Темы
Александр Простак
КОМАНДИР
Почти все эфиопские офицеры, работавшие с советскими советниками и специалистами, имели про запас несколько бутылок местного джина, который без содрогания пить с непривычки было невозможно. Им хорошо было известно, что наиболее эффективный и действенный совет можно было получить только после того, как советник «взбодрится» сотней-другой граммов огненного напитка. Бывали исключения: или советник не употреблял, или подсоветный не угощал. В районе активных боевых действий такой обязательный «стограммовый» порядок — правило: сказывались физическая усталость, нервное напряжение, постоянная угроза близкой смерти. Но зачастую необходимость допинга в экстремальных условиях становилась ежедневной потребностью, и человек просто спивался.
Как-то раз в минуты тотальной паники, которая в эфиопской армии могла возникнуть в любое время, когда весь личный состав вдруг начинает беспорядочно бежать, бросая без оглядки оружие, технику, раненых, советников и единственная цель бегущих – заскочить на ходу в любой проносящийся мимо автомобиль, в один из таких моментов наш командир, полковник Пескарик Всеволод Игоревич, взял на себя командование целой группой эфиопских войск, напрямую ему не подчинявшейся.
Случилось это поздней ночью, когда в эфиопском лагере, отстоящем от лагеря советников и специалистов на расстоянии примерно двух километров, началась такая тотальная жуткая паника, не заметить которую было просто невозможно!
Полковник Пескарик с переводчиком силой «прорвался» в штаб этой группы войск (его не хотели пускать: он не знал паролей, но эфиопские часовые как-то умудрялись понимать русский мат), рискуя быть застреленным совершенно ошалевшими часовыми, готовыми стрелять во всё движущееся по направлению к ним. Эфиопский генерал, командующий афабетской группировкой войск, в это время отсутствовал — инспектировал свои передовые части в горах. В его отсутствие управление штабными подразделениями было потеряно, а в самом штабе приступ паники уже прошёл — там царила обречённость, и все готовились к полному окружению, к плену, к смерти.
Первым делом Пескарик потребовал себе джина, чем страшно удивил дрожащих от страха и заикающихся штабных офицеров. Пропустив пару даблов (один дабл — а это двойная порция — примерно = 80 гр.), он потребовал приготовить чай для всех присутствующих, что тоже показалось окружающим совершенно фантастическим требованием для тех условий.
Нужно сказать, что в то время в каждом подразделении эфиопской армии (от отделения до роты + штабные подразделения разного типа; для офицерских нужд имелись дополнительные женщины), находились женщины, обеспечивавшие питание, стирку вещей, чай, ну и утехи, кто готов был платить небольшие по курсу иностранных валют, но очень значительные по общим солдатским заработкам деньги. Для содержания таких себе «маркитанток» все солдаты в подразделении сбрасывались деньгами из небольшого солдатского денежного довольствия. И таким образом женщины принимали участие во всех боевых ситуациях эфиопской армии.
Только после того, как все выпили чай, Пескарик на паре даблов джина стал отдавать распоряжения по выяснению обстановки, организации обороны и наведению порядка. Помощь переводчика требовалась только для перевода разговоров на бытовые темы, а также для такого себе перевода анекдотов и шуток, которыми Всеволод Игоревич под действием алкогольных паров сыпал налево и направо. И вот здесь он требовал совершенно точного перевода!
– А ну, разбудите ваших баб-маркитанток! Пусть сиськами потрясут и нас повеселят! Заодно и чайку нам сварганят!
– Без паники, ребята, без паники! Всё равно живыми мы им не сдадимся — все одновременно по команде застрелимся!
– Помню, друзья рассказывали про аналогичную ситуацию в Анголе. Там весь штаб из гранатомета накрыли. Только русские успели прикрыться русским матом, так всех и спасли!
– Анекдот расскажу, переводи только точно, слово в слово! Забегает Петька к Василию Ивановичу:
«Белые окружили, Василий Иванович!» – «Херня, Петька, прорвемся!» – «Уже Анку в плен взяли и сюда идут!» – «Не дрейфь, твою мать, прорвемся!» – «Уже на крыльце сапогами стучат, сейчас в хату ввалятся!» – «Тогда буди Фурманова! Он их быстро за Интернационал сагитирует!»
– Предлагаю, ребята, тост: за нас с вами и за хер с ними, с сепаратами!
– Товарищ полковник, тут эфиопы предлагают ещё один заградотряд выставить на дороге, что подходит с юга!
– Переводчик, переведи, только очень точно! Выше хрена не прыгнешь! Что я им, рожу ещё один заградотряд?
С командирами штабных подразделений Пескарик разговаривал на удивительной смеси русского-амхарского-английского-матерного языка, и все каким-то образом его понимали без перевода. При этом Всеволод Игоревич не забывал время от времени пропускать очередную порцию джина, от чего речь его становилась всё более цветистой. На лицах «окруженцев» появились улыбки, пошли ответные шутки, чувство подавленности и паники прошло. Это настроение передалось войскам, там стали реально воспринимать действительность. Ночь проходила, бутылка пустела, глаза советника всё больше блестели, порядок и дисциплина стали восстанавливаться, донесения становились чётче и яснее.
Выяснилось, что небольшая разведывательная группа сепаратистов случайно наткнулась на передовое охранение правительственных войск и от страха открыла беспорядочную стрельбу при поспешном отходе. Солдаты передового охранения, посчитав, что их атакуют превосходящие силы противника, открыли ещё более беспорядочную плотную стрельбу и в беспорядке бросились к своим основным позициям. На основных позициях усмотрели в стремительном отходе передового охранения свидетельство отчаянного ночного наступления бесчисленных полчищ шифты (название местных партизан), открыли в ответ ураганный огонь из всех видов имеющегося у них оружия (стрелковое оружие, станковые пулеметы, минометы, гранатометы, безоткатные орудия) и тоже готовились уже отходить, точнее – удирать, когда полковник Пескарик лично взял на себя командование всеми имеющимися силами.
Цепь отходов стала распадаться, ураганный огонь стал понемногу стихать. К утру войска вернулись на исходные позиции, а в центр пошло донесение, что в ночном бою была разгромлена огромная группировка противника, пытавшегося внезапно выбить нас с наших позиций. Боеприпасов, поставленных Старшим Братом почти бесплатно (один выстрел 122-мм гаубицы стоил 400 рублей, что эквивалентно 600$ по курсу того времени), было израсходвано как за неделю упорных боёв. Полковник Пескарик после дневного сна по телефону получил благодарность лично от командующего 2-й Революционной армии, которого позднее расстреляли после неудачного государственного переворота, в котором он принимал участие.
С полковником Пескариком иногда происходили странные вещи, причём эти странности случались, как правило, в двадцатых числах каждого месяца после того, как по одному представителю из каждой советнической группы возвращались в свои части после приблизительно двухнедельной командировки в центральный город Асмара, столицу Эритреи. Таких советнических групп в Эритрее было до 15, по количеству дивизий и отдельных специальных подразделений. В каждую советническую группу дивизионного уровня входили советник командира дивизии, советник заместителя командира дивизии по политработе (комиссар), советник по артиллерии, специалист по ремотнтно-техическому обслуживанию, до трёх переводчиков + радиостанция с экипажем обслуживающих её солдат (как правило, 4 человека).
Командировка в Асмару обычно стартовала в 10-х числах каждого месяца и длилась до двух недель. Целью такой командировки было получить зарплату — кто сколько заказывал наличными, получить на складе и привезти офицерские пайки, купить по заказу членов гарнизона кто что закажет. Такие посыльные, как правило, ротировались, чтобы все офицеры имели возможность побывать в городе и немного отдохнуть от полевой жизни. Офицеры заказывали в основном спиртное из расчета употребления его за месяц. По своим физическим возможностям. Ограничений офицерам никто не устанавливал. Посыльных ожидал красивый, выстроенный в основном из белого камня благоустроенный город в итальянском стиле, где можно было погулять по чистым улицам, посидеть в многочисленных удобных барах, посетить бордели (для холостых), пожить со своими семьями, если офицеру разрешили привезти свою семью и устроить её в Асмаре, посмотреть фильмы на русском языке в центральном советском гарнизоне Асмары, который располагался на территории и в зданиях бывшей американской авиабазы.
Конвой формировался из нескольких десятков грузовых машин, как правило это были итальянские Fiat и Iveco. На них вывозились с фронта ценные военные грузы для ремонта и обслуживания в стационарных условиях, а обратно на фронт доставлялось новое оборудование и вооружение. Такие конвои хорошо охранялись, но всё равно время от времени на них совершались нападения в пути, и такая поездка в Асмару и обратно не могла считаться полностью безопасной. Общее расстояние между Афабетом и Асмарой составляло примерно 160 км, но ехали очень медленно, как правило, два дня с ночной остановкой в промежуточном городе Кэрен.
Полевые офицеры из спиртного заказывали себе в основном джин, хотя имелись и коньяк, и водка, и вино – всё эфиопского производства. Расчёты каждого офицера на месячное умеренное употребление спиртного никогда не соответствовали реальности. Весь джин, сколько бы его ни было, выпивался в первые дни после возвращения посыльных в свои подразделения. И все советские гарнизоны Северного фронта погружались в примерно недельную пьяную реальность. Кто пил, кто спал, кто блевал, кто бредил. Советническая деятельность прекращалась. Вначале эфиопы пытались призвать советников к исполнению своих обязанностей, но потом махнули на них рукой — бесполезно!
И в эти несколько дней после возвращения конвоя с зарплатой, продуктами и спиртным советские специалисты и советники были предоставлены сами себе и отделены от реальностей эфиопской фронтовой жизни. Советские солдаты, обслуживающие радиостанции и несущие караульную службу, должны были не терять бдительности и с повышенной ответственностью выполнять свои обязанности. Но им, конечно же, было обидно, что пьяная река течёт мимо них. Поэтому, чтобы не отставать от отцов-командиров, они собирали самогонные аппараты и из апельсинового пайкового джема гнали превосходный самогон, намного превосходивший по своим вкусовым качествам вонючий джин.
Как-то раз в афабетском гарнизоне за несколько дней до отправки очередного конвоя в Асмару, когда нюх и вкус обостряются от нехватки спиртного, а действия теряют логичность и обоснованность от накопившейся усталости, раздражения и длительного полового воздержания, в один из таких дней солдатский самогонный аппарат был обнаружен бдительными офицерами, конфискован и запущен для получения максимального количества огненной воды для нужд в том числе и офицерского состава. Для большей эффективности управлять аппаратом поставили солдата, конструктора чудо-машины. Офицеры заключили с солдатами джентльменское соглашение: третья часть продукции пойдёт на солдатские нужды! Теперь запасы вожделенной жидкости были практически неисчерпаемы! Мармелад на складе был почти в неограниченном количестве! Теперь не надо торопиться за получкой, тратиться на джин. Всё необходимое — под рукой!
Только офицеры не могли долго соблюдать заключённое джентльменское соглашение — при наличии огромного количества бесплатного спиртного его дозирование, подобно и попыткам рационального использования привозимого из столицы джина, было из области фантастики! Офицеры всё в большем объеме стали отбирать у солдат их долю, лишая их пьяной радости, и вся советническая деятельность афабетского гарнизона очутилась под смертельной угрозой!
Но по закону вселенской Справедливости не могло пьяное море бесконтрольно разливаться по афабетскому гарнизону, советы от советников не могли не поступать к подсоветным — для чего приехали то! – и вся советническая группа не могла тупо спиться! Поэтому этот Закон Справедливости вызвал тайное желание у солдата-специалиста по варке самогона отомстить офицерам за их коварный обман, и этот же Закон направил солдата к противопожарному щиту, на котором крепился лом. За несколько минут чудо-аппарат бесплатного счастья был безвозвратно уничтожен. Офицеры скорбели три дня. Все попытки восстановить или создать новую самогонную машину закончились неудачей. Солдат отлучили от возможного совместного таинства, выдали им массу нарядов вне очереди на никому не нужные выдуманные работы, и жизнь в гарнизоне вернулась в привычное русло, демонстрируя знакомые цикличность и упорядоченность: выполнение обычного распорядка дня, отправка за зарплатой и продуктами, долгожданное радостное возвращение конвоя, пьяный недельный делириум, восстановление порядка, подготовка к отправке конвоя и дальше по кругу.
В этом круговороте будней иногда поведение Командира в периоды сразу после возвращения конвоя из Асмары казалось каким-то странным с нормальной, трезвой точки зрения, хотя другие члены гарнизона не считали действия Командира такими уж аномальными. Пьянел Пескарик быстро, но так же быстро и трезвел. Пить он любил обстоятельно, с тостами, задушевными разговорами и чтобы ему обязательно оказывали должное уважение! В церемонию совместного распития спиртного, когда его приглашали в компанию подчинённых, среди которых были и равные с ним по званию офицеры, входил и ритуал отказов с его стороны и долгое его упрашивание — ну по чуть-чуть! Если таких приглашений было много, а группы из двух-трёх человек могли собираться для алкогольного праздника и в будние дни после работы, и тем более в выходные дни, а еще командировочные офицеры, часто навещавшие афабетский гарнизон, могли также организовать вечеринку с выпивкой и позвать Всеволода Игоревича, то наш Командир всегда в это время находился «под парами» – не отказывал никому в приглашении «посидеть». И у него могли возникать видения!
– Афабет в огне! Всё горит! Мы — под прямой наводкой сепаратов! В ружьё! Офицерский патруль — ко мне! Всем организовать круговую оборону! Вызвать авиацию и артиллерийскую поддержку! Передать точные координаты для нанесения ударов по наступающему противнику!
А ночь темна и тиха, ничто не нарушает её плавного течения. Светит огромная южная луна, стоит полный штиль. В воздухе разлита ночная прохлада и общая благодать.
Не выполнить приказ нельзя. Забегали сонные солдаты, проснулись ничего не понимающие офицеры, не участвовавшие в очередной попойке. А Командир продолжает организовывать оборону от несуществующего противника.
Уставший от излишней суеты и шума менее пьяный комендант гарнизона, майор, в сильном раздражении решает физически повлиять на зарвавшегося полковника — врезать ему по физиономии и таким образом остановить ночное безумие. Нетвёрдым шагом в трусах он подходит к Командиру и вкрадчиво, но с затаённой угрозой в голосе тихо говорит:
– Товарищ полковник, я хочу Вам что-то сказать. Давайте отойдём за палатку.
Но Пескарик чувствует эту угрозу и поэтому ещё громче орёт:
– Переводчик! Телохранитель! (Их у Командира, по его личному назначению, было два: переводчик и водитель). Ко мне! Убрать от меня этого пьяного майора!
Комендант пытается взять Командира под локоток и силой завести его за палатку, чтобы как следует врезать!
– Не сметь прикасаться к телу полковника! Телохранитель — арестовать этого майора!
Переводчик, он же телохранитель, сидит в кустах, не желая участвовать в пьяном балагане. Солдаты бегают, пытаясь организовывать круговую оборону, процедура обеспечения которой была расписана заранее и каждый должен был знать своё место в этой системе. Эфиопские часовые на внешнем периметре гарнизона начинают волноваться, организуется специальная группа для выяснения обстановки и принятия необходимых мер, вся большая армейская структура всего региона приходит в ночное движение.
Ситуацию возвращает в нормальное состояние опытный немолодой прапорщик, командир расчёта радиостанции, который хорошо знаком с подобными проявлениями повышенной активности и яркого мировосприятия:
– Товарищ полковник! Давайте по пять грамм перед боем! Там немного ещё осталось!
Пескарик заметно успокаивается, для приличия ломается и отказывается, но ноги уже сами несут его к палатке, где его ждут заветные пять граммов. Разливают. Опрокидывают. Полковник валится под стол, но сзади уже стоят на подхвате двое солдат — ритуал хорошо известен! Эти двое солдат тащат его под руки к кровати, одетым укладывают сверху на одеяло. Он спит. Все расходятся по палаткам. Можно поспать и перевести дух.
Примерно через час, то есть около двух часов ночи, из машины радиостанции в командирскую палатку прибегает заспанный плохо соображающий солдат, видит тут же сидящего на стуле спящего коменданта и докладывает, что Пескарика вызывает на связь генерал, советник командующего северным фронтом. Ситуация очень непростая. Пескарик мертвецки пьян, а с генералом шутки плохи!
Если сказать, что Пескарика нет, генерал спросит, где он. Стоит уже поздняя ночь, боевые действия не ведутся, выдумать что-либо более или менее правдоподобное невозможно. Подступиться к пьяному полковнику никто не решается, но генерал ещё страшнее!
Ситуацию спасает всё тот же пожилой прапорщик. Он подносит телефонную трубку к уху и губам спящего полковника и тихим, но отчетливым голосом говорит в другое его ухо:
– Товарищ полковник, Вас вызывает на связь генерал Хромов!
Сквозь дебри алкогольного дурмана Пескарик выныривает на поверхность ночной реальности, не открывая глаз натыкается шарящей вокруг себя рукой на протянутую трубку и совершенно ясным и трезвым командирским голосом говорит:
– Товарищ генерал! На связи полковник Пескарик! Вас плохо слышно! Вас плохо слышно! Приём!
И снова проваливается в сон. Трубка падает из рук полковника в подставленные руки прапорщика.
На другом конце этого разговора генерал ругается, требует доложить обстановку (до него, видимо, дошли какие-то слухи о возможном ЧП в афабетском гарнизоне), грозит всевозможными мыслимыми и немыслимыми карами. Всеволод Игоревич ничего этого не слышит. Лишь когда раздаётся характерный щелчок при переходе собеседника в режим приёма и трубка поднесена к губам спящего, он невероятным усилием воли совершенно отчётливо произносит:
– Товарищ генерал! Вас не слышу! Вас не слышу! Конец связи!
На этот раз он отключается окончательно. Но дело сделано, и генерал, поорав ещё немного, переносит разговор на позднее утро. Гарнизон снова погружается в сон. Но ненадолго!
– Встать! Почему не несётся караульная служба? Всех под трибунал! Дежурного офицера — ко мне!
Это голос Пескарика. Уже рассвело. Довольно прохладно и свежо. Хорошо дышится. Полковник внешне совершенно трезв. Его чёрные густые брови сдвинуты у переносицы. Кроме трусов и майки на нём из одежды ничего нет (когда успел раздеться?). На лице не видно никаких следов вчерашних алкогольных излишеств. В гарнизоне все начинают шевелиться, не успев как следует поспать, вылезают из палаток. Всеволод Игоревич носится от палатки к палатке, орёт и грозится всех отдать под трибунал. Мудрый прапорщик снова на месте:
– Товарищ полковник, – тихо на ухо Пескарику говорит он. – Там ещё немного джина осталось со вчерашнего. Давай по три грамма!
– Я не позволю себя спаивать! Не забывайтесь! Это армия, а не бардак! С такой дисциплиной нас всех перещёлкают, как куропаток!
Последние слова он произносит уже в знакомой палатке. Разливают. Пьют. Всеволод Игоревич падает в руки подскочивших вовремя солдат. Командир спит. Испытанным приёмом его дотаскивают до кровати. Теперь уже до обеда.
На обед сегодня макаронный суп на мясном бульоне, галеты, компот из листьев местного растения каркаде. Суп сварен на мясе дикобраза, забитого камнями переводчиком, когда он рано утром вставал в импровизированный туалет. Это неглубоко врытые в тощую почву и обложенные камнями четыре палки, обтянутые брезентом, расположенные вокруг двух опять же неглубоких ям, сверху накрытыми небольшими деревянными настилами из досок снарядных ящиков. Солдаты быстро разделали дикобраза и приготовили прекрасный суп. Второго здесь на обед не едят — жарко, и кусок в рот не лезет. Командир как всегда снимает пробу и разрешает накладывать всем. Разреженным составом — не все ещё пришли в себя после вчерашнего — офицеры сидят за длинным столом и, потея, лениво двигают ложками. Проверив, стоит ли его любимая кружка с цветочком (она раньше принадлежала майору-Коменданту, который с радостью от неё отказался в пользу Командира, когда тот строго этого потребовал), положены ли рядом с ним вилка, нож, чайная ложка (хотя компот уже сладкий), лежит ли рядом очищенный чеснок, есть ли соль, Всеволод Игоревич приступает к еде.
После обеда он решает навестить своего подсоветного генерала, который его в данный момент не принимает, прося зайти ближе к вечеру. Убив несколько часов за шахматами, Пескарик снова едет к генералу. Сегодня какой-то местный праздник, и по этому случаю накрыт стол. Эфиопский генерал приглашает своего советника и его переводчика разделить с ним праздничную трапезу, которая, надо признать, мало чем отличается от будничной. Та же инжира, это такой большой круглый толстый блин из местного злака теф — основной еды эфиопов, заменяющей им хлеб, то же мясо в разных видах, вода. Только в честь праздника инжира не тёмно-серого обычного цвета, а светло-серого, из более дорогого и редкого тефа. Как всегда, проявляя особое уважение к советнику генерала, его пытаются накормить сырым мясом, которое эфиопы едят с большим удовольствием, сдабривая обильно красным острым перцем и всевозможными специями. В конце ужина особо для советских гостей — джин. Пескарик шепчет на ухо переводчику:
– Отказывайся под любым предлогом — мне нельзя сейчас пить!
Но его рука сама тянется за наполовину наполненным стаканом, и убедить его не пить уже нет никакой возможности! Слаб человек!
После двух даблов полковник «плывёт». Его язык заплетается, мысли путаются. Ему слышится насмешка в переведённых словах эфиопских офицеров. Он начинает им грубить, резко отвечать, но чуть не падает под стол. Надо скорее уходить. Поддерживаемый переводчиком, собрав всю свою волю в кулак, Всеволод Игоревич, слегка пошатываясь, доходит до машины, устраивается рядом с водителем, неопределённо кому машет на прощание рукой. Машина трогается, а Пескарик уже спит. В гарнизоне его транспортируют до кровати старым испытанным способом с помощью двух солдат. Следующая ночь почти полностью повторяет предыдущую.
Но подобные события происходили в «мирное» время, когда активные боевые действия не велись, а эфиопские войска находились в состоянии отдыха, обучения личного состава, пополнения запасов и перегруппировки. Во время реальных боевых действий и при ежедневной опасности для жизни поведение большинства советских офицеров в том регионе и, конечно же, полковника Пескарика в частности было совсем иным. Настоящая опасность пробуждала в них профессиональные качества и навыки, выработанные в ходе учебы и развитые во время многолетней службы. И тогда поведение советских офицеров в экстремальнных боевых условиях вызывало настоящее уважение и доверие!
Мне понравилось?
(Проголосовало: 0)Комментарии (0)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>