Только во времена перестройки, да и то, конечно, не сразу, я вдруг осознала, что очень мало помню об истории семьи вообще и судьбе брата в частности. К этому времени из моей родительской семьи уже никого не было в живых, и спросить уже было некого.

После долгого забытья я, наконец, пришел в себя. Я лежал на деревянном вокзальном диване в зале ожидания железнодорожной станции Бузулук, а надо мной склонился старичок с бородкой. Он мял мне живот и как-то заботливо спрашивал: «Болит – не болит?», выстукивал меня костяшками пальцев, а потом попросил пописать в горшок...

Это был уже не первый разговор об эвакуации.

- Пойми, – говорил Иосиф, – в Одессе оставаться нельзя. Уже после «хрустальной ночи» в Германии стало ясно: фашисты ненавидят евреев, и вы тут не выживете. Моя любимая сестра и ваша маленькая Риммочка мне очень дороги. Услышь меня, Семён!

- Никуда мы не поедем! Я инженер, хороший специалист, знаю семь языков...

И бабочки под стеклом, в больших плоских коробках взлетали... Бабочки.... Плавные круги, и вдруг изломы их пoлётa – зубцы, шпили, купoлa, кружeвa – прeкрacный aжурный гoрoд вcтaвaл из тумaнa. И нaш бухгaлтeр рacтвoрялcя в этoй гaрмoнии. Пoтoму чтo этoт гoрoд был в нём. И бaбoчки любили eгo зa этo.

He кaждoму дaнo увидeть cвoй гoрoд.

Начну я мой рассказ - быль, связанный с темой, вынесенной в заголовок, с описания судьбы двух моих двоюродных дядей Мирона и Михаила, сыновей Давида, одного из родных братьев моего дедушки Пинхуса.

 Эпопея с возвращением нашей семьи из эвакуации домой в Москву началась осенью 1943 года. Еще шла кровопролитная Великая Отечественная война. Ещё гибли тысячи солдат, изгоняя фашистскую нечисть с временно оккупированных территорий, возвращались на пепелища жители освобождённых земель. Наша семья продолжала жить в приютившей нас Удмуртии.

В Российской империи изоляция евреев обеспечивалась печально известной чертой оседлости, больше напоминавшей зону для прокаженных. Зону, где евреям запрещалось владение землей, и поэтому весьма скудными были возможности самообеспечения хлебом насущным.

Фейерверк на берегу мирного Рейна обернулся подобием реквиема. В этой связи острой болью поразила мысль, по-видимому давно гнездившаяся в подсознании - почему я нахожусь на этих живописных берегах?

Такой она видится в начале жизненного пути...  И с трудом верится в истину, начертанную на перстне Соломона Мудрого - всё проходит...

В сентябре 1957 года был подписан приказ о моем увольнении в запас.  Во второй половине сентября 1957 года я с семьей вернулся на родину в Каменец–Подольский.