Академик обладал хорошим чуством юмора, много шутил и в  разговоре  часто употреблял «крепкие» выражения, как теперь пишут - ненормативную лексику, даже  несмотря на то, что в кабинет несколько раз заглядывала секретарь. Именно так Борис Израилевич высказался по адресу чиновников, не сообщивших нам состав стали. Мы с ним договорились по всем вопросам. С академиком Медоваром я ещё несколько раз встречался на различных совещаниях.

Спустя некоторое время  я поехал в Москву в Министерство чёрной металлургии на совещание по вопросу производства  труб для института атомной энергии. На совещании присутствовали представители нескольких научно-исследовательских институтов и металлургических заводов. От института им. Курчатова присутствовал заместитель директора академик  Кикоин.  Академик Кикоин относился к той плеяде советских учёных, имена которых долгое время были засекречены. В 1970г параллельно с работой в институте атомной энергии Исаак Константинович стал главным редактором нового научно-популярного физико-математического журнала Академии Наук – «КВАНТ», созданного по инициативе академика Капицы. Этот журнал был невероятно популярен среди школьников. Я его всегда покупал, хотя к тому времени давно вышел из школьного возраста.  Позже я узнал, что Исаак Константинович Кикоин дважды Герой социалистического труда, дважды лауреат ленинской и  пятикратный лауреат государственной премии, награждён 7 орденами Ленина. Исаак Константинович – ученик  знаменитого «папы» Иоффе—Абрама Фёдоровича Иоффе, патриарха советских физиков. Академик Кикоин – учёный с мировым именем, ближайший сотрудник Игоря Васильевича Курчатова, участник всех атомных разработок, известен своими фундаментальными исследованиями электрических и магнитных свойств металлов и полупроводников, вошедшими во все учебники. Академик является инициатором разработки и применения центрифуг для обогащения урана 235. Уран-235 с повышенным содержанием урана-238 - основное сырьё для атомной энергетики. Это такие самые центрифуги, которые сейчас закупил Иран для осуществления собственной атомной программы, о которых сообщают все средства массовой информации.   

После окончания совещания, где решалось  множество производственных вопросов, Исаак Константинович попросил меня задержаться   и затем сообщил мне подробные  требования к трубам Я обратил внимание, что институт атомной энергии заказал трубы совершенно  уникального размера, которые  в настоящее время  ни на каком оборудовании во всём мире изготовить невозможно. На это академик ответил, что мы будем первыми, кто освоит производство таких труб, и вся слава и награды достанутся нам, о чём он лично будет ходатайствовать.

Исаак Константинович легко шутил, находя юмористическую деталь в разговоре. Когда я сказал, что  для  выполнения   данной работы сначала нужно разработать и изготовить соответствующее оборудование , он с улыбкой заметил, что так как трубы нужны срочно, то он предлагает сначала выполнить заказ, а оборудование разрабатывать потом. Мы договорились, что  ВНИТИ изготовит бесшовные трубы с минимально возможной толщиной стенки, а  затем совместно с  другими предприятиями доведёт размеры до требуемых. Я также договорился с академиком Кикоиным об изготовлении образцов для исследования свойств металла.

У меня осталось очень хорошее впечатление от разговора с Исааком Константиновичем. Академик Кикоин — выше среднего роста, худой, лицо бледное, быстро говорил, очень быстро думал и принимал решения. Он не любил пустых  дипломатических переговоров с начальством, предпочитал иметь дело непосредственно с исполнителем.

Моё сотрудничество с академиком Кикоиным имело продолжение, хотя непосредственно с ним я больше не встречался.

Через несколько дней после возвращения из Москвы я поехал на один день в Никополь на Южнотрубный завод. Когда на следующее утро я пришел на работу, то меня вызвал заведующий лабораторией . Оказывается, вчера без предупреждения в институт приехал академик Кикоин . Когда его провели к директору , то академик сообщил, что он должен продолжить переговоры лично с Марголиусом. Директор института вызвал заведующего отделом горячей прокатки бесшовных труб доктора технических наук Остренко В.Я. , который сообщил, что кандидат технических наук  Марголиус находится в командировке и может приехать только завтра. Академика с трудом уговорили, что заведующий отделом и заведующий лабораторией вместе могут ответить на все его вопросы. Как выяснилось, академик хотел более подробно поговорить о требованиях к трубам и лично оценить технические возможности нашего института. Это свидетельствует о стиле работы Исаака Константиновича. Он вполне мог бы прислать к нам одного из своих  сотрудников, но как всегда в ответственных случаях академик предпочитал действовать лично.   

В дальнейшем  я беседовал с людьми, близко знавшими Исаака Константиновича. Мне рассказали о предельной научной добросовестности академика. Обычно он принимал личное участие в экспериментах и сам проводил наблюдения и замеры. Если в какой-либо научной работе Исаак Константинович не участвовал в экспериментах, а был только руководителем, то он отказывался быть соавтором статей, написанных по результатам работы, даже если были использованы его идеи. Он исключительно тщательно относился к экспериментальным данным. Однажды утром,прийдя на работу, он сказал кому-то из сотрудников: «Подумайте, какая точность нужна в повседневной жизни: ошибся в шестом знаке, и получается совсем не то!» Сотрудники не сразу догадались, что имел в виду академик. На всех неофициальных мероприятиях  Исаак Константинович был душой  общества, неоднократно выступал на капустниках. Особенно запомнилось сотрудникам института поведение академика в день его 60-летия (в 1968г.), который совпал с вручением ему шестого ордена Ленина.

Об исключительно важной роли академика Кикоина в разработке атомного проекта свидетельствует такой эпизод. Младший брат академика Абрам Константинович Кикоин,  профессор физики Уральского политехнического института, в разговоре с сослуживцем позволил себе критиковать руководство страны. Дело было в 1946 году и сослуживец тут же написал донос. Академика Кикоина  вызвал к себе генерал-лейтенант П.А.Судоплатов, который с 1945 по 1952 год был руководителем отдела «С» НКВД и курировал создание ядерного оружия. Судоплатов сделал акдемику соответствующее внушение в связи с поведением брата. Академик побеседовал с братом. Эта беседа была зафиксирована компетентными органами. Так как роль академика Кикоина в атомном проекте была хорошо известна высшему руководству, то никаких  оргвыводов не последовало. Этот случай был уникальным в те годы.

Необходимо отметить, что термоядерный реактор, для которого были предназначены заказанные трубы и который должен был вырабатывать дешёвую электроэнергию, до сих пор не создан. Физики не могут справиться с различными видами неустойчивости плазменного шнура при температурах несколько миллионов градусов.

Во время работы во ВНИТИ  я принимал участие в нескольких республиканских и всесоюзных  научных конференциях  и в работе  нескольких технических комиссий в качестве эксперта. В Днепропетровске  проходили  конференции молодых учёных по теоретическим вопросам прокатки в 1969 и в 1970 годах. В  Звенигороде в 1975г и в Кутаиси были конференции по жаропрочным материалам. В изданных трудах этих конференций  опубликованы статьи, где я был соавтором.  После участия в таких мероприятиях  остаётся  масса  впечатлений  от  пребывания в  новых  городах, от  знакомства с новыми интересными  людьми,  с новыми  идеями.

В Звенигороде конференция проходила  в доме отдыха Академии Наук СССР. Здание расположено в лесу на склоне небольшого холма  неподалёку от живописного озера. Должен заметить, что академики выбрали великолепное место для  отдыха! Звенигород – маленький  городок, по преданию основаный Юрием Долгоруким в 1152 году. Мы осмотрели действующий  Саввино-Сторожевский  монастырь, в котором находится историко-архитектурный музей. Конференция  длилась два дня.  Основные доклады  были посвящены жаропрочности и жаростойкости  сталей для теплоэнергетики. Так что основные участники  конференции – это металловеды. Мне было интересно очутиться в такой  научной атмосфере, послушать таких умных людей.

