Услышать заветный голос

В предыдущем выпуске «Литературного Рейна» было опубликовано интервью, взятое Раисой Шиллимат у Андрея Кучаева, в котором известный русский писатель высказал немало интересных и глубоких мыслей, дающих представление о его творческом и жизненном мировоззрении. Интервью было взято в связи с недавним 70-летним юбилеем Кучаева. Друзья и коллеги знали о тяжелой болезни Андрея, но надежды на выздоровление нас всех не оставляли. И вот пришло горестное сообщение о его уходе.

То, что Кучаев был широко востребованным автором, что был популярен в читательской среде, об этом писалось и говорилось не раз. Начинавший как юморист и сатирик, обладавший даром парадоксального писательского мышления, безупречно владевший иронической интонацией, он с годами приходил к глубокой философской прозе, где присущий ему юмор звучал все более драматической, трагической нотой. Его писательское реноме в профессиональной среде было высоким, а тем, кому довелось знать Андрея лично, не нужно объяснять, какими редкими по нынешним временам человеческими качествами обладал Кучаев.

Удивительная, непоказная, скромность, терпимость к людям, за которой стояло умение понимать их в любых обстоятельствах, философское отношение к жизни, к своей судьбе, наполненной тяжелыми личными испытаниями, потерями близких, никогда не подвигло его ни на жалобы, ни на постыдные поступки. В нем не было фальши, он старался не обижать людей, но и быть удобным всем без различия не умел. Андрей был человеком красивым и сильным. Таким его будут помнить друзья и коллеги.

В связи с уходом Андрея Кучаева свои соболезнования выразили члены редакционных коллегий журналов «Зарубежные записки» и «Партнер», других изданий, автором которых был Кучаев, писатели из Кельна Владимир Порудоминский, Генрих Кац, Генрих Шмеркин из Кобленца, берлинцы Борис Замятин, Анна и Вадим Фадины, Александр Лайко, Дмитрий Драгилев, а также Сергей Бирюков из Галле, Ирина Рашковская из Дортмунда, Сергей Колмановский из Ганновера, многие другие.

Рассказ «Услышать заветный голос» впервые был опубликован в «Литературных ведомостях», приложении к газете «Ведомости», выходившей в Дортмунде в конце 90-ых годов. Пусть читатели еще раз услышат неповторимую ироническую интонацию Андрея Кучаева.

Даниил Чкония

Андрей КУЧАЕВ

УСЛЫШАТЬ ЗАВЕТНЫЙ ГОЛОС

В один прекрасный день, месяц спустя после моего водворения в городе Мюльхайме, я узнал, что в этот же город приехал великолепный оперный певец, баритон. Я люблю оперу и хорошие голоса. Это мне помогает жить: послушаешь голос, на душе легче. А если уж голос исполнит что-нибудь вроде «Ямщик, не гони лошадей» или «По диким степям Забайкалья» — все во мне воспаряет, и жизнь на чужбине становится куда легче. Я стал наводить справки про певца, где его можно услышать? И согласится ли он исполнить мои любимые вещи? Поет ли он только на публике за деньги, или иногда дает для своих концерты? Верные люди мне сказали, что певец он хороший, но не баритон, а баритональный тенор — раз, второе — у него очень сложный характер, он таится от людей, репетирует где-то тайно, готовит большой концерт под афишу, «уберрашунг» — сюрпризом, на ошеломление. Сведения не радовали: капризный баритональный тенор не будет меня радовать «Ямщиком».

«Как подъехать?» — ломал голову я. 

Помогла, как всегда, жена. «Я знаю, где он репетирует!» — сказала она. «Откуда?!» — обрадовался я. «Я там веду детский курс рисунка и акварели, а он приходит после меня,» — сказала она. «Я подойду к концу твоих занятий, — обрадовался я, — мы ненароком задержимся и послушаем певца, а, может быть, и попросим его спеть что-нибудь для нас. Пригласим его в гости на худой конец!»

Вечером я пошел в полуподвал, где с подростками мучилась жена при дневном свете, вымучивая из них грамотные «штильлебенс» — что значит на немецком «тихая жизнь», или «натюрморт».

Тенор появился неожиданно рано. Действительно, характер у него был не из легких. Буркнув приветствия и извинения, он прошел к роялю и окликнул черноволосого крепыша, с которым пришел: «Попробуем, как с этим инструментом...» «Попробуем,» — ответил крепыш и вдарил по клавишам так, что осыпались лепестки на букете из натюрморта — «штильлебена», причем «штиль», то есть «тихая» жизнь перестала быть таковой. «Распоешься немного?» — спросил аккомпаниатор. «Немного распоюсь,» — кивнул баритональный тенор и грянул басом: «А-а-а-ааа!»

Самый маленький мальчик в группе юных художников зарыдал. Cамая старшая девочка — способная акварелистка уронила кисточку. «Ааа-ааа!» — рокотал бас, начиная переходить в баритональные регистры. «Хорошо!» — отметил крепыш за роялем. На определенной резонансной частоте звука лопнул тонкий стакан с водой пурпурного цвета — туда макал кисть подросток, который из всех цветов по русской привычке предпочитал красный. Вода залила скатерть — собственность кружка. Крепыш налег на клавиши всерьез, с педалью, певец на очень крутом подъеме доказал, что он еще и тенор, хоть и баритональный. Погас свет. Просить спеть «Ямщика» или «По диким степям» стало бессмысленным. Дети кое-как собрались, мы еще долго при свечке убирали за ними, свертывая «штильлебен» и стирали скатерть.

Я решил подождать удобного случая. Певец как раз одевался.

— Может быть, к нам зайдете?! — Певец посмотрел куда-то мимо меня и ничего не сказал.

— Ты что, не видел афиш? — спросила Инна. — В замке Заарн будет большой концерт. Билеты продаются.

— Почем? — скромно поинтересовался я. 

— Двадцать для всех, десять для социальщиков, — ответила музыковед.

— Нам дорого, — грустно сказал я. — Двадцатка на двоих — два дня жизни, — честно, я не жлобствовал.

— За настоящее искусство вам жалко какой-то двадцатки? — спросила музыковед.

— Во-первых, не «какой-то», а кровной, — сказал я. — А во-вторых, — где гарантия, что это искусство — настоящее? — я проследил, чтобы певец обогнал нас, прежде чем позволил себе эту наглую реплику.

— Он — первоклассный певец. Весь Союз объехал! — горячо сказала Инна.

— Я тоже много чего объехал, — сказал я под нос.

— Как не стыдно! Не можете поддержать своего же товарища!

— А меня кто поддерживает? — огрызнулся я. — И потом: я даже не знаю, как зовут «своего товарища»?

— Альберто Секундо! Неужели никогда не слышали?

— Никогда, — сказал я. — Поэтому скажи ему, чтобы он пригласил нас как прессу. Я напишу куда-нибудь про концерт!

— Я скажу, только это бесполезно. Концерт организует Общество, а Обществом руководит Дагмара, она никакой халявы не допустит!

— Она что, жена ему? — хмуро спросил я. Мне хотелось послушать своего «Ямщика», но я не знал, как это лучше «организовать», потому что я — не Дагмара и не член Общества. «Она ему не жена, но Общество участвует в выручке, и на членов отчисляется тоже процент» , — заявила Инна, мне крыть было нечем. Деньги есть деньги.

В день концерта я пришел в замок Заарн. Один, без жены. Я готов был на авантюру, не хотелось подставлять близких. Зал был почти полон, однако солидная группа получателей пособия шилась поодаль от двери и Дагмары, все они надеялись на халяву. Я их понимал. И тоже встал с безразличным видом у стенки. Дагмара смотрела на нас, как на врагов прекрасного. Мы позевывали.

— Пора начинать! — сказала по-немецки распорядительница из Общества с немецкой стороны .

— Закрываю двери! — громко добавила Дагмара.

И она-таки закрыла двери. Мы подождали, когда польются рулады рояля, потом тихонько стали просачиваться в зал. По одному — свет в зале был пригашен, освещалась только сцена. Все понемногу растворились в рядах, один я как-то неловко застрял у колонны. Певец, естественно, начал с немецких песен Шуберта. Аплодировали жутко. Кричали «бис» и «браво». Я набрался наглости и воздуха в легкие и крикнул «Ямщика»!

— Минутку, товарищи! — возгласила Дагмара.

— Херрен, херрен, господа! — негромко подсказала изменница-Инна, она буравила меня взглядом, и я знал, что сейчас последует.

— Майне дамен унд херрен! Энтшульдигунг! — начала с извинений Дагмара. — Некоторые находятся в зале без билетов. Или покиньте зал, или приобретите у меня билеты!, — ультимативно закончила она. Народ прижал уши. Певец сдвинул брови.

— А «Ямщик» будет? — спросил я. 

— Я не пою этой вещи, — сухо сказал певец со сцены.

— Тогда «Бродягу», — сказал я примирительно.

— Такой вещи мы не знаем! — сказал от рояля аккомпаниатор. — По диким степям Забайкалья! — рыл землю я. 

— Он срывает концерт, по-моему, — сказала изменница Инна.

— Покиньте зал, това... херр Кучаев! — поправилась Дагмара.

— За «Бродягу» я дам чирик, — больше от безнадеги наглел я. 

— Нельзя же быть такими мелочными, — подумал я себе в оправдание.

— Не пою я «Бродягу»! — крикнул певец фальцетом и закашлялся.

— Все! Я ушел! Нет — так нет! — я полез через чьи-то немые плечи и локти, спины и груди к выходу. В спину мне несся кашель певца. Половина зала шикала осуждающе, половина — сочувствовала молча. Я вышел и закурил. В зале кашлял певец. Потом к нему присоединился аккомпаниатор — товарищ по работе, коллега. Потом басом закашлял мой знакомый Косолапов, я знал его кашель — как из пушки. Мелко затявкала кашлем Инна. У нее эти простуды — аллергические, идут такими очередями. Захихикала-закашляла распорядитель-немка, очень по-немецки заперхала. В конце концов весь зал принялся на разные голоса «цу хустен» — хорошее немецкое слово, передающее звукопись процесса. Концерт прервали, объявили перерыв. Я смылил вниз, чтоб не раздражать людей, стал под лестницей, наблюдал, как певцу побежали за минералкой в бар-кафе. Минут двадцать шла шуровка. Потом все, с билетами и без, повалили в зал, уселись. И тут произошло такое, в чем я ну совсем не повинен! Открылось окно во дворе замка, оттуда понеслись звуки магнитофона: народ, живший в этом крыле, был из России, я знал кое-кого, сейчас вспомнил; иногда они гуляли. Между прочим Дагмарины друзья из Питера.

— Ямщик, не гони лошадей! — пел мальчишеский голос, наподобие Робертино Лоретти. — Мне некуда больше спешить!..

— Закройте окно! — потребовала Инна. — Плотнее! Начинайте, Альберто! — попросила Дагмара.

— Сбегайте кто-нибудь! Уймите их! — взмолилась дотоле молчаливая жена певца, скромная женщина.

— Я знаю, чьи это штучки! — сказала Инна.

— Я тут ни при чем! — веско сказал я, просунувшись в дверь.

— Из-за него я сорвал голос! — плача крикнул Альберто Секундо.

— А вы попробуйте «Ямщика» тоже! — предложил я. — Кто кого?!

«Мне некого больше любить!» — пел задорный мальчишеский голос в отдалении. И вдруг в певце что-то лопнуло и он закончил: «Ямщик, не гони лошадей!» Тут начался всеобщий гвалт. Инна зарыдала. Дагмара обняла Секундо, успокаивая истерику. Жена певца набросила на него пальто, как на бесноватого. Я ушел.

Шли недели и месяцы. Я не терял надежды услышать заветный голос. Услышать любимые песни: «Ямщика» и «По диким степям». В конце-концов нам мешали случайные обстоятельства, какое-то невезение.

Пригласительный билет пришел неожиданно. На благотворительный концерт «русского оперного артиста, заслуженного» и так далее. Конечно, я волновался.

Надо сказать, что у меня уже были проблемы с сердцем — и на Родине, и здесь, в Германии. Так что волнение мне было в общем-то противопоказано...

Зал был полон очень разношерстно одетых людей. Были и в мехах, и в джинсах. Были и представители немецкой культурной элиты, и наши «представители», устроенные и не очень эмигранты, «флюхта» и немного этнических «аусзидлеров» Концерт шел блестяще. Певец был в ударе. На бисированиях он посмотрел, прищурясь, в зал и объявил: «По просьбе жителя Мюльхайма, выходца из России, москвича» ...и так далее про меня. И запел: «По диким степям Забайкалья...» Песню эту я скорее почувствовал, чем услышал, сердце мое бешено заколотилось, а потом... Потом была боль, потом меня, по словам жены, увезли из театра на скорой. Жена рассказала, что певец настоял на немедленном окончании концерта. Хотя из зала кто-то вместо меня крикнул про «Ямщика», певец не стал петь ни его, ни «Бродягу»... Молоток!

Врачи прописали мне помимо лекарств режим, диету, избегать волнений и стрессов и прочее. Я избегаю по возможности. Но во мне живет и не гаснет мечта — услышать заветный голос. Услышать обе песни в его исполнении. До конца. Чего бы мне это ни стоило. Мне кажется, певец мечтает о том же. И тоже готов рискнуть. Нам обоим есть ради чего жить и, главное, ради чего не страшно умереть.

Мюльхайм-на-Руре, 1996

Даниил Чкония

Пушкинские дни в Берлине

В связи с 210-летием со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина в берлинском Русском Доме на Фридрихштрассе 5 июня было организовано Празднование юбилея.

Руководители и сотрудники Русского Дома, члены Пушкинского Общества в Германии, представители других общественных организаций сделали все, чтобы праздник удался. Особые слова благодарности за проделанную подготовительную работу и активное участие во всех мероприятиях Пушкинского дня следует высказать сотруднице Русского Дома Жанне Кругляковой.

Праздник был отмечен разнообразными событиями. Это и открытие замечательной выставки «Пушкинский Петербург». Экспозицию, составленную из работ выдающихся русских художников, подготовил всероссийский музей А. С. Пушкина (знаменитый Дом-музей на Мойке). Представила выставку собравшимся сотрудница музея Ю. Зигерн-Корн.

Детский пушкинский праздник радовал музыкой, стихами, танцами, и взрослые и дети с удовольствием смотрели спектакль «Балда», поставленный Наташей Бондарь по мотивам пушкинской сказки. «Трактир» угощал гостей домашними пирожками. Завершал этот яркий день Костюмированный Пушкинский бал.

В рамках праздника состоялся литературный вечер «Посвящения Пушкину». Автору этих строк довелось представлять слушателям своих коллег. Поэт и джазовый пианист Дмитрий Драгилев читал стихи, в которых звучала импровизационная интонация, Вадим Фадин, как всегда, точный в слове, доверял свою поэтическую мысль длинным периодам, Ирина Рашковская читала пронзительную женскую лирику, совмещая ее со стихами модернистского поиска, Александр Лайко в свойственной ему строгой манере делился стихами, где ирония только усиливала драматизм мировосприятия, а Сергей Бирюков, оправдывая ожидания, устроил из своего выступления своего рода литературно-музыкально-театральную композицию, покорившую слушателей.

Каждый из поэтов отдал дань теме Пушкинского времени, что и составило Посвящения поэту.

Новости литературной премии «Большая книга» 2009 года

Жюри одной из самых престижных российских премий — литературной премии «Большая книга» 2009 года подвело предварительные итоги. В финальной шестерке представлен, что само по себе уже является замечательным успехом, роман мюнхенского прозаика Бориса Хазанова «Вчерашняя вечность», опубликованный в минувшем году в журнале «Зарубежные записки» и номинированный на премию редколлегией журнала. Окончательное распределение мест среди финалистов жюри премии решит в ноябре нынешнего года. Напомним нашим читателям, что это произведение Б. Хазанова уже отмечено первым местом за лучший роман года «Русской премией».