О жизни в Германии в 1946-1948 гг. Вспоминает Н.Бубнов

 От редакции: Николай Юрьевич Бубнов – ведущий научный сотрудник отдела рукописей Библиотеки Академии наук РФ. Родился в 1937 в Ленинграде. Окончил исторический факультет Ленинградского педагогического института. В 1976 защитил кандидатскую диссертацию, в 1990 – докторскую «Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в.: источники, типы и эволюция». С 1970 по 2007 работал главным хранителем рукописных фондов БАН; руководитель и участник большинства археографических экспедиций БАН 1965-1995 гг. Автор более 180 работ по истории и культуре старообрядчества, литературоведению, археографии, истории рукописной и печатной книги, истории БАН, истории книжных собраний. Заместитель председателя Санкт-Петербургского отделения Археографической комиссии РАН, член Ученого совета БАН, Ученого совета философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Награжден знаком «Жителю блокадного Ленинграда».

Мой дед, Николай Афанасьевич Рязанов, был инженером, большим специалистом в своей области, он первым привез в Россию технологию плавки металла из Франции и Бельгии. Знал 8 европейских языков, не считая латыни и греческого. Заведовал инновационным отделом по электрической обработке металлов в Ленинградском Доме научно-технической пропаганды. Никогда не был военным и в Отечественной войне не участвовал по возрасту. Но наступил 45-й год, и тут он понадобился. К нему обратился директор Дома техники: «Николай Афанасьевич, не хотите ли вы поехать в Германию? Очень нужен специалист вашего профиля со знанием языков». Естественно, интеллигенцию почти всю истребили во время войны, а там нужно с немцев репарации получать.

Деду сразу дали погоны, довольствие майора. Стал присылать нам посылки, однажды – холодильник, который пришлось отдать как взятку домоуправлению. Хотели из квартиры нас выписать, поскольку дед уехал, и мы отдали им холодильник. Холодильников ни у кого не было, из Германии только и привозили. Все посылки приходили не на домашний адрес, а на Дом техники. А там просеивали посылки и самое ценное забирали себе. Посылки шли не почтой, а вместе с оборудованием: станки, машины и заодно что-то частное. В 46-м году дед пишет бабушке: «Есть возможность, приезжай. Возьми с собой Николая». И осенью 46 года мы с бабушкой поехали в Германию.

Приехали в Берлин – а там как раз обострение отношений с американцами. Сталин закрыл проезд в Берлин из западных зон. Продовольствие, уголь – всё доставлялось самолетами «летающие крепости». На всех высоких зданиях красные огни горят. И гул стоит. На самолетах переправляют уголь, продовольствие из западной Германии, чтобы снабжать западный Берлин. Приехали в Дрезден, а дед нас не встречает. В тот год были созданы международные группы: американец, англичанин, француз и русский. Каждый на своей машине с шофером, со своим флажком, и ездили эти группы с пропагандисткой целью по всей Германии. Когда приезжают в русскую зону, впереди едет русский, устраивают банкет, говорят речи, кормят икрой, поят водкой. Дед как раз уехал в такую поездку на месяц почти.

В пригороде Дрездена Weißer Adler жили раньше многие высокопоставленные гитлеровцы, все они погибли или бежали в Западную Германию. Пустые особняки заняли русские. Дед поселился в доме доктора Отто. Сам доктор то ли бежал, то ли погиб, но жена его там осталась. Трехэтажный особняк, кабинет, библиотека, спальня. Бабушка по-немецки ни слова не знала. Но знала французский – объяснялись. Надо было получать карточки, становиться на учет в русских учреждениях, устраивать меня в школу. На улице холодно, дом не отапливается. Там газовое отопление. Для немцев его отключают, если живут русские – дают отопление. Но дед уехал, когда еще было лето. А теперь нужно подавать какое-то заявление, что в этом доме живут русские, хотя бы один, и тогда весь дом будут отапливать. Камин топить – дров нету. Мы наняли 2-х немцев – бывших солдат, которые привезли машину бревен, всё это раскололи и распилили, а бабушка сварила им огромный котел борща, который они тут же вдвоем съели.

Дед работал в особой конторе по репарациям, при советской военной администрации, где трудились советские инженеры и немецкая обслуга. У нас потом появилась домработница-немка, которая ни слова по-русски не знала. Были автомобили с немецкими шоферами, можно было разъезжать по делам. Меня, например, в школу возили.

Меня удивила беспомощность немцев. Они жаловались на голод, на то, что пьют эрзац-кофе, что масла нет – маргарин едят. Нам этого было не понять, потому что мы приехали из блокадного Ленинграда. На 2-й день я побежал в парк напротив дома, набрал грибов, бабушка разобрала, поганки выбросила, а остальное пожарила. Угостила немцев, после этого они все кинулись собирать грибы. Бабушке приносили на экспертизу. Грибы никто не собирал, а их было много.       

