Укол с приключением: как я покоряла немецкую медицину

Специальный репортаж из Мюнхена

Как там у поэта? «Времена не выбирают»? Вот и мы попали в очень тяжелые турбулентные времена, хотя в том же стихотворении Александр Кушнер пытается удержать нас от лишних причитаний, поскольку «что ни век, то век железный…». Поэт, конечно, прав, но как-то уж чересчур беспощадным, чересчур металлическим стал наш век. Улыбаться не хочется совсем. Но надо. Тогда хотя бы силы сбережём и даже не исключено, что кому-нибудь помочь сможем. Вот и я стараюсь. Хотя бы улыбкой помогать. Поэтому и рассказываю…

Часто я в Германии от бывше-советских людей слышу: «Ну что тебе эти немцы? Не полюбят они нас никогда. Ну не такие они. Не как мы». Может быть, и не такие. Но тоже ничего. И любить даже умеют. Вот со мной лично случай был.

Я же тут на неметчине постоянно болею. То золотуха, то – вы знаете – это самое; ну, далее смотри медицинский справочник, прямо начиная с буквы А. Но лечиться я не люблю. Нет, по врачам ходить я люблю. Часто хожу. И получается, что обследоваться – тоже люблю. Бесконечно обследуюсь. И обязательно приобретаю лекарства и в России (были времена – ездила, покупала, стараясь отечественную фармацевтику не обижать), и, конечно, в родном уже Мюнхене от медикаментов не отказываюсь.

 И даже складываю эти мази, примочки и таблетки по коробочкам, где просто и ясно, как в сельском медпункте, написаны названия органов, которым в случае чего эти снадобья могут помочь. Желудок, сердце, голова... Лекарства лежат там смирно, я их практически не беспокою: ну раз в пару лет пошебуршусь, чтобы выбросить те, что с истекшим сроком годности, и после этого сразу же заполняю освободившееся пространство точно такими же, свеженькими.

Случай клинический – знаю. У различных психиатров с разной степенью талантливости описанный. Ну как-то уже все смирились. Родные и близкие почти не обращают внимания. Если их не тревожить. Но я тревожу. И даже требую сочувствия. А недавно потребовала конкретного участия.

Уговорили меня российские подружки-врачи одно средство проколоть. Типа антиоксидант, и значит я, после десяти инъекций, опять стану как новенькая. Купила я этот волшебный антиоксидант легко. Через знакомых, которые мне его и отправили с оказией. Но оказия оказалась дорогая. Как и само лекарство. И стыдно мне стало за разрушаемый семейный бюджет, и дала уж я себе слово: проколоть эту живую воду во что бы то ни стало.

Уговорила мужа – колоть лично. Поворчал, но согласился – куда ему деваться. Но тут решила я всё-таки уточнить: вдруг получусь новенькая с новыми же изъянами, которые появятся в моем прекрасном организме от неизбежного побочного действия сказочного антиоксиданта? И точно. Там этих Nebenwirkungen (то бишь побочек) – до фига.

Особенно меня испугала возможность аллергии, да ещё с не исключенным развитием анафилактического шока. А с этим у меня хорошо, вернее плохо: аллергия почти на всё!

Покачалась я над свежеприобретенным дорогущим средством и купленными в России же шприцами (не знала тогда, есть ли они в Мюнхене, одноразовые-то) и придумала. Уколы надо сделать в каком-нибудь частном медицинском кабинете, немецким языком изъясняясь – праксисе. Таких здесь, в столице Баварии, пруд пруди. Больше, чем шприцов.

План мой был трогателен и прост, как правда. Врача выбрала симпатичного. Гастроэнтеролога. Он уж меня знает: обследовалась не раз. Не по поводу золотухи, а вот как раз другого заболевания из той же поговорки. Приду и скажу ему: «Херр Мюллер, вот мне лекарство в России прописали, но колоть дома боюсь – вдруг шок аллергический настанет. Можно я у вас в праксисе эту инъекцию сделаю? У меня и шприцы свои. И даже водка российская – чтобы, значит, протереть это самое место... Пусть у Вас только уколят, а ежели что – сразу и спасут.»

По-моему, план прекрасный. И я его почти осуществила. А именно – взяла, по-немецки изъясняясь, термИн! То есть оговоренное сторонами (в данном случае – мной и медсестрами на ресепшен) время для приёма. Прихватила ватку, шприц, водочку – ну, чтобы немцев не разорять – и вперед.

Доктор Мюллер принял меня любезно. Усадил в кресло и сразу, без комплиментов моей красоте: «Что я могу для Вас сделать?»

Ну вы знаете: вот это всем известное – Was kann ich für Sie tun? Вот всегда у этих немцев такое благородство, с самого начала. И ты уж объясняешь: пропишите мне вот это лекарство и, если можно, сделайте УЗИ. Ну ещё кровь можно попросить взять: возьмут – святое дело. Касса больничная оплатит. Я сначала шутить пыталась. И когда они меня спрашивали, что, мол, могут для меня сделать – отвечала, как и хотела, впрочем: «Можете сделать меня снова здоровой». Не смеялись. Один выписал направление к психиатру. Короче – не лечат, а выполняют не очень наглые просьбы пациента. Но в пределах германского медицинского законодательства.

А тут я с этим Мюллером осмелела. «Херр, – говорю, – Мюллер! А не уколют ли меня Ваши девочки вот этим шприцом и вот с этим лекарством? А протрут – вот этим.»

Когда я рассказывала эту историю своим российским приятелям, давно живущим в Германии, у них сразу начинался шок. Не анафилактический. Народ падал с диванов и кричал, что я вру. А я не врала, честно. Я так и сказала. И – о чудо, чудо! – которое только со мной может случиться (так во всяком случае, утирая слезы от смеха, утверждали мои друзья), херр совсем почти не удивился, а взял лекарство и стал искать его аналог в немецком медицинском справочнике. А потом сообщил, что они бы с радостью, но это средство запрещено в Германии, поскольку оно содержит в себе кровь каких-то там телят, а значит – при неправильной обработке этой крови или этих телят может и заражение произойти.

Я ему прямо заявила: «Парень, это у вас в Германии могут не так обработать, а в бывшей советской республике... – ничего такого! Тщательнее руки надо мыть. ТщательнЕе!» И ударение мысленно сделала на Е предпоследнее – как у Жванецкого. А он головой качает – ответственности брать на себя, тихоня немецкая, не хочет.

Вышла я из кабинета, но тут новый план в голове созрел, и я назад – к дяденьке Мюллеру. А он уж за следующим больным вышел, руку подает. (Не боится никакой заразы, а тут смотри-ка: телят испугался!)

Остановила я его: «Понимаю, – говорю, – ответственность и прочее. А вот если мне этот укол тут где-нибудь неподалёку сделает мой муж, а ежели шок, так мы к вам сразу и прибежим? А уж вы и спасёте». «Где неподалеку? – испугался Мюллер. «Ну в подъезде вашем, например, – прямо даже не растерявшись я ответила. (Подъезды у них стерильные, хоть аппендиксы там вырезай). – И бежать будет недалеко. А проверяющим, ежели что, скажете: вот забежали испуганные иностранные люди, шок у них, мы отказать не могли».

В этом месте мои приятели, хорошо знающие немцев, обычно уже визжат, сползают дальше и опять кричат, что я вру. А Мюллер не завизжал. Он задумался. Может, ему подъезд как-то не показался... (Подъездов он настоящих не видел!) И тогда я обнаглела совсем: «Или, если вас вдруг подъезд не устраивает, можно прямо здесь: у вас тут ведь много всяких кабинетов. Мы в один зайдём, тихонечко укол сделаем и посидим – шока подождём. А проверяющим тоже скажем, что с улицы прибежали».

И вот что хотите теперь мне говорите про немцев. И правильные они, и сердца-то у них нет, и нашу душу-то они понять не могут. Понял отлично! Велел взять еще один термИн – и приходить с мужем.

Тут можно было бы рассказ закончить. И так уже все – влёжку и кричат: «Пощади!» Но я не щажу этих слабонервных. Зачем на самом интересном месте останавливаться, если дальше – ещё прекраснее история!

Муж, правда, сопротивлялся. Кричал, что не хочет выглядеть идиотом при идиотке-жене, хотя сам 40 лет назад на это согласился: так в загсе и сказал, когда тётенька с газетой «Правда» в руках спрашивала, готов ли, мол... И я потребовала, чтобы обещания уже, наконец, выполнял.

Барышни на ресепшен очень удивились, когда я им начала на своём поломанном немецком объяснять, что нам нужна отдельная комната на некоторое время. И что херр Мюллер разрешил. Побежали за шефом; он как порядочный человек всё подтвердил (похоже, не уточнив для чего); и повели нас в кабинет, где был стол и стул. И всё!

А муж-то у меня – не шибкий специалист по уколам. Поэтому пришлось опять же сообщить барышням, что муж стоя не может. Тут уже завизжали они, опять куда-то кинулись, видимо, к Мюллеру, пришли красные и отправили нас в другой кабинет, с лежаночкой.

Разложили мы на столе весь инструментарий; прилегла я, обнажила нужное место, а муж тем временем начал пытаться ампулу вскрыть. Почему-то специального ножика в коробочке не оказалось, а свой мы не прихватили. Ладно господин Мюллер зашел. Забрал у мужа ампулу, открыл без всякого ножа. (Всё я в своей жизни пропускаю, всю информацию. Вот и про ампулы пропустила, что их уже давно голыми, можно сказать, немецкими руками, без ножа вскрывают. Как Мюллер.)

Расправился он с ампулой и спрашивает мужа: «Вы врач?» А мой-то, честный: «Нет, – говорит, – радиофизик». Мюллер только глазами сверкнул, отдал шприц и велел двигаться к объекту.

А я лежу себе смирненько, Ваньку (точнее Маньку) валяю. Наклонились они надо мной. И муж стал делить ягодицу на четыре части. Чтобы найти правый верхний квадраНт (мой-то, радиофизик неграмотный, говорит – квадрат). И не мысленно, как я учила, а наживую. Тут уж Мюллер не выдержал, указал врачебным перстом, куда именно надо иголку вонзать, и муж – весь дрожа, уколол-таки, куда велено.

А уж потом всё буднично было. Мюллер побежал по делам, я оделась, и мы отправились в приёмную – шока ждать.

Обошлось, не дождались... Но я, на всякий случай, когда пошла этому немецкому Айболиту спасибо говорить, предупредила парня, что мы ещё и завтра придём, потому что аллергия, если он не в курсе, чаще всего бывает, когда уже второй раз с аллергеном встречаешься. Мюллер побледнел, но головой кивнул.

И на следующий день медсестры нас встретили как родных.

И мы уж на всякий случай, чтобы уверенными быть, и на третий день притащились. А муж так расхрабрился, что, сделав мне очередную инъекцию, крикнул в коридор: «Следующий!»

И тут уж нас все в этом праксисе полюбили окончательно!

P.S. Кстати, я с этой историей такой успех имею, что рассказываю ее довольно часто. И вот недавно среди падающих от смеха соотечественников обнаружился в нашей компании немецкий товарищ, муж одной из барышень. Слушал меня с холодным лицом. А потом и говорит: «А у меня тоже смешная история есть. Мы всё время над ней хохочем. Мой приятель, врач, на всяких посиделках обычно её рассказывает. Пришла к нему однажды сумасшедшая русская с таким же мужем и спрашивает, можно ли им на лестнице около праксиса моего друга укольчик какой-то левый самим себе сделать. И потом к нему прибежать для страховки...»

Дальше затесавшемуся в нашу компанию немцу продолжать уже не пришлось…

Майя Беленькая (Мюнхен)

Читайте также:

1. Роды в Германии как зеркало немецкой медицины. Журнал «Партнёр», № 4 / 2025. Автор М. Беленькая
2. Детство моё, постой… Журнал Партнёр, № 1 / 2024. Автор М. Беленькая