Людмила Улицкая.
«Даниэль Штайн, переводчик»
Роман о еврее-христианине.
М.: Эксмо, 2006

Минеко Ивасаки, Рэнд Браун.
«Настоящие мемуары гейши»
М.: Амфора, 2006.

   Как выразительно само название! На идиш и немецком Штайн – это камень: философский камень страшного XX века, камень веры. Переводчик – тот, кто помогает преодолеть непонимание. В судьбе Даниэля было много невероятного. Он прожил долгую жизнь и многое успел. Родился в Польше. Во время Второй мировой войны скрыл еврейское происхождение, оказался переводчиком в гестапо и спас заключенных гетто. Потом были партизанский отряд и работа на НКВД. После войны еврей Штайн стал монахом-кармелитом, переехал на Святую землю. Исповедуя католическую веру, судился с правительством Израиля за право считаться евреем и израильским гражданином. Основал иудео-христианскую общину – Церковь Иакова. У этого литературного героя был реальный прототип – Освальд Руфайзен, монах католического монастыря в Хайфе.

  Роман населен евреями и арабами, иудеями и мусульманами, православными и католиками. У каждого свои история, религия, беды и радости. Старая монахиня, обитающая среди книг. Убежденная коммунистка, доживающая век в приюте. Сорокалетняя американка, искалеченная воспоминаниями. Немка, искупающая вину своего народа в христианской общине под Хайфой. Израильский радикал. Неуравновешенный подросток. Грустный араб-христианин. Иоанн Павел II. Большая политика и частная жизнь. США, Израиль, Польша, Литва, Россия.

  О судьбе Даниэля рассказывают письма, интервью, свидетельства, дневники реальных людей и вымышленных героев. Каждую часть романа завершает письмо автора Елене Костюкович, замечательной итальянской переводчице. О сути спора говорят два эпистолярных фрагмента. Даниэль Штайн – Владиславу Клеху: «Христианам, дорогой брат, в Израиле трудно жить... Очень трудно христианам-арабам – недоверие и ненависть евреев, еще большее недоверие и ненависть арабов-мусульман… Сколько здесь трагедий: приезжают иммигранты со смешанными семьями, с ними старушки-матери, часто католички, иногда православные, и, когда они умирают, невозможно похоронить.

  Есть еврейские кладбища, где хоронят только иудеев, есть христианские монастырские, где тоже отказываются хоронить «посторонних» за недостатком места...» Владислав Клех Даниэлю Штайну: «...Все мыслимые вопросы уже давно поставлены, и ответы на них получены... Неужели ты считаешь, что все разделения и схизмы чисто человеческие? А нет ли в них Божественной правды? А может, наоборот: то, что Бог разделил, человеку не соединить? …Если такое и будет, то не при нашей жизни. А. скорее, в Царствии Небесном…»

  Улицкая не пытается примирить враждующие религии и народы. Просто направляет нам послание о праведнике, о странствиях духа во мраке мира, о поиске света. Напоминает о толерантности и терпимости. Мир многообразен, каждый неповторим, имеет право выбора. Не осуждение, а понимание нужно нам: отцам и детям, мужьям и женам, евреям и палестинцам, католикам и православным...

   Понятие «гейша» по сей день окутано тайной. История жизни одной из легендарных гейш Японии повествует о хранительницах высокого искусства и древних традиций. Минеко Ивасаки (настоящее имя Масако Танака) в пять лет поселилась в киотском доме гейш (окии) и стала учиться искусству традиционного японского танца. Под родительский кров она вернулась лишь раз – проститься с умирающим отцом. Владелица окии удочерила девочку и сделала ее наследницей. В 15 лет Минеко стала начинающей гейшей (майко), а в 21 была признана лучшей танцовщицей Японии. Она сделала блестящую карьеру, но в 29 ушла из профессии и вышла замуж.

  Эта автобиография лишена сюжета, но наполнена множеством подлинных деталей. При этом читателя держат на определенной дистанции. Точно выписан мир «ив и цветов», где проходили детство и юность Минеко. Многое рассказано о работе гейши, немало о любимых клиентах. Иной раз откровенность поражает. Бесстрастно описано скандальное происшествие (пришлось отбиваться от нападения мужчины ножом): «Я вытащила нож и приставила к его горлу, потому что он не имел права унижать меня». С некоторым раздражением изложена история о том, как принц Чарльз оставил свой автограф на веере юной гейши, не предполагая, что нарушил установленный ритуал. Откровенно говорится о том, что Минеко Ивасаки, символ женственности и красоты, занята лишь карьерой, не располагает своим временем: репетиции, встречи, короткий отдых. О любви думает лишь потому, что чувства делают танец более выразительным. При этом понимает, что влюбиться трудно: «Я не люблю людей» – горькое признание. Словом, чувства героини, при всей их искренности, остаются «за кадром». Точно из расшитого рукава кимоно выглядывает изящный пальчик, предупреждая: это – моя жизнь.

  Возникает ощущение, что прикоснулся к чему-то изысканному, элегантному и холодному. Возможно, тут сказался канон японской эстетики: недосказанность-таинственность-очарование. Сосредоточенно смотреть на цветок сакуры, на танец красивой девушки, на пузырьки заваривающегося чая ценнее, чем говорить об этом. Здесь мы сталкиваемся с тайной, которую не надо раскрывать. Это и есть дух Японии.

  Иной читатель, пожалуй, заскучает над подробным описанием уклада неведомой культуры, над массой терминов (с объяснениями в сносках), над несовершенным стилем («заслуга» авторов или переводчика?). И все же сакура в этой хронике натуральная, а не калифорнийская, и гейши японские, а не американо-китайские – не в пример роману Артура Голдена «Мемуары гейши» и его известной экранизации.