Игра под названием «Кино»

Анатолий Сигалов (Ульм)

Мои фильмы «плохо пахнут»,
потому что чьи-то «пахнут» очень хорошо...
Питер Гринуэй

В журнале «Партнёр» № 3/2009  читатели познакомились со статьей Марины Аграновской,посвященной картине Рембрандта «Ночной дозор», и, наверное, обратили внимание на упомянутое в статье имя английского режиссера Питера Гринуэя, создавшего оригинальную «киноверсию» этой гениальной картины. Мы хотим познакомить вас с творчеством этого выдающегося кинорежиссера, который, благодаря своим необычным кинопроизведениям, вошел в список «Ста гениев современности». Список, в котором в разделе «Киноискусство» уже значатся имена Стивена Спилберга и Квентина Тарантино.

Как трудно бывает, когда среди спокойной, милой сердцу кинобеллетристики неожиданно открываешь для себя какое-то другое кино — непонятное, магическое, тревожащее... Но вот гипноз экранного действа проходит, и интерес сменяется недоумением, возникающим после безуспешных попыток пробиться сквозь заросли слов, картинок, символов к мысли автора. Знакомое чувство, не правда ли? Гений и понимание творчества гения — вещи, редко соединимые. Однако, когда это понимание всё-таки приходит, говорят о сочетании несочетаемого, или о шедевре. Именно таким шедевром является кино Питера Гринуэя.

Рассказывая о фильме, часто говорят: события разворачиваются на фоне того-то и того-то... В кино Гринуэя такого фона нет. Фон в его картинах такое же действующее лицо, как и человек. «Человек создает пространство, которое он пересекает», — говорит Гринуэй и, как подобает художнику, оживляет это пространство с невероятной фантазией (пример: «Живот архитектора»). Его кино — это философские сказки, пластические этюды, вызывающе праздничный хаос плотских наслаждений, криминальных головоломок, ритуальных обрядов, цветов, хаос живописный и изобразительно тотальный. Гринуэй — Орфей хаоса, но при этом режиссер целен и последователен в своем жонглировании образами и символами. В своих фильмах он в меру революционен, в меру провокативен, в меру циничен, в меру ироничен, в меру морален или наоборот. Это английское «всё в меру» является золотым сечением творчества Мастера Питера, в котором пропорционально соотносится всё со всем и в то же время представлено причудливым психологическим лабиринтом. Сам Гринуэй называет всё это «кино бытия».

Иногда он называет свое кино «игрой»; его фильмы и в самом деле кажутся игрой — элегантной и мрачновато натуралистичной, в которой он сам придумывает правила, темы, сюжеты, даже краски, меняющиеся от картины к картине. В этом смысле «Контракт рисовальщика» — самый реалистический фильм мастера. Впрочем, как бы ни мистифицировал режиссер, то помещая своих персонажей в изысканные натюрморты, напоминающие полотна Брейгеля, то создавая сцены, подобные сценам из фильмов его любимого Федерико Феллини, — это не что иное, как увлекательное путешествие по коридорам мысли и фантазии самого Гринуэя.

Известный режиссер-авангардист шестидесяти лет, автор скандально знаменитых в свое время телевизионных короткометражек, выплеснувших на головы английских зрителей очень странные образы жестоких и смешных созданий, образы, как объяснял Гринуэй, «исторически отторгающие нас от соития с природой». Автор картин «Контракт рисовальщика», «Ад Данте», «Зед и два нуля», «Отсчет утопленников», «Живот архитектора», «Повар, вор, его жена и любовник», «Книги Просперо», «Дитя Макона», «Интимный дневник», «Восемь с половиной женщин» — фильмов, не вызывающих сомнений в правомерности недавнего награждения Мастера Питера призом «За вклад в киноискусство». Остальные работы, которые Гринуэй называет «I-filmes» — «милая отсебятина», в список не вошли, поскольку являют собой, на наш взгляд, почти невозможные для просмотра сюрреалистические эксперименты. Кстати, это далеко не полная его «кинобиография». Он пишет книги о «гибели кино», ездит по миру и выступает с лекциями на ту же тему. Ходили слухи, будто Гринуэй состоял какое-то время в родстве с Жаном-Полем Сартром. Однако это не доказано. Но совершенно верно, что Сартр был родственником Альберта Швейцера, а сам Питер Гринуэй обожает уединенные прогулки по берегу моря, где собирает раковины и прикладывает их к уху, слушая проповедь священника из немого фильма «Раковина и священник» Жермены Дюллак — постигает школу сюрреалистов... Он говорил так в одном из редких интервью. Тоже сомнительно. Попахивает выдумкой журналиста. А вот то, что Гринуэй когда-то работал архивариусом в Королевском британском архиве, а также создавал какие-то проекты как архитектор и по одному из них даже был построен дом в Йоркшире, это правда. Хотя и не самая важная в портрете режиссера.

