На земле обетованной

Лет 20 назад покинув Москву, оказались мы с дочерью на разных континентах. Виделись в Нью-Йорке, Канкуне, Барселоне, Венеции, Ганновере, Париже, Москве, Ялте… И вот Израиль, куда она с мужем переехала. Две недели, шесть городов, сотни километров, удивительные открытия вместило это путешествие на фоне сорока веков истории.

«Прошлое – это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным? ... даже… если речь идет… о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь… чем ниже спустишься в преисподнюю прошлого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы…» («Иосиф и его братья» Т. Манна).

Вот о чём думала я в эти дни в Хайфе, возникшей на морском торговом пути Via Maris, что связал Африку, Азию и Европу. Как и древние Акко, Яффа, Иерусалим, Кесария – знавал он ассирийцев, вавилонян, хананеев, израильтян, финикийцев, персов, хасмонеян, римлян, византийцев, арабов, крестоносцев, османов, британцев. В библейские времена место это разграничило колена израилевы Ашера и Менаше, а Гора Кармель и река Кишон видели деяния Илии-пророка.

Утром смотрела я с балкона на «морские ворота» Израиля – хайфский порт (ровесник бронзового века!), мощные стрелы его кранов, белоснежные круизные корабли, блеск морской глади. Вечером, точно одержимые, носились меж деревьями летучие мыши. Внизу степенно гуляла кабанья семья. Лаяла собака. Мяукали кошки. Пел сверчок. За стеной гремела соседская посуда. В комнате наигрывал блюз. Мир был населён и уютен!       

Каждый новый день, как в детстве, сулил чудо. С восхода до заката шагали мы вверх-вниз по цветущему, в три яруса серпантину улиц и бесконечным лестницам. Блаженно грелись на золотом песке пляжа Бат Галим, прыгали на норовистых волнах. В приморской части Хоф Шикмона разглядывали арабские районы с домами из тёсаного камня: с куполами, галереями, балконами, колоннами, портиками, фресками и арабесками («тысяча и одна ночь»). Мечеть Аль-Джарина нарядно смотрелась на фоне офиса мэрии – изогнутого небоскрёба «Парус» из алюминия и стекла.

Чуть выше (какой контраст!) шла геометрия «немецкой колонии» христиан-темплеров (1875) под черепичной крышей. Неподалёку стояли дома-кораблики Баухауса (1930-е), во многом определившие образ израильских городов: минимализм беленых стен, конструктивизм, абстракция, асимметрия, прямые окна, скруглённые балконы, плоские крыши.

Никак не подходила этой строгой картинке пышная царственность Всемирного центра бахаи (1987), с главным храмом религии и всемирно известными Бахайскими садами. 19 символических террас, 9 концентрических кругов, аллеи. Газоны, обрамлённые узкими каналами стрелы лестниц, возносились по склону Кармель. Здания с коринфскими колоннами, восточными арками, персидским портиком, золотым куполом. Фикусы, оливы, эвкалипты, похожие на распустившиеся бутоны кактусы символизировали земной путь пророка Бахауллы, возвестившего новую веру чистой любви и гармонии.

Гуляя по Хайфе, мы словно листали архитектурную энциклопедию. Стиль Эрец-Исраэль (старое здание Техниона). Интернациональный стиль (рынок Тальпиот). Модернизм (две башни «Панорама»). Постмодернизм (центр «Кастра»). Брутализм (больница «Кармель»). И это далеко не всё!

Не сразу освоила я городской транспорт. Комфортные автобусы с электронными компостерами, розетками для телефонов, кондиционерами смущали названиями остановок на иврите и арабском. В единственном израильском метрополитене «Кармелит» (подземном фуникулёре) было куда проще: всего-то шесть станций.  А новенькая, с иголочки, канатка «Рахбалит» от автовокзала Ха-Мифрац до вершины горы Кармель, поразила. Качаясь под порывами ветра, уютный голубой вагончик (всего их 150) плыл вверх, открывая фантастические виды на Хайфу, залив, побережье. И был это не аттракцион для туристов – городской транспорт, способный перевезти за час 5 тыс. чел. Обошлась диковинка в 330 млн шекелей, но она того стоила! Приблизила заповедник Ха-Кармель, суперсовременные (просто мечта) корпуса цветущего жилого района. И, наконец, престижный «Технион» с 30-этажной башней «Эшколь», откуда видно полстраны – до Галилеи, горы Хермон, Рош а-Никры на север и до Хадеры на юге. Кстати, небоскрёбы на горе строят только в Хайфе.

Каждого израильского гостя обязательно спросят: «А были Вы на шуке?». И если нет, воскликнут: «Много потеряли!». На рынке громко зазывают и страстно торгуются. Первым я увидела шук Тальпиот, куда съезжается пол-Хайфы. Вышло приключение в ожившем натюрморте: свежайшие продукты, запахи, звуки, колоритные торговцы… То, что выглядел старый шук ветхим и грязноватым, завсегдатаев не смущало. Они знали, у кого лучше фрукты, овощи, зелень, сухофрукты, приправы и сладости. «Выловленная» в лавке знаменитая рыба Св. Петра (тилапия) к ужину, белая и нежная, красовалась на столе. Зашли за свежей питой в маапию (пекарню). Застряли у прилавка с маслинами и оливками – пробовали, выбирали.

Загрузив машину, двинулись на перекус. В переполненной забегаловке состоялось моё посвящение в восточный фастфуд. Еду по меню на иврите/арабском заказали спутники. Подали хумус, густой золотистый соус из нута (турецкого гороха) и тахини (кунжутной пасты) с оливковым маслом и горячей питой, оливками и соленьями. Лучшего места для пробы было не сыскать. В других городах ела фалафель, кебаб, шаурму, сабич, шакшуку, аль ха-эш, и чолнт… Всего не перечислить – лучше справиться в интернете.

Уж что-что, а сытно и вкусно поесть в Израиле любят! Надо же, чтоб на шук Махане-Иегуда в Иерусалиме мы попали в полдень пятницы! Готовить в субботу, по религиозной традиции, запрещено, так что сюда высыпал весь город: богатые и бедные, молодые и старые, религиозные и светские, евреи и не-евреи. По улицам Эц-Хаим, Махане-Иегуда, Афарсек (персик), Агас (груша), Эгоз (грецкий орех), Шакед (миндаль), Шезиф (слива), Тапуах (яблоко) мчались озабоченные люди. И такая была суматоха: звук рога вот-вот оповестит о закрытии, а припасы на Шаббат (ой-вей) ещё не сделаны. Нам достались умопомрачительная халва и бурекас с сыром, и то в очереди туристов.

Не рискну погружаться в фантастическую историю Иерусалима, упомянутого ещё в древнеегипетских «Текстах проклятий» (ок. 2000 г. до н. э.). Для того есть тысячи прекрасных книг, прочесть которые жизни не хватит. Мы же, «поднявшись» в «город мира» (не впервые), отправились, как и должно, в Старый город к святыням трёх мировых религий. К Западной стене («Ко́тель») – поклониться и вложить записки с заветными желаниями («Горы Иудеи принадлежат Ему, Богу Иерусалима»). Виа Долороза привела нас к Храму Гроба Господня. На Храмовую гору, к комплексу Харам аш-Шариф с мечетями Купол Скалы и Аль-Акса (на палестинской территории) пройти не удалось: в субботу переход из города Давида закрылся, другие пути охраняла полиция. Так и не увидели мы место, где велено было Аврааму принести в жертву сына. Как и Камень Основания, над которым воздвигнут был Иерусалимский храм.

Покружив по Еврейскому, Мусульманскому, Христианскому, Армянскому кварталам, осмотрев на горе Сион горницу Тайной вечери и гробницу царя Давида, вернулись мы к Яффским воротам и обошли Старый город по крепостным стенам. На закате пространство, облицованное и вымощенное иерусалимским камнем, с разноголосицей башен и куполов, завораживало. За стенами сияли золотом купола Церкви Марии Магдалины, белели надгробия на Елеонской горе, светилась мозаика Церкви всех наций в Гефсиманском саду.

С концом шаббата улицы ожили: вовсю катили автомобили и трамваи, открывались запертые магазинчики и кафе. На пешеходную торговую улицу Бен-Иегуда (мидрехов) люди вышли перекусить фалафелем или мороженым, поболтать с друзьями, послушать уличных музыкантов и актёров. Это была пёстрая многонациональная толпа: город-миллионник приютил евреев, армян, мусульман, греков, сирийцев, коптов, арабов, некогда иммигрантов и паломников. Уверенные, весёлые, дружелюбные жители словно говорили: «Мы у себя дома, и мы вам рады». Здесь «ничто не жало». Дела никому не было, кто как одет (в кипе, шляпе, хиджабе, пиджаке, сюртуке, платье, футболке), что ест, чем занят, сколько получает, на какой тачке ездит (самая крутая всё равно станет «покоцанной»). Ощущала эту свободу с выхода из самолёта в аэропорту Бен Гурион до вылета домой.

(Продолжение следует)

Галина Цесарская (Ганновер)