Поговорим, как всегда, о любви. Не к человеку или музыке, а к городу. А точнее – к Киеву, городу, с которым я прожила жизнь. Именно он делил со мной все радости и беды, неудачи и разочарования. Он дарил мне счастье видеть цветущие каштаны или желтые кленовые листья на мокром асфальте. Часами можно было сидеть на скамейке около Софийского собора или блуждать по Лаврским пещерам. Этот город был союзником, другом, он утешал, выслушивал и вытирал слезы. Его невидимое прикосновение было прощением, или вселяло мужество идти дальше.

На желтой страничке трехглазые гиганты с разным количеством пальцев на руках и ногах враждебно таращатся на того, кто держит в руках рисунок. Где-то внизу ковыляют автобусы с квадратными колесами, а дома с кривыми окнами могут поместиться в заднем кармане брюк. С неба свисают деревья, а где-то далеко хищно кружат птеродактили. Тогда я увлекалась мезозоем, динозаврами, а еще – инопланетянами, призраками и всем тем, что хоть каким-то образом родственно вышеперечисленному. Да, еще я нарисовала синим карандашом крик птеродактилей в виде треугольников разных размеров.

Больные сидят на наркотиках, которые скоро перестают действовать, и дозу приходится увеличивать. Фактически все, кто находится в сознании, просят помочь им умереть, потому что не в силах терпеть боль. В странах, где возможна эвтаназия, этот вопрос решается, так как врачи прекрасно знают, что боль буквально адская. Иногда болевой синдром удается снять при помощи внешнего облучения или введением специальных изотопов. Но всё равно это только временно...

Сначала на уроках дети приглядывались ко мне внимательно, так сказать, принюхивались, чтобы определить, что ожидать. И поняв очень быстро, что я не в состоянии кричать, давить на кого бы то ни было, а особенно ябедничать на них завучу или директору, превратили мои уроки в подобие чистилища. К тому же, хорошо зная, что детей бьют дома за плохие оценки, я, жалея их, не ставила двойки, что вполне всех устраивало, потому что чаще всего они не знали других оценок.

Словом, когда последний научный трудовой день сорвался с календаря и как-то неожиданно наступил другой мало ожидаемый день, все поняли, что всё же не стоит жизнь ставить на паузу, и никто из них не обрёл деменции, то есть не утратил способности усвоения знаний в любой, даже в совершенно новой сфере.

               Конечно, каждый это воспринял по-своему и даже со своей системой координат.

Вообще-то он журналист, редактор газеты. А интеллигент он потому, что и родился в интеллигентной семье, и воспитание у него было интеллигентное, и учился он в самой «интеллигентной» школе в городе. Такое бывает. Редко, правда, но бывает. Он пытается «мимикрировать», скрыть свою интеллигентность, но ему это не очень удаётся. Алекс говорит грубым баритоном, одевается, как рабочий – всё равно видно, что он интеллигент. Он курит дешёвые сигареты, но держит сигарету таким изысканным образом, что всем сразу видно, что он дурака валяет. И, можете себе представить, он не матерится! Совсем!

В середине концерта  вдруг пропало электричество. Потухли все лампы, весь зал оказался в полной темноте. А он был полон. Публика начала свистеть, улюлюкать. Что делать? Никитич растерялся, не знал, что делать. Но наш саксофонист Качаров первым опомнился, добрался ощупью до рояля, шепнул мне:
– Фа мажор! – И мы начали играть. Джаз. В полной темноте. Потом кто-то нашёл огарок свечи, который зажгли и пристроили на рояле.

Он был замечательным импровизатором – играл прекрасную музыку, но никогда не записывал её. Исключение – его работа во время войны, когда он писал в киностудии для оркестра музыку, сопровождавшую киножурнал «Новости с фронта». Он был начисто лишён честолюбия. Вряд ли это была лень – записывать. Просто он играл иногда для своего удовольствия, сочинял на ходу и этим был удовлетворён. Он мог сочинять в стиле любого композитора.

И вот однажды конкретно в заводской столовой нашего предприятия тоже появился бесплатный хлеб. Это было в Калининграде весной 1960 года. Приятная новость ещё с утра облетела все цеха, и в обед народ толпой повалил в заводскую столовую. Пошли даже те, кто обычно брал еду с собой из дому. А уж нам, рабочей молодёжи, это был реально хороший подарок: чай бесплатно, хлеб бесплатно, а винегрет и манная каша – за копейки.

       Конечно же, мы были в числе первых. В заводской столовой на столах в небольших плетёных корзинках действительно лежал аккуратно нарезанный свежий хлеб. С учётом того, что за столом могли сидеть четверо, хлеба было соответственно по три кусочка на человека. «Дюжинка» – тут же окрестили корзинку.

Конечно, автомобиль трудно содержать в условиях степного проживания – одна дорога в песках чего стоит! Зато сколько завидующих глаз соплеменников, в которых с удовольствием можно прочитать и уважение, и восхищение! Человек, владеющий автомобилем, автоматически в глазах общества становится на более высокую виртуальную ступеньку. А честолюбивый Италмаз очень хотел стать хотя бы чуть-чуть более уважаемым, значительным человеком в сельском обществе.