1. МОИ ИСТОКИ

Училась в школах Зашильской начальной, Макарьевской семилетней, треть года в Лысковском зооветеринарном техникуме, четверть года в Ветлужской средней школе и два года в Белышевской средней школе. Затем - двухмесячные курсы Горьковского института усовершенствования учителей по подготовке учителей математики 5-8 классов и год работы в Ильинской восьмилетней школе. Далее - Туркменский политехнический институт и много разных работ. Через 25 лет вернулась на родину с мужем и сыном,  чтобы жить в доступном радиусе около деревни, жить около…, часто наведываясь и пестуя самого близкого человека – маму, целенаправленно, чтобы скрасить ее последние годы жизни. При этом я двадцать лет работала в областном правительстве (начальник отдела - главная должность по реестру чиновников) и уже тринадцатый год при техническом университете под лозунгом  энергосбережения.

                 Лягушка вовсе не красавица                      Мои родители

2. 1950-1963 ГОДЫ. МОИ ШКОЛЫ

2.1.ПОЗНАНИЕ АЗБУКИ ЖИЗНИ

2.1.1. Азбука детства  

Моя бабушка Варвара выросла в семье сельского священника и много рассказывала о священных писаниях, о возникновении славянской письменности и русского алфавита, благодаря которому мы можем читать все книги, что написали другие люди. Ее отец, мой дед, служил диаконом в сельской церкви села Большое Широкое, называемой Храмом Николая Чудотворца. Но сначала служил псаломщиком или дьячком, почему ей были доступны все священные книги. Псаломщики имеют своей обязанностью читать и петь как при Богослужении в храме на клиросе, так и при совершении священником духовных треб в домах прихожан. Участие диакона в Богослужении не обязательно, а потому во многих церквах служба происходит без диакона.

Диакон на службе                            Храм Николая Чудотворца

Сельская церковь села Большое Широкое

Она рассказала мне о родоначальниках азбуки Кирилле и Мефодии, их почитала православная церковь за перевод богослужебных книг с греческого языка на славянский, создание кириллицы, от которой происходит наш русский алфавит. Начиная со времени Петра I кириллица, из которой были исключены некоторые буквы, получила название русской гражданской азбуки и легла в основу нашего современного алфавита. Появление книгопечатания на Руси стало началом новой эпохи. Однако бабушка почти ежедневно читала свою настольную и, как мне казалось, любимую книгу под названием «Закон божий», напечатанную на старославянском языке. Бабушка также читала мне и другие книги, ежемесячно привозимые нашей мамой из районного отдела образования для ее школьной библиотеки и мы были их первыми читателями. До сих пор помню много детских стихов, которые легко запоминались, потому что были понятными, добрыми, веселыми и жизненными. Бабушка была часто занята другими домашними делами и не могла много читать для меня, повторяла «вот пойдешь в школу и научишься читать…», поэтому мне не терпелось начать самой читать эти книги.

Училась я в нескольких школах. Впервые попала в школу случайно в возрасте пяти лет, увязавшись осенью 1950 года за соседкой Октябриной Старостиной, прибегавшей домой в большую перемену за забытой тетрадью, и оказалась в поле зрения заведующего Зашильской школой старого учителя Абаимова Вениамина Ипполитовича.

Зашильская начальная школа

В сельских школах было принято принимать в первый класс исключительно всех детей, включая умственно недоразвитых (за исключением буйных), призывать остальных детей к милосердию и не допускать их притеснения, учить их также как, и других, ставить заслуженные оценки, исключать насмешки при получении плохих оценок или при оставлении на второй год. Естественно, для высокообразованного Вениамина Ипполитовича это было скучно и он, обнаружив в школе нового ребенка с живыми глазами и дерзким взглядом, заинтересовался:  чье это дитя…?

После выяснения, что девочка является дочерью его коллеги заведующей соседней школы, он еще более заинтересовался и решил проверить на деле ее развитие. А может быть, ему было просто любопытно, ведь у них с женой Екатериной Васильевной, тоже учительницей, родились три мальчика, а у коллеги Александры Дмитриевны - две девочки. И младшая из них такая забавная и вот она рядом…

Он решил провести эксперимент – научить пятилетнюю девочку читать, хотя в те времена и в семь лет удавалось это не со всеми.

Екатерина Васильевна Абаимова

и наша мама Мутина А.Д.

Двое таких детей (брат и сестра Морозовы) сидели у него в классе на задней парте уже третий год, не могли ни читать, ни писать, хотя молча улыбаясь послушно выводили каракули - не более. В начальных школах тех лет работали по два учителя и у каждого в его классной комнате одновременно сидели по два класса 1-й и 3-й или 2-й и 4-й и т.д. Наши семьи дружили в силу обстоятельств, так как заведующие школами ежемесячно ездили получать зарплату для школ и участвовать в итоговом совещании в районный центр Красные Баки, где находился районный отдел образования (РОНО).

Вениамин Ипполитович немедленно приступил к уроку и был поражен, как быстро поглощала девочка всё, что он говорил и показывал. Он пригласил ее приходить и завтра…  Он не догадывался, что она всё равно бы пришла и без приглашения, так как ей всё здесь было интересно.

Другим детям-школьникам такое «развлечение» оказалось тоже по душе, они приняли индивидуальное обучение пятилетней девочки азбуке как игру и как должное. С неделю длилась эта «игра», которая для домашних долго оставалась незамеченной, так как все привыкли, что пятилетний ребенок гуляет один и без присмотра почти целый день.

Война изменила психологию людей. В послевоенный период не существовало разобщенности в обществе, возросло чувство патриотизма, достоинства, а период 50-х годов наложил на всех людей состояние мирного блаженства, когда не стреляют и никто никого уже не обидит, тем более ребенка. Разве что гусь выбежит из проулка с криком, защищая от несуществующих обидчиков своих гусынь… Или проголодается и сама прибежит домой.

Когда родители и бабушка поняли, где проводит ежедневно по 3-4 часа их пятилетняя Людмилка, – они пришли в ужас. Однако их запрет не ходить в школу до исполнения семи лет не подействовал. От нее прятали пальто и сапоги, но девочка применила свою предприимчивость – отыскала подходящую замену из старого хлама в подполье под сенями и снова убежала в школу.

Выход подсказал родителям сам Вениамин Ипполитович. Девочка читать уже умела, и ее отвели в другую деревню Чемашиху, где работала мать, там же находился колхозный центр, клуб и библиотека.

Ее представили заведующей библиотекой, которая назвала свое имя девочке, но только как «тетя Шура Сенина» и пригласила к полкам детских книг. Сколько мысленных «благодарностей» она получила позже…

2.1.2. Азбука познания

Так в Чемашихинской сельской библиотеке уже с 1951 года появился новый читатель, вернее, читательница дошкольного возраста. Весь следующий год Людмила поглощала детские книги библиотеки, бегала в Чемашиху взад-вперед со стопкой книг, постепенно повышая требования к их содержанию.

К чтению приносимых ею книг подключилась и бабушка, которой уже явно не хватало домашней библиотеки. Она постоянно направляла свою слишком самостоятельную и откровенную внучку для облегчения ее выживания в водовороте жизни, говорила ей о том, что следует держать в секрете, а что можно говорить всем.

Говорила, что не нужно сообщать всем о своих задумках (планах) на будущее и велела держать это в себе, пока план не исполнится, так как вокруг много недобрых людей и просто завистников – они могут разрушить планы или просто «сглазить». Советоваться нужно только с родными людьми и лучше - со взрослыми родными. Не велела нахваливать себя за сделанные на благо добра хорошие дела, так как можно «разрастить» свою гордость, и она отберет это «благо».

Рассказывать всем о том, что знаешь в части духовного образования, тоже не велела, так как желание поделиться своим высоким знанием может стать злом вместо наград и оттолкнет многих вместо притяжения к себе. Особенно твердо повторяла бабушка, что не следует рассказывать другим и особенно чужим о том, что происходит в семье – радости ли, проблемы ли (ссоры)...

И главное - бабушка запрещала говорить некрасивые слова и «обзываться». Сама она достаточно редко и только по отношению к членам семьи применяла ругательство – «еретик (ца)».

Однако Людмилка была чересчур самостоятельна и принимала решения сама несмотря ни на что, порой выдавая свои экспромты вслух. Однажды в дом пришла ее тетя Настя, сестра отца, проживающая с семьей в соседней деревне Сквозники.

Она готовилась к деревенскому празднику[2]под названием «Михайлов день». Но у тети Насти не было собственной корчаги[3]для варки домашнего пива.

Сосуды для пива

 Глиняная корчага 50-х годов              Деревянная бочка для разлива пива

Тетя Настя решила одолжить корчагу у своей матери – нашей бабушки. Пока тетя Настя пила чай с бабушкой, мать Людмилки слазила на чердак, принесла корчагу и поставила ее среди пола в комнате.

Для крупногабаритных вещей при их переноске женщины применяли свои приспособления – «узелки», которыми служили собственные платки, хотя после войны в магазинах появились сетки-авоськи. Груз помещали на развернутый платок и завязывали концы вверху узлами, которые служили вместо ручки. Также собиралась сделать и тетя Настя, используя специально принесенную для этого свою старую шаль. Все эти приготовления молча созерцала далеко еще не пятилетняя Людмилка, затем подошла к корчаге, села на пол и, обняв ее обеими руками и ногами, изрекла: «Не дам, разобьют…».

Мать кинулась к ней, пытаясь ее оторвать от корчаги, нервно ее шлепала, девчонка скандально орала и плакала…  Мать повторяла: «Да что ты, Людка, люди подумают, что я тебя научила…». Процесс завершился нелицеприятно – корчагу не вернули, она действительно разбилась….

После того случая тетя Настя прозвала Людмилу «чернонемощная»[4], придавая тому  другой смысл, связанный с колдовством. Конечно, бабушка запретила ей, своей дочери, повторять те слова, но след остался, и Людмила видела на себе неординарные взгляды (чаще опасливые), когда появлялась в семье тети Насти и в последующие годы.

Тем не менее на ближайшие два года до официального поступления в первый класс Зашильской школы у Людмилы с бабушкой в зимние дни было много интересных дел в связи с ее «пропиской» в Чемашихинской библиотеке. Они устраивали некое соревнование кто больше прочитал и больше запомнил… В игру включился и отец, невольно ставший свидетелем и участником данных баталий. Он иногда задавал Людмиле достаточно серьезные вопросы, на которые ответить она не могла в силу своего возраста. Однако отец был по офицерской привычке строг и непримирим, он кричал: «Ты, литературный вор! Ты выхватываешь только жареные факты…». Ей было непонятно это обвинение, а особенно, последнее выражение. Она спрашивала о том отца позднее, когда уже мирно обсуждали другие дела.

Больше всего воспитанием дочери занимался именно отец, являясь недееспособным для физических работ, так как был инвалидом Великой Отечественной Войны из-за ранения в правое предплечье. В мышцах его руки было много осколков, которые вызывали воспаление и загноение при малейшей физической нагрузке, связанной с многочисленными сельскими работами – лопатой, вилами или косой, пилой и топором, без которых в деревне не прожить. Он пытался применить себя в деятельности, не требующей постоянного физического труда, но дающей пропитание семье. Серьезно занимался изучением технологии садоводства, пчеловодства, рыболовства и охотничьего хозяйства, выписывал специализированные периодические журналы по этим вопросам, появляющиеся в созданной в стране сфере «Союзпечати». Он серьезно практиковал все данные технологии у себя дома - имел огромный сад на своем прилежащем к дому участке в сорок соток, личную пасеку, увеличивать которую больше, чем восемь-десять ульев, ему не разрешали жена и мать в связи с недостаточностью места в подполье для них зимой.

2.1.3. Азбука выживания

2.1.3.1. Охота

Зимой отец ставил капканы вдоль оврагов, прилежащих к деревне, затем ходил их проверять, ожидая добычу в виде лисы или зайца.

Капканы для лесных хищников

Шкуры зверей он обрабатывал специальным раствором, кажется соли и соляной кислоты, после чего у нас появлялись пушистые воротники и шапки. Иногда ездил в райцентр сдавать необработанные шкуры в обмен на боеприпасы.

Однажды отец вернулся к обеду с чужими лыжами, усталый и расстроенный, сообщив, что «капкан унес волк». Попросил по-быстрому его накормить, переоделся по-спортивному, встал на свои охотничьи лыжи (толстые и широкие) и пошел, как он сказал, преследовать волка и спасти капкан. Мне же было приказано взять чужие лыжи за веревочку, отвезти в деревню Зашильское и отдать хозяину – Москвину Ивану Ильичу. Где он живет, я не знала – сказали «позади школы в конце деревни»… Вот и весь «компас». Но, зная территорию вокруг школы, в которой познала азбуку в прошлом году, сориентировалась и лыжи отвезла. Заодно познакомилась со своим дядей по прадеду Мутину Семену Ивановичу, у которого было две жены, а потому и две линии родственников, к одной из которых относились мы, а Иван Ильич – к другой. Отец при необходимости общался с ним, включая настоящую встречу, которая произошла из-за волка, утащившего на ноге капкан, и чей след привел не просто в соседнюю деревню, а к углу огорода нашего дяди, а затем ушел еще дальше… в лес.

Отец настиг все-таки волка, потом привез его на своих лыжах за веревочку, соединив их в виде саней. Долго висел тот волк, подвешенный к матице потолка в нашем доме, пока оттаивал и «расставался» со своей шкурой.

Волк «в гостях» у человека

Полюбопытствовать, как произошло это событие, и поглазеть на волка пришло много односельчан. В основном это были мужчины. Женщины не любили мертвых зверей – им тяжело было переживать и плановый забой своих домашних животных, к которым они привыкали как к детям за период выкармливания на мясо. Видела, как тосковала наша мама по каждой забитой на мясо свинке, козочке и другим. Но жизнь жестока.

Отец в ту зиму ставил много капканов - на волка, рысь, которые повадились пугать людей и осаждали дворы со скотом. На мелких зверюшек тоже ставил, и чаще всего это были зайцы. Благодаря его занятиям семья была с мясом, с мехом и со средствами добычи зверья. Наличие рыси в нашем регионе считалось великой редкостью. Мех рыси особенно ценился у народов Восточной Сибири: эвенов, якутов, юкагиров. Там он шел на отделку праздничных одежд. В девятнадцатом веке в Маньчжурии цены на шкуры доходили до двадцати пяти и даже тридцати рублей. К семидесятым годам двадцатого века цены на рысий мех резко поднялись, потому что он вошел в моду. Зоологи пишут по результатам исследований, что в 60-х годах двадцатого века рысь встречалась во Владимирской области. В Карелии, в ее южной половине, ежегодно добывали 40—110 шкур. Однако еще в начале 1951 года рыси появились и в Горьковской области.

Рысь на свободе

Через несколько дней после поимки волка отец принес останки рыси – четыре лапки и кусок морды, рассказав, как оказался свидетелем этого «людоедства». Отец увидел одну из рысей и думая, что она «попала» в его капкан, подошел близко, но только потом понял, что она поедала ту, которая попала в капкан. Эта попалась позже.

Вторая рысь находилась поодаль в ожидании «остатка» еды. Отец к счастью не растерялся и лопаткой, предназначенной для откапывания капканов, ударил по голове рыси, закусывающей своим сородичем. Первая рысь на удивление бросилась прочь вместе с ожидавшей ее второй подругой. Такое в деревне случилось впервые - рысь, попавшую в капкан, съели свои же собратья. Деревня была напугана в связи с тем, что это «людоедство» состоялось почти в самой деревне – возле угла ближайшего сада.

 Рысь в капкане

Однако отец был вознагражден – он получил по 120 рублей за две сданные шкуры и  премию в размере 500 рублей за каждого из трех уничтоженных хищников, представив доказательства в виде двух шкур и одного комплекта останков съеденной рыси. Это было поистине невиданное богатство. Кажется, отец полностью обновил свое охотничье снаряжение, сестра и мать получили по новому пальто, остальные тоже не были обижены и получили привезенные лакомства. Столько денег в семье никогда не было. Тем не менее случай имел место быть, но никогда не повторялся.

Шкура рыси

После той удачи отец долго промышлял добычей мелких зверюшек типа кротов, которых вокруг огородов колхозников и пашни было множество. Для поимки кротов отец мастерил из проволоки хитрые капканчики, нанизывал их на веревку, перекидывал через плечо и отправлялся искать норки кротов.

                        Капканы на кротов                                             Крот

Мне часто приходилось сопровождать его, и я прекрасно знала, как это всё делается. Кроты умудрялись перекапывать все рыхлые пригорки оврагов, прилежащих к нашим двум речкам Зашиленке и Вихляйке, сливающимся в конце деревни (на стрелке) в одну. Капканы ставили в местах разрыва путей крота, то есть его норок-ходов, которые непременно были при переходе людских тропинок, которых по местным оврагам было немало натоптано, так как по этим тропинкам люди переходили из одной деревни в другую или просто искали грибы и ягоды. Капканы ставили по два сразу, направляя их в разные от тропинки стороны. Это был трудоемкий, но благодатный промысел.

Кротов было много, из капканов их изымали уже неживыми, и отец легко их обснимывал, надевал шкурку на пялку для просушки, а затем складывал в мешок. Если была необходимость в использовании меха шкурок, то отец занимался их выделкой, а затем шкурки относили скорняку на пошив шапки. Довелось и мне донашивать шубку из кротов, которая была ранее сшита для старшей сестры Лили. Я ходила в школу в такой шубке, когда училась в 3-4 классе, и мы называли ее – доха. Школа стояла на берегу крутого оврага, и для того, чтобы вернуться домой в период начинающейся зимы и заморозки, большинство школьников съезжали под горку на ногах, на корточках или сидя на школьном портфеле. Я же потрясла всех тем, что легла на спину и съехала с горки вниз головой на своей шубке… Конечно же, на меня донесли и мне крепко попало от бабушки, в связи с чем моя такая практика сразу же прекратилась. Однако доха была знатная, крепко сшитая и теплая.

Очевидно, были и другие виды добычи зверей, разрешенные или не разрешенные лесниками и законодательством - сейчас трудно оценить. Тем не менее знаю, что обсуждались вопросы охоты на лося и кабанов, на которую требовалось выкупать право. Выкупал кто-то один из селян-охотников, а охотились и поедали коллективно. Потому и не афишировали чужим и не обсуждали с детьми. Но мясо лося в доме бывало, это точно.

 Лось

Однажды в 90-х и у меня была встреча с лосем, но в экстремальных условиях. Мы с коллегами по работе ехали по автотрассе от Семенова по направлению к Красным Бакам поздним зимним вечером. Впереди нас ехали еще две такие же легковые машины ГАЗ-21 с коллегами из соседних районов. Вдруг на шоссе перед второй машиной с крутой обочины лесной дороги взмыл огромный рогатый лось и замер на миг в лучах света фар. Автомобиль резко затормозил и объехал лося, легко задев его задним крылом, что однако его разозлило. Лось нагнул голову и попытался преследовать машину, но водитель резко нажал на газ и уехал. Мы, находясь в третьем по ходу автомобиле, растерялись, но не проронили ни слова. Зверь, развернувшись, пошел прямо на свет фар нашей машины. Наш водитель сначала затормозил, затем круто перешел в вираж – свернул в сторону обочины и объехав лося, резко повернул снова на дорогу. Лось, как бы танцуя, грациозно повернулся вокруг своей оси и дал вслед нашей машине «пинка» рогами… Это было нечто! Не сказать, что был слишком чувствителен удар в бампер, но он был. Поняв, что всё обошлось, мы разразились хохотом. Это была разрядка после перенесенного страха.

Однако в 50-х нас еще не возили в автомобилях в лес, куда мы ходили пешком. Отец в шесть лет решил взять меня с собой в лес посмотреть на токовище тетеревов, куда они должны прилететь рано утром. Поэтому там надо было спрятаться еще с вечера.  В лес мы отправились засветло. Отец нарубил кустов и смастерил шалаш, а из сучьев и веток деревьев соорудил постель и уложил меня спать. Было прохладно, совсем не хотелось просыпаться, но он тряс меня за плечо и восторженно шептал: "Смотри-смотри, прилетели…!" Наконец я проснулась, услышав знаменитое «Чуфши, чуфши..». Это было чудо! Почти у моего изголовья за ветками шалаша танцевало что-то черно-бело-красное и оглушительно «чуфшикало»…

Я, обомлев и затаив дыхание, наблюдала за происходящим почти перед самым моим носом. Птиц было много, черных и серых, тетеревов и тетёрок-самок, которые были в два раза меньше самцов. На опушке леса происходило что-то несусветное – все перемещались, кружились друг вокруг друга и громко «спорили», тщательно и многократно выговаривая только одно слово «чуфши…»…

Это не было охотой – это было чудесное сказочное зрелище, без которого отец не мог обойтись, видимо испытав когда-то в детстве то же, что и я сейчас. Это было чудо природы и я его запомнила на всю жизнь.

Тетерев и тетерки

Так как начиная с моего дня рожденья отец был «назначен» для меня нянькой, он всеми силами старался меня воспитать в духе природоведа, но не гнушаться добывать и поедать братьев меньших, то есть зверушек, дичь и рыбу. Поэтому неесмотря на его инвалидность мы были сыты, что для деревни 50-х годов было уже немало. Кроме того, мы были обеспечены пушниной и пером-пухом, что давало возможность иметь зимние шапки и воротники для пальто и пухо-перовые подушки.

К  тому следует добавить и государственное обеспечение сельских учителей, кем  являлась наша мама. Во-первых, оно давало право на ежемесячную покупку мешка муки (50 кг) в местном магазине, что колхозникам было недоступно, так как они жили на муке, смолотой из полученного на их трудодни колхозного зерна. Во-вторых, для учителей было установлено право бесплатного пользования электроэнергией[5] для одной электрической лампочки. В-третьих, бесплатными дровами в количестве семи кубометров, что было достаточно для отопления дома в течение зимы.

Но данного количества дров было недостаточно для еженедельного осуществления банного дня и приготовления пищи семье, а также корма для домашних животных. В семье всегда были кошка, собака, куры с петухом, корова и иногда с теленком, свинья или две и периодически меняющиеся другие существа (козы, кролики, гуси, утки). Поэтому ровно столько же дров приходилось заготовлять в лесу дополнительно самим по выкупленому в лесничестве билету (лимиту). Деревья для вырубки были указаны и лично заклеймлены лесником во время специального объявленного похода в лес толпой жителей нашей деревни.

После такого вояжа каждый, чье клеймо (зарубки, цифра или буква) было обозначено на стволах не менее пяти деревьев и чаще всего берез, приговоренных к вырубке в качестве санитарных рубок ухода за лесом, мог в любое удобное для него время срубить свои деревья, очистить от сучьев, распилить на плахи или вывезти целиком и волоком, прицепив за комли к лошади или трактору. Однако при вывозе дров на лошадях, запряженных в сани, распиловка на плахи была обязательна, в противном случае результат был неэффективным.

Лес, предназначенный для рубок по главному пользованию, должен быть спелый, то есть в возрасте не менее сорока лет. Его разрешали вырубать исключительно для промышленного использования в строительстве, на мебельных фабриках, целлюлозно-бумажных и картонных комбинатах, а также на экспорт.

В Горьковской области ежегодно вырубалось по пять миллионов кубометров древесины, в том числе около трех - по главному пользованию, для промышленности. Тридцать процентов древесины как отходы от промышленного ее использования направлялись также на дрова, но сельским жителям те объемы не доставались. Селяне были полностью подсажены на самозаготовки за счет плановых рубок ухода за лесом, закрепленным за областным управлением лесного хозяйства.

Приходилось и нам, детям, помогать родителям в таких делах – мы собирали и жгли обрубленные сучья, одновременно согреваясь и выполняя обязательное условие – ликвидацию хлама от заготовки дров. Иногда покупали билет на рубку леса целенаправленно для строительства бани, например. Это была, как правило, сосна, но люди предпочитали для бани осину. Осина – дерево нейтральное и для русской бани «по-черному» она - материал незаменимый.

В силу занятости и для удобства заготовки лесных материалов селяне использовали позднюю осень и раннюю зиму. В это время дороги еще не были занесены снегом, лес был уже хрупкий, что облегчало рубку. Также в этот период времени население не было занято работами на посевной и уборочной, были свободны и лошади, используемые для доставки дров в деревню.

2.1.3.2.  Рыбалка

В жизни мне довелось бывать в разных краях нашей страны и других стран. Характерно, что рыбу любят во всех странах и рыбные кухни существуют самые разные. Рыбу варят, жарят, солят и маринуют люди всех национальностей и имеют свои особенности по приготовлению рыбы. Однако мне нигде не встретились пироги с рыбой подобные тем, что пекут в селах нашего Заветлужья.

В пирог сначала кладут много слегка обжаренного и остуженного лука, поверх него  кладут очищенную от чешуи и кишок свежую, подсоленную, смазанную растительным маслом и отжатую от влаги рыбу. С головой или без головы - не имеет значения, но с головой вкуснее. Пирог закрывают чаще наглухо, оставляя небольшие отверстия для выхода пара и влаги. На стол подают целиком, надрезая прямо на столе верхнюю корочку и переворачивая аппетитной стороной, пропитанной соком рыбы и лука. Нижнюю часть разрезают на куски в зависимости от размера рыбы. Говорят, что вкусно – ум отъешь…

Рыбные пироги Заветлужья

Однажды летом отец решил взять меня на рыбалку с поездкой за реку Ветлугу на ее приток - старинную лесную речку с названием Кундала. Летом охота была запрещена, сезон был открыт только для рыбалки на удочку. Другого снаряжения (типа спиннинг) просто не существовало в те годы. Мы собрали с собой минимально необходимые вещи. Это были три удочки из ивы длиной около трех метров каждая, банку свеженакопанных дождевых червей, нож, соль и каравай ржаного хлеба, испеченного в русской печи нашей бабушкой. Отец сказал, что остальное найдем там.

Заветлужье

Река Ветлуга протекала на расстоянии два километра от нашей деревни, и мы быстро дошли до нее пешком по Зимнику - дороге вдоль речки, образованной от слияния речек Зашиленки и Вихляйки. По Зимнику зимой возили сено из-за Ветлуги на санях. Это был самый короткий путь до реки.

                        Зимник,                                                Кундала и сегодня есть в лесу  
           путь  к Ветлуге под Баландихой                      за Ветлугой, Олег, 2015 год

Через Ветлугу нас перевез какой-то рыбак на своей лодке. Далее мы снова шли пешком километра два лесом, пока не приблизились к водоему, через который вместо моста были переброшены разные обломки деревьев. Это была речка Кундала.

Чуть поодаль речка имела узкое русло. В одном наиболее узком месте русло было перегорожено тонким плетнем из прутьев ивы, держащихся на кольях, воткнутых в оба берега. Очевидно, это было выполнено рыбаками из ближайшей к Ветлуге деревни Сквозники для задержки рыбы от «ухода» в большую реку после спада весеннего половодья. Глубина той речки не имела ограничений - то ли три метра, то ли пять…

Лесная речка

Отец каким-то искусственно веселым голосом объявил, что он отдохнет, и стал разуваться, а мне предложил пока перебраться по плетню на другую сторону речки…  Мне было жутко зависнуть «над бездной», но уверенность отца, пусть и мнимая, придавала смелость. Да и стыдно было бояться - рядом с отцом всегда старалась вести себя не по-девчачьи, внутренне ощущая роль его «сотоварища», как он неоднократно говаривал. Только через много лет он рассказал, что разуваясь, готовился меня вылавливать из речки, если я вдруг упаду в воду с плетня или вместе с плетнем… Тем не менее я благополучно перебралась через плетень, а отец перешел по обломкам деревьев, изображающим мост.

Место задержки рыбы в Кундале                    Переправа через Кундалу

Когда-то на этой речке были построены две мельницы местных помещиков с тем, чтобы на них зерно для помолки завозилось зимой по льду реки Ветлуги, а мука вывозилась на продажу в противоположную сторону через ближайшие дорожные пути, минуя речную переправу. Остается восхищаться и сегодня, как планово продумана была методология экономики, технологического и торгового процесса. 

Незаметно мы с отцом подошли к островку, который образовался на развалинах старой мельницы помещика Ставицкого, перебрались по стволу упавшей ивы и расположились для пребывания и ночлега. Остаток дня прошел как во сне: рыба кидалась на крючок, едва мы забрасывали удочки, можно сказать - ловилась как в сказке. Чем мне пришлось стыдиться – я боялась червей, не могла сама насадить червя на крючок, как ни старалась. Отец, как оказалось, всё это хорошо знал и молча насаживал червя, как только я с удочкой поворачивалась в его сторону. Изрядно проголодавшись, я обнаружила, что «кушать подано», но не заметила, когда отец развел огонь и закопал в золу сазанов. Никогда я не ела ничего вкуснее этих запеченных в собственном соку сазанов… До сих пор вкус помнится и слюнки текут… Конечно, я не помню какая была ночь, как отец поддерживал горение костра и охранял меня от возможных хищников, с ним мне ничего не было страшно.

Остров для ночлега на Кундале           Место старой мельницы на Кундале

Помню только как мы, возвращаясь с полной корзиной рыбы и преимущественно крупных щурят, проходили за огородами мимо нашей бани и обнаружили, что ее топит наша бабушка. Конечно, зашли и похвалились уловом. Какими словами восхитилась бабушка, я запомнила на всю жизнь и через тринадцать лет с чужбины, тоскуя по родине, писала об этом в стихах, посвященных отцу:

«…Смотрю я в море – речку вижу,

Волна шумит – ручей я слышу…

А вместо огонька на маяке, –

Костер на Кундале-реке.

Ну помнишь, сколько щук мы наловили?

И в баню к бабушке обрадовать зашли,

А та, всплеснув руками: «Батюшки, купили…

Да как вы столько донесли!?»

А мы с тобой довольны были очень,

Что повезло нам в тот субботний день

И снилась мне подряд три ночи

Плакучей ивы сказочная тень….»

Ну, помнишь, сколько щук мы наловили...

На Кундале после того мне довелось побывать еще один раз. Произошло это в связи с приездом брата отца дяди Коли с сыновьями - моим ровесником семилетним Колей и девятилетним Шуриком. Дядя Коля страстно любил рыбалку, но в силу своей занятости на работе не мог часто получать это удовольствие. Тем более, здесь была его родина, а рыбалка на Кундале была одним из его любимых занятий, куда они в детстве часто отправлялись.

Отец не мог идти на рыбалку с дядей Колей из-за сенокоса. Пришлось идти мне, как самой выносливой «скотине», с дядей Колей и Шуриком. Колю-брата, хотя и моего ровесника, попросту не пустила моя мама, пожалев как самого «маленького». Из всех имеющихся племянников она его любила больше всех, часто сажала к себе на колени…

Тем не менее в наших сборах на рыбалку участвовали все домочадцы. Но никто не заметил, что дядя Коля видимо простыл и уже приболел с утра, но пренебрег осторожностью, не отменив похода за реку.  Кроме того, он не учел возможные изменения в предыдущие годы заречного леса и речек-притоков. За время войны и послевоенных лет заречные территории, ранее служившие сенокосными лугами, оказались наполовину затопленными, заросли лесом, кустарником и болотными травами, чего он знать не мог.

Мы заблудились, очень долго искали русло реки Кундалы, прорываясь сквозь заросли кустарников и обходя водяные лывы, заросшие кувшинками. Нас облепили мошки, слепни и строки, от которых безуспешно отмахивались ветками, хотелось пить и есть, но мы не могли остановиться, пока не поняли свое местонахождение…

После нескольких часов плутаний мы, наконец, вышли к Кундале и разожгли костер, чтобы согреть чай и поесть. Теперь и мы поняли, что дядя Коля заболел, было уже не до рыбалки, и мы заторопились попасть домой засветло.

Однако он не мог не сфотографировать нас у костра – уставших и угрюмых. Он сделал это и несмотря на свое болезненное состояние, подшучивал над нами - усталыми, угрюмыми и голодными.  Мы наскоро поели и вернулись домой, чтобы забыть этот страшный вояж. Но фото есть поистине обличительный факт – такое уже не забудешь… Конечно, этого бы не случилось, если бы с нами мог пойти и отец.

Кундала нашлась (Шурик и Люда Мутины),

1952 год

2.1.3.3.  Сенокос

Был июль - время сенокоса, мои родители ежедневно уходили в лес на восьмой километр согласно полученному билету в лесничестве на учительский покос^[6] на урочище Забаланденское косить-сушить и метать в стога сено. При наступлении зимы на санях, запряженных лошадью, его вывозили к дому. Покосы в поле и около поля были доступны только колхозникам, но по окончании сенокоса - для колхозных коров. Несмотря на отдаленность выделенных покосов для учителей, им селяне завидовали молча и вслух, потому что учительский сенокос осуществлялся в период наилучших погодных условий, а когда наступала пора личного сенокоса колхозников, то уже наступал период дождей и не всегда удавалось хорошо просушить сено.

Учительские покосы там, в лесу, за восемь километров

Сушка сена в огороде (наши родители)

              Сушка сена в огороде (наш отец)                                 Лесные покосы

2.1.3.4. Заготовка дров

Деревенские дети задолго до наступления школьного возраста умели выполнять многие из домашних обязанностей, включая заготовку топливных дров для русской печки, посредством которой производилось и отопление, и пищеприготовление. Печка также служила постелью для бабушки. Дети тоже часто забирались на печку отогреться после зимних гулянок или морозным утром, сменив остывшую постель на теплую печку, где можно было или поиграть или почитать…

Бабушка вставала раньше всех и начинала колдовать с дровами на шестке, готовила растопку – щепала высушенное полено на лучину, отрывала бересту от березовых поленьев, подсовывая всё это под дрова, уложенные с вечера в печь поперечной стопочкой на два полена, подложенные вдоль печи и по обе стороны стопочки. Внизу русской печи, обычно слева, была сложена еще одна печка, называемая подтопком. Ее топили только зимой, дополнительно после протопки русской печи, а то и дважды за день в особо морозные дни. Она обеспечивала нагрев кроме плиты и лежанки, боковой части печи, которая служила стеной в комнате и к которой была придвинута кровать для детей. Попутно на плите днем что-то варили или жарили к обеду.

Русская печь

Поэтому одной из главных обязательных домашних забот была заготовка дров. Правила заготовки дров в наших лесах описаны в разделе «Охота». Дрова к дому подвозились в виде плах, подготовленных в лесу для распиловки на кряжи возле дома.

Дрова березовые, плахи

Заготовленные общими усилиями дрова подвергались распиловке около дома ручной пилой, предназначенной для работы вдвоем. В первые десять послевоенных лет у отца не было помощника, кроме меня. И если представить, что он не мог пилить правой рукой из-за ее инвалидности, то и моя участь была непроста, так как весьма трудно было выстраивать параллельность движений при отсутствии необходимой асимметрии действий.

Типовой инструмент для распиловки дров:

а) вдвоем,                                                                      б) в одиночку

После достижения школьного возраста мне приходилось посвящать основное время дня учебе, а отцу приходилось одному пилить дрова лучковой пилой.

Дрова березовые, кряжи и поленья

Технология заготовки дров требовала расколоть их в первую зиму после привоза из леса, оставить на просушку в поленьях и использовать в следующую зиму.  Колотые дрова складывали в поленницы, чаще сразу под крышу – в сарай или шалаш, специально построенный для них, чтобы укрыть от дождя и снега. Отдельные семьи селян не имели запаса дров и сжигали их сразу же после заготовки, создавая себе трудности при растопке из-за их сырости. Нежелательно было и хранение дров больше года, так как они теряли калорийность, их требовалось больше для получения одинакового эффекта при отоплении. Семьи, в которых росли дети, проходили вместе с ними большую школу по подготовке к зиме. Эта школа включала в себя, кроме строительства бревенчатых изб (домов) и сооружения кирпичных печей (русских и голландских), обеспечение пригодным топливом.

В Центральной России и Волго-Вятском регионе не было природного газа до 80-х годов. Каменный уголь в виде топлива применялся в основном в государственных котельных, которые строились в сельской местности только для новых больниц и школ. Старые здания, приспособленные из реквизированных помещичьих или кулачьих, использовались для школ и административных учреждений (почта, сельсовет, правление колхоза, клуб). Они отапливались дровами и в 90-е годы. Редкие случаи имели место, когда в подвалах каменных зданий, используемых для школ, оборудовались котельные на каменном угле.

Жилье для собаки в дровах (брат Вова), Баландиха, 1973 год

Работа с дровами жителей большинства деревень не прекращалась круглый год, этот ресурс был одним из главных наравне с хлебом. Поистине верна поговорка: Хлеб и топливо из-за плеча один у другого не выглядывает…

2.1.3.5. Кролики

Однажды утром отец объявил мне, что я должна сегодня поехать в райцентр за кроликами. Мне, ученице 3-го класса, было смешно и страшно: как это - поехать? Я никогда никуда одна не ездила, за исключением походов в школу или в библиотеку. В райцентре тем более никогда не была. Но он был непримирим – всё уже им было обдумано и решено. Он обрисовал мне мой путь. Сначала я должна была доехать на попутной машине до станции Ветлужская, что в 13 километрах от нашей деревни. Посадить меня на попутную машину в конце деревни он  пообещал сам. Затем я должна была сесть на автобус, следующий в райцентр. Добраться до автостанции с помощью или без помощи шофера или других попутчиков, которых всегда было много в ту пору, я должна была сама.

Отец схематично сообщил, как добраться до краснобаковского кроликовода и как купить у него трех крольчат. Адрес был изложен примитивно, типа «...Как въедет автобус в Баки, так и попроси остановиться. Пойдешь по первой улице направо, а там спросишь – его все знают…». Назад предложил добраться тем же путем. Только с кроликами я должна была ловить попутную машину уже возле железнодорожного переезда в направлении на Варнавино…. Предполагалось, что это будут бензовозы.

Первые наши кролики, 1955 год

Всё примерно так и получилось. Я не помню, сколько стоили кролики в ту пору и как я расплачивалась за проезд. Зато отлично помню, как меня встретил кроликовод и как он напугался тем, что я вошла без стука в калитку, а по саду бегала собака. Она не подала голоса при моем приближении, видимо не считая для себя опасностью вошедшую девочку с корзинкой, пусть и незнакомую. Кроликов было много для небольшого поселкового садика, клетки были пристроены к каждой его стороне и стенам дома. Кроликовод подвел меня к одной из клеток, в которой было около десятка маленьких разноцветных кроликов. Он спросил меня каких, я желаю купить - пушных или шкурных и какого цвета. Помня наказ отца про «шкурных», я сообщила его требование, а цвет выбрала сама. Это был серый самец породы «шиншилла» и две черные самочки породы чернобурой. Всё остальное было, как в сказке.

Возвращаясь домой указанным путем, я пребывала исключительно в неземном настроении. Для меня было огромное счастье прижав к себе корзинку, всю дорогу гладить по головке этих нежных и пугливых зайчат-кроликов. Мои ласковые прикосновения и пригоршня травы, положенная кролиководом в корзину, позволили крольчатам без особого испуга перенести путешествие на новое место жительства.

Типичные клетки для кроликов в домашнем хозяйстве

Сначала кролики жили в нашем дворе и огороде, быстро размножаясь, так как в четыре месяца они становились уже взрослыми.

Мы не успевали их поедать в виде пельменей. Все лето мне приходилось обеспечивать их свежей травой, которую приходилось рвать сначала руками по прилежащим к речкам оврагам, затем серпом, а далее для меня была приспособлена самая маленькая найденная в хозяйстве коса, «пятиручная». Отец ей укоротил косье соответственно моему росту. Нужно было соблюдать и неписаные законы деревни: в поле не рвать, на будущих сенокосах  колхозников - тоже. Оставались места для обрывания травы – свой огород и крутые берега оврагов, непригодные для кошения сена. Но мне пришлось приспособиться и косить везде, где придется.

При увеличении кроличьего стада до 80 особей отец предложил председателю колхоза Мамонову Николаю Ивановичу зачислить их на баланс колхоза и расплатиться с ним трудоднями. Для дальнейшего функционирования фермы - уже колхозной - он предложил свои услуги в качестве кроликовода. Далее предложил перевезти кроликов в бывшую конюшню деревни, предварительно оборудовав клетками для маток и выгонами для молодняка. Председатель Николай Иванович не был на фронте и поэтому считал своим долгом помочь фронтовику-инвалиду, одновременно «делая деньги» для колхоза за счет сдачи мяса районному ресторану, что было уже немало.

Отец и кролики на ферме

Данный период послевоенного времени считался периодом колхозного «безденежья», когда с колхозниками рассчитывались за работу лишь по осени и больше всего натурой, то есть остатками урожая после уборки и сдачи государству. Иногда было много мёда и яблок, но мало зерна…, и колхозники вместо хлеба пекли «жмоты»[7]. Жмоты мы не пекли, так как у нас была "учительская" мука и мы пекли хлеб. Тем не менее, когда я была пятилетней, меня легко обманывали соседские мальчишки, предлагая обменять жмоту на хлеб. Я бежала домой, брала кусок хлеба и отдавала мальчишкам. Жмоту в качестве трофея несла домой как пряник, но не ела – слишком невкусно это оказалось. Когда бабушка обнаружила мои вояжи за куском хлеба, а потом появлялась жмота, - она поняла, откуда. В следующий раз, когда я примчалась с улицы за хлебом, она заругалась на меня: «Ешь дома, еретица, не носи хлеб на улицу». Бабушкино детство прошло в церкви возле её отца - она знала цену хлеба.

Так в деревне было положено начало кролиководству и создана база для организации впоследствии кролиководческой фермы, где заведующим много лет работал наш отец. Ферма ежемесячно снабжала Краснобаковский ресторан крольчатиной, отправляя  туда кроликов живьем в двух специальных ящиках, удобных для погрузки и выгрузки с перевозкой на колхозном грузовике. На отцовской ферме работали все члены семьи, включая маму. От трех кроликов объявленной шкурочной породы в пятом колене стали родиться пушные белые крольчата. Мама по вечерам щипала их и пряла пряжу. Помню первую белую пуховую беретку, которую она надела на меня весной 1958 года, когда провожала первый раз вечером гулять в Зашильское на престольный праздник Николин день[8]. Это был день, когда я влюбилась в помощника киномеханика Бориса.

Я работала на ферме все каникулы и выходные дни, но была освобождена в будние дни в связи с отсутствием для работы светового времени, когда училась в 5-7 классах в Макарьевской школе, что за пять километров от дома. Но обязанностей по заготовке кормов и другим работам по уходу за кроликами в каникулы с меня никто не снимал. Мне только не доверялись их свадебные дела, всё это происходило без моего участия даже при обсуждениях. Хором радовались рождению потомства. Крольчихи приносили по шесть-восемь, а то и десять крольчонков. Особенно мы были поражены, когда одна из самок принесла восемнадцать крольчат. Это был в нашей практике единственный случай, но половина их не выжила из-за нехватки молока матери.

 За клевером для кроликов на Герое (Коля Буренок, Люда), 1959 год