На конференцию в Кутаиси нас, четверых сотрудников ВНИТИ, пригласил заведующий лабораторией института металлов АН Грузинской ССР Грикуров Г.Н., с которым мы  выполняли совместную научно-исследовательскую работу. Перед  приездом в Кутаиси  мы успели осмотреть Тбилиси, где я побывал впервые.  Мы поднимались на гору  Мтацминда, посетили знаменитый  Тбилисский рынок. В Тбилиси меня приятно удивила  одна сценка. Мы сели в троллейбус, водитель закрыл двери, троллейбус начал движение. В этот момент впереди показался бегущий человек, который махал рукой водителю. Троллейбус остановился, дверь раскрылась, человек зашёл и сел. В Днепропетровске в такой ситуации водитель ни в коем случае не остановил бы троллейбус. Двое наших сотрудников, которые часто ездили в командировки в Рустави (это небольшой город недалеко от Тбилиси, в котором имеется крупный трубопрокатный завод), рассказали мне  ещё более интересный случай. Наши ребята должны были срочно попасть в Тбилиси, но когда они вышли из общежития  и сели на автобус, едущий к вокзалу, то поняли, что опаздывают на электричку. Ребята рассказали об этом водителю. Тот обьявил на весь автобус:  «Автобус идёт на вокзал без остановок. Кому нужно вставать раньше, выходите сейчас», закрыл двери и быстро отвёз наших ребят к электричке.     

Из Тбилиси до Кутаиси мы целую ночь ехали поездом. Проводник  вагона предложил нам постельное бельё  из такого расчёта: 1 постель на  4  пассажира - 2  человека получают по простыне, один – наволочку и ещё один – полотенце. Так и доехали. После окончания работы конференции  организаторы пригласили всех  участников  на пикник. Правда, гостеприимство  не было чисто восточным, мы немного доплачивали. Пикник проходил за городом прямо на траве. В памяти осталась занимательная картинка. Неподалёку от нас  собака пасла свинью, причём  пасла в самом прямом смысле: шла рядом с ней, останавливалась, когда свинья  ела траву,  не пускала свинью выходить на дорогу. Кстати, свиньи там не розовые, а чёрные, несколько таких свиней я видел прямо на улицах города. В Кутаиси мы видели духовную семинарию, в которой учился Сталин.  На окраине города находятся отвесные скалы, там мы наблюдали соревнования скалолазов.  В Кутаиси я впервые побывал в настоящем грузинском ресторане. Больше всего мне запомнилась стoящая посреди стола  большая миска  с различной  сьедобной  зеленью.  Каждый, сидящий за столом, периодически  брал рукой из миски  пучок зелени и  заедал мясные блюда.

Тематика докладов – почти та же, что и в Звенигороде, но, на мой взгляд, уровень  чуть  ниже.  Мне эта командировка понравилась главным образом тем, что я побывал в новых очень интересных местах.

Ещё одна конференция, в которой я принимал участие, - это конференция в итальянском торгпредстве в Москве. Это мероприятие имело чисто рекламный характер: нам показали много фотографий  и сделали несколько докладов  о производстве труб в Италии. В этой информации не было ничего  нового, никаких новых идей,  просто Италия пыталась получить  новые рынки сбыта. Мало кто из наших сотрудников был за рубежом, поэтому пребывание  в иностранном  представительстве было почти то же, что выезд за рубеж. Нужно отметить, что нам дали  место в гостинице – это был один из двух случаев, когда я в Москве жил не у своего друга Яши Верновского, и  эта поездка оказалась очень неудачной для меня.

