Спор о еврейских книгах

Гуманисты Ренессанса

Анатолий Сирота (Эммендинген)

С чего всё началось

В 1507—1509 гг. в Германии было опубликовано несколько сочинений, автор которых, прежде никому не известный Иоганн Пфефферкорн (Johannes Pfefferkorn, 1469—1522), злобно нападал на иудаизм. Для «окончательного решения еврейского вопроса» (в те времена под этим понималось обращение евреев в христианство и изгнание тех, кто на это не согласится) предлагался ряд мер, главной из которых должно было стать уничтожение еврейских книг. «Богоугодное» начинание поддержал император Максимилиан I: в 1509 г. он выдал Пфефферкорну предписание, в котором евреям приказывалось передать «подателю сего» все свои книги, несовместимые с христианской верой. Однако архиепископ Майнца усмотрел умаление своего авторитета в том, что без согласования с ним в его епархии каким-то необразованным человеком осуществляется столь важное мероприятие. Последовал запрет: всему духовенству епархии предписывалось «впредь до особого распоряжения» с Пфефферкорном не сотрудничать. Последний вновь обратился к императору, и тот предпринял шаг, который наверняка одобрили бы бюрократы всех времен: он создал комиссию! Возглавлял ее архиепископ Майнца, в ее состав вошли ученые мужи из университетов Кёльна, Майнца, Эрфурта и Гейдельберга, гуманист Иоганн Рейхлин (1455—1512 гг.) и два кёльнских теолога, один из которых — крещеный еврей — враждебно относился к иудаизму, а другой — профессиональный борец с еретиками — так же к гуманизму.

Это была представительная комиссия! Архиепископу Майнца принадлежал высокий пост в феодальной иерархии: будучи имперским канцлером, он председательствовал на заседаниях князей-избирателей (курфюрстов), выбиравших будущего императора, и на общеимперских собраниях знати — рейхстагах. Авторитет Рейхлина был столь велик, что его и Эразма Роттердамского называли «двумя очами Германии». Университет Кёльна также занимал особое положение. В этом городе, крупнейшем религиозном центре Германии, «немецком Риме», уже в XIII в. существовали учебные заведения, в которых изучалась религиозная философия. Университет возник в 1388 г. в результате слияния этих заведений, образцом для которых служил старейший университет Европы, ее интеллектуальный центр, основанный в 1215 г. — Парижский университет. О том, насколько велик был авторитет возникших в Кёльне «дочерних» ответвлений Парижского университета, можно судить по тому, что в них учились Фома Аквинский и другие видные католические теологи. Кёльнский университет претендовал на то, чтобы занять в Германии такое же высокое положение, какое занимал для всей католической Европы университет Парижский.

Как и следовало ожидать, Кёльнский университет и оба теолога полностью поддержали Пфефферкорна. Майнц присоединился к Кёльну, Эрфурт и Гейдельберг ответили уклончиво. Всё шло, казалось бы, к легко предсказуемому концу… но он не наступил: произошло нечто необычное. Резко противопоставив себя господствующему мнению, Рейхлин выступил против Пфефферкорна в защиту еврейских книг!

Сорока годами позднее глава еврейской общины Германии Йосель фон Росхейм назвал это событие «чудом из чудес». Мудрейший в своем народе решился рискнуть своим положением, авторитетом, здоровьем и личной безопасностью, чтобы вернуть еврейской вере ее былой авторитет — вспоминал Росхейм в своих мемуарах.

В предыдущей статье автора (см. «Партнёр» № 9/2007) говорилось о свойственном гуманистам стремлении к бескорыстной познавательной деятельности как о достижении на историческом пути совершенствования Человека. Случай Рейхлина в указанном смысле особенно значителен: перед нами попытка отстоять результаты познания, несмотря на связанный с этим очевидный риск. Значение смелого поступка Рейхлина вышло далеко за рамки еврейской проблематики. Истории было угодно, чтобы это событие сыграло роль спускового механизма и привело в действие силы, намного более мощные, чем вызвавший их к жизни первоначальный импульс. Противостояние Рейхлина Пфефферкорну быстро переросло в идеологическую битву гуманистов, поддержавших своего главу, с теологами, выступившими на стороне Пфефферкорна. Уже известный читателю Людвиг Гейгер назвал «Спор о еврейских книгах» (Judenbücherstreit) временем наивысшего расцвета немецкого гуманизма. Его перу принадлежит обширная биография Рейхлина (Johannes Reuchlin. Sein Leben und seine Werke). Переизданная в 1964 г., она и по сей день остается основным источником сведений об этом человеке. Исследования «Спора» относятся к числу излюбленных тем немецких историков. В частности, посвященные «Cпору» сборники статей издаются в городе Пфорцхайм, на родине Рейхлина. Один из этих сборников, опубликованный в 1993 г., поможет нам познакомиться с тем, как относится к «Спору» современная историческая наука. (См. также в Интернете: Грета Ионкис «Спор о еврейских книгах как пролог к Реформации»)

«Инициативник» Пфефферкорн

Прежде чем продолжить рассказ о «Споре», познакомимся с некоторыми его участниками. Упомянутый выше в качестве члена комиссии крещеный еврей, возненавидевший иудаизм, был лишь одним из многих обратившихся в христианство иудеев, которые стали ревностными гонителями своих бывших единоверцев. К числу таких религиозных перевертышей относился и зачинатель «Спора» — обладатель выразительной фамилии Пфефферкорн («перечное зернышко»). Антиеврейские тексты он начал публиковать вскоре после того, как совершил крещение в 1506 г. В ответ на неблагоприятный для него отзыв Рейхлина, новоиспеченный христианин обвинил последнего в ереси, недостаточном знании еврейской религиозной литературы и даже в том, что Рейхлин не является действительным автором изданного им учебника еврейского языка. Рейхлин с горечью воспринял эти обвинения: он ведь считал свой отзыв всего лишь сделанным безо всякой задней мысли объективным научным заключением! Ожесточенная полемика «между двумя Иоганнами» продолжалась затем в течение целого десятилетия — до самой их смерти, последовавшей в одном и том же году.

Но только ли по собственному разумению действовал Пфефферкорн, разоблачая «богохульство» в еврейских книгах? (Таких доносчиков-энтузиастов в «органах» Советской России именовали «инициативниками».) Был ли он подлинным автором своих текстов? Известный еврейский историк Семен Дубнов полагал, что монахи просто воспользовались именем некоего бывшего мясника и приписали ему сочиненные ими самими тексты, чтобы нанести удар по «благородному Рейхлину». Эта версия не выдерживает критики: сразу же после получения конфискационного мандата Пфефферкорн посетил в Штутгарте Рейхина, а затем сам предложил ввести его в комиссию! Будучи абсолютно убежденным в своей правоте фанатиком, он исходил из того, что владеющий еврейским языком правовед, к тому же оказывавший юридические услуги ордену доминиканцев, будет несомненно на его стороне. (Доминиканцы, называвшие себя «псами господними», ведали инквизицией.) По версии Гейгера, Пфефферкорн был работником какого-то кёльнского лечебного учреждения (Spitalmeister) и без посторонней помощи узрел цель своей жизни в борьбе с иудаизмом, а кёльнские доминиканцы «подключились» уже после написания им первых текстов. Стало быть, все-таки инициативник!

Любимый император

Верховным арбитром в «Споре о еврейских книгах» выступил император Максимилиан I (1459—1519 гг.) — весьма своеобразная личность, в характере которого переходная историческая эпоха «от позднего феодализма к раннему Новому времени» отразилась самым причудливым образом. Сменивший в 1493 г. на троне своего отца Фридриха III, так разочаровавшего прибывшего из Италии «апостола гуманизма» Энеа Сильвио Пикколомини (см. «Партнёр» № 3/2007), Максимилиан отличался широтой интересов, знанием иностранных языков и обходительностью в обращении с подданными. Вместе с тем, большую часть времени он посвящал занятиям «истинно княжеским»: охоте, пирам, военным походам, во время которых проявлял личное мужество. Гуманистами он воспринимался как воплощение мечты о совершенном правителе, который объединит Германию, избавив ее от распрей феодалов, возвысит международный авторитет страны, будет покровительствовать наукам и искусствам и насаждать добрые нравы. Многочисленные попытки реформ во время правления Максимилиана действительно предпринимались, но в лучшем случае они оказывались безуспешными, а в худшем — приводили к результатам, противоположным задуманному. Такая судьба постигла, например, запрет на вооруженные конфликты на местном уровне. Междоусобицы не прекратились, а общегерманский Высший суд, который был призван обеспечить «вечный мир» и ускорить судопроизводство, из-за бесконечно длившихся судебных тяжб сделался всеобщим посмешищем.

Не лучше обстояли и дела военно-политические. По законам империи, после избрания императора его должен был короновать императорской короной Римский Папа. Максимилиан стал первым императором, которому не удалось добраться до Рима: во время «коронационного похода» на Италию он потерпел в Альпах поражение от венецианцев и вынужден был вследствие этого отказаться от коронации в Риме. Максимилиан и его преемники (короновавшиеся в Ахене) стали именоваться «избранными римскими императорами». Именно в этот период своей истории империя «удлинила» название: она стала именоваться «Священной Римской империей германской нации» (тем самым окончательно примирившись с потерей Италии).

Были и другие военные неудачи. Но на всенародной любви к императору они, так же, как и неудачи реформ, не отражались. Народ слагал в его честь песни, интеллигенция — высокопарные оды. Не знаю, был ли в те времена осознан основной принцип современных пиарщиков «не важно, что произошло на самом деле, важно, как об этом рассказать», но победы Максимилиана воспевались даже тогда, когда они таковыми не были. Наиболее выдающейся, вошедшей в историю живописи PR-акцией была отмечена неудача итальянского похода. В течение трех лет лучшие художники страны, включая Дюрера, «бригадным методом» изготавливали огромную (около 10 кв. метров!) гравюру на дереве, изображавшую сцену из жизни Древнего Рима: Триумфальную арку, в которую входило торжественное шествие во главе с триумфатором-императором, одержавшим военную победу. В качестве триумфатора был представлен Максимилиан, восседающий на колеснице, влекомой Разумом. Тематику бесчисленных изображений, прославляющих победы и выдающиеся душевные качества императора, разрабатывали совместно руководители администрации императора и ведущие гуманисты во главе с уже известным нам Пиркгеймером (см. «Партнёр» № 5/2007).

Трудно придумать более выразительный символ несостоявшейся империи, чем этот «бумажный триумф»! Но, как всегда бывает в таких случаях, современники комизма ситуации не замечали: любовь слепа, а в императора были влюблены все!

«Народ любит потому, что он любит», и никаких контрдоводов он не воспринимает«, — замечает Гейгер. Но ведь должен же был быть какой-то повод, послуживший началом той «кристаллизации чувств», которая сформировала всенародную любовь? Да, такой повод был: в Максимилиане видели защитника Германии от ее вековечных врагов — турок и французов. Согласимся и на этот раз с мудрым культурологом XIX в. Ибо последующие и нынешние времена дали немало примеров того, как чувствующий себя уязвленным патриотизм создает «высокие рейтинги» лидерам, не отличающимся большими талантами.

Мы познакомились с двумя участниками «Спора». О главном его герое Иоганне Рейхлине — в следующей статье.

Другие статьи автора на сайте Maranat .