Гринуэй — не рафинированный эстет, не прорицатель и пророчески пальцем миру не грозит. Гринуэй — художник, и нет сомнения, что своим искусством он, так же как Стивен Спилберг, пытается разобраться в причинах падения человеческой морали, но, в отличие от Спилберга, ищет их не в исторических катаклизмах, а в самой природе человека, причем далеко не в самых очаровательных ее уголках. Этот кинорежиссер — полная противоположность Спилбергу, если уж мы взялись за сравнение. Вместо наболевших тем — абстрактный уход от сегодняшнего дня, вместо темпа и зрелищности — плавное «рисование» камерой, вместо всемирной популярности — камерность и ограниченная известность. Единственное, что их объединяет, это, пожалуй, мастерство: тот и другой создают прекрасные вещи.

Однако вернемся к кинематографу Питера Гринуэя. Стиль его сложен, как сложен и мир образов, придуманных режиссером. Мрачный насмешник, он настигает «героев» своих фильмов в тот момент, когда они ничего не создают, лишь потребляют и разрушают. Циничные и плотоядные «жертвы исковерканного человеческого опыта», они и не могут ничего создать, а жизнь, в которой никто ничего не создает, теряет смысл, она подчинена абсурду. Реальный выход для персонажей, подсказывает Гринуэй, смерть, но эти чудовища смертью играют, будто теннисным мячиком! И автор, следуя им же придуманному кроссворду, помещает их то на дно изрядно замутненного озера («Отсчет утопленников»), то в кошмарный, как бред больного, город, где человек лучше всего чувствует себя среди бараньих туш («Повар, вор, его жена и любовник»), а то и вовсе в иллюстрации каких-то странных книжек («Ад Данте», «Книги Просперо»). Словом, «бессмысленность жизни» — старая как мир философская тема — в завораживающих картинах Гринуэя обретает новый смысл.

Блестящий, можно сказать, иллюзионист Питер Гринуэй сумел поразить стойкое и пресыщенное воображение публики и критиков своим кинематографом — «историями больных», как выразился один шотландский академик, сраженный наповал таким «странным видением» шекспировской «Бури» в фильме «Книги Просперо»! Он был возмущен, но если вдуматься, разве в центре трагедий Шекспира не больные люди? Разве Макбет, Лир или Гамлет — не параноики? Разве Фрейд или Ибсен не потрясали нас описанием жизни больных людей? Гринуэй решает свою задачу в искусстве, суть которой чрезвычайно проста, как говорил поэт Иосиф Бродский, — помочь человеку уточнить время его существования.

Конечно, можно назвать кино Гринуэя игрой воображения. Но какой бы парадоксальной и сложной эта игра ни была, это собственный взгляд художника на мир, на нас, взгляд через раму рисовальщика, который режиссер облачает в чистую кинематографическую форму и возвращает нам то в виде раскрашенных картинок немого кино, то «компьютерными» видеоклипами, то остроумными ремейками классических мизансцен мирового экрана. И его истории, полные сарказма и юмора, поднимаются на недосягаемую высоту, его кинофантазии превращаются в открытия поразительной художественной силы, если только понять, что этот странный мир образов, образующий «пространство жизни» по Гринуэю —, - это не страдания маразматика, забывшего, что он на самом деле хотел сказать, а отчаяние художника, видящего, к сожалению, вокруг только разрушение: человеческой мысли, человеческих отношений, наконец, культуры...

Последние свои фильмы Питер Гринуэй снимал в Японии. Оттуда он прислал весь в татуировке «Интимный дневник»; там вместе с Театром Кабуки он снимал «Восемь с половиной женщин». Гринуэй очарован Востоком — его атмосферой, его абсолютной духовностью. Только там, оказывается, режиссеру «открылась возможность глубже и совершеннее проникнуть камерой к человеческой природе». Новая игра?

Да, Гринуэй обожает игру. В превосходном фильме «Отсчет утопленников» эту свою страсть он доводит до совершенства. Там играют все: женщины — в игру «Утопи своего мужа»; их семейный друг, судебный исполнитель — большой любитель игр; наконец, странный мальчик Смат тоже придумывает головоломки по ходу действия: так, сущие безделицы типа «Крикет палача» или «Кегли мертвеца»... В общем, фильм спокойный и лиричный. Пришла в голову мысль: перефразируя текст из «Отсчета утопленников», можно попытаться проиллюстрировать творчество Мастера Питера в его собственном стиле. Итак, игра называется «Кино». Количество играющих определяется сценарием. Один из играющих — режиссер, он и определяет манеру игры. Цель игры — импровизировать жизнь в соответствии со взглядами режиссера. Это одна из самых интересных игр, так как число ее вариантов бесконечно.