Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

 

Эдуард Якобсон

 

ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

 Часть одинадцатая


Интеллект по наследству.

СЕМЬЯ ДЬЯКОНОВЫХ

Памяти Михаила Алексеевича Дьяконова посвящается.

„Всегда, ныне и присно русская

интеллигенция была, есть и будет

ломовой лошадью истории“

(из воспоминаний Н.Я.Дьяконовой

«Минувшие дни»)

Я никогда не считал себя эрудитом. Значительные области знаний для меня всегда были недоступны, но некоторые темы сравнительно часто привлекали мое внимание, особенно тогда, когда они излагались в достаточно популярной форме. Не могу похвастаться тем, что в этих случаях мои знания значительно обогащались — далеко не всё воспринималось, а большая часть доступной мне информации, даже казавшаяся интересной, на общем фоне текущих событий очень быстро выветривалась из памяти, не находя достойного применения. Но кое-что иногда застревало и периодически выплывало на поверхность сознания.

Были времена, когда я тщетно пытался представить себе происхождение Вселенной и вообще основы Мироздания. В связи с этим меня и заинтересовала статья Натальи Уховой «Очарованные кварком», опубликованная в октябрьском номере (2015 года) журнала «Партнер». Статья интересная, но моё внимание сместилось от сенсационного обнаружения самых мелких частиц вещества и прорыва в науке о происхождении Вселенной к талантливым личностям, предсказавшим обнаружение легкого пентакварка, т. е. нового вида состояния материи.

Особо меня заинтересовали сами «отцы пентакварка», точнее, один из «отцов» - сотрудник Петербургского института ядерной физики, а именно – Дмитрий Игоревич Дьяконов. Уж очень эта фамилия ассоциировалась у меня с отрывочными воспоминаниями детства.

Пользуясь «всемирной сетью», мне удалось выяснить не только некоторые подробности биографии Дмитрия Игоревича Дьяконова, но и связь его имени с событиями далекого прошлого, которые теплились в моей памяти. С некоторыми из них мне удалось познакомиться немного раньше, о чём вкратце уже упоминалось в моих воспоминаниях. Чем больше мне удавалось узнать о Дьяконовых, тем сильней у меня разгоралось желание собрать воедино разрозненную информацию об этой замечательной семье.

Да простят мне ныне живущие члены семьи Дьяконовых (и их потомки) за такую вольность и смелость в попытке на примере только одной этой семьи проследить и обобщить, пользуясь открытой информацией, судьбы интеллектуалов советского периода.

***

    

Дмитрий Игоревич Дьяконов

(30.03.1949 — 26.12.2012).


Я не мог быть знаком с Дмитрием Игоревичем Дьяконовым. Он был младше меня на двадцать лет. Моя и его учеба, работа и профессиональная деятельность осуществлялись в разных плоскостях и пересекаться никак не могли. Да и наши уровни интеллекта не могли никак сопоставляться. Он был нацелен на науку, а я определил верхним пределом своих возможностей деятельность инженера-конструктора.

В 1972 году Дмитрий Игоревич закончил с отличием физический факультет Ленинградского государственного университета, а ещё через пять лет защитил кандидатскую диссертацию. В 1986-м он уже доктор физико-математических наук - специалист в области физики элементарных частиц и квантовой теории поля.

Дмитрий Игоревич Дьяконов – советский и российский физик-теоретик, профессор, заведующий сектором теоретической физики высоких энергий Академического университета РАН, инициатор создания и сопредседатель Общества научных работников, член Европейской академии наук, лауреат премий им. Гумбольдта и им. Меркатора (Германия), а также премии Королевской Академии наук и фонда Карлсберг (Дания).

Его родной брат – Михаил Игоревич Дьяконов (1940 г.р.) — доктор физико-математических наук, главный научный сотрудник Петербургского физико-технического института им. Иоффе, лауреат Государственной премии СССР, профессор университета Монпелье (Montpellier, France).

Это я узнал тогда, когда ознакомился с краткими биографиями Дмитрия и Михаила Дьяконовых и получил подтверждение своим предположениям, узнав, кто их родители и в какой среде они воспитывались и формировались. Именно тогда у меня и появилась потребность подробней ознакомиться с историей этой семьи и одновременно уточнить некоторые фрагменты моих воспоминаний.

Оба они родился в семье востоковеда Игоря Михайловича и литературоведа Нины Яковлевны Дьяконовых.

***

Старшим в предыдущем поколении Дьяконовых был Михаил Михайлович Дьяконов (25.06.1907-08.06.1954), брат Игоря Михайловича. Он родился в Санкт-Петербурге. В 1921 году, когда Михаилу было 14 лет, его отец был направлен на работу в торгпредство РСФСР в Норвегию, и он выехал туда, взяв с собой старшего сына. Через два года Михаил был отправлен в Петроград для завершения среднего образования.

Окончив школу в Ленинграде, он вернулся в Норвегию и с 1924 по 1926 г.г. учился по специальности «английская филология» в Фредерциановском университете города Осло. Там в обязательные предметы входили сравнительное языкознание и санскрит. Санскрит преподавал замечательный филолог — Моргенстьерне. Слушая его лекции, Михаил стал изучать и персидский язык.

Так востоковедение стало входить в жизнь семьи Дьяконовых.

Дальнейшее обучение Михаила проходило в Ленинградском университете на факультете языка и материальной культуры, который он окончил в 1930 году.

   


Михаил Михайлович Дьяконов


Затем работал в НИИ в Самарканде и в Институте востоковедения в Харькове. В 1934 г. он окончил аспирантуру Эрмитажа, а в 1936-м защитил кандидатскую диссертацию по теме «Бронзовый водолей как памятник искусства и исторический источник». С 1934 по 1941 г.г., работая в Эрмитаже в качестве старшего научного сотрудника и (недолго) заведующим отделом Востока, одновременно преподавал в Ленинградском университете (1935—1939) и в Академии художеств (1938—1941). Участвовал в третьем Конгрессе по иранскому искусству и археологии.
С начала Великой Отечественной войны, в августе 1941 г., Михаил вступил добровольцем в народное ополчение. В том же году был ранен в бою под Невской Дубровкой. На «волокуше» по льду через Неву был доставлен на наш берег и затем – в ленинградский госпиталь.

В 1942 г., когда он поправился, его направили в Иран, как владеющего персидским языком, для работы в советской миссии.

В то время грузы союзников (продовольствие, автомашины, самолеты и танки) шли зимой, когда на севере темно, через Баренцево море в Мурманск и Архангельск, а летом — в Иран и далее через Баку. СССР занимал северную часть Ирана, а Англия — южную на основании давнего договора, позволявшего России и Англии занять иранскую территорию, если она используется для враждебных целей против этих держав.

После возвращения Михаил был опять на фронте и в сентябре 1943 г. участвовал в операции по освобождению Смоленска. В мае 1944 г. был демобилизован и как научный сотрудник направлен в Московский университет в качестве декана исторического факультета (с мая 1944 по октябрь 1945). С 1 мая 1945 г. он – старший научный сотрудник Института истории материальной культуры АН СССР.

В 1946 году защитил степень доктора исторических наук. В 1951 году удостоен звания заслуженного деятеля исторических наук Таджикской ССР. В 1953 году возглавил Таджикскую археологическую экспедицию. Член Союза писателей СССР. Известны его переводы с персидского, а также с норвежского и других языков.

По отзывам, он был выдающимся лектором, завораживающим аудиторию, артистично преподнося материал по изобразительному искусству, обогащенный чтением переводов, возрождавших ауру культуры средневекового Ближнего Востока. Живой творческий ум, открытость в манере обращения с окружающими, веселый энергичный характер делали Михаила Михайловича Дьяконова одним из любимых педагогов. Он всегда был окружен студентами, которых привлекали не только его интересные содержательные лекции, но и полноценные частные беседы, в которых можно было разрешить многие недоумения, что было связано с очень широким кругом его научных интересов и фундаментальными знаниями.

Михаил Михайлович Дьяконов – автор почти сотни  работ по искусству и культуре стран Ближнего и Среднего Востока, в том числе крупной сводной работы по древней истории Ирана «Очерк истории древнего Ирана».

Дочь Михаила Михайловича Дьяконова, Елена Михайловна Дьяконова (1948 г.), пошла по стопам отца. Она как высоко эрудированный специалист занимает определенное, достаточно видное место в науке, а именно:

ведущий научный сотрудник Института восточных культур Российского государственного гуманитарного университета;

специалист по японской литературе и культуре, член правления Ассоциации японоведов, член Международного научного общества изучения традиционной японской религии «синто», член Европейской Ассоциации по изучению Японии;

участник более 15 международных и национальных конференций;

автор более 80 научных работ, её труды известны далеко за пределами России.

Елена Михайловна вела курс японской литературы и культуры в Институте военных переводчиков в 1976-1977 г.г., курс японской средневековой литературы в Лейденском университете (Нидерланды 1998), курс по японской литературе в Институте стран Азии и Африки в МГУ, а также читала лекции по японской литературе, поэзии и поэтике в Институте восточных культур и античности в 1996-2009 г.г., а в 1999 и 2000 г.г. в японских университетах Хитоцубаси и Хиросимы.


***

Ещё одним выдающимся членом семьи Дьяконовых является Нина Яковлевна Дьяконова (20.10.1915 — 09.12.2013). Она родилась в Петрограде в семье известного в СССР юриста Якова Мироновича Магазинера.

(Я.М.Магазинер (1882-1961) — правовед, д.ю.н., профессор, ещё будучи студентом, занимался публицистикой, опубликовал книгу «Самодержавие народа». После окончания университета – помощник присяжного поверенного и преподаватель русского государственного права на кафедре социологии в Психоневрологическом институте.