В  вестибюле  нас встречала  и регистрировала очень красивая женщина с ослепительной улыбкой. Поведение этой женщины  имело сходство с работой фотоаппарата. Когда она смотрела на посетителя, она улыбалась. Как только она опускала голову к бумагам, я ощущал  мысленный щелчок, и улыбка гасла. Когда появлялся новый посетитель, снова  происходило что-то вроде щелчка, и улыбка включалась. Нам всем при входе вручали папку для бумаг, начальникам – толстую, солидную, а всем прочим – тоненькую. Во время перерыва нас пригласили в большую комнату  утолить жажду и перекусить «а  ля  фуршет». В коридоре я впервые увидал европейский туалет, шикарный и ослепительно чистый, со множеством различных гигиенических приспособлений. После окончания докладов все были приглашены в ресторан. Однако до ресторана я не добрался. У меня начался очередной приступ почечной колики, я помчался в гостиницу и вызвал  «Скорую помощь». На  этой  машине меня повезли в дежурную московскую больницу. Водитель машины по дороге мне начал рассказывать, что именно в этой больнице «зарезали» его брата, т.е. лечили неправильно. Водитель предложил отвезти меня в хорошую больницу, если я ему заплачу.  У меня был сильнейший приступ, я сейчас уже не помню, платил ли я ему. В конце концов меня привезли в какую-то  больницу на окраине  и завели в приёмный покой. Был уже  вечер. Дежурная медсестра  сказала, что мне  нужно будет подождать, т.к. врач  занят. Я мучился от боли больше часа, приступ постепенно затихал.  Я сказал, что боль у меня прошла, узнал, как мне добраться до моей гостиницы и поехал туда. Я на всякий случай позвонил моим московским друзьям Яше и Симе, рассказал о своём происшествии,  взял свои вещи и помчался на аэродром. Мне повезло, через полчаса  был  самолёт  на Днепропетровск, и были  свободные места. Утром я уже был дома, а через  несколько  часов приступ  повторился,  я оказался  в знакомой  Днпропетровской больнице  и на следующий день  «родил» очередной  камень.

Одажды я в качестве эксперта участвовал в работе комиссии Министерства чёрной  металлургии СССР  по  определению качества  котельных труб Челябинского трубопрокатного завода (ЧТПЗ)  по претензии Белгородского котельного завода. От нашего института  в состав комиссии  вошли заведующий лабораторией котельных труб  Анатолий Андреевич  Кобус  и  я.  На Белгородском  котельном заводе  нас встретили очень  приветливо, разместили в специальной квартире для важных персон.  На складе нам продемонстрировали  штабель труб  ЧТПЗ.  Это были  толстостенные трубы диаметром  460 мм. Я дважды был  в Челябинске  и  знаю  технологию производства этих труб.  Те трубы, которые мы увидели в Белгороде,  имели многочисленные дефекты.  Таких плохих труб в Челябинске я не видел.  Мне показалось, что  сюда прислали те трубы, которые должны были выбросить в металлолом.  Это тем более странно, что всем трубникам известно:  к качеству котельных труб требования самые  высокие. В паровом котле внутри этих труб находится пар  при температуре  до 600 градусов и давлении 250 атмосфер. Разрушение такой трубы – это авария крупного энергетического агрегата, связанная с большими материальными потерями, а зачастую и с человеческими жертвами.  Рядом с  Челябинскими трубами лежал штабель труб такого же размера из Японии. Качество японских труб было идеальным. Мы составили акт, в котором  описали все  дефекты  труб  из Челябинска и вывод о том, что все трубы должны быть заменены годными. Копию акта мы передали в министерство чёрной металлургии.

В 1980 году  из дирекции института мне передали, что я  назначен членом комиссии  областного комитета коммунистической партии по проверке  использования   оборудования  на  Днепропетровском  трубопркатном заводе имени Карла  Либкнехта. На моё возражение, что я не являюсь членом партии, мне ответили, что  я специалист, и больше послать некого.  В те времена обком коммунистической партии  был в городе самой могущественной  организацией, обком мог отдавать распоряжения  любым  директорам предприятий. Пройти в здание обкома мог только член партии по предъявлении членского билета. Для меня  было сделано исключение,  и был выписан временный пропуск.  На первом заседании комиссии  мне было поручено  проверить  на заводе наличие прокатного оборудования, которое хранится на складе и выяснить  причины, по которым оно не установлено. Заводские работники с большим почтением отнеслись  к обкомовской комиссии и сразу предоставили необходимые сведения. Я проверил всё, что  что относилось к моему вопросу, и написал своё мнение. В частности, на складе  оборудования более  15 лет лежал редукционный стан, купленный в Венгрии. Это  оборудование морально устарело  и устанавливать его в новый  цех  нецелесообразно. Работники  завода были удовлетворены.

