Темы
Гелий Креймерман
ЛЬВОВСКАЯ СТРАДА
(ЛЬВОВСКИЕ СТРАДАНИЯ)
Утром 30 декабря 1964 года на львовском вокзале высадился десант: я и Галя.
И несколько сумок с барахлом. Нас встречали с цветами три женщины : Евдокия Александровна и ещё две Галины знакомые. Остальной Львов не подозревал, что его ждёт. А я тоже плохо представлял, что меня ждёт, но конечно, надеялся на хорошее.
В принципе, мне и раньше докладывала Галя, и я представлял себе круг её близко знакомых во Львове. Это Тамара Абрамовна, врач, имеющая дочь Олю и сына Борю. “Все они мне как братья”, говорила Галина. Лия Исаковна – тоже врач, имеющая дочь Соню. Обе женщины с детьми приехали во Львов тоже, как и тёщица, с востока, вскоре после войны. Потом была ещё семья Долгиных: Боря, Алла и дочечка Катька.
Дома, на улице Суворова 24 (сейчас ул. Академика Андрия Сахарова. Чем Суворов провинился?!. Благодаря ему Украина приросла устьем Дуная, городом Измаилом и не помню, чем ещё…) нас всех ждал приличный завтрак с соответствующими тостами.
На другой день, ближе к Новому Году, пришли и предыдущие женщины, и Долгины, так что Новый Год встретили в достойном коллективе…
Квартиру нашу я описал раньше, в “московской” главе. “Люксовая” квартира с польских времён. Я, проживший взрослую жизнь в общежитии или в коммунальной квартире, о такой мог только мечтать. Недостатки её: а) на 4-м этаже без лифта и б) общие кухня и санузел с неприятными, даже враждебными соседями (которые с моим вселением потеряли надежду оттяпать ещё одну комнату). Причём санузел “совмещённый” – в Москве такие были ещё в диковинку, только в новостройках, называемых в народе “хрущобами”. Не так просто было мне прописаться, ведь город на мне тоже терял возможность заполучить ещё одну прекрасную комнату…
2-го января направились в “свой” институт. Технически это было так: пешком через овраг к Стрыйскому парку, а там рейсовым автобусом минут 15 по Стрыйской улице мимо автобусного завода, до улицы “Научная”, на которой тогда было одно-единственное строение – контора “нашего”, Физико-механического института АН УССР. Остальной институт, включая лаборатории и т. п., располагался ещё в центре города, в бывшем дворце графа Оссинского. Но за время моей работы перебрался весь на Научную улицу. Вскоре институт завёл свой автобус, который подбирал сотрудников по пути. Утром мы должны были добежать к заданной точке на Стрыйской улице к 7:40, а в конце рабочего дня выскочить из корпуса к автобусу к 17:05…
Беседа у директора – Карпенко Георгия Володимировича. Определяемся: Галя в отдел поверхностных явлений в металлах, меня – в ретнгеноструктурно- металловедческую лабораторию. Названия, может быть, не совсем такие… В отделе кадров оформляют, делают запись в трудовой книжке - “мл. научный сотрудник без степени” (утверждения ВАКа ещё не поступило). При этом смутно выражают своё неудовольствие: зачем я им?!.. чудит директор… Директор был из Киева, член-корреспондент АН УССР, светила в области поверхностных явлений в металлах…Но для них он был не совсем свой, ”москаль”… Уже после моего отъезда из Львова узнал, что его таки довели до безвременной смерти от инфаркта.
Прошёл где-то месяц, и пришло время нашей лаборатории переезжать из дворца Оссинского, где она занимала добротное помещение в подвале, на улицу Научную, где “заселяли” только что построенный новый корпус. Этот переезд, включая демонтаж, перевозку и вновь монтаж специфического рентгеновского оборудования, растянулся на два-три месяца. “Отметили” окончание переезда полным составом лаборатории где-то в начале мая в кафе в Стрыйском парке. А именно: Шведов Мечислав – зав лаб., старший научный сотрудник, Дядченко и Федченко – младшие научные сотрудники, Калиниченко и Яремченко – младшие научные сотрудницы. Все без степени. И я - Креймерман, тоже м.н.с., но хоть с надеждой на ближайшее утверждение к.т.н.. И все с окладом 115 руб, без всяких премий… А чтобы стать старшим научным сотрудником и получать 145 руб (если без степени), надо иметь не менее 6 (шести!) опубликованных статей… А утверждения защиты пока не слыхать. И это после моих доходов в Сталинграде, которых хватило ещё на три года в Москве…
Январь-февраль. Демонтаж - монтаж. И тёща за стеклянной, правда, непрозрачной перегородкой. И соседи в третьей, маленькой комнате - пара старых местных грымз… И газовая горелка в печи вечером, а утром зуб на зуб не попадает. И непроглядная темень, когда как раз на работу к 8-00. Через овраг и на автобус… А на работе радио: ”Ту Варшава, годзина шоста…” Географически время во Львове было варшавское, а политически и по часам – московское! И пару часов утром жжём свет в лаборатории. Зато вечером – по часам поздно, а светло летом до полуночи…
Предлагают в профкоме путёвочку на 10 дней в конце февраля “Горнолыжный поход” в Карпатах, вблизи города Рахов и горы Говерла - самой высокой точки советских Карпат. Стоимость путёвки – копейки… Жена и тёща оборудуют меня и провожают на вокзал. Езды пара часов. Аккуратные домики, лыжи с ботинками под залог, трехразовое питание и три дня тренировок. Слава Б-гу, я с лыжами был хорошо знаком ещё в студенчестве, в Измайловском парке. Потом собирают группу, примерно пополам девушек и парней, выдают каждому рюкзачище, комплектуют сухой паёк на три дня. Мне досталась куча консервных банок – сгущёнка, какие-то каши с курятиной, пара белых батонов, пачка соли и не помню, что ещё. На старте выяснилось, что, не считая предводителя – инструктора от турбазы, я был в группе самый “старый”, за что меня этот инструктор определил своим “помощником по дисциплине”.
На ногах лыжи, в руках палки, за спиной килограммов десять. Впереди инструктор, следом, по лыжне группа гуськом, и в конце я – дозорный, на случай, если кто будет отставать или попросит привала. Остановились, подпёрли рюкзак палками, отдохнули и – вперед! Дорога всё время на подъём. Небо мрачнеет, тучи нависают. Инструктор: “Быстрее, хоть бы успеть к приюту!”.
А вот и “приют” – домишко на одну комнату, маленькие окна, печка и запас дров. Два пустых ведра, посуда, ложки-вилки, ножик, топорик. Кого-то – за водой и т. д.
А за окном завывает ветер и разыгрывается буран. Двое суток не выходили из помещения. Посредине комнаты, около печки большой топчан с матрацами и одеялами. Стены слегка в инее. Улеглись вповалку, естественно, при полной одежде, рюкзаки и лыжи с палками – в стороне. Утром моя очередь за водой. Спускаюсь куда-то в овраг к роднику, обратно на полпути ветер сбивает с ног, снова спускаюсь… Туалет – за избой, за сугробом. Присутствие кого-то обозначается воткнутой лыжной палкой.
Ночь, день и снова ночь буря завывала и мела, мы перебрали все анекдоты и перепели все песни. Утром на второй день – тишина! Наружу наметанные снегом необыкновенной красоты карнизы. Яркое солнце. Собираемся в обратный путь. В рюкзаках – пустые банки и другой бытовой мусор, оставлять не положено. Нарубили дровишек для следующей группы. Путь назад был вниз, почти всю дорогу легко скользили…
Оставшиеся дни должны были провести на базе, весело и культурно. Но началась всеукраинская типа Олимпиада: где-то в стороне слалом, скоростной спуск и другое. Зрители от жилья добирались кто как. Я, например, на лыжах, а кто и пешком. Трибун, конечно, никаких, многие, и я тоже, залезали на дерево и сидели, как ворона, на сучке. Зато что-то видели из соревнований. Просидеть на морозце без движения пару часов – даром не проходит. Я раскашлялся и на третий день попросился домой, досрочно. Помню, мне выдали большую, килограмма на три, банку сгущёнки – честная компенсация за недоеденные мной две или три трехразовые кормёжки.
Евдокия Александровна организовала мне свою терапию – гладила спину горячим утюгом. Вроде бы подействовало!
Время шло. Оборудование, в том числе рентгеновское, установилось и запустилось. Была и научная работа в рамках отдела – исследование влияния неметаллических включений в стали на усталостное разрушение гребных судовых валов в условиях фреттинг-коррозии. Фреттинг – по-немецки это будет Fressen – морская вода образует окислы, которые в условиях усталостного разрушения усугубляют процесс тем, что скребут, “пожирают” тело трещины. В общем, теория муторная. А практически образцы вращались до разрушения в специальных станках, по механике – в условиях “чистой” усталости. Да ещё в растворе соли! И это в помещении испытательного сектора при институте. И всё это завершалось анализом поведения натуральных гребных валов на каком-то испытательном полигоне на море, а именно где-то в Одессе. Я туда ездил. Позже написал две статьи по результатам..…
В Одессе останавливался у дяди Лёни, но уже не на улице Уютной, район Отрада, а в центре, Канатный переулок. Переезд дяди с семьёй был вызван оползнем на Отраде. Представьте, дядины окна от моря закрывал трехэтажный дом и какие-то гаражи. В одно прекрасное утро этот дом и гаражи уехали вниз, всё цело и люди не пострадали, но для моих открылось море и появилось опасение, что их пятиэтажный дом может оказаться следующим… И дядя принял срочные меры для обмена.
В мае пришло извещение о моём утверждении ВАКом в степени к.т.н. Как потом выяснилось, в ВАКе менялось начальство и какие-то порядки, и процесс утверждения затормозился на пару месяцев. Прислали диплом – опять повод для обмывки!
Но в институте меня пока сохранили в должности мл. научн. сотрудника, подняв мой оклад до положенных (со степенью!) 175 руб. Эта сумма устанавливалась свыше и не зависела от воли местного руководства. Для перехода в ст. научн. сотрудники мне не хватало всего пары статей. А Галина уже была переведена в “старшие” и приносила в дом аж 250 р/мес.
В конце апреля я ухитрился ушибиться рукояткой дрели при сверлении дыры в стене лаборатории для оконных штор и заиметь “фонарь” под правым глазом. А предстояла командировка в Москву, не помню, по какому, возможно, измышленному делу. Я всё же поехал, и на кафедре сам Кидин иронически (и участливо) спросил: “Что, во Львове наших продолжают бить?!”
Меня очень интересовал город. Конечно, его старая, центральная часть. В выходные дни я обходил интересные дворцы, церкви, старинные тесные улочки. Ездил в отдалённые районы, например, на возвышающийся над городом холм “Высокий Замок”, откуда открывалась панорама города, с его куполами и башнями! Или на Личаковское кладбище с его богатыми панскими склепами… Трамвайные вагоны вообще отличались от, например, московских. Но было два маршрута через весь город, на которых тащилось по одному старинному маленькому вагончику. Один из них, номер 12, проходил близко от нашего дома и шёл именно на Высокий замок.
Интересный факт. При господстве над Галицией австро-венгерской монархии между архитектурно богатым православным собором Св. Юры и вокзалом был возведён высоченный католический мрачный костёл, кажется, Св. Анны, который, если смотреть с вокзала, закрывал собою собор Св. Юры. Политическое градостроительное решение… Поскольку униатская (греко-католическая) церковь в моё время была строго запрещена, какие-то их церкви, возможно, поделили между католиками и православными, последние тогда были, думаю, только московского патриархата.
Галина, Евдокия Александровна и близкие знакомые, хотя жили в городе почти 20 лет, этим не интересовались. И меня за интерес даже осуждали - “костёльщик”. Но зато они не были чужды “высокой” культуры. Оперный и драматические театры, концертные залы посещали иногда всем “гамузом”, т. е. в том же составе, как встречали когда-то на вокзале, и почти каждый раз со мной. Концерты – в основном приезжих из Москвы или Ленинграда. Отмечу лишь концерт Муслима Магомаева на открытой концертной площадке в Стрыйском парке.
Пара слов о таком специфически львовском обстоятельстве. Я был в хороших, можно сказать, дружеских отношениях с вышеперечисленными сотрудниками своей лаборатории. Несколько раз вместе отмечали “советские” праздники или личные даты. Но только походом в кафе, большей частью в Стрыйском парке. А чтобы пригласить меня к кому-то из них домой – такого не случилось. И я постепенно выяснил, что за пределами работы местные украинцы (“мисцеви”, “западенцы”) не смешивались ни в каких “пропорциях”, ни в каких отношениях с приезжими. Рассказывали, что и браки между ними были очень редкими и, как правило, скоротечными. Приезжие тоже держались “кучно”, и здесь национальность не играла большой роли. Пример – мы с Галей. В институте было немного русских и украинцев с востока, но все они были для “мисцевых” “москалями” и считались на ступень ниже. Яркий пример – директор, который из Киева. И были в институте “йеврэи”, немного, кажется, три штуки на весь, правда, вообще не очень многочисленный, коллектив. И они даже были предпочтительнее, чем “москали”, по простой причине – они не были так “опасны”,
в смысле, не претендовали на высокие должности… В городском и партийном руководстве 1-й и 3-й секретари были “мисцеви”, а 2-й секретарь и, наверное, всё областное Управление КГБ – были “москали”.
Припоминаю толпу “мисцевых” на площади Мицкевича, вокруг памятника поэту. Выступлений, скорее всего, не было, не слышал, но пели песни, народные украинские, дружно и вдохновенно. Интересно, что Мицкевич, да и вся Польша, были для “мисцевых” гораздо ближе и желаннее, чем Киев и, тем более – Москва… Это я понял даже из разговоров моих коллег по лаборатории. Вот не помню разговоров и вообще их отношения на тему “бандеровщины”. Возможно, они меня в этом смысле опасались, ведь для них я был тоже “москаль”, правда, не первой степени, как русские, но ведь из Москвы же… В местных газетах иногда появлялись заметки - воспоминания стариков о зверствах бандеровцев в послевоенные годы – вырезали семьи, сжигали деревни, которые были “за москалей”... В какой-то поездке по Карпатам мы осматривали вблизи польской границы заросшие кустарником руины “куреня” или ”схрона” – бандеровского лагеря.
Вспоминаю отдельные “положительные” моменты. Пошили мне парадный чёрный костюм. Заменили пару нержавеющих зубных коронок на золотые. Это всё у “лучших в городе” портного и зубного мастера. Удивляла относительная дешевизна. Оба объяснили: “Для нас важнее перспективный и надёжный во всех отношениях клиент”.
Раз в неделю, кажется, по вторникам, утром приходила из села украинская женщина – целый день всё перестирывала, переглаживала, убирала комнаты и остальное. И всё, по-моему, за копейки. Стиральной машины у нас не было. Другие дни недели – она же пахала у знакомых нам женщин. В определённые дни приходил мужик с молочными и мясными продуктами, опять же из села, опять же недорого – мы и у него были надёжными во всех отношениях покупателями.
Время шло, а детьми в нашем львовском доме не пахло. Хотя, может быть, не так поздно по семейному стажу, но учитывая Галин возраст… На вопрос женщин “Когда, наконец?” отвечал односложно “Стараемся”. Они мне по-дружески открывали глаза:
“У Гали могут влиять прежние обстоятельства.” А Галя между тем вела себя по-львовски. “У нас Европа, а не Сталинград!” Из конкретностей могу только вспомнить такое: к автобусу домой в 17-05 Галина не выходит. Приезжаю домой – часа два её нет. “Пригласил директор, поехали на посещение такой-то выставки”. Или “У нас в отделе было собрание с показом научно-технического кино”… Не часто, но такие “опоздания” меня нервировали. Е. А. всегда принимала её сторону : “У нас Европа, а не Сталинград”. Помню суждение кого-то из коллег по лаборатории: “Супругам нельзя работать в одной конторе – прямой путь к трещинам и “фреттинг-коррозии”...
Галя в принципе не возражала уйти в другую “контору”. Как и Е. А., жаловалась на сердце. У тёщи прооперировали вялотекущий аппендицит, и, странное дело – прекратились сердечные недомогания. У Гали аппендицита не было, недомогания были. Раскололись, на август “справили” ей путёвку в Сочи, в какой-то санаторий, не помню, какой, но – двадцать дней и недёшево. По возвращении сделала попытку перейти в политехнический институт старшим преподавателем – неудачно, только испортила отношения с директором Карпенко и ушла через месяц в лесотехнический институт. Мне в некотором отношении стало легче…
В июне мне посчастливилось побывать в Риге. Не помню, в каком статусе – кажется, взял неделю в счёт отпуска. Перед поездкой созвонился с Галей Семёновой и по приезде остановился на первую ночь у неё. Семёнова за это время защитила кандидатскую в МИСиС и начала работать в каком-то рижском институте. Проживала с матерью и мужем Юрой Подгорным на улице Ленина, где-то в центре города. Ближе к окраине города на длиннющей улице Ленина друг против друга находились два завода: ВЭФ и РВЗ.
ВЭФ (“Власта Электротехник Фабрик” - Государственный Электротехнический Завод) был чисто латышским предприятием, латышами были директор и почти все работники. РВЗ, Рижский вагоностроительный завод, был почти чисто русским – большинство работников не были латышами. Это я узнал при встрече с родственником, Мишей Барским, который в это время работал на РВЗ в электротехническом отделе. Миша был сыном маминой двоюродной сестры, проживающей в то время в Авлабаре – армяно-еврейском районе города Тбилиси. С ним мне удалось провести всего пару часов в прогулке по городу. Выяснилось, что в Риге живёт ещё один мой дальний родственник, работает на РАФ (“Ригас Авто Фабрик”), но до него я не добрался.
Галин муж, Юра, ещё со студенческих времён имел комнатку в районе Вецаки, он дал мне ключи, и я несколько дней ночевал там. Вецаки – станция пригородной электрички, но не в сторону Рижского Взморья, а в другом направлении вдоль побережья, Чтобы ехать мне оттуда на Взморье, приходилось делать пересадку на Главном вокзале. Отмечу одно обстоятельство. Как-то утром собрался в город. По платформе Вецаки плыл жуткий рвотный запах, люди закрывали лицо платками. Это были выбросы из местного суперфосфатного завода. Через несколько лет я вычитал в газете, что по просьбе трудящихся этот завод прикрыли…
Семёновы хорошо знали Ригу, советовали, какие места посетить. Вспоминаю улицу Фриче Галля, удивительные по архитектуре дома, принадлежавшие когда-то рижскому купцу – отцу Сергея Эйзенштейна. Этот Галль был “красным” латышом, замученным в белолатышской охранке. Сегодня нет в Риге такой улицы – переименовали.
В сентябре наш Физико-механический институт принимал у себя Всесоюзную конференцию по поверхностным явлениям в металлах. К этому времени вышла уже пара номеров нового журнала Украинской Академии Наук “Физико-химическая механика материалов”, принимавшего к печати в основном материалы по тематике нашего ФМИ, и редакцию которого поместили в нашем корпусе. Мне “товарыш” Карпенко предложил организовать к этой конференции выставку-продажу работ и монографий наших институтских “учёных”. Было сколочено несколько стендов, через секретаря директора собрал оттиски статей и по экземпляру монографий. Несколько монографий было таки продано. Но дома на мне навесилась кличка с подтекстом - “книгопродaвец”.
В числе участников конференции были Галя Семёнова и Борис Нам – начальник металлургической лаборатории вновь образованного в городе Калуге института ВНИИМЭТ (Всесоюзный научно-исследовательский институт материалов электронной техники). Когда-то Нам был проректором в карагандинском металлургическом учебном институте и приезжал по своим делам на нашу кафедру. Я поделился с ним своими семейными обстоятельствами, и он взялся прозондировать почву насчёт нашей с Галей работы в этом ВНИИМЭТе.
Осенью у меня были интересные поездки в Закарпатье. Тут есть смысл рассказать ещё о двух особенностях Львова. Во-первых, город отличался тем, что, к примеру, на католическое рождество определённым его жителям можно было совершить поездку на пару дней в соседний польский город Жешув. Конечно, со всеми предосторожностями, чтобы не сбежал. Меня это по ряду резонов даже не касалось. Но была во Львове ещё такая “льгота” – поездка в Закарпатье в порядке обкатки автобусов ЛАЗ (Львовский автомобильный завод). От партии выпускаемых автобусов, допустим, месячного выпуска, отбиралось два случайных и они направлялись на двухдневную, с утра субботы до вечера воскресенья, поездку по высоким Карпатам, с полной нагрузкой. Такой был контроль качества… Для “нагрузки” приглашались сотрудники того или иного городского коллектива. Платить надо было только за ночь ночлега. Мне удалось дважды участвовать в такой поездке с коллективом от больницы, где работала Тамара Абрамовна.
Кроме этого, я пользовался и такой возможностью побывать в Закарпатской области. В наш институт иногда приезжали из Москвы разные “учёные”, в том числе мои знакомые ещё по аспирантуре, ”для научных контактов”. Дирекция принимала их по “высокому разряду”. Поскольку я уже неплохо знал места и был в семье часто свободен по выходным, в моё распоряжение дважды предоставляли директорскую “волгу” с шофером, с утра субботы до вечера воскресенье. И толику денег на ночлег и расходы на гостя. Особенно запомнилась поездка с моим однокурсником Лияном Контером, тогда уже приличным учёным, с ночёвкой в Ужгороде.
В ноябре я организовал себе командировку в Москву, посетил свою кафедру и ещё раз услышал о новом институте в Калуге. Съездил в Калугу: желтолиственный осенний спокойный городок, небольшое трехэтажное здание в центре – институт, на 3-м этаже производство какой-то красной проволоки. Беседа с начальником металлургического отдела, в которой принимал участие и Борис Нам. Был принят директором. Договорились - пригласят нас с Галей на работу, её в катодный, меня в металлургический отделы. Рядом строится пятиэтажный жилой дом, там будет нам квартира и т. д. Во Львов возвращался окрылённым.
Как встречали Новый, 1966 год – не помню. У Гали возникла новая болезнь, какая-то “миома”, она оказалась на контроле в медицинском заведении ОХМАДЭТ (Охрана Матэры та Дэтыны).
Курские родственники Гиты Миндлиной прислали местную газету с объявлением о конкурсе в открывающийся Курский учебный политехнический институт. Мне подходила должность старшего преподавателя по курсу “технология металлов” с окладом 280 р (при научно-педагогическом стаже до 5 лет) и гарантией в течение года на квартиру. Подали оба на конкурс – Галя на должность доцента.
Карпенко, подписывая мне характеристику, сказал: “У нас Вы Учёный, а в Курске будете всего лишь каким-то преподавателем… А мы готовим Вам повышение до старшего…”. Я поблагодарил, но подписать характеристику настоял… Как Галя брала характеристику в своём лесотехническом, не знаю.
Через месяц – приглашение, я прошёл по конкурсу. Гале предложено подать позже, а пока по конкурсу прошёл другой человек…
Во второй половине декабря мне велено было съездить в Темиртау, Казахстан, решить вопрос о поставке партии металла для “научных” потребностей института.
Задание выполнил. Хотелось бы отметить один эпизод. В заснеженном Казахстане, в поезде разговорился с соседом по купе – пожилым евреем. Вдруг он спрашивает: “Вы родились случайно не в Виннице или в Винницкой области?” На тот момент я даже не был в Виннице, хотя бывал в области. Через некоторое время новый вопрос: “А родители Ваши откуда?” Я ответил, что отец именно и есть из Винницкой области, город Могилёв-Подольский. Он на это: “Вот видите, я не ошибся, у Вас сильно звучит винницкий выговор, папа Ваш Вам передал по наследству!”. Я знал, что у меня украинской выговор, но чтобы определить с такой точностью его происхождение?!
Весной получили письмо из Калуги за подписью директора ВНИИМЭТ Бусола. Предлагалась работа в соответствии с нашей степенью к.т.н. и гарантировалась двухкомнатная квартира в новом доме, который будет сдан к концу года. Хорошенькое дело – выбирать между Курском и Калугой… Калуга хороший, уютный городок. Тогда было 130 тыс жителей (в 1993 г - 350 тыс.). Намного ближе к Москве, И обоих нас ожидают равные условия работы и оплаты.И потом – я убоялся чисто преподавательской работы: слабое горло и неотработанная дикция… Да и “технология металлов” – это не по моей специальности… И Гале нет работы…
Решили за Калугу. Написали туда общее согласие.
Во второй половине июля – начале августа я своеобразно прощался со Львовом. Федченко, один из моих коллег по лаборатории, у которого отец был профессором в львовском университете, предложил мне взять с ним на время отпуска путёвки в летний спортивно-оздоровительный лагерь университета, кажется, на две недели.
Это были сказочные недели. Лагерь располагался в долине реки Латорица выше, километрах в 20 от города Мукачево, в нескольких километрах от городка Чинадиево, рядом с летним дворцом австрийского графа Шенборна. В моё время в этом дворце был санаторий “Карпаты”. Сам студенческий лагерь состоял из пары десятков брезентовых палаток на четыре кровати каждая и более капитального клуба, он же кухня и столовая, он же контора. С долины Латорицы в обе стороны были лесистые холмы. Как-то высоко среди леса увидел жёлтое пятно, добрался до него и обнаружил полянку, заросшую малинником – сухие стебли с красными ягодами. Взяли на кухне пару больших кастрюль литров по десять и принесли их в лагерь полных спелой малины.
Припоминаю двухдневный поход с небольшими палатками и прочим снаряжением, включая еду, в рюкзаках за плечами. К вечеру пришли к “заводу” минеральной воды, который весь представлял собою скважину минералки, не помню названия, склада с бочками каустической соды и стеклотары, и разливочной машины. Разбили лагерь для ночёвки. Договорились с “дирекцией” – берём сколько надо бутылок этой воды, когда надо, меняем пустые на полные, и всё, конечно, бесплатно. Но обязаны вернуть бутылки при окончательном уходе – для “завода” они были ценнее их минеральной воды.
Ступил в реку Тиссу по колено и был сбит с ног течением – несло меня несколько сот метров, но, к счастью, перед пограничной зоной (с Румынией) выбросило при изгибе реки на берег.
В это время шёл чемпионат мира по футболу. У меня был маленький транзистор, слушали по очереди. Помню, чемпионом стала английская команда.
В лагере находился с Федченко в разных палатках, но зато ближе познакомился с парой милых девушек и парой парней, один из них был евреем. Оставшиеся во Львове дни встречался с ними в городе и даже на дому у кое-кого…Не помню, когда прибыл из Волгограда холодильник ЗИЛ, который мама купила после длительного “писания” за ним в очереди и с помощью дяди Яши прислала нам с Галей в подарок во Львов. Так он и стоял нераспакованный с видом на наш “планируемый” отъезд из Львова.
Формально я мог из Львова и не уезжать. Был прописан; при любых обстоятельствах имел право на часть “жилплощади” по ул. Суворова 24. С работы, несмотря на “победу” на конкурсе в Курске, меня никто не гнал. Наоборот, имел уже свежих 5 научных статей и виды на повышение до “старшего”. Но …чужой город… оторванность от мамы и близких людей, от МИСиСа… и не всё гладко в доме…Ну и надежда: “Хай буде гирше, абы инше” - “Пусть будет хуже, лишь бы иначе”...
Уволился из ФМИ АН УССР. Где-то 15 августа уезжал в Калугу со щемящим сердцем. Провожали на вокзале Галя и одна женщина из тех, что встречали полтора года назад…
В Калуге меня оформили моментально в металлургический отдел, лабораторию сплавов старшим научным сотрудником со степенью. Поселили в новом, сданном примерно год назад “хрущёвском” панельном доме в трехкомнатную квартиру, в которой уже жили несколько новых сотрудников (собственно говоря, во ВНИИМЭТе тогда все были новыми). В ноябре приехала в Калугу Галя. Ясно, что после родного ей Львова Калуга была совсем не то… И мама одна во Львове – тоже не дело. И лечение во Львове… В общем, проводил её домой…
Со Львовом попрощался ещё раз. А именно: в декабре оформил командировку на Львовский завод кинескопов, какой-то вопрос по опробованию сплавов. Встречался с новыми знакомыми по лагерю в Карпатах…
В калужском институте материалов для электроники я проработал чуть больше 27 лет, почти все эти годы начальником лаборатории, до выхода на пенсию в ноябре
1993 года. К этому времени институт, как говорят, “дышал на ладан”, практически прекратил свою деятельность, как и всё министерство электронной промышленности.
О калужском периоде – следующая глава, как получится.
Аугсбург, март 2025
ЛЬВОВСКАЯ СТРАДА (ЛЬВОВСКИЕ СТРАДАНИЯ)
Hat mir gefallen?
Bewertet: 0)Kommentare (0)
dlt_comment?
dlt_comment_hinweis
Die Administration der Seite partner-inform.de übernimmt keine Verantwortung für die verwendete Video- und Bildmateriale im Bereich Blogs, soweit diese Blogs von privaten Nutzern erstellt und publiziert werden.
Die Nutzerinnen und Nutzer sind für die von ihnen publizierten Beiträge selbst verantwortlich
Es können nur registrierte Benutzer des Portals einen Kommentar hinterlassen.
Zur Anmeldung >>