НЕМЕЦКИЕ ИМЕНА В РОССИЙСКОЙ НАУКЕ. Часть 1

О научных и человеческих связях, которые существовали между учеными Германии и России, о вкладе немецких ученых в развитие российской науки рассказывает в своих очерках Виктор Фишман из Мюнхена.

От Казани до Геттингена

Бартельс Иоганн Мартин Христиан (12.08.1769-07.12.1836) родился в малообеспеченной семье, но благодаря своим способностям уже в 14 лет получил место помощника учителя в народной школе своего родного Брауншвейга. Прослушав частный курс интегрального исчисления в Гельмштатском университете у известного немецкого математика Пфаффа, он по рекомендации последнего поступает в Геттингенский университет, где прошел полный курс математики и физики у другого известного математика Кестнера. Уже первые работы по теории чисел и геометрии принесли Бартельсу известность, и ему предложили место преподавателя в Райхенау и Аарау. Однако косность местной системы образования пришлась ученому не по вкусу. Как раз в это время шло становление Казанского университета в России. Швейцарский математик Фусс (1755-1826), живший в России и знавший Бартельса, порекомендовал попечителю Казанского учебного округа Румовскому пригласить молодого немецкого математика.

Бартельс колебался. Дело в том, что по инициативе герцого Карла Вильгельма Фердинанда в Брауншвейге предполагалось создать обсерваторию для Гаусса, а при ней — высшее математическое училище, в котором Бартельсу прочили хорошую должность. Ссылаясь на семейные обстоятельства, он вначале посылает Румовскому отказ. Но Румовский пишет записку в ученый совет Казанского университета, и Бартельсу 28 апреля 1806 года присваивают звание почетного профессора с целью «склонить к приезду в Казань таких людей, которые своими знаниями могли бы принести университету необходимую пользу». Вспыхнувшая в Германии в 1806 году война помешала начинаниям герцога, и Бартельс дал согласие ехать в Россию. 15 февраля 1808 года он прибывает в Казань.

Ровно за год до этого в Казанский университет поступил студент Николай Лобачевский, который на первых порах никак не мог определить, что его больше влечет — медицина или математика. И Бартельс был первым, кто заметил математическое дарование Лобачевского и убедил его заниматься математикой. Вокруг только и говорили о дурном поведении, самомнении и неповиновении студента Лобачевского. Лишь благодаря Бартельсу, который убедил ученый совет в выдающемся математическом таланте Лобачевского, последнего не отдали в солдаты.

Бартельс 12 лет читал в Казанском университете курсы истории математики, высшей арифметики, дифференциального и интегрального исчислений и так далее. Лобачевский не пропускал ни одной лекции любимого учителя, особенно ему нравились занятия по сферической тригонометрии. В то время в России не было учебников по этим дисциплинам, и Бартельс читал лекции по своим тетрадям. Именно они легли в основу напечатанного позднее учебного пособия.

К этому времени в университете ужесточилась реакция. Продолжать работу в таких условиях Иоганн Бартельс более не мог. Он принял предложение возглавить кафедру математики в Дерптском университете. Отъезд Бартельса из Казани летом 1820 года совпал с избранием Лобачевского членом Геттингенского общества наук, к чему «приложили руку» два старых друга — Гаусс и Бартельс.

«Я очарован Кундтом!...»

Петр Николаевич Лебедев (1866-1912), с детства прекрасно знавший немецкий язык, после окончания университета приехал в Страсбург к выдающемуся немецкому экспериментатору Августу Кундту (1839-1894) в октябре 1887 года. Процитируем самого Лебедева: «Принял меня Кундт замечательно любезно; я любезности в такой степени никогда и не ожидал. Поговорил со мной о том, что я хочу делать, и, узнав, что я собираюсь держать докторский экзамен, обещал руководить моим выбором лекций». Однако влияние Кундта оказалось более широким и глубоким, чем просто выбор лекций. В памятной речи по поводу смерти своего учителя Лебедев вспоминает: «Главным стремлением Кундта было открыть перед начинающими физиками всю закулисную сторону научного исследования и дать им возможность попробовать свои силы и научиться самостоятельно работать...». «Я удивлен, я поражен, я очарован — конечно, Кундтом, — пишет П. Н. Лебедев своей матери из Страсбурга. — Я никогда не думал, чтобы человек мог на меня действовать так удивительно околдовывающе, как мой патрон, часто даже не словами, а своей гениальностью».

В 1888 году Кундт занял в Берлинском университете кафедру экспериментальной физики, которой до тех пор заведовал один из величайших естествоиспытателей XIX века Герман Гельмгольц (1821-1894). Гельмгольц же перешел на кафедру теоретической физики. Лебедев последовал за Кундтом в Берлин: здесь представлялась возможность послушать лекции самого Гельмгольца!

В одном из писем матери из Берлина Лебедев признается: «Я решил остаться здесь, в Берлине: если раз физик в душе послушал Гельмгольца, то слишком тяжело с этим расстаться, и решил принять все муки латинской грамматики...С каждым разом я всё больше и больше прихожу в восторг от его лекций...».

Кундт не только руководит научной работой Лебедева, но и опекает его после работы, принимает у себя дома, поддерживает и ободряет, когда не получаются опыты. Когда Лебедев изложил ему главную идею, Кундт пришел в восторг и воскликнул: «Рискните, бросьтесь со всей энергией на эту идею; если всё удачно пойдет, Вам за всё заплатится: и за недосыпанные ночи, и за пропущенные удовольствия. Вы сразу сделаете себе положение и имя — это будет такая диссертация, каких за всё докторство не много наберется!».

Но Лебедеву пришлось покинуть Берлин: ни сил, ни охоты заниматься латинским языком не было. В 1890 году он возвращается в Страсбург, где кафедру физики после Кундта наследует не менее знаменитый Кольрауш (1840-1910).

Под давлением Кундта Лебедев всё же остановился на опытах по электромагнитной теории света. Нужно было доказать, что световые волны вызывают в молекулах явления, подобные тем, которые вызывают волны Герца в проводниках. Первые результаты были обнадеживающие. Но необходимость работы над одной темой, многочисленные однообразные наблюдения претят характеру Петра Николаевича. Он начинает хандрить, у него портится настроение. Строгий Кольрауш заставляет молодого человека взять себя в руки и продолжать работу.

Для получения степени доктора требовалось ещё сдать, помимо физики, два других экзамена по указанию факультета. Лебедев предполагал сдавать оба экзамена по математике. Но Кольрауш за две недели до экзамена настоял, чтобы вместо геометрии был экзамен по химии. Никакие протесты Петра Николаевича не помогли. В двухнедельный срок Лебедев одолел огромный курс органической химии и сдал его на высшую оценку. На всю жизнь сохранил он предубеждение против этого предмета, хотя знание химии сослужило ему хорошую службу во многих экспериментах.

За диссертацию «Об изменении диэлектрических постоянных паров и о теории диэлектриков Мосотти-Клаузиуса» Петр Николаевич Лебедев в 1891 году получил степень доктора философии Страсбургского университета.

(Продолжение следует)

Виктор Фишман