Однажды  конструкторское  бюро Туполева  обратилось в наш институт  с просьбой  определить  технологию  изготовления  трубочки диаметром 12 мм, образец которой  нам привезли. Одновременно с нами в этой работе участвовал Центральный  научно-исследовательский  институт  чёрной металлургии (ЦНИИЧЕРМЕТ). Вообще говоря, это довольно сложная задача: по готовому изделию  определить, каким способом его изготовили. Сотрудники КБ Туполева рассказали нам по секрету  историю появления этой трубочки. 20 марта 1978 году в  воздушном пространстве  СССР  над Кольским полуостровом появился пассажирский  самолёт  «Боинг-702». На запросы по радио  и на попытки советских истребителей  посадить его  пилоты «Боинга» не реагировали. Советские истребители трижды пытались  сбить его, но одна ракета  только оторвала небольшой  фрагмент крыла. Несмотря на повреждение,  пилоты «Боинга» сумели благополучно посадить самолёт на лёд  озера возле городка Кемь. Пассажиров эвакуировали, а самолёт  за три дня разобрали и все детали привезли в Москву. Небольшой отрезок  топливопровода привезли к нам во ВНИТИ, ещё один отрезок передали в ЦНИИЧЕРМЕТ. Там быстро определили химический состав стали: это была хромоникелевая нержавеющая сталь повышенной пластичности с очень низким содержанием вредных примесей. Технология выплавки такой стали была известна. Интересно, что на совещания с сотрудниками КБ Туполева нас они к себе не приглашали, а, пользуясь тем, что ЦНИИЧЕРМЕТ расположен  рядом с КБ Туполева, совещания  устраивали в ЦНИИЧЕРМЕТЕ. Во время этих встреч нам рассказали интересные истории про Андрея Николаевича Туполева, в частности то, что он предсказал судьбу советского сверхзвукового пассажирского самолёта ТУ-144. Андрей Николаевич сказал, что эта машина летать не будет, что в дальнейшем и произошло.

Сотрудники нашей лаборатории  и  металловеды  осмотрели трубку с «Боинга» и первоначально решили, что это обычная холоднокатаная бесшовная труба. От трубки отрезали несколько поперечных образцов (темплетов), отшлифовали их, протравили для выявления  микроструктуры стали и начали рассматривать под микроскопом. И  тут нас ожидал сюрприз. Микроструктура небольшого участка трубы (около 1 мм) незначительно отличалась от структуры остальной части, причём это повторялось на всех темплетах в одном и том же месте! Это могло свидетельствовать только об одном: в этом месте находился сварной шов, т.е. труба была не бесшовной, а сварной. Но, во первых, структура металла в зоне  сварки  должна очень сильно отличаться от структуры основного металла, здесь же эта разница была небольшой,  и, во вторых, мы не могли себе представить, что труба столь ответственного назначения  будет сварной. Ведь малейшая трещина  топливопровода может привести к пожару и взрыву самолёта. При монтаже самолётного топливопровода  трубы изгибают в разных направлениях, при этом скрытые дефекты в зоне сварки могут превратиться в открытые трещины. Мы вспомнили, что  недавно разработан новый метод сварки – микроплазменная сварка.Именно эта технология могла обеспечить столь высокое качество. Но в СССР существовали только лабораторные установки, до промышленного  производства труб по такой технологии было ещё далеко. Мы попытались изготовить бесшовные трубы  такого же размера и качества. Однако ЦНИИЧЕРМЕТ  выплавил  сталь низкого качества, из которой  хорошие трубы не получились. Таким образом, технологию  изготовления топливопроводных труб «Боинга» мы определили, но изготовить трубы по этой технологи не смогли.

В 80-х годах в СССР  попытались распространить всеобщее планирование на область науки. В нашем институте всем научным сотрудникам выдали толстые тетради, в которые необходимо было ежедневно записывать тему научно-исследовательской работы, конкретное задание,  описать собственные достижения и дать на подпись своему руководителю..Руководитель должен был оценить качество выполнения. работы. Это была очередная глупость: как можно вообще планировать научное творчество, как может знать человек, когда ему в голову придёт плодотворная идея? Ради шутки я как-то написал в эту тетрадь: «В понедельник открыть закон всемирного тяготения. Во вторник определить зависимость между напряжением, силой тока и электрическим сопротивлением цепи». О результатах  планировании в промышленности я писал ранее. Наше так называемое планирование науки продолжалось несколько месяцев, а потом как-то заглохло.