Начиная с 1918 и на протяжении 1920-х г.г. – профессор ЛГУ, главный юридический консультант Волховстроя и Экспортлеса, преподаватель Петроградского кооперативного института. С 1927 года декан юридического факультета и заведующий кафедрой Института народного хозяйства. В 1937 г. заведовал международно-правовым отделением Института внешней торговли, но был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Англии (освобожден в январе 1938г.). Преподавал в юридическом институте им.Крыленко. В 1941-1944 г.г. заведовал кафедрой теории и истории государства и права Свердловского юридического института. С 1944 по 1949 год, будучи профессором государственного и гражданского права, заведовал кафедрой юридического факультета ЛГУ и одновременно являлся старшим научным сотрудником Института права АН СССР. Отстранен от государственной деятельности в ходе кампании по борьбе с космополитизмом. В период с 1956 по 1960 год заведовал сектором морского права Центрального научно-исследовательского института морского флота.

Я.М.Магазинер – автор ряда трудов по советскому и международному праву, включая общую теорию права. Я.М.Магазинер совместно с И.С.Дунаевским и в соавторстве с Игорем Михайловичем Дьяконовым опубликовал в 1952 году сравнительное исследование вавилонских, ассирийских и хеттских законов.

В 1936 году Нина Яковлевна вышла замуж за своего сокурсника, Игоря Михайловича Дьяконова, ставшего впоследствии известным ученым-востоковедом, переводчиком и писателем, и разделила с ним в дальнейшем все тяготы периодов войны и сталинских репрессий.

Нина Яковлевна окончила отделение литературы и лингвистики Ленинградского университета в 1937 году. В 1943 году защитила кандидатскую диссертацию, а с 1944 года уже доцент и позже – профессор кафедры истории зарубежных литератур филологического факультета ЛГУ.  


   


Нина Яковлевна Дьяконова



В 1966 году она защитила докторскую диссертацию, посвященную вопросам английского романтизма в литературе.

Н.Я.Дьяконова – крупнейший российский специалист по истории английской литературы, член Правления Байроновского общества в Лондоне, член редколлегии академической серии «Литературные памятники», авторитетный российский литературовед, доктор филологических наук, член редколлегии академической серии «Литературные памятники», автор значительных работ о творчестве таких писателей, поэтов и драматургов с мировым именем, как Шекспир, Байрон, Диккенс, Стивенсон, Шоу и других классиков английской литературы

Нина Яковлевна особое значение придавала преподавательской деятельности, к которой сама приобщилась ещё в студенческие годы (она в 1934 году начала вести английский язык у студентов-востоковедов). Она сама вспоминала об этом так: «Преподавание, университетское и домашнее, было, по-видимому, главной движущей силой моей жизни. Мне кажется, что такой выбор был определён не только пристрастием, но и восприятием его как священной обязанности интеллигенции».

С тех пор её педагогический стаж не прерывался ни на один год. Среди учеников Н.Я.Дьяконовой— десятки кандидатов и докторов наук, опытных преподавателей вузов и переводчиков художественной литературы. Последние десятилетия её преподавательской деятельности проходили на кафедре зарубежной литературы филологического факультета Санкт-Петербургского государственного педагогического университета имени А.И.Герцена.

Ничего удивительного нет в том, что её сыновья, физики-теоретики Дмитрий Игоревич и Михаил Игоревич Дьяконовы, были воспитаны благодаря педагогическому опыту и таланту Нины Яковлевны в духе истинных интеллигентов.

***

По данным Википедии, Игорь Михайлович Дьяконов (12.01.1915-02.05.1999) - «советский и российский востоковед, историк, лингвист, специалист по шумерскому языку, сравнительно-исторической грамматике афразийских языков, древним письменностям, истории Древнего Востока. доктор исторических наук». Для тех, кто не знаком с его биографией, хотелось бы ещё добавить, что это ученый с мировым именем, переводчик-полиглот, писатель и поэт... Все 84 года его жизни, особенно в молодости, уложились в двадцатое столетие, весьма насыщенное тяжелыми, порой трагическими событиями. Время не могло не отразиться на его жизненном пути, но поражает целеустремленность, с которой этот человек погрузился в науку, и то, и с каким упорством он преодолевал все препятствия, возникавшие на этом пути. Я не буду концентрировать внимание читателя на всех аспектах жизни Игоря Михайловича и его близких (они нашли подробное отражение в его «Книге воспоминаний»), а остановлюсь в основном только на тех моментах, которые больше всего произвели на меня впечатление, показались мне важными, а также всколыхнули до определенной степени мои воспоминания    

      



Игорь Михайлович Дьяконов



Игорь Михайлович Дьяконов родился в разгар первой мировой войны в Петрограде, и его раннее детство пришлось на первые годы революции и гражданской войны. Вихри этого периода, судя по всему, и занесли их семью на Волгу (в семнадцатом году всей семьей уехали на лето к родственникам) – в город Вольск и в Саратов. Только в 1919 году семья вернулась в Петроград, где у Игоря кроме старшего брата Михаила появился и младший братик – Алексей.

В те времена в связи со значительным оттоком населения, вызванного эмиграцией, «красным террором», гражданской войной и разрухой, проблем с жильём в Петрограде у Дьяконовых не возникло.

Дом на улице Красных Зорь, в котором обосновались они, был построен по проекту известного архитектора В.А.Щуко, которому в 1911 году было присвоено звание академика архитектуры, а в 1912 году присуждена серебряная медаль на Международной строительной выставке.



Дом № 63 на Каменоостровском пр-те


(Здесь я связываю написанное со своими личными воспоминаниями о жизни в этом же районе в Ленинграде. Этот дом № 63, как и многое другое в этой округе, о чём я ещё буду упоминать, мне хорошо известен). На каждом этаже дома тогда располагались по две многокомнатные квартиры. Их основные жилые комнаты выходили на Каменоостровский проспект (В то время он был улицей Красных Зорь, а ещё позже – Кировским проспектом). На противоположной стороне, с окнами во двор, находились комнаты для прислуги, кухни и другие бытовые помещения. Но в памяти Игоря Михайловича отложилось, что их квартира № 25 была четырехкомнатная со  входом со двора.

Здесь, в этом доме, Игорь прошел первый период понимания сложностей мира, проблем и отношений между людьми. Это место и это время послужили наглядным источником для развития любознательности и творчества. Всё это, конечно, – не без помощи родителей и старшего брата, но основную роль, естественно, сыграли пытливый ум, наблюдательность и врожденная восприимчивость. Уже одно то, что он самостоятельно научился читать и сочинять фантастические страны с населением, очень напоминающим людей из близкого окружения, подтверждают это. Ну и, конечно, не могли не отложиться в его детской памяти события, связанные с «делавшими» революцию — матросами в широких клёшах, а также как бабушка делила восьмушки хлеба, как бездомные собаки вгрызались и рвали павшую лошадь, как «какие-то профессора выносили из бездействующих ватерклозетов ведра, беседуя о судьбах русской интеллигенции»...

С 1921 по 1929 год с перерывом около полутора лет отец Игоря, Михаил Алексеевич, работал в Норвегии, в советском торговом представительстве в качестве начальника финансового отдела и заместителя торгпреда. Семья Дьяконовых в этот период жила в окрестностях Осло. Маленький Игорь получил в новых условиях дополнительные возможности для расширения кругозора и развития. Он сам позже писал в своей «Книге воспоминаний», что в Норвегии «...языковая среда учила меня, без моего ведома, филологии — автоматически учила сравнительному языкознанию...», а также, что «...началась лучшая, самая интересная для меня пора моего детства...». Он быстро освоил норвежский язык и начал овладевать английским и немецким. На самое главное в его жизни того периода произошло тогда, когда отец подарил ему путеводители по ассирийским и египетским залам Британского музея в Лондоне. Он пишет, что: «...передо мной открылся еще один мир, отличный от знакомого, поэтому интересный… Особенно же заинтересовали меня иероглифы…, я составил себе целую тетрадочку, где, расположенные в алфавитном порядке, были вписаны все иероглифы, чтение которых я мог определить...».

Тогда ему ещё не исполнилось и десяти лет, но это увлечение он сохранил на всю жизнь.

Численность дипломатического и торгового представительств советской России в Норвегии была невелика, а в их составе беспартийных были считанные единицы. Кроме того, половину аппарата составляли норвежцы. На общем фоне не очень грамотных руководителей видное место в торгпредстве занимал ведущий экономист с высшим образованием и большим опытом работы в финансовых сферах – Михаил Алексеевич Дьяконов, отец Игоря. Он вспоминает, что в папиных рассказах за обедом говорилось о начальниках, большевиках-коммунистах. О них говорилось со страхом и уважением, со скептицизмом и по-всякому, но без вражды. Здесь он услышал впервые такие слова, как «к стенке», «расстрелы», «красные», «белые», «зеленые»... Благодаря папиному служебному положению ему довелось познакомиться с такими известными деятелями советского государства, как Александра Михайловна Коллонтай, бывшая тогда послом в Норвегии, Алексей Николаевич Крылов — основоположник современной теории кораблестроения и не менее известный матрос Дыбенко которые ему хорошо запомнились...