Репарации мы получали не только из нашей зоны, но и из западных зон, например, из Рурского бассейна. Там было огромное количество заводов. Американцам всё это было не нужно, в частности – станки. У них своих полно, и более совершенных. Они охотились за атомными проектами, в основном брали чертежи немецких изобретений. А наши приезжали на завод и говорили: «Вот этот станок заверните, этот заверните, этот заверните – всё в Россию». Огромные эшелоны шли в Петербург, на Урал, в Сибирь. Один из инженеров садился в эшелон и сопровождал эти станки. Железные дороги были перегружены, стояли днями, неделями в Кенигсберге, в Варшаве.

С осени 1946 г. с американцами окончательно поссорились, и международное сотрудничество по репарациям прекратилось. Дед стал ездить в командировки только по советской зоне. Два раза брал меня с собой. Дед выбирал, что отправить в Россию. Немцы очень подхалимничали, потому что небольшие заводы были частные. Пытались взятки давать. Приехали на текстильную фабрику, нас уже провожали, когда впихнули в машину несколько шерстяных одеял, сказали: Geschenk вам. Принимали немцы нас хорошо. Однажды попали к одному фабриканту. Огромный стол, вся семья, как дед говорил, цирлих-манирлих. Дед знал этикет. Мне говорил: «Коля, ничего сам не трогай, не хватай ничего из еды, я тебе сам всё положу». Немцы-то думали, что придут русские дикари и будут всё ломать, а дед очень старался держать марку. Другие офицеры знали по-немецки только «fahren nach Haus» – шоферу, когда в машину садятся. И матом ругались все. Дед – никогда. Интеллигент. А меня немцы звали «киндермайор».

Потом я пытался анализировать свое детство. У меня сформировалось два комплекса: комплекс неполноценности и комплекс победителя. Комплекс неполноценности – это блокадный. В 44-м я пошел в школу после дистрофии серьезной, и у меня, конечно, голова работала не очень хорошо по сравнению с мальчиками, которые приехали из эвакуации из деревень, где они более или менее питались. Я плохо успевал, мне нужно было догонять их. Я, например, не мог слушать учителя больше 15 минут – потом отключался. Но скажу, что благодаря этому комплексу неполноценности я стал доктором наук. Я всё время переживал, что кто-то более умный, более способный. Комплекс неполноценности не давал покоя никогда.

А комплекс победителя у меня оформился в Германии на основании наблюдений за поведением русских офицеров. Поехали на нескольких машинах несколько русских семей погулять, потом в большой ресторан, там встает один из русских офицеров и говорит: «Господа, давайте выпьем за нашего вождя товарища Сталина». Все немцы встали, выпили и вроде даже «ура» кричали.

Немцы всерьез говорили: «Будем 17-й республикой советской».

Мы чувствовали себя победителями и должны были показать немцам, кто в доме хозяин. Конечно, ездили в трамвае бесплатно, и уже кондукторы знали, что с русскими детьми лучше не связываться и ничего не требовать.

В 1986 году я посетил город моего детства. Тогда меня во второй раз «отпустили» из СССР. Туристов в ГДР сопровождал представитель КГБ, добродушный и ленивый, допивавший всё бутылочное пиво, остававшееся недопитым за ужином нашими туристами. В Дрездене он отпустил меня в места моего далекого детства, и я поехал туда на трамвае. Прошло 40 лет, и никого из живших здесь ранее я встретить, конечно, не надеялся. Дрезден, да и вся Германия показались мне маленькими, почти игрушечными, по сравнению с миллионными русскими городами на Волге, на Урале, тем более с огромной Москвой. Хотелось как-то защитить этот хрупкий мирный город, только начавший возрождаться из пепла.

Возвращаясь в Ленинград на поезде, мы долго стояли в Варшаве, сидели на перроне, грелись на тусклом апрельском солнце. Вернувшись домой, узнали, что именно в этот день над Варшавой проплыло радиоактивное облако из Чернобыля.

 Николай Бубнов,

доктор исторических наук, археограф

Подготовила публикацию Ольга Комарова

Читайте также:

1. 1.     «Bitte schön, danke schön!».Журнал «Партнёр», № 8 / 2014. АвторИ. Парасюк.
2. 2.     Депортация немцев после Второй мировой войны. Журнал «Партнёр», № 10 / 2016. Автор И. Парасюк.
3. 3.     Эра милосердия для Германии. Журнал «Партнёр», № 9 / 2005. Автор Е. Бовкун.