Я хочу описать одно почти анекдотическое поручение, которое довелось выполнять мне совместно с нашим сотрудником Олегом Хохловым-Некрасовым. В конце 70-х годов  наш институт  получил поручение от областного комитета  КПСС. В то время обком партии был всесильной организацией, его поручения исполнялись мгновенно. В этом поручении было сказано, что в ЦК КПСС (это самая высокая партийная инстанция) пришло письмо от рабочего Первоуральского новотрубного завода, в котором он обвинял заводских инженеров во вредительском занижении производства так необходимых народному хозяйству труб. Он писал, что производительность станов поперечно-винтовой прокатки (это основной агрегат по производству бесшовных труб)   пропорциональна углу перекоса валков, а инженеры устанавливают этот угол очень маленьким – около 15 градусов. При значительном увеличении этого угла – вплоть до 180 градусов – можно в десятки раз увеличить производство труб. Подписано письмо было так: фамилия - Рубахин, рабочий, коммунист, изобретатель. Дирекция института поручила написать ответ мне и Олегу Хохлову-Некрасову, старшему научному сотруднику лаборатории  Пляцковского. Для каждого сотрудника нашего института была ясна смехотворность этого предложения. Каждый специалист, разбирающийся в технологии прокатки бесшовных труб, знает, что производительность трубопрокатного стана действительно пропорциональна величине угла перекоса валков (иначе этот угол называют углом подачи), но получить качественные трубы можно только в узком интервале изменения этого угла – от 10 максимум до 20 градусов - в зависимости, главным образом, от свойств заготовки. При увеличении этого угла металл заготовки не прорабатывается, в заготовке не вскрывается полость и оправка сразу разрушается, т.е. труба не получается. Если же этот угол достигнет 180 градусов, то поперечная прокатка превращается в обычную продольную, при помощи которой, например, прокатывают рельсы, но никак не трубы. Вообще выбор угла перекоса валков – сложная техническая  задача, в которой нужно учесть массу факторов: свойства металла при высоких температурах, размер заготовки, размер труб, условия охлаждения трубы в стане, свойства оправки, диаметр валков стана, коэффициент трения металла о валки  и др. Эта задача, как правило, решается экспериментальным путём. На каждом трубопрокатном заводе за годы работы для каждого размера труб были определены оптимальные углы подачи.

Мы с Олегом передали письменный   ответ  в дирекцию. Больше нас не беспокоили. Я думаю, что в Сталинскую эпоху всеобщей подозрительности  это дело так быстро бы не окончилось. В 1983г в моём родном Металлургическом институте проходила научная конференция, на которой я представил свою статью, касающуюся нового способа производства гранёных труб. Теория этого способа описана в «Трудах Американского общества инженеров-механиков». Американские авторы изложили способ изготовления четырёх-  пятигранных труб путём поперечной деформации обычных круглых труб и описали экспериментальную проверку этого способа. И вот что самое интересное: в экспериментах авторы рассчитали получить четырёхгранную трубу, а фактически получили пятигранную. Я обнаружил в статье американских авторов грубые допущения и предложил  способ расчёта, основанный на более точной теории. По моим данным у американцев и должна была получиться пятигранная труба. Более того, в своей статье я указал, что указанным способом можно получать не только 4 и 5-гранные трубы, но и трубы с большим числом граней, и привёл расчёт процесса для получения семигранной трубы.

Каждый год перед разработкой плана работы ВНИТИ  на следующий год в институте  проводилось координационное совещание. К нам призжали представители министерства чёрной металлургии, а также представители всех организаций, которые заказывали те или иные исследования. Это были представители трубных заводов, смежных министерств, проектных и исследовательских организаций, других предприятий, нуждающихся в новых видах труб. Совещание обычно длилось 5-6 дней. Я несколько лет подряд был учёным секретарём секции горячедеформированных труб на этих совещаниях. Совместно с представителями  организаций-заказчиков мы  уточняли актуальность  предложенных работ, согласовывали срок выпoлнения, проверяли  наличие финансирования, участие смежных институтов. Затем я составлял сводную заявку и согласовывал с тематическим отделом института. Обычно заведующий отделом бывал очень занят и присутствовал  только на пленарном заседании, так что  всю  работу должен был выполнять я. На этих совещаниях я общался с интересными людьми и приобретал новых знакомых.

Научный поиск соответствует моему характеру, мне всегда хотелось всё узнать досконально, понять причину любого явления и все тонкости любого процесса. Так, ещё будучи школьником на Урале, я заинтересовался, почему при отливке дроби свинец льют в ведро с керосином. Примерно в то же время я прочитал в старом журнале «Техника молодёжи» за 1938 год описание изготовления стволов артиллерийских орудий и способ упрочнения стволов путём создания  внутреннего высокого давления – так называемый автофреттаж. Я не забыл эти вопросы и в дальнейшем всё выяснил.

Мне нравится обдумывать какую-либо проблему, рассматривать возможность её решения с разных сторон. Особенное удовольствие получаешь, когда внезапно приходит решение.  Хотя вообще считается, что постановка важной проблемы, её формулировка – это более важный этап научного творчества, чем её решение.

Решение любой проблемы – это сложный процесс, пока ещё не обьяснимый. У меня была пара случаев, когда решающая идея приходила ко мне ночью во время сна и рано утром  в голове была готовая формулировка. Вообще мне лучше всего думалось при ходьбе на работу.

Кто-то из известных советских физиков сказал, что занятие наукой – это способ удовлетворения собственного любопытства за счёт государства. То, что это способ удовлетворения любопытства – верно, а то, что за счёт государства – в последнее время сомнительно.  Мне очень нравится  высказывание известного французского иммунохимика Пьера Грабара, как становятся учёными: «Начиная с трёхлетнего возраста ребёнок  спрашивает «почему?» - маму, папу, учителя, профессора... И когда он не находит, кого бы ещё спросить, он задаёт этот вопрос себе. С этой поры он становится учёным».

Отношение обычных людей к науке характеризует  мой  разговор с каким-то прохожим. Этот человек увидел, как я выходил из здания Трубного института, и спросил меня, работаю ли я в этом институте. Когда я это подтвердил, он спросил меня, для чего вообще нужна наука и что произойдёт, если закрыть все научные организации. Я ему ответил, что в этом случае ничего страшного не произойдёт: и через день, и через месяц, и. может быть, через год  ничего не изменится. А вот через несколько лет специалистам уже станет видно ухудшение во многих сферах производства. К этому можно было бы добавить, что СССР уже имеет богатый опыт гонений на науку в последние годы правления Сталина. После объявления в середине прошлого века генетики лженаукой, запрещения работ по генетике и уничтожения (морального и даже физического) выдающихся учёных-генетиков урожайность многих сельскохозяйственных культур в России даже теперь намного ниже, чем в других развитых странах. Последствия  объявления кибернетики лженаукой Россия ощущает до сих пор: приходится закупать значительную часть электронных компонентов и готовых приборов  в других странах. Этому способствует также низкая культура производства. Я уже писал об этом в одном из предыдущих разделов, там речь шла о замене спирта ацетоном.

Ещё один яркий пример  я узнал, когда был в командировке в Запорожье. Там был пущен завод, который изготавливал кассетные магнитофоны, пользующиеся в то время большим спросом. Там же был цех по производству электронных интегральных микросхем. Это производство – сверхчистое. В этом цеху  должно быть в 10000 раз меньше пыли, чем в операционной. Дело в том, что при производстве микросхем на кристалл кремния фотоспособом наносятся линии, которые служат электропроводниками. Ширина этих линий сопоставима с размером мельчайшей пылинки и увидеть её можно только в микроскоп. Если на место, где должна пройти эта линия, на фоторезист осядет единственная пылинка, то на линии образуется непроводящий участок, и прибор работать не будет. Поэтому там следят за содержанием пыли в воздухе. Рабочие обязаны перед входом в цех полностью переодеться и им категорически запрещается что-либо проносить с собой. В помещении создано повышенное давление тщательно отфильтрованого воздуха, чтобы не было подсоса пыльного воздуха снаружи. И вот однажды продукция целой смены была забракована. Оказалось, что одна работница принесла с собой завтрак, развернула его и поела. Вся пыль с бумаги и мельчайшие частицы пищи попали в воздух.  Предварительный инструктаж не дошёл до сознания людей.

 







<< Назад | Прочтено: 645 | Автор: Марголиус А. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы