Релоканты в Израиле

Мы продолжаем создавать начатый в прошлом номере портрет нового эмигранта. Или релоканта (от англ. relocate – переместить), как часто называют теперь участников новой волны эмиграции – молодых россиян, сменивших страну проживания после начала войны с Украиной.

Мария

В 2016 году я съездила в Израиль на Таглит – это образовательный тур в Израиль для молодых людей с еврейскими корнями. Нас активно приглашали продолжить знакомство с Израилем – и вдобавок получить, возможно, новую профессию. Я много лет об этом думала, но всё не решалась.

А когда случилась война, поняла: пора. Собрала чемоданы, оформила нужные документы на собаку, и 1 апреля мы уже прилетели в Израиль. И я знала, что обратного пути нет, я не хочу возвращаться в фашистский режим.

На МАСе нам очень помогли оформить все документы для получения гражданства. Здесь я выбрала изучение иврита (такая школа называется ульпан) и введение в культуру, историю, политику Израиля. Вообще это очень сионистская программа, наши преподаватели были в основном патриоты правых взглядов. Честно говоря, под конец программы все уже устали от этого дискурса и обвинения арабов во всех бедах.

Иврит я учила в отличном ульпане в Иерусалиме. Там новоприбывшим дают базу, учат структуре языка – нет бесконечного заучивания слов, подход именно лингвистический. Многие быстро заговорили, а для меня иврит оказался сложнее, потому что не похож на все европейские языки, что я учила – английский, французский, испанский, древнеирландский и латынь… В устной речи с трудом, но стараюсь не переходить на английский, а пытаться строить хоть и корявые фразы, но на иврите. И собираюсь взять два бесплатные курса ульпана от государства, которые полагаются всем репатриантам.

Мне повезло, что сюда раньше приехала сестра, а после меня эмигрировала еще и тётя. И ещё очень спасает, что я с собакой. Конечно, любая эмиграция – стресс. Я только сейчас, проведя здесь больше года, начинаю привыкать ко всему. Ну, например, к тому, что израильтяне очень громко разговаривают друг с другом. Мне сперва казалось, что они орут друг на друга. Но потом поняла, что они просто свободные люди, которые не стесняются себя, с чувством собственного достоинства … После МАСы я устроилась на работу в детском саду – и было тревожно первое время от того, что воспитательницы точно так же орут на детей. Но потом стало понятно, что иначе они просто не слушаются. Невозможно без этого организовать дисциплину, когда у тебя группа детей 3-5 лет примерно из 20 человек. А дети тут тоже знают себе цену.

После Иерусалима я переехала в Хайфу. В столице и в Тель-Авиве жить уж очень дорого. Здесь есть очень красивые места; правда, я живу в спальном районе, и до них надо добираться. Но это не страшно, мне тут нравится, да ещё и море рядом. Мне его видно из окна, и это вдохновляет.

В общем, постепенно привыкаю. Но всё никак не выберусь на русские репатриантские тусовки, которых тут, в Хайфе, особенно много. Последние несколько лет в России я была домоседом, и трудно из этого состояния выходить, вливаться в совсем другой мир. Но я стараюсь.

Рома и Натали

Рома. Мы думали о том, чтобы уехать в Израиль ещё до войны, но не торопились. А когда началась война, поняли, что надо ехать прямо сейчас. За три дня собрались и второго марта уехали из Москвы в Армению. Билеты стоили ещё не так дорого, как в сентябре, когда началась мобилизация.

Много всего повлияло – и страх, и нежелание оставаться в стране-агрессоре. Плюс все друзья уехали – как раз в Армению. Ничего собрать особо не успели, – это уже потом Натали вернулась в Москву, чтобы продать все наши оставшиеся вещи, сдать квартиру, закрыть все дела.

В Армении сняли квартиру на Airbnb. К нам заезжали друзья, выезжавшие из России. На тех, кто остался, у меня даже было долго что-то вроде обиды. Я уехал, всё бросил, а они остались там. С марта по июнь были самые тяжелые времена: мы были где-то на краю света, вокруг рушились привычные устои.

Мы не думали в этот момент, что переедем в Израиль, собирались остаться в Армении. А потом репатриировался двоюродный брат Натали. Мы узнали и в этот же день взяли билеты.

Пошли по экстренной репатриации. Поскольку мы давно в браке, нам несложно было доказать, что он не фиктивный. Жили в Кармиэле в социальной гостинице для олимов – новых репатриантов. По сути, это общага такая: комната на двоих, кровать, стол, душ, туалет. Общая столовая… С репатриацией нам там помогли, отнеслись очень хорошо, по-доброму, за что им большое спасибо.

Натали. Хотелось, конечно, переехать в Тель-Авив, но мы посмотрели цены и сошлись на Хайфе. Это компромисс для нас, потому что город и достаточно тихий, и вместе с тем оживленный. Много новых людей приезжает, затевают какие-то общественные инициативы – правда, у нас был последние пять месяцев ульпан, и мы больше ничем не занимались.

Друзья – кто где, из старых общаемся только с самыми близкими. Кто-то и в Москву вернулся, кто-то в Армении. В основном – с новыми знакомыми. Ульпан здорово помог с обретением связей. Это, конечно, всё тоже новые репатрианты.

А ещё – каддлы помогли. Это обнимательные вечеринки, на которых люди могут контактировать тактильно и не только: пообниматься, получить поддержку, поговорить, просто полежать и послушать музыку. Всё, конечно, по активному согласию. Рома с 2019 года вёл каддлы ещё в России. Потом мы в Армении их стали устраивать, потому что подумали, что это хороший способ заработка и нахождения новых друзей. Теперь устраиваем каддлы в Израиле, и оттуда тоже много знакомых появилось.

Выстраиваем ежедневную жизнь – оказывается, что всё надо делать с нуля, во всём разбираться. Другая реальность. Это как новый уровень игры, где свои особенности. А вообще нам здесь нравится. Пока нет чувства, что мы дома – как будто где-то в отпуске. Пытаемся поймать это ощущение, свыкнуться.

Сейчас будем искать работу – в идеале, конечно, хотелось бы что-то близкое к нашим специальностям: Я – инженер-строитель, Рома – преподаватель английского. Но как пойдет. Можно и булки печь, и охранником сидеть. Хочется спокойно пожить хотя бы года два. Дальше планов не строим. Родители, конечно, скучают, мама спрашивает, не хочу ли я приехать. А я хочу, но боюсь застрять в стране, если вдруг закроют границы. Поэтому пока сами ждём маму в гости.

Таль и Кфир

Кфир. Когда началась война, я был в полной прострации. Второго марта мне позвонила мама и говорит: знаешь, скоро закроют границы. Тебя мобилизуют, погибнешь в Украине. Давай-ка уезжай.

До этого у нас не возникало мыслей о репатриации. Правда, меня с детства воспитывали в еврейском духе, папа был директором еврейской воскресной школы. Историю Израиля, иудаизма, даже основы иврита я знал, иногда заходил в синагогу, работал в еврейском музее, ну и часто приезжал в Израиль. Но, конечно, это совершенно не то, что жить здесь.

В марте я приехал как турист с одним небольшим чемоданом, думал переждать недельку. Смотрю, ничего не меняется. Мне было несложно начать процесс репатриации, документы все были. А вот с Таль – надо было понять, можно ли ей легализоваться. Посоветовался с адвокатом, он сказал – шансы есть.

Таль. Моё знакомство с еврейской культурой началось со встречи с Кфиром. Мы познакомились за полгода до отъезда, через месяц стали жить вместе… А когда началась война, приняли решение, что надо Кфиру уехать. Я думала, что это на пару недель: он отсидится, потом всё уляжется, и он вернется. Но новости только эскалировались. И мы решили, что разумнее, наоборот, думать об отъезде мне. Раньше я не жила в других странах, да и почти не путешествовала.

У меня была депрессия из-за всей ситуации и из-за того, что я рассталась с любимым человеком на три месяца. Мне долго делали загранпаспорт, была огромная очередь. В Израиле меня забрали на интервью пограничники, отвели в отдельную комнату. Два с половиной часа я ждала своей участи. Это было страшнее, чем само интервью на десять минут, но всё прошло хорошо.

Мы подали в МВД запрос о смене моего статуса и начали «ступенчатую процедуру» смены статуса. Надо долго подтверждать, что у нас настоящий брак, приносить документы, совместные фото, вещи.

Сейчас у меня виза B1: по ней можно работать, но это ещё не ВНЖ. Собираюсь искать работу, переживаю, конечно, из-за этого. Пока еще учу иврит, вряд ли получится найти что-то по специальности – я дизайнер. Но, скажем, на кассе я смогу работать. Через пять лет смогу подать на гражданство.

Первые три месяца были самыми ошеломительными. Мне сразу очень понравилась страна, я была в восторге – но это было и испытание наших отношений на прочность. Мы много ссорились: слишком много неопределенности, слишком много стресса с этими бумажками, плюс Кфир устроился на работу в гостиницу в ночные смены. Потом стало лучше.

Я веганка, и здесь в чем-то лучше, в чем-то хуже с этим, чем в России. В любом магазине рядом с домом есть веганский сыр, веганское молоко. С другой стороны, каких-то готовых привычных полуфабрикатов не хватает. Очень хорошие тут овощи – главное, понимать, в какой сезон что брать.

Очень нравится открытость людей, они тут без двойного дна, без какого-то лицемерия. Нравится еврейская культура, нравится праздновать шаббат. Учу иврит, мы говорим иногда с Кфиром по целым дням только на нем.

Я приехала летом, и самым тяжелым сначала была жара, но потом адаптировалась, освоила принципы выживания летом. А в феврале было холодно, и я клала грелку в кровать. Экономили электричество.

Я поняла, что переехать было суперправильным решением. В России развилось что-то вроде стокгольмского синдрома: живешь в этой политической атмосфере, становится с каждым годом хуже, но ты привык. Здесь я чувствую себя на своем месте. И это не ощущается как временное решение: в России всё наладится, и мы вернемся… Нет, мы теперь живем тут. Я скоро съезжу в Россию, ощущаю это как поездку за рубеж. Приехать, поделать дела и поскорее вернуться. Не потому даже, что Россия – это тьма и тлен, а просто тут уже дом. Центр жизни переместился сюда, говоря языком израильской бюрократии.

Когда в феврале было землетрясение в Турции, думали, что и у нас тоже будет. Пока обошлось … А вот когда в мае были обстрелы из Газы, как ни странно, – было не страшно.

Кфир. Несмотря ни на что, тут чувствуешь себя в безопасности. Когда видишь полицию в России, шарахаешься от неё. А здесь знаешь: если что, они тебе помогут. В автобусе с вооруженными солдатами, которые едут к родным на выходные – ощущение безопасности. Есть какое-то чувство причастности к происходящему, чувство, что ты должен как-то защитить страну, впрячься. Даже к флагу отношение совершенно другое, чем в России. То есть для нас это серьезная история, и надолго …

Федор Дубшан (Израиль)

Читайтетакже:

1. В движеньи – счастие мое. Журнал «Партнёр», № 6 / 2023. Автор Ф. Дубшан
2. Грузинский блокнот. Журнал «Партнёр», № 6 / 2023. Автор Т. Вольтская