***

Первая часть книги Игоря Михайловича посвящена ранним воспоминаниям, в основном детскому и юношескому периоду. Писалась эта часть в 1955-1956 годах, и ничего удивительного нет в том, что в ней нашло отражение восприятие, соответствующее именно этому возрастному отрезку жизни автора, которое, естественно, не может быть идентичным во многом для широкого круга очевидцев. Можно понять Игоря Михайловича в том, что он, не только пользуясь дневниковыми набросками, но, очевидно, ещё и опираясь во многом на свою память, не стремился и не преследовал цель во всём соблюдать документированную точность событий. Не в упрёк ему будь сказано, и ни в коей мере не умаляя общей ценности «Книги воспоминаний», не могу не обратить внимание читателей на некоторые неточности, имеющие место по отношению к моей персоне (Очень сожалею, что я хотя бы лет на 20-25 раньше не начал интересоваться историей свой семьи. Тогда не только этих неточностей можно было бы избежать, но это ешё и помогло бы мне в значительной степени расширить сведения о моей родословной и, в частности, дополнить воспоминания о моем отце).

В 1926 году закончился срок первой командировки М.А.Дьяконова в Норвегии. Вся семья Дьяконовых вернулась в Ленинград, но жить им оказалось негде — квартира на Каменоостровском уже оказалась занята. Вот что пишет об этом Игорь Михайлович:

«...На лето нам предоставил квартиру папин товарищ по службе в Азовско-Донском коммерческом банке — Станислав Адольфович Якобсон. Тихий и незаметный, кажется, несколько затурканный шумными сыновьями и энергичной женой (скрипачкой в оркестре тогда еще немого кино «Молния»), Станислав Адольфович относился к папе с чем-то вроде верного обожания. Он всегда был готов прийти ему на помощь...».

Не мне судить о характеристике, которую дал И.М. моему отцу, но то, что отец мой очень ценил дружбу со своим бывшим сослуживцем, никогда не вызывало у меня сомнений, что и сохранилось в моей памяти, но с несколько более позднего времени. Дело в том, что я родился только летом 1928 года, а моему старшему брату в 1926 году (когда Дьяконовы жили в нашей квартире на улице Блохина) было не больше шести месяцев. Игорь Михайлович явно ошибся во времени на несколько лет. Скорее всего, он тогда встречался с моими «шумными» двоюродными сестрой и братом, которые были его ровесниками, вероятно, бывавшими тогда в нашей квартире на Блохина.

Далее (вскоре после ареста его отца) Игорь Михайлович вспоминает и пишет: ...«Где-то в мае пришел Станислав Адольфович Якобсон — тот самый старый папин сослуживец по Азовско-Донскому банку, у которого на квартире мы жили летом 1926 года; с тех пор мои родители встречались со Станиславом Адольфовичем и его женой, может быть, два раза за двенадцать лет»...

Здесь неточность заключается в том, что я и мой отец неоднократно бывали у Дьяконовых и не сомневаюсь, что они бывали и у нас на Блохина. Это подтверждается тем, что мы жили, как сейчас говорят, в «шаговой доступности», а это я очень хорошо помнил, так как ходили мы к ним пешком. Адреса я не знал, да и как выглядел их дом я, естественно, не запомнил. Меня очень интересовали книги в обширной библиотеке Дьяконовых, и мы с большим удовольствием читали то, чего у нас не было, и что давал нам Михаил Алексеевич. В первую очередь это относится к книгам о путешествиях в полярные страны, написанные им или в его переводах. Запомнилась мне также модель парусника, которая стояла на шкафу или буфете, так высоко, что достать и потрогать этот корабль я не мог, а мне этого очень хотелось.

Теперь я знаю, что Дьяконовы жили на втором этаже дома № 9 на улице Скороходова, которой возвращено старое название Большая Монетная. Судя по всему, несколько окон и эркер их комнат смотрели на улицу.

 

Дом 9 на ул. Скороходова.

На втором этаже, в квартире с

эркером над кафе,

жили Дьяконовы


Неточность, допущенная в «Книге воспоминаний», я могу объяснить тем, что уже с 1936 года Игорь Михайлович жил на Суворовском проспекте, посещения квартиры родителей им и нами не совпадали во времени и, естественно, он не мог их запомнить.  Да и думаю, кроме того, что тогда он нами не очень-то и интересовался. Я и сам-то очень смутно помню, как выглядел тогда Михаил Алексеевич (возможно, я узнал бы его только по тюбетейке), а членов его семьи я не помню совершенно, и все дополнительные подробности стали мне известны из воспоминаний Игоря Михайловича и из открытых публикаций в интернете.

***

Только в Ленинграде Игорь впервые начал посещать советскую школу и был принят в первый класс второй ступени, что соответствовало пятому классу современной школы. До этого он получал в основном домашнее образование, которое отличалось некоторой бессистемностью, но, в значительной степени, разносторонностью. Основными учителями-наставниками были мама и старший брат, Михаил. Игорь Михайлович вспоминает, что, где бы они ни жили, всегда их комнаты были «украшены» географическими картами. (Не исключено, что такой метод приобщения к географическим познаниям позаимствовал и применял мой отец — в нашей комнате всегда висели большие карты полушарий, политическая карта мира и карта СССР).

В 1931 году Игорь Дьяконов окончил среднюю школу и ни минуты не сомневался в дальнейшем выборе. Его целью были учёба и работа в области изучения истории древнего Востока. Но это оказалось совсем не просто. Надо иметь в виду, что это был период не только коллективизации и индустриализации страны. Реформировалось образование. В порядке эксперимента в школах опробировался «бригадно-лабораторный метод» преподавания, выдвигавший на первый план общественные работы, выпуск стенгазет и художественную самодеятельность. Всё это снижало возможность получения серьёзных знаний по важнейшим предметам. Кроме того, при приеме в высшие учебные заведения за основу принимались не результаты экзаменов, а анкетные данные. Предпочтение отдавалось лицам рабоче-крестьянского происхождения. Через год с большим трудом Игорь поступил в Историко-филологический институт, позднее вошедший в состав ЛГУ. Казалось бы, что первые шаги в юношеские годы достигли (не без проблем) у Игоря желанной цели, но жизнь готовила ему новые, более тяжелые испытания. Тридцатые годы стали периодом обострения политических репрессий, особенный размах получивших после убийства С.М.Кирова. В массах начал развиваться страх самых невероятных подозрений, доносительства и неожиданных ночных арестов, особенно распространившийся в кругах ленинградской интеллигенции. Не обошла стороной эта волна и студенческую среду. Некоторые сокурсники Игоря были арестованы, чаще всего по невероятно чудовищным доносам, а были и такие, которые, опасаясь ареста, сами стали осведомителями репрессивных органов. Игоря Михайловича неоднократно приглашали в НКВД на допросы по поводу сокурсников. Например, один из сокурсников Дьяконова, о котором Игорь Михайлович, как и другие студенты, вызванные в «Большой Дом» на Литейном, давал показания в 1938 году, был известный впоследствии историк  Лев Гумилёв.

 



Большой Дом-ОГПУ НКВД


Напряженность в стране нарастала с непрерывно идущими судебными процессами над «врагами народа» и атмосферой подготовки к приближающейся войне. Совсем недавно прославлявшийся «ежовыми рукавицами» нарком вдруг оказался шпионом, антисоветчиком и террористом. В свете этих событий особое недоумение и страх вызывали аресты видных военачальников, героическая слава которых совсем недавно была у всех на слуху.  Я отчетливо помню, как прямо на уроках мы замарывали чернилами в учебниках портреты Гамарника, Блюхера, Тухачевского, Уборевича...

Далеко не благоприятные материальные условия в семье Дьяконовых еще более осложнились с женитьбой Игоря и, тем более, с арестом отца. В 1937 году, уже параллельно с учебой, Игорь имел постоянную работу в Эрмитаже, что несколько улучшило материальное положение, но на зарплату музейных работников особенно шиковать не приходилось. Здесь больше всё строилось на энтузиазме. Правда, эта работа позволила более серьезным образом приобщиться к науке востоковедения. Но не только наукой довелось заниматься Игорю Михайловичу.

***

Буквально с первых дней ВОВ началась подготовка к эвакуации наиболее ценных экспонатов Эрмитажа. Благодаря дальновидности и предусмотрительности тогдашнего директора, Иосифа Абгаровича Орбели, ещё с 1939 года (с начала войны в Европе) секретно заготавливались упаковочные материалы и тара, расписанные и замаркированные по отделам музея под конкретные экспонаты. Это дало возможность в считанные дни упаковать и подготовить к отправке свыше двух миллионов бесценных произведений искусства и исторических экспонатов основной экспозиции музея и многое из запасников. Работа велась днем и ночью. Игорь Дьяконов участвовал в упаковке одной из восточных коллекций под руководством знаменитого искусствоведа и египтолога Милицы Матье, и они справились с этой работой одни из первых. После этого он был переключен на отправку ящиков, которые заполнили все вагоны двух (по некоторым данным – трех) грузовых эшелонов. Составы с бесценным грузом по ещё не перерезанной железной дороге успели прорваться на восток. До освобождения Ленинграда от блокады коллекция Эрмитажа сохранялась на Урале.

Игорь Михайлович с горечью вспоминает о погибших музейных ценностях Павловска и Царского Села, включая «Янтарную комнату», брошенных на произвол судьбы разбежавшимися руководителями. Очень немногое удалось в Павловске спасти только благодаря мужеству молоденькой сотрудницы и помощи нескольких музейных рабочих. В «Книге воспоминаний» он пишет, что таких потерь могло бы и не быть, «...если бы в пригородных дворцах были бы свои И.А.Орбели... и если бы среди начальства было меньше кретинов».

Директор Эрмитажа И.А.Орбели ценил молодого способного сотрудника. Он резко выступил против решения комиссии ЛГУ о распределении И.М. в провинцию, сохранив его на работе в Эрмитаже. Второй раз Орбели буквально вытащил Дьяконова из ополчения, практически спасая ему жизнь. Всё это при том, что Дьяконову уже был «пришит ярлык» сына «врага народа».

В конце августа 1941 года немецкая армия была уже на подступах к Ленинграду. Городские военкоматы выбивались из сил в поисках резерва для пополнения рядов Ленинградского и Карельского фронтов. Проверяли всех, кто имел бронь, и «белобилетников». Подгребали всех. Вызвали и И.М.Дьяконова. В учетной карточке он числился владеющим немецким и норвежским языками. Таким образом он оказался мобилизованным и получил направление в распоряжение штаба Карельского фронта как переводчик скандинавских языков, в звании старшего лейтенанта. Шестого сентября нескольким машинам с мобилизованными удалось переправиться через Неву в районе Шлиссельбурга на «большую землю», а восьмого сентября кольцо блокады замкнулось. Таким образом Игорь Михайлович оказался в штабе Карельского фронта, который размещался в Беломорске, в нескольких километрах от конечного пункта Беломорканала. Не буду вдаваться в подробности фронтовых событий и деятельности штаба, отмечу только то, что Карельский фронт (самый протяженный из всех фронтов) оказался самым стабильным. Финские войска, выдвинувшись на старую границу, не стремились к активным действиям, а немецким войскам было не до этого. Кроме того, линия фронта не была сплошной, её периодически прерывали непроходимые болота. Переломный период наступил с весны 1943 года, когда наша авиация стала главенствующей в воздухе. Деятельность штабных переводчиков в основном сводилась к изучению немецкой и финской пропаганды, подготовке и ведению контрпропаганды, к (прослушиванию) радиоперехватам и участию в допросах пленных. Таким образом у штабных, как пишет Дьяконов, начало появляться время и для развлечений. В то время в Беломорске размещался театр музыкальной комедии Карело-Финской ССР. Репертуар был ограничен. Давали поочередно «Сильву», «Веселую вдову», «Роз-Мари» и «Корневильские колокола», каждый из спектаклей Дьяконову удалось посмотреть с десяток раз за отсутствием чего-либо другого (Не могу не отметить, что с этим театром был связан до определённой степени и мой жизненный путь. С 1 июня по 15 октября 1946 года мне довелось работать над реставрацией декораций спектакля «Сильва» на технической базе театра музкомедии К-Ф ССР в городе Сортавала. На фоне именно этих декораций Игорь Дьяконов, только на три года раньше, смотрел этот спектакль с участием молодого талантливого артиста Николая Рубана исполнителя главных ролей по всему тогдашнему репертуару. В начале пятидесятых годов республиканский театр музкомедии К-Ф ССР выступал с гастролями в Ленинграде, и я не упустил возможности посмотреть «Корневильские колокола» с участием Рубана, сценические успехи которого были отмечены присвоением ему звания заслуженного артиста Карело-Финской республики ССР. Таким образом пути Игоря Миайловича и мои виртуально пересекались, но не совпадали во времени и в пространстве, о чём я искренне сожалею).

***

В сентябре 1944 года Финляндия вышла из войны, а уже 22 октября советские войска пересекли границу Норвегии. Немецкие войска без боя оставили город Киркенес, в котором по заданию командования Игорю Михайловичу Дьяконову (к тому времени уже в чине капитана) поручено было изучать «политико-моральную ситуацию среди местного населения» и докладывать о её состоянии. Город был в значительной степени разрушен отступающими соединениями гитлеровцев. Население ютилось в горных выработках. Важнейшей задачей было восстановление жилья и городского хозяйства. При наличии военного коменданта всеми делами, связанными с населением и норвежскими властями, пришлось заниматься Дьяконову. Никто из советского контингента, кроме него, норвежским языком не владел. Фактически без официального назначения он выполнял роль заместителя коменданта. Жители города отзывались о деятельности Дьяконова с благодарностью, и память об этом сохранилась и по настоящее время.

Игорь Михайлович пишет: «...В 1990 г. мы с женой получили приглашение поехать в Осло и в Киркенес, где старожилы помнили меня и всё, что я сделал для них. Нас трогательно чествовали. Оказалось, что об этом эпизоде войны — и моем участии в нем — есть целая литература по-норвежски. Нас встречали как желанных гостей: мы жили в отстроенном красивом Киркенесе ...». Игорю Михайловичу Дьяконову было присвоено почетное звание гражданина города Киркенес. В 1994 году он был ещё раз приглашен на торжественные мероприятия, посвященные 50-летию освобождения Киркенеса. Принимали его как дорогого гостя.

***

Война закончилась. И.М.Дьяконов был демобилизован в 1946 году и вернулся в свой университет. Научный состав кафедры за годы войны понес большие потери: часть сотрудников погибла в блокаду и на фронте, но были потери и от репрессий. Игорь Михайлович с головой окунулся в любимую работу. Он вскоре защитил кандидатскую диссертацию на тему земельных отношений в Ассирии и начал преподавать.

После пережитых жестоких бедствий войны казалось, что с восстановлением разрушенного войной народного хозяйства состояние общества и жизнь в стране должны стать другими во всех отношениях, в том числе и в духовном. Во всяком случае, интеллигенция возлагала на это большие надежды. Но, к сожалению, это не оправдалось.

Репрессии, приглушенные на фоне войны, начали проявляться с новой силой. В первую очередь они оказались направленными против интеллигенции. Резонансным в 1946 году стало постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», с которого началось преследование Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Раскручивалось дело врачей. Явно инспирировалось нагнетание антисемитизма. Набирало обороты гонение на научную генетику. 1948 год особенно отличился политическим остракизмом творческих личностей и дал ускорение разработке так называемого «Ленинградского дела». Уже летом 1949 года по обвинению в принадлежности к антипартийной группе и вредительско-подрывной работе были арестованы: бывший председатель Ленгорисполкома, председатель Госплана СССР Н.А.Вознесенский, бывшие и действующие руководители ленинградского обкома и горкома партии А.А.Кузнецов, П.С.Попков, Я.Ф.Капустин и председатель Совета Министров РСФСР М.И.Родионов. Все они подверглись изматывающим допросам, пыткам и были расстреляны. Последовавшие за этим аресты, приговоры и расстрелы принимали всё более и более широкий характер. В этот же период население страны психологически было сорентировано на отмену карточной системы и на проводимую денежную реформу, что отвлекало внимание общества от политических процессов.

В такой обстановке в 1950 году в органы поступил донос от одной из выпускниц ЛГУ, где она указала, что на Историко-филологической кафедре изучают Талмуд. Кафедру тут же закрыли. При этом были уволены почти все преподаватели, в том числе и И.М.Дьяконов.

***

Игорь Михайлович вернулся к работе в Эрмитаже и продолжал научную работу в различных областях древней истории. В соавторстве с коллегами он расшифровал парфянские документы из Нисы, а в 1952 году они опубликовали уникальное сравнительное исследование вавилонских, ассирийских и хеттских законов. В 1956 году была издана его книга по истории Мидии, а в 1963 году опубликованы все известные к тому времени урартские тексты на глиняных табличках. В 1873 году вышли его новые переводы библейских книг – «Песни песней» и «Книги Екклесиаста». Перечень его работ можно было бы и продолжить, но я этим ограничусь, т. к. остальные работы ближе к области знаний специалистов, а заинтересованный читатель может их при желании легко найти. Меня же лично больше заинтересовала его «Книга воспоминаний», выдержки и ссылки из которой я использовал в этих материалах, а также его стихи и потрясающий по трагизму «синодик». Кроме того считаю, что многих заинтересуют его взгляды на исторические события и его рассуждения о настоящем и будущем. Напомню, что Игорь Михайлович не рядовой обыватель, а всемирно известный ученый, доктор исторических наук, академик Британской Академии наук, почётный член Американской Академии искусств и Академии естественных наук России, Американского востоковедного общества, Королевского Азиатского общества Великобритании, Азиатского общества Франции, писатель, переводчик и поэт. Он прожил долгую жизнь, он много видел, много знал и многое пережил.

«Книга воспоминаний» вышла за четыре года до его смерти. Игорь Михайлович Дьяконов скончался в 1999 году, т. е. примерно тогда, когда я только начал разбираться, какого я рода-племени. Если бы я спохватился хотя бы лет на 5-10 до того, то, возможно, сумел бы с ним встретиться, многое у него узнать, многому поучиться.

***

Младший брат Игоря Михайловича, третий сын Михаила Алексеевича и Марии Павловны Дьяконовых, Алексей, родился в 1919 году в Петрограде. Ему было всего два года, когда отца направили на работу в Норвегию. Всё его раннее детство прошло в русско-норвежской обстановке, что не могло не отразиться на его формировании. Большое влияние на него оказывал брат Игорь, который, будучи уже юношей,   продолжал играть с ним в ими придуманные игры с фантастическими странами с вполне реалистичными событиями. Кроме того, в период жизни в Осло, портовом городе, он имел возможность видеть много различных кораблей, начиная от яхт и рыболовных сейнеров и до океанских лайнеров и крейсеров. Это способствовало раннему развитию у него интереса к судостроению, который проявился в страсти к моделированию. Ещё учась в школе, он построил целую флотилию моделей военных кораблей. «Это было не просто моделирование – это была поэзия военно-морского флота, унаследованная от отца, но еще приумноженная...», как писал старший брат в своих воспоминаниях. Мечтой Алёши было стать кораблестроителем. Окончив школу в 1936 году, Алексей поступил в Ленинградский кораблестроительный институт, но в 1938 году, после ареста отца, он под угрозой отчисления, как сын «врага народа», вынужден был добиваться перевода на энерго-машиностроительный факультет в ЛИИ (позже ЛПИ им.М.И. Калинина, а ныне – Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого) по специальности «Паровые турбины и машины». Это было наиболее близко к кораблестроению.

  

 

Алексей Дьяконов

21.01.1919-30.12.1941



Алексей был активным комсомольцем, единственным «партийцем» в семье. С учебой у него никаких проблем не существовало, он ещё успевал заниматься общественной работой, писал стихи и редактировал факультетскую газету. Алексей закончил институт в 1941 году с отличным дипломом и с получением квалификации инженера-механика. Правда здоровьем он похвалиться не мог, особенно плохо было со зрением. Он поэтому даже был освобожден от службы в армии. Несмотря на это он, руководствуясь гражданским долгом, как только началась война, отправился на призывной пункт Петроградского РВК. По данным центрального архива министерства обороны, последним местом службы красноармейца Дьяконова Алексея Михайловича, 1919 года рождения, была 28 отдельная батарея на Ленинградском фронте.

Он умер за день до нового 1942 года, по одним данным – от истощения, по другим – от обострения нефрита. Скорее же всего – от того и от другого, так как в это время стояли самые суровые морозы, от них и от голода страдало не только гражданское население. В войсках, находившихся в блокаде, как и гражданское население, люди тоже погибали от холода, голода и болезней. Одаренный юноша Алексей Дьяконов не дожил 20 дней до своих 23-х лет.

***

У читающего эти строки вполне и естественно может возникнуть вопрос — ну что, раскопал и переписал биографические сведения членов семьи, которой практически и не знал, больше того – даже не подозревал о существовании большинства из них; какое отношение ты-то имеешь к этой интеллигентной семье, к людям высокой культуры, к ученым с мировым именем? Не хочешь ли ты как бы примазаться к их достижениям и встать в один ряд с жертвами и постигшими их трагедиям? А где же твои, именно твои воспоминания?

Каждый вправе думать, что угодно. Одно могу только сказать, что когда я начинал это повествование, у меня были совсем другие планы. Задуманное требовало не моих фантазий, а документальной основы. Я начал искать и многое открыл для себя заново. А дальше уже пошло... На поиски и на знакомство с материалами пришлось затратить много времени, и получилось то, что получилось. Всё это, конечно, очень кратко, но я думаю, что для тех, кого заинтересуют достаточно типичные подробности жизни российской интеллигентной семьи, отправных данных достаточно. Могу только ещё раз отметить, что пишу я в основном для себя и своих близких, на широкий круг читателей не ориентируюсь. Кроме того, думаю, что написанным я отдаю дань памяти и уважения людям, честно, добросовестно и беззаветно посвятившим себя науке, культуре, тем людям, которые, без всяких сомнений, представляют лучшую часть настоящей российско-советской интеллигенции, метко названной Ниной Яковлевной Дьяконовой «ломовой лошадью истории».

***

Михаил Алексеевич Дьяконов (25.06.1885-22.10.1938) родился в сибирском городе Томске. Его дед, Николай Сергеевич Дьяконов, нажившийся на какой-то торговле, слыл человеком образованным. Обладая практическим складом ума, он всё же с некоторым пренебрежением относился к науке, но это не помешало ему стать екатеринбургским городским головой. Вообще корни Дьяконовых уходили глубже эпохи Николая I, но там уже чёткость в них терялась, и они превращались в семейные легенды. Отец Михаила, Алексей Николаевич, отличался большими способностями к языкам. Ещё в гимназии он овладел тремя европейскими языками кроме латинского и греческого, а также язык народа коми для общения на екатеринбургском рынке. Окончив гимназию, Алексей, вопреки воле отца, решил уехать в Петербург для продолжения образования на математическом факультете. Отцу это не понравилось, и он в материальной поддержке отказал.

Алексей поселился на Васильевском острове и зарабатывал на жизнь уроками. Вместе с приятелями-студентами часто бывали в гостеприимном доме товарища по университету Сергея Порецкого, сына штатского генерала Александра Устиновича Порецкого, автора известного по настоящее время стихотворения:

«Ах, попалась, птичка, стой, /Не уйдешь из сети, /Не расстанемся с тобой /Ни за что на свете…»

В доме Порецких Алексей познакомился с красивой девушкой, дочерью разорившегося барнаульского купца Пантелеймона Гудимы, скончавшегося и не оставившего Оле никакого наследства. Отец Алексея даже слышать не хотел об их женитьбе, но они вскоре всё-таки поженились. Разгневанный отец заявил, что знать не желает сына, и лишил его наследства. Алексею пришлось оставить университет и согласиться на предложенную ему службу в Государственном банке города Томска, куда он с молодой женой и тёщей вскоре и переехал. В семье Алексея и Ольги Дьяконовых было пять детей, средним из которых был Михаил. Постепенно семья обросла родственниками. Заработка рядового банковского чиновника стало явно недостаточно. А тут ещё отец Алексея разорился и приехал в Томск, ища пристанища у сына. Материальное положение семьи ухудшилось до предела.

Но тут в жизни Алексея Николаевича произошел сказочно резкий поворот: в Томск приехал инспектор, обнаруживший, что провинциальный чиновник свободно говорит или читает на четырнадцати (!) языках. В Петербурге инспектор представил рапорт, и карьера Алексея Николаевича была решена (судя по всему, это произошло примерно в 1887-1888 годах). Служебные ступени, на которые поднимался Алексей Николаевич Дьяконов в банковском мире, становились всё выше и выше, вплоть до Москвы и столицы – Петербурга. Он стал весьма заметной фигурой в области финансово-коммерческой деятельности. К 1917 году он занимал пост члена правления одного из крупнейших в России Волжско-Камского Коммерческого Банка и стал достаточно богатым человеком. После революции он оказался рядовым бухгалтером в одном из многочисленных трестов и лишился практически всего того, что у него было. Его отец, Николай Сергеевич Дьяконов, с отъездом сына из Томска ушел в монастырь, где и скончался.

***

Алексей Николаевич считал необходимым,  чтобы его сыновья получили образование в области экономики и финансов, обязательное для делового человека. Именно поэтому его сын Михаил после окончания гимназии в 1905 году поступил на экономический факультет Санкт-Петербургского политехнического института. Но всё по порядку.

В 1902 году, тогда когда отец Михаила ещё не достиг высших ступеней своего роста и служил в Ташкенте, семнадцатилетний гимназист Михаил познакомился с молоденькой курсисткой Оренбургского института благородных девиц. Позже, когда Михаил уже был студентом, а Маша поступила в петербургский Женский медицинский институт, они встретились вновь. Михаил помогал ей в изучении английского языка, но кончилось тем, что они в 1906 году поженились. Родители Михаила это встретили, мягко говоря, без энтузиазма и в материальной поддержке молодым отказали. Им, в особенности матери, Ольге Пантелеймоновне, не нравилась бесприданница невестка. Машин отец, инженер на строительстве Закаспийской железной дороги, скоропостижно скончался, оставив семью без средств и даже без пенсии. Маша была третьей из шестерых детей и потому была бесприданницей из бесприданниц. Ситуация оказалась аналогичной, в которой был в свое время и отец Михаила, женившийся на бесприданнице.

Стипендий в те времена не платили, и рассчитывать можно было только на себя (это в наше время в России бывает частым явлением, когда великовозрастные «детишки» чуть ли не до собственной пенсии кормятся на дотацию из жалкой пенсии родителей). Молодые жили впроголодь. Чаще всего, как было принято у студентов, давали уроки, но Михаил избрал ещё и другой способ зарабатывать. Помогло знание языков – он занялся переводами. Первой попыткой был перевод книги «Тормоза Вестингауза». Позже практика переводов получила развитие: были переведены на русский книги У. Теккерея, Р. Роллана, Э.Синклера, и других популярных писателей. Таким образом, можно считать, что Михаил Алексеевич Дьяконов стал переводчиком и писателем благодаря женитьбе на бесприданнице. Самым же главным, что помогало им жить, было чувство юмора, которым Михаил был щедро наделён.

После окончания института в 1910 году Михаил Алексеевич поступил на службу в центральное (столичное) отделение Азовско-Донского коммерческого банка, ещё одного из крупнейших в России. Без протекции в этот банк поступить было невозможно, но у Михаила проблем не возникло. Его отец, Алексей Николаевич, к тому времени был уже крупной фигурой в банковском мире, и его рекомендация открывала сыну широкие возможности.

***

В этом же 1910 году окончил физмат Московского университета Станислав Адольфович Якобсон, мой будущий отец. Меньше чем через год, возможно, по настоянию его сестры и её мужа, Иосифа Зака, он переехал в Санкт-Петербург и поступил на службу в тот же Азовско-Донской коммерческий банк. Станислава Якобсона рекомендовал Правлению банка Иосиф Зак, юрист с университетским образованием, руководитель одного из отделов этого банка, служивший там уже шесть лет, т.е. с первых дней функционирования центрального отделения.

 


Станислав Адольфович Якобсон,

1931 год



Вот тогда и там, совершенно случайно, встретились, познакомились и подружились Михаил Алексеевич Дьяконов и Станислав Адольфович Якобсон. Вот так, волею судеб, два человека, впервые видя друг друга, почти с первого взгляда прониклись взаимной симпатией, интуитивно ощущая духовную близость, несмотря на различие сред и характера воспитания, кругозора и жизненного опыта.

Мой отец, я убежден, чувствовал одаренность этого человека и, соответствующим образом воспринимая его дружеское отношение к себе, стремился это поддерживать и развивать.

(Игорь Михайлович Дьяконов в «Книге воспоминаний» называет отношение Станислава Адольфовича к Михаилу Алексеевичу «чем-то вроде верного обожания». В моей памяти и отложилось очень похожее отношение моего отца к Михаилу Алексеевичу. Не зря фамилия «Дьяконов» одна из немногих, которая запомнилась мне с детских лет).

***

Грянула революция (или, как сейчас принято считать, произошёл государственный переворот), и возможности общения моего отца и М.А.Дьяконова затруднились. Азовско-Донской коммерческий банк , как и все коммерческие банки России, был ликвидирован. Пути моего отца и Михаила Алексеевича разошлись, но не настолько, чтобы прервались дружеские контакты. Конечно, возникли у каждого определенные жизненные поблемы.

Мне не удалось установить, какими путями отец устроился на работу в Петроградское отделение Народного Комиссариата Торговли и Промышленности РСФСР, но сведения о том, что он там работал в 1918-1921 годах имеются в ЦГИА СПб и в его анкете личного дела. Сам же отец об этом никогда не рассказывал, да и я этим заинтересовался совсем недавно.

С самого начала двадцатых годов, т.е. тогда, когда мой отец обзавелся семьей и зарплаты советского служащего явно стало не хватать на жизнь (особенно в период голода и разрухи), он начал преподавать химию в различных учебных заведениях, в том числе на рабочих факультетах ЛГУ и Педагогического института имени А.И.Герцена. Но основной его работой с 1922 по 1932 год была должность заместителя управляющего и заведующего Торговым отделом Северо-Западной областной конторы Всесоюзного Кожевенного Синдиката.

Михаил Алексеевич Дьяконов в 1918-1919 годах был заместителем управляющего III отделения Народного банка, а в последующие два года работал в «Автогуже» (Объединение гужевого транспорта Петрограда) и «Петрогосиздате» (сокращенно «Петрогизе», в который вошли все государственные издательства города), размещавшимся в здании бывшей компании Зингера на Невском проспекте, 28 (известном как «Дом Книги»). «Пост главного бухгалтера Госиздата позволял делать много добра братьям-писателям» – пишет его сын Игорь Михайлович. Конечно, и «братья-писатели» отвечали ему взаимностью, благодаря которой у Михаила Алексеевича формировалась богатая личная библиотека, постепенно заполнившая его квартиру. Работа в Госиздате сделала его достаточно известным и в сфере некоторых городских руководителей. Судя по всему именно здесь (или на этой почве) состоялось его знакомство с Львом Михайловичем Михайловым-Политикусом, членом президиума Петроградского губисполкома.

(Михайлов-Политикус, Елинсон /1872-1928/, член РСДРП с 1903 года, участник вооружённого восстания 1905 года в Москве, один из организаторов и редакторов газеты «Правда», председатель первого Петербургского комитета РСДРП(б), в 1921-1922 г.г. дипломатический представитель РСФСР в Норвегии, в 1923-1924 г.г. полпред Наркоминдел СССР при СНК Туркестанской АССР и член Среднеазиатского бюро ЦК РКП(б), в 1924-1928 годах - ответственный секретарь Всесоюзного общества старых большевиков. Похоронен на Марсовом поле в центре Санкт-Петербурга).

Михаил Алексеевич Дьяконов в октябре 1921 года получил предложение от Михайлова-Политикуса выехать в Норвегию на должность главного бухгалтера торгового представительства РСФСР в Осло. При этом Политикус отмечал, что «Старым специалистам мы не доверяем, наши не знают финансового дела, а вы будете работать честно».

Итак, Михаил Алексеевич с конца 1921 года работал в Норвегии, в Торгпредстве РСФСР-СССР, в должностях главного бухгалтера, начальника финансового отдела и даже исполнял обязанности заместителя торгпреда. К лету 1926 года семья Дьяконовых возвращается в Ленинград и останавливаются они не где-нибудь, а у своего бывшего сослуживца по Азовско-Донскому банку, у С.А.Якобсона. Я думаю, что это не случайно, ведь были же в Ленинграде и родственники, но, очевидно, старая дружба перетянула. В «Книге воспоминаний» Игорь Михайлович Дьяконов, вспоминая это время и предоставленное им жильё, пишет: «Эта квартира была на улице Блохина, которая тогда еще чаще называлась Церковной. Квартиру я не помню, зато хорошо помню двор. Двор этот был очень большой, поросший травкой, заваленный кирпичной щебенкой, железным ломом; в одном углу были скучены деревянные сараи — удобное место для игры в прятки. У стены дома были кое-как сколочены скамейки».

Очень жаль, что Игорь Михайлович не запомнил квартиру, сейчас это было бы вдвойне интересней. С тех пор, как в ней поселился мой отец, прошло ровно сто лет (1916-2016). Я её помню только уже после двух серьёзных урезаний и перепланировок, а также потому, что в этом году эту квартиру, как коммунальную, расселяют. Сын с семьей переезжает в другое место. Никто уже никогда из семьи Якобсон, прожившей там эти 100 лет, в ней жить больше не будет.

А что касается двора, так, скорее всего, он показался после Норвегии Игорю Михайловичу захламленным. Действительно, сараев было много, и их количество росло по мере дробления квартир и роста количества съемщиков, но он никогда не был завален щебенкой и железным ломом. Двор был изолированный и такой большой и светлый, каких в нашей округе, да и в центральных районах города вообще трудно было найти. Значительную его часть с осени занимали ещё и клетки кубовых поленниц дров, которые заготавливал на зиму каждый съемщик (тогда ещё было печное отопление). Примыкающая к дому трехметровая полоса была замощена булыжником, а остальная часть была грунтовая, поросшая травкой. Многие держали кур и кроликов, а до наводнения 1924 года были и поросята. Но всё равно во дворе оставалось много места для различных игр, включая лапту и футбол. В мою бытность двор был достаточно благоустроен.

Мне неизвестно, сколько времени прожили Дьяконовы на Блохина, но они точно ещё в этом же 1926 году получили квартиру и переехали в дом № 9 на улицу Скороходова. Во всяком случае М.А.Дьяконов уже в это же время трудился в должности помощника коммерческого директора Ленинградского Кожевенного Треста, входившего в систему Всесоюзного Кожевенного Синдиката.

При этом напомню, что мой отец с 1922 по 1932 год работал в должности заместителя управляющего Северо-Западной областной конторы этого же Всесоюзного Кожевенного Синдиката. Смею предположить, что это не случайное совпадение.

***

 

Здесь мне хотелось бы отметить одну характерную для того времени черту: в Тресте и в Синдикате, а возможно – и повсеместно, управляющими учреждений и предприятий были члены партии из рабочих, выдвинувшиеся в гражданскую войну, особенно чекисты, а их заместителями — так называемые «спецы», которые часто фактически и ведали всем, а руководители, в силу своей невеликой образованности в делах управления, оставляли за собой печать и право подписи. «Папу, – пишет Игорь Михайлович, – как видно, задевало то, что он должен подчиняться менее знающему человеку, выскочке, сильному только своим партбилетом, и даже в смысле революционного прошлого обладавшему довольно сомнительными заслугами...». Думаю, что и мой отец испытывал такие же чувства.

При этом нельзя забывать, что двадцатые и тридцатые годы отличались нарастанием политической напряженности, порожденной коллективизацией и усиленными темпами индустриализации. Это происходило в условиях подавления инакомыслия и попыток протестного движения. Огромные массы народа были вовлечены в процесс жестокой государственной политики и стали жертвами насилия и, в буквальном смысле, настоящего террора. Руководство страны стремилось под предлогом обострения классовой борьбы избавиться не только от своих политических противников, но и от всех свободно мыслящих людей, которых зачисляли во «вредителей» за неосторожно высказанное мнение, анекдот или просто по доносу. Неисчислимое количество населения оказалось в лагерях, было расстрелено. Число осужденных за «контрреволюционную» деятельность быстро росло. Всё это происходило под девизом борьбы с «происками мирового империализма» и преподносилось как борьба с вредительством, шпионажем и покушениями на жизнь руководителей партии и правительства. О масштабах всего, что происходило, можно было судить только по «кухонным» разговорам и общей запуганности. Атмосфера устрашения нагнеталась сообщениями о самых громких процессах во всех газетах в самой изощренной форме с карикатурами и в новостных программах по радио. Я отчетливо помню как у меня тряслись поджилки, когда я слушал репортажи о расследовании убийства С.М.Кирова (мне было шесть лет). Ещё более страшным был процесс антисоветского «право-троцкистского блока». В этой обстановке летели головы разного уровня и званий.

В свете этих событий мне представляется, что мой отец постарался, на всякий случай, уйти из Синдиката на более скромную работу, подальше от непредсказуемого разношерстного общения. Но у нас дома считалось, что отец ушел на преподавательскую работу по болезни. Мой отец был очень осторожным человеком и, мне кажется, абсолютно аполитичным. Ни в каких партиях он не состоял. Я не помню случая, чтобы у нас дома, по крайней мере при детях, обсуждались или даже затрагивались какие-нибудь политические вопросы. У меня вообще сложилось ощущение, что наша семья жила вне политики. Возможно нас, детей, родители полагали излишним информировать о том, что происходит в стране и, тем более обсуждать с нами происходящее. Вполне вероятно, что в этом задавала тон мама — она всегда считала, что всё, что нужно, мы сами узнаем своевременно.

***

В апреле 1928 года Михаил Алексеевич Дьяконов был вторично направлен в Норвегию, где ведал экспортными делами в торгпредстве. В 1929 году, вернувшись в Ленинград и поработав немного в объединении «Экспортлес», он снова занялся издательским делом: перешел на должность заведующего издательством Арктического института, а с 1934 года занял пост редактора иностранного отдела Гослитиздата. В октябре 1936 года М.А.Дьяконов оставил службу и полностью посвятил себя литературному творчеству. Он, как и в предыдущие годы, не прекращал заниматься переводами и писал. Так в 1926-1927 годах в соавторстве со старшим сыном Михаилом он перевёл на русский язык книги Амундсена «По воздуху до 88 градуса северной широты» и его же с Элсвортом «Перелёт через Ледовитый океан». М.А.Дьяконов - автор таких популярных книг, как «Путешествия в полярные страны» (1931), «Путешествия в Среднюю Азию от древних времен до наших дней» (1932), «Четыре тысячи миль на «Сибирякове» (1934). М.А.Дьяконов написал книгу «Амундсен» (1937), изданную массовым тиражом в серии ЖЗЛ. Последней его книгой была «История экспедиций в полярные страны» (1938).

***

 


Михаил Алексеевич Дьяконов


Если в семье Якобсон вопросы политики не возникали, то в семье Дьяконовых выглядело всё иначе. Игорь Михайлович в своих воспоминаниях отмечает, что еще в детские годы, особенно в период жизни в Норвегии, многое из разговоров родителей относилось к положению в мире и в стране. Он пишет, что в это время от родителей слышал много положительного о советской власти, в частности, что в гражданскую войну было пролито много крови и совершено множество бессмысленных жестокостей, но что это было неизбежно, и что теперь советская власть делает много хорошего, в том числе для образования (борьба за ликвидацию безграмотности) и меры по ликвидации детской беспризорности. И ещё он отмечал, что в среде молодой части интеллигенции ещё могло иметь место для сомнений в средствах, но не в благости цели. Считалось при этом, что революция должна быть мировой, а это было очень важно, это вошло многим в плоть и кровь.

Игорь Михайлович пишет: «Возможность бросить Россию даже не обсуждалась и не могла обсуждаться у нас... Большевиком отец мой не был... Но он связал с большевистской Россией свою судьбу, и другой не представлял себе...(Напрасно его соблазнял и звал к себе его бывший шеф – председатель правления Азовско-Донского Коммерческого банка, Борис Абрамович Каменка) ...как он был до революции интеллигентом вне политики, с неопределенными слабо-либеральными взглядами - таким он и остался».

И ещё Игорь Михайлович пишет: «Помню, как-то раз — кажется, в 1927 году, когда вскоре после десятилетия Советской власти были исключены из партии Троцкий и Зиновьев, — папа заметил: «У нас революция продолжается уже дольше французской, а борьба между вождями идет только идейная, и нет взаимного истребления, как при Робеспьере».

Как он тогда заблуждался!

Его интеллектуальный уровень был такой, что с полной уверенностью можно утверждать: он не мог себе представить, даже предположить, как дико будут развиваться события в стране через несколько лет и к чему они приведут.

Игорь Михайлович, рассуждая о роли и взглядах интеллигенции, отмечал широко бытовавшее тогда мнение, что «...Октябрьская революция — лишь преддверие мировой революции, и оно (это мнение) прочно держалось и в двадцатые, и в тридцатые годы. Кто присоединялся к большевикам из идейных, кто из корыстных соображений, кто спасал жизнь — но как-то никто не хотел стоять на пути у победоносной мировой революции; и так как предполагалось, что эта революция несет свет народу, то интеллигенции казалось, что, при всех оговорках, её место с революцией, а не против неё». Самое удивительное, что интеллигенция тех времён в рамках партийной философии воспринималась как какая-то внеклассовая общность или «прослойка», не имеющая чётких определений, но чуждая, а то и враждебная эпохе социализма. Эпитет «гнилая интеллигенция» был достаточно популярным долгие годы. Я не уверен, что в настоящее время этот эпитет забыт, скорее всего, он просто заменен словом «бандерлоги». Так вот такая «гнилая интеллигенция» в свое время являлась значительной частью контингента ГУЛАГА.

***

Да, революция в России продолжалась значительно дольше французской, и идейная борьба между вождями уже давно переросла в борьбу с собственным народом, в борьбу жестокую, беспощадную и бессмысленную.

В жерновах этой борьбы оказался Михаил Алексеевич Дьяконов.

 

«Комитет Государственной безопасности СССР Управление по Ленинградской области
11 марта 1990 года № 10/28-517
Ленинград.

Дьяконов Михаил Алексеевич, 25 июня 1885 года рождения уроженец г. Томска, русский, гражданин СССР, беспартийный, литератор-переводчик, проживал: Ленинград, ул. Скороходова, д. 9, кв. 24
Арестован 1 апреля 1938 года Управлением НКВД по Ленинградской области.
Обвинялся по ст 58-6 (шпионаж), 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда), 58-11 УК РСФСР (организационная деятельность, направленная к совершению контрреволюционною преступления).
Постановлением Особой Тройки УНК ВД по Ленинградской области от 15 октября 1938 года определена высшая мера наказания.
Расстрелян 22 октября 1938 года в Ленинграде.
Определением Военного Трибунала Ленинградского Военного округа от 20 апреля 1956 года постановление Особой Тройки УНКВД ЛО от 15 октября 1938 года в отношении Дьяконова М. А. отменено, и дело прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Дьяконов М. А. по данному делу реабилитирован.»


Невозможно простыми словами передать то чувство, которое испытываешь в процессе формирования этой части моего повествования. Бросает в дрожь даже от этой справки. Подумать только – «Особая Тройка» вынесла приговор, и на этом основании лишен жизни человек, который, даже если бы и хотел, не мог бы совершить то, в чем его обвинили. Он просто не владел ничем, что могло бы быть названо атрибутами шпионажа, он был абсолютно лоялен властям и всей своей деятельностью пропагандировал только просвещение и культуру. Его убили за то, что он был обыкновенным порядочным человеком, настоящим интеллигентом и то, что его просто реабилитировали без выражения чувства покаяния, не может снять ответственности с преступников всех рангов и мастей, участвовавших в этом убийстве. О таких справках-уведомлениях известно только очень близким людям и потомкам жертв, а содержащиеся в них сведения имеют весьма ограниченное распространение.

Я считаю, что память о невинных жертвах сталинских репрессий должна звучать значительно шире.

 


Здесь, в кв.24 жил литератор

Михаил Алексеевич Дьяконов.

Арестован и расстрелян в 1938.

Реабилитирован в 1956.


Чтобы предупреждать повторение таких преступлений, думаю, было бы целесообразно реализовать проект, аналогичный примерно тому, как в Германии инициировал кёльнский художник Гюнтер Демниг (Gunter Demnig). Конечно «Камень преткновения» (Stolperstein) для России не подходит. Немецкий вариант (латунная табличка на тротуаре) может быстро перекочевать в скупку цветного металла, а вот табличка, например, на эмали в подъездах домов рядом с номерами квартир была бы уместна. Её содержание могло бы быть таким: «Здесь, в кв. 24 жил литератор Михаил Алексеевич Дьяконов. Арестован и расстрелян в 1938 году. Реабилитирован в 1956 году».

Каждый такой фрагмент мартиролога не может иметь ничего общего с пудовой мемориальной доской. Он должен только деликатно напоминать – «люди, будьте бдительны!», а масштабы распространения этих табличек в городах и селах должны показать, к чему приводит тоталитарный политический режим и что такое массовые политические репрессии, осуществлявшиеся в СССР в период 1920-х и до начала 1950-х годов. Количество непосредственных жертв репрессий (лиц, приговорённых за политические (контрреволюционные) преступления к смертной казни или лишению свободы, выселенных, сосланных) исчисляется миллионами. На 1937—1938 годы пришёлся один из пиков сталинских репрессий. За эти два года органами НКВД, по официальным данным, было арестовано 1575259 человек, из них 681 692 человека были приговорены к расстрелу.

Родных Михаила Алексеевича Дьяконова, после длительных хождений по инстанциям, уведомили, что он осужден (если только это судилище можно назвать судом) с формальным приговором «на 10 лет без права переписки». На самом же деле он был расстрелян через неделю после вынесения приговора, но об этом его близкие узнали только много лет спустя. Все эти годы жена и дети сохраняли надежду, что Михаил Алексеевич жив, и считали дни до его освобождения.

В этом и заключалась изуверская сталинская политика – оставлять надежду. Родственники, не бывшие в заключении и не отправленные в ссылку, надеялись и старались своим поведением не навредить арестованным. Если бы не эта надежда, то людей охватило бы отчаяние, а отчаявшиеся люди были бы готовы на крайности.

***

В своих воспоминаниях сын Михаила Алексеевича, Игорь Михайлович, рисует страшную картину систематических арестов и всеобъемлющего страха в среде ленинградской интеллигенции.

На этой почве возникали недоверие и подозрительность. Давили на психику приглашения для снятия показаний или на допросы. При этом постоянно он, да и все Дьяконовы, чувствовали на себе пришитый им ярлык члена семьи «врага народа». Не обошлось без ареста и тестя Игоря Михайловича.

Репрессиям подвергались все слои населения, и предпосылок для этого особых не требовалось. Поводом для этого могли служить аварии и анекдоты, халатность и простая ошибка, критика и зависть, донос или даже «косой взгляд», не говоря уж о дворянском и кулацком происхождении, причастности к белой гвардии, духовному и купеческому сословию.

Известен несчастный случай на набережной в районе цирка: из-за гололёда в Фонтанку свалился троллейбус. Я даже помню, что об этом писали. Много народу погибло. На другой день или чуть позже появилось сообщение о злокозненном заговоре группы вредителей, состоящей из чудом спасшегося водителя, инженеров-эксплуатационников и руководителей трамвайно-троллейбусного парка.

Хорошо помню, что на обложке обычных школьных тетрадей было изображение дуба у лукоморья, по цепи вокруг которого ходил кот ученый, так и здесь даже усматривался политический демарш: в тенях от звеньев этой цепи якобы читались буквы, которые складывались в антисоветский лозунг.

И ещё: пионерские галстуки тогда закреплялись специальными зажимками с изображением костра, в котором вдруг обнаружили, что дрова напоминают фашистскую свастику. Зажимки с тех времен были изъяты и заменены обычными узлами.

В списке расстрелянных трамвайщиков оказался даже сосед Игоря Дьяконова по дому, который к погибшему троллейбусу не имел никого отношения. За тени от цепи на тетрадях и за костер на пионерских зажимках для галстука, которые расшифровать мы не смогли, также кто-то мог оказаться расстрелянным.

***

В такой вот обстановке, видимо, проходила в 1938 году переаттестация преподавателей в техникуме, где работал мой отец, и этим, скорее всего, объясняется появление именно в этот период в его личном деле анкеты, которую мне удалось обнаружить в архивных документах.

Ничего удивительного нет в том, что отец в своих данных постарался не указывать сведения, которые могли бы повредить ему и его семье. Кроме того, место рождения и социальное происхождение он умышленно изменил, указав латышский город Виндава (вместо города Рославль Смоленской губернии, где он родился) и «из мещан» (вместо «купеческое сословие»). Он, видимо, полагал, что таким образом будет безопасней. Но думаю, это не спасло бы его, если НКВД им заинтересовалось, стоило только было изучить архив московского университета. Я могу представить, как ему было трудно не посвящать своих детей в свое прошлое, которое ему было дорого и которое он вынужден был скрывать. Не потому, что ему было стыдно за него, а только из опасений, что это может только добавить проблем, которых и так хватало. Он был очень чутким, внимательным и добрым человеком.

Трагедию семьи Дьяконовых воспринял Станислав Адольфович Якобсон не только как удар по совсем уже его близкому окружению, но и как ещё одно напоминание о нависшей угрозе. Но буквально через месяц после ареста Михаила Алексеевича отец нашел в себе мужество и посетил семью Дьяконовых (надо помнить, что в те времена многие были до того запуганы, что старались не общаться с семьями репрессированных, избегая расширения круга лиц, находящихся «под колпаком» органов).

Мне ничего больше не известно о контактах моего отца с семьей Дьяконовых. Могу только предположить, что Мария Павловна Дьяконова была инициатором того, чтобы контакты не поддерживать. Как я понял из воспоминаний Игоря Михайловича, Мария Павловна была женщиной рассудительной, немногословной и достаточно волевой.

Позже началась война. Умер мой отец, и я почти семьдесят лет ничего не знал о Дьяконовых.

Мария Павловна Дьяконова скончалась в 1949 году в возрасте 63 лет.

***

Богословское кладбище находится в Калининском районе Санкт -Петербурга. Это одно из старейших городских кладбищ. Расположено оно в самом конце Кондратьевского проспекта, недалеко от ж/д станции Пискарёвка, между линией железной дороги и параллельных ей Бестужевской улице и Мечниковским проспектом. Это давно не окраина города, и возможность новых захоронений здесь уже много лет весьма ограниченна, но подхоронения производятся. На этом кладбище нашли свое упокоение такие известные личности, как драматург Евгений Шварц, писатель Виталий Бианки, рок-музыкант Витор Цой, народный артист СССР Кирилл Лавров и многие другие.

 

 

Памятный обелиск на могиле

Михаила Михайловича и

Игоря Михайловича Дьяконовых


На 39 участке, вблизи Донской дорожки Богословского кладбища высится обелиск из тёмного гранита с высеченной на нём персидской эпитафией.

Здесь покоятся останки двух братьев: советского востоковеда, археолога, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР, писателя, доктора исторических наук, профессора Михаила Михайловича Дьяконова и советского и российского востоковеда, историка, специалиста по истории Древнего Востока, доктора исторических наук, профессора Игоря Михайловича Дьяконова.

Рядом похоронена их мать, Мария Павловна Дьяконова. На её могиле, на постаменте из красного гранита, установлен чугунный крест и указаны имена мужа и младшего сына.

Здесь же – могила её племянника, физика-теоретика, лауреата международных премий имени Гумбольдта и имени Меркатора в Германии, а также премии Королевской Академии наук Дании, доктора физико-математических наук Дмитрия Игоревича Дьяконова.

Младший сын Марии Павловны и Михаила Алексеевича Дьяконовых, Алексей, только что окончивший с отличием институт и подававший большие надежды молодой специалист-кораблестроитель, в первые же дни войны пошел добровольцем в армию. Судя по всему, он служил на охране сухопутной части «Дороги жизни», и тяжелейшие условия начального периода блокады обострили его болезни. Он похоронен в братских могилах на воинском кладбище в поселке «Мельничный ручей» в пригороде Ленинграда.

***

В 19 километрах от Ленинграда вплоть до 1989 года находился секретный объект КГБ СССР под названием «Левашовская пустошь», который очень строго охранялся уже на дальних подступах. Таинственное транспортное сообщение с этой зоной было преимущественно в ночное время. Окрестные жители часто слышали выстрелы и считали, что там находится учебное стрельбище. Позже раскрылась страшная картина.

Когда была снята завеса секретности и проведено расследование, выяснилось, что в Ленинграде только в 1937-38 гг. было расстреляно 39488 человек, в том числе в 1937 г. −18719, а в 1938 г.- 20769. Левашовская пустошь оказалась основным местом расстрелов, и они ещё продолжались. К 1954 году общее количество похороненных в Левшовской пустоши жертв репрессий достигло почти 45 тысяч.

Места захоронений были обнаружены весной 1989 года поисковой группой Общества "Мемориал".

Именно здесь, в общих захоронениях, покоятся останки Михаила Алексеевича Дьяконова – российского писателя, переводчика, честного и порядочного человека, настоящего интеллигента.

***

По распоряжению первого мэра Санкт-Петербурга А.А.Собчака от 6 мая 1995 года №46-р у входа на мемориальное кладбище «Левашовская пустошь» в целях «увековечения памяти жертв политических репрессий» создана монументально-декоративная композиция - «Молох тоталитаризма».

(В настоящее время на кладбище создан музей. Официальный адрес музея: Санкт-Петербург, Левашово, Горское шоссе,143).

Даже поверхностное знакомство с перечнем уничтоженных и захороненных на этом кладбище людей вызывает ужас. Машина уничтожения перемалывала массу совершенно невинных советских и иностранных граждан многих национальностей, священников разных конфессий, верующих и атеистов, политических деятелей разных рангов и беспартийных, мужчин и женщин от молодежи и до глубоких стариков всех социальных слоев. Здесь были не только жертвы, но и их палачи, а также палачи палачей.


МОЛОХ ТОТАЛИТАРИЗМА

 

На примере только «Левашовской пустоши» можно проследить кровожадность режима, породившего в людях страх и взаимное недоверие. А ведь были ещё «Бутово» под Москвой и много других в нашей огромной стране.

Всё, что происходило, можно было бы назвать геноцидом собственного народа и, в частности, геноцидом самой образованной и культурной части населения страны - интеллигенции. После волны эмиграции двадцатых годов оставшаяся часть интеллигенции поддерживала советскую власть или была к ней лояльна, а к тридцатым годам ещё и активно включилась в строительство социализма. Я не располагаю данными о соотношении численности различных слоев населения, но думаю, что не очень ошибусь, предположив, что в процентном отношении к другим слоям количество репрессированных советских граждан, причисляемых к категории интеллигенции, окажется на одном из первых мест по числу жертв. Таким образом вполне реальным напрашивается вывод, что целью этого геноцида являлось уничтожение (физическое и моральное) самого ценного, что может быть в стране - отечественного генофонда. Кому и для чего это нужно было, объяснять, думаю, не следует.

Политические и социальные преобразования многое изменили. Изменились в России и люди. О дореволюционной российской интеллигенции можно узнать нынче только из художественной литературы. Об интеллигенции со старым советским менталитетом что-то уже почти и не слышно, а что несёт обществу обновленная капитализмом интеллигенция – сказать пока ещё трудно. Сейчас эта «ломовая лошадь истории» приобрела несколько неопределенный характер. Куда и что она везет – я лично не понимаю.


 

P.S. Работа над этой 11-ой частью была завершена мной в феврале 2016 года, а через несколько месяцев мне стало известно, что в Санкт-Петербурге 27 марта 2016 года внук Михаила Алексеевича Дьяконова, Андрей Дьяконов, прикрепил табличку его памяти на дом № 9 на улице Большая Монетная.

    

 

Приношу свои извинения читателям 11-ой части «ПЕРЕСЕЧЕНИЯ», посвященной семье Дьяконовых, за допущенную мной ранее, несколько некорректную часть публикации о создании фрагмента мартиролога, вызванную неосведомленностью о реализации проекта «ПОСЛЕДНИЙ АДРЕС». 

 

При этом должен отметить, что мне удалось установить контакт с правнучкой Михаила Алексеевича Дьяконова, Верой Дмитриевной Дьяконовой, которая являлась инициатором и организатором установки памятной таблички и продолжает дело Михаила Алексеевича — работает над переводами с норвежского.                                                       

Э.Якобсон

 

Февраль 2016 года






<< Назад | Прочтено: 739 | Автор: Якобсон